В темноте визжали крысы, и их визг эхом отскакивал от стен и разносился среди вони.

– Сложите оружие, – выдохнул Хидео, и воздух наполнился приторным дымом лотоса. – Или умрете здесь и сейчас.

– Проклятый ублюдок, – выплюнул великан. – Я убью тебя и всех твоих грязных сучек.

Гигант опустил Черного Лиса на пол камеры и вышел в коридор. Хидео со слабым удовлетворением отметил, что большой дурак плохо выбрал оружие – коридор слишком узок, чтобы размахивать цепью кусаригамы. Ни серп, ни посох женщины не могли и сравниться с кодати – оружием бусименов. А вот девчонка с цуруги может стать проблемой. Хотя из всех мятежников только ее Хидео и хотел оставить в живых. Чтобы допросить. Он годами пытался обнаружить подполье Кагэ в Кигене и подозревал, что крыс в подвале может быть еще больше. Подержать ее несколько дней в камере пыток, и она запоет лучше соловья.

– Давайте не станем прибегать к насилию, – улыбнулся старик. – Сдавайтесь, и мы проявим милосердие.

– Как в Дайякаве? – выпалила девушка.

– Или как в Ямагате? – усмехнулась женщина.

Хидео вздохнул и оперся на свою трость. Он слишком стар для всей этой чепухи. Ему бы сейчас принять прохладную ванну, а не торчать в этой вони. Он повернулся к капитану бусименов и медленно затянулся, когда тот вопросительно уставился на него. Лотос во рту тигра вспыхнул ярким пламенем, отразившись в усталых, налитых кровью глазах.

– Девчонку доставить мне живой.

На языке у него разворачивал свои кольца дракон.

– Остальных – в расход.

Железные самураи рассредоточились по периметру арены – оружие обнажено и готово к бою, оскалившись зубьями и урча двигателями. Они уставились на троицу из-под рогатых масок о́ни, и черная эмаль доспехов о-ёрой мерцала кроваво-алыми бликами в лучах приглушенного солнца. Буруу предупреждающе взревел, и железные пластины, взвизгнув, ответили ему. Воздух наполнился статическим электричеством, по блистающему радугой каркасу его крыльев неслись, разбиваясь, синие потоки тока. Он смотрел на Кина, готовый покончить с юношей за предательство.

– Кин, как вы могли так поступить с нами? – упрекнула Юкико.

– О чем вы? – шепотом ответил Кин.

– Как вы могли рассказать им о нас?

– Я?… Вы думаете, это я предал вас?

– А как они могли узнать?

– Я дал вам слово, – в его глазах мелькнула боль и слова застряли в горле. – Я сделал крылья для Буруу. Я бы никогда не предал вас, Юкико. Никогда.

Юкико моргнула, тяжело дыша, пытаясь найти в его ярком, как сталь, взгляде малейший намек на ложь и обнаруживая только правду. Она оглянулась на Буруу, стыдясь своего подозрения, не в силах взглянуть в лицо Кину. Теперь она поняла, что юноша ради них рискнул всем. Он узнал правду о Хиро, узнал, что она обманывает его. Но он сдержал свое обещание, несмотря ни на что.

Но если не Кин, тогда кто предал их…

– Аиша? – Юкико, нахмурившись, посмотрела на сёгуна.

Йоритомо ухмыльнулся, провел рукой по кровавым царапинам на щеках.

– Нет, моя сестра не предавала тебя. И все же она осмелилась молить о прощении. – В его глазах мелькнули воспоминания. – Но не получила его.

Измазанные кровью пальцы сжались в кулак.

– И ты не получишь.

Юкико сглотнула.

– Тогда как вы узнали?

Железный самурай, стоявший рядом с Йоритомо, полез в складки своего дзин-хаори, достал маленький блестящий предмет и швырнул его на пол. По арене запрыгал, заскользил и наконец застрял среди грязной соломы крошечный механический арашитора – подарок Кина.

– Мало что ускользает от внимания министра Хидео, – улыбнулся Йоритомо. – Или его шпионов. – Лорду Хиро очень сильно хотелось загладить свою вину после первого предательства.

Юкико вдохнула и задержала дыхание, нахмурившись.

– Хиро?

– Такая милая с виду, – из-под шлема голос железного самурая звучал глухо и напряженно. И глаза у него были из обычного зеленоватого стекла. Абсолютно пустые и ничего не выражающие. – Но внутри – вся черная и гнилая. Лгунья и шлюха. Мусор Кицунэ.

Она отпрянула, как будто он ударил ее.

Буруу зарычал и вонзил когти в пол, по каменным плитам поползли трещины.

– Но мусор Кицунэ вполне устраивал самурая Торы в постели, верно? Был вполне хорош, чтобы спать с ним и получать удовольствие, да? – она покачала головой и глухо прошептала. – Шлюха это ты, Хиро. Всю жизнь ты стоишь на коленях и боишься выйти из тени своего хозяина. Боишься оглянуться вокруг и увидеть, что происходит с людьми вокруг. Служишь трону, который превращает землю в пепел и истребляет свой народ.

Йоритомо засмеялся, хлопнув Хиро по плечу, закрытому широким плоским наплечником.

– Смотри-ка, ее дух все еще не сломлен. Вот что значит крестьянская кость.

– А вы? – Юкико повернулась к сёгуну. – Вы уничтожаете все живое, создаете пустыню и называете ее империей. Вы – паразит. Пиявка, раздувшаяся от крови, выпитой у народа. – Она плюнула на землю у его ног. – Детоубийца.

Улыбка Йоритомо застыла у него на губах. Он медленно вытащил из ножен катану: три фута сверкающей стали, на которой узорами заиграл свет, словно солнечные лучи разбежались по быстрой воде. Он направил клинок на голову Юкико.

– Арашитору оставить в живых, – прорычал он. – Остальных уничтожить.

Масару едва держался на ногах. Изо рта с хрипом вырывалось дыхание.

Он прислонился к стене и молча наблюдал за тенями, танцующими во тьме. Мичи исчезала и появлялась то здесь, то там, и ее тень, расплываясь и тая, едва поспевала за ней. Клинок цуруги сверкал, подсвеченный тлеющим углем в трубке Хидео. Она атаковала одного бусимена, ударив его клинком по горлу. Человек завертелся волчком, зажав рукой рану на шее, из которой хлынула кровь. Девушка быстро развернулась и сделала выпад, вонзив оружие в промежность другому солдату. Кимоно взметнулось и обвилось вокруг бедер.

Акихито и Касуми бились спина к спине. На плече у великана сочилась кровью рана от удара мечом. Касуми билась, как настоящий воин, выбив клинок из дрожащих пальцев бусимена. Она сломала ему ногу, нанесла два быстрых удара в лицо и оттолкнула его к другим солдатам, когда у него изо рта пошла кровавая пена. Но два бусимена нанесли ей страшный ответный удар, который она едва успела отклонить, лишившись трех пальцев на левой руке, упавших в темноту. Она закричала и оперлась спиной на Акихито, едва не выпустив из рук дубинку. Пол был залит кровью, и ноги скользили. Храбрая троица делала все, что могла, но врагов было слишком много. Силы были неравны, и с минуту на минуту их уничтожат.

В темноте, в нескольких шагах от смерти, Масару думал о своей дочери. Он вспомнил, как она обняла его, когда простила, здесь, в этой самой камере. Он вспоминал ее маленькой девочкой, бегущей по лесу с братом, чистой, как первый снег, обладающей даром чтения мыслей, летевших слабыми искрами от крошечных существ, обитавших в умирающем бамбуке.

Даром, который он заставлял их прятать.

Даром, который он передал им обоим.

Кровь ёкай.

Главный охотник. Черный Лис Шимы. Он хорошо научился скрывать свой дар еще в детстве, даже от своего сэнсэя. Даже когда он затмил своего наставника и стал величайшим охотником Империи. Риккимару часто шутил, что Масару одарен. Если бы только старик знал…

Наоми знала. Она любила его за это, считала кеннинг благословением богов. Он до сих пор помнит радость в ее глазах, когда она сказала ему, что он передал этот дар своим детям. Но к тому времени «дар» превратился в проклятие. Благословение, которое он тратил понапрасну, использовал только для того, чтобы научиться быстро убивать. Загонять волков в ямы, лис в ловушки. Один из последних орлов был сражен его стрелой. По его приказу дети-змеи королевы Нага повернулись и сожрали друг друга на глазах у собственной матери, а последний Черный ёкай ослеп от слез и горя, когда он покончил с ней. Боги этого не хотели. Кицунэ было бы стыдно за него.

И когда Наоми умерла, он всё – и свое горе, и кеннинг – утопил в саке и в удушающем дыме лотоса. Он хотел забыть, кем он стал, как злоупотребил даром, как превратил искусство в бойню. Он запер свой дар в темной комнате, в самом дальнем углу своего разума. Он надеялся, что дар притупится и исчезнет вместе с воспоминаниями о пролитых им реках крови.

Но долгие часы, проведенные в душном чреве этой темницы, очистили его мозг от паутины. И теперь он ясно видел дверь, которую запер так много лет назад. Он смотрел и видел, как танцует перед ним сталь, слышал, как кричит Мичи. Он видел, как клинок бусимена настиг Акихито и нанес ему глубокую, почти до кости, рану. Как один клинок вонзился в живот Касуми, а другой – в грудь, и кровь брызнула у нее изо рта. И тогда Масару мысленно двинулся по длинному пыльному коридору и встал перед этой ржавой железной дверью. Протянув дрожащие пальцы, он повернул ручку и открыл ее. Тюремные крысы насторожились и прислушались к темноте.

Железные самураи двинулись в атаку.

Жажда крови набухала в Буруу, переливаясь в Юкико, их разум инстинктивно двинулся навстречу друг другу. Две пары глаз, шестифутовое тело, прочно стоящее на земле, сильные крылья за спиной и танто у них в руке. Они снова были в Йиши, и снова рычал под дождем Правитель Красных Костей Богини Идзанами, и снова они чувствовали вкус черной крови на языке. Она вскочила ему на спину, проскользнула в его разум. И вместе они оскалили зубы и взревели в ответ на брошенный вызов. И этот рев заглушил рычание мечей, и они бросились навстречу шипящей, заключенной в броню смерти.

Их слишком много, чтобы сокрушить.

Но не слишком много, чтобы не сразиться.

Кин снял с пояса латунный баллон и ударил им себе в грудь. Раздался резкий треск, на одном конце трубки вспыхнул красный свет, и Кин швырнул баллон в наступающих самураев.

Баллон беззвучно взорвался, превратившись в белую светящуюся сферу с полупрозрачной кроваво-красной каймой. Сфера в мгновение ока расширилась, поглотив четырех атакующих самураев. В воздухе резко запахло парами чи, затем послышался треск разрываемых топливных линий, и повалил сине-черный дым. Самураи рухнули под тяжестью своих о-ёроев, их двигатели заглохли и навсегда замолкли их чейн-катаны.

Буруу и Юкико бросились в образовавшуюся брешь в цепи врага, атаковали ближайшего самурая и разорвали его на куски, разлетавшиеся вокруг, как подхваченные ветром сухие листья. Они взлетали в воздух, чувствуя жар под крыльями, взмывали над пиками рычащих мечей. Снова бросались вниз, на спины воинов, раздирая их плоть, вспарывая когтями и зубами металл, как бумагу. Кровь летит во все стороны, брызгами оседает на лицах, наполняет своим запахом легкие. Следя за врагом двумя парами глаз, они двигаются, как взрывная волна, и разлетаются оторванные руки, и льется кровь из вскрытых артерий. И они снова рвутся в воздух, взмахивая крыльями и рыча в боевом экстазе. Слышатся хлюпающие звуки. По разбитым каменным плитам пузырится кровь.

Кин швырнул еще одну гранату в самую гущу самураев – короткая вспышка, и бронированным доспехам приходит конец. С треском они разлетаются на куски. Вздымаются вверх клубы сине-черного дыма. А люди внутри извиваются от боли и кричат от отчаяния, когда железо намертво прижимает их к земле.

Юкико и Буруу поднялись вверх над битвой, до предела натянув цепь, которая заскрежетала от напряжения, но все-таки не отпустила своих пленников. Но они планировали совсем другое – и снова бросились вниз и скосили самураев цепью, словно косой. Они летели, как камень на металлической цепи, разрубая атакающих людей, шипя паром и плюясь кровью – так горячий клинок проходит сквозь снег. Солнце отражалось в металле их крыльев, в руке зажат танто, в глазах горит жажда смерти.

Они посмотрели на предателя с глазами цвета моря, пылающими от ярости, с рычащим в руках нео-дайсё. Он бросился вперед и ударил Кина в грудь, опустив катану на доспехи гильдийца – искры рассыпались дождем. Кин отражал атаку руками, пошатнувшись под шквалом ударов. Шипя, как гадюка с железными челюстями, погрузочный кран на спине гильдийца расправился, щелкнул у головы Хиро, замкнул захваты на чейн-вакидзаси и выхватил его из рук самурая.

У гильдийцев Шимы было много разных устройств, и они не были глупцами. Они подарили железным самураям оружие, в мгновение ока способное изрубить плоть и кость. С ним самураи могли превратить в фарш целые армии. Но у них не было оружия против «кожи» гильдийцев. Использовать оружие Хиро против «кожи» – все равно, что резать кирпичную стену ножом для масла.

Но и железный самурай был мастером боя и оттачивал свое искусство годами тренировок, которые Кин провел, склонившись над верстаком. Хиро ударил гильдийца по ногам, и Кин рухнул на пол, взметнув вверх пары чи. Его броня взорвалась синими искрами, когда Хиро прыгнул ему на грудь. Подняв ногу в покрытой черной эмалью обуви, самурай уже собирался опустить ее на незащищенную голову Кина.

И тут они взревели с такой силой, что по полу арены прокатился гром, заставивший взвизгнуть доспехи Хиро. Он повернулся к ним лицом, двумя руками держа чейн-катану. Грудь его тяжело вздымалась. Он сорвал с головы шлем, чтобы они видели его влажное от пота лицо, наполненные злобой, но не страхом глаза, стиснутые зубы.

Юкико заговорила низким рычащим голосом.

– Тебе не победить в этой схватке, Хиро.

Он сжал пальцами рукоятку и плюнул на землю.

– Овладеть длинным и коротким мечом, – прошипел он, – и умереть.

Они взлетели в воздух, расправив крылья, по краям перьев бежала голубая молния. Руки, державшие их ночью в объятьях, от которых по коже бежали мурашки, теперь размахивали перед ними рычащим мечом, а до боли знакомое лицо излучало ненависть.

Их тела разделились – Юкико возникла из спины Буруу. Они оторвали правую руку Хиро чуть ниже плеча, срезая острым клювом чёрное железо, рассыпая бело-голубые искры и ярко-красные брызги. Они вонзили свой кинжал между пластинами нагрудника, вдавив его до рукоятки в плоть, чуть ниже подмышки. Липкая теплая жидкость хлынула им на руки, когда они крепко держали его, повалив на землю среди других тел.

– До свидания, Хиро, – прошептали они.

Дыхание со свистом вырывалось из легких, сердце гремело в груди. Они вытерли лицо ладонями, размазав кровь по бледной коже, и повернулись к Йоритомо.

Сёгун бросил катану и побежал.

В темноте, вереща, собирались крысы – тут и там поблескивали красные глаза и острые белые зубы. Они выскакивали из тени, шурша толстыми хвостами и серым мехом, царапая по камню острыми когтями, – легион, пораженный заразой, разжиревший на трупном мясе, абсолютно безжалостный. Нечисть из сточных канав Кигена, поднявшаяся, чтобы сожрать все самое лучшее и самое яркое.

Министр Хидео завизжал, когда тучная крыса с острыми, как нож, зубами проникла между складок его сокутая и, вцепившись в голень, стала рвать на полосы кожу. Закричали и бусимены вокруг, когда верткие хищники впивались зубами в незащищенную кожу под коленями, хватали их за пятки. По черным коридорам эхом понеслись крики ужаса и визг людей, вспомнивших о детских страхах.

Мичи с цуруги в руках набросилась на падающих солдат, без устали опуская клинок, окрашивая стены красным. Она рубила им ноги, они падали на землю, и тут на них, визжа, налетали полчища черных тварей с блестящей шерстью и светящимися глазами, словно бурлящий поток. Острые зубы вонзались в мягкую плоть, срывали кожу с шей и глаз, серый пол тюрьмы превратился в алый. Это была тяжелая смерть. Да и смотреть на это было тяжело.

Размахивая руками, Хидео опустился на колени, и его тут же облепили черные твари, боль яркими каплями прорывалась сквозь морок лотоса. Костяная трубка выпала из подергивающихся пальцев. Мичи стояла над ним, пока он катался по земле, кричал, бился, моля о милосердной смерти от покрытого кровью меча в ее руке.

Холодным взглядом она смотрела на него сверху вниз, затем вложила оружие в ножны за спиной.

– Помни о Дайякаве, – прошептала она.

Масару оттащил Касуми в камеру, подальше от бойни. Следом туда заполз Акихито, бледный от горя и боли, перевязывая окровавленной тряпкой глубокую рану на ноге. Масару разорвал уваги Касуми и попытался остановить кровотечение из ран у нее на груди и животе. Касуми кашлянула, и сквозь стиснутые зубы на губы брызнула кровь.

– Не надо, – выдохнула она, отталкивая руки Масару.

– Нет, – ответил он и сильнее надавил на пузырящиеся кровью раны. – Мы уходим отсюда.

– Масару… – Касуми вздрогнула и сглотнула. – Если они узнали о нашем плане… значит, они знают и о Юкико. – Она закрыла глаза и на мгновение согнулась от боли. – Арена. Арашитора. Это все. Ты должен помочь ей.

Масару поцеловал ее руку, испачкав губы кровью, не желая отпускать ее. Касуми прижала его ладонь к своей щеке. Из уголка рта потекла тонкая струйка крови.

– Нам пора, – Мичи, вся в крови, стояла у двери камеры. – Корабль ждет.

Масару не сводил глаз с Касуми.

– Юкико в опасности.

– Вы едва стоите на ногах. Он вообще не может стоять. – Мичи кивнула на Акихито.

– Доставьте его на корабль, – Масару оглянулся на нее. – Вытащите Акихито отсюда.

– Масару, сукин сын, ты больше не бросишь меня. – Акихито попытался подняться, но схватился за ногу. – Без шансов, черт возьми.

– Как ты будешь сражаться, если не можешь идти, брат?

– Поползу, если понадобится.

Касуми моргнула, глядя на Акихито, в ее глазах тускло отразился мерцающий свет.

– Иди. В этом нет ничего постыдного.

Акихито пристально взглянул на нее, стиснув челюсти, сжимая и разжимая кулаки. Он посмотрел на рану на бедре, у его ног уже образовалась лужица крови, а затем снова посмотрел ей в глаза.

– Это царапина. Я могу сражаться.

– В другой раз, большая глыба.

Лицо великана сморщилось, и по щекам потекли слезы.

– Кась…

Она улыбнулась ему бледными губами с запекшейся на них кровью.

– Не забывай меня, брат.

Акихито долго сидел, молча, затаив дыхание, чтобы не разрыдаться. Он наклонился поцеловать ее в лоб, сжав зубы от боли. Мичи встала рядом с ним, протянув ему окровавленную руку. С трудом поднявшись на ноги, великан оперся рукой о плечи девушки. Посмотрев на Масару и Касуми, он закрыл глаза, словно хотел запомнить навсегда эту картину. Затем опустил голову и отвернулся.

Бросив последний печальный взгляд на любовников на залитом кровью полу, Мичи повернулась и вышла из камеры, согнувшись под весом Акихито. Через мгновение они превратились в тени, черные фигуры, хромая, исчезли в черной темноте. На камне глянцем блестели их следы.

Масару повернулся к Касуми, крепко сжав ее руки.

– Моя прекрасная леди, – прошептал он.

Он вспомнил прикосновение ее губ, прикосновения к ее коже, их сладкие, отчаянные ночи вдвоем под звездами. Он был слеп. Он должен был любить ее так, как она того заслуживала. Он должен был видеть, что наказывая себя, он наказывал и ее тоже.

– Я… – он тяжело сглотнул. – Я должен был…

– Должен был, – ее губы тронула слабая улыбка. – Но я знала это, Масару. Я знала.

Она выдохнула, с каждым вздохом приближаясь к краю бездонной бесцветной бездны.

– Я буду скучать по тебе. – Она закрыла глаза и поплыла в пропасть. – Я люблю тебя.

Он сжал ее руку, на мгновение задержав ее на краю. От горя его глаза наполнились слезами, и он не видел ее лица. Он только чувствовал ее, вдыхал ее запах, слушал, как становится темным и хрупким ее дыхание, а затем ничего не стало. Совсем ничего.

– Подожди, – прошептал он.

Но она уже ушла.

Зверь ревел и рвался со своего металлического поводка, но цепь держала его. Выбегая с арены, Йоритомо оглянулся и увидел, как гильдиец зажигает синюю лампу на запястье, чтобы разрезать цепь на шее арашиторы. Через несколько секунд он будет свободен и настигнет его на этих проклятых заводных крыльях.

Гильдия предала его. Его – избранного Хатиманом.

По слепящему солнцепеку он бежал вниз по широким булыжным улицам в районе арены, по переулкам и узким проходам у Рыночной площади, и его длинный плащ вздымался у него за спиной красным пологом. Сёгун кричал, призывая своих охранников, хоть кого-нибудь, но его крики со звоном отскакивали от пустотелого камня. Улицы были пусты – не видно ни души. Он слышал звуки музыки и смех, которые издали доносил душный ветер. Резко свернув налево, он бросился к причальным шпилям, где проходили торжества. Он сорвал с себя плащ и отшвырнул. Ему было страшно. У него не было времени. Жажда спасения наполняла его до краев, гоняя адреналин по венам и дрожащим, напряженным мышцам. На севере загрохотал гром.

Он услышал рев, заполнивший переулок, и его лицо исказилось от страха.

Йоритомо снова закричал, споткнулся о кучу мусора и, тяжело дыша, выскочил на Рыночную площадь. Мышцы его напряглись в ожидании агонии, в смертельном ужасе перед когтями зверя, который может разорвать его на клочья. Позади него снова раздался рев – прелюдия к его кровавому концу.

Толпа гуляк, прекратив петь и раскрыв рты на полуслове, остановилась, и их лица побледнели от удивления, когда Девятый Сёгун из династии Казумицу пронесся сквозь толпу, растолкав их. Он бежал, гулко стуча по булыжникам, спотыкаясь и почти падая на ступеньках, окружающих Пылающие камни. Над ним вздымались вверх почерневшие колонны, отбрасывая длинные тени на землю. Напротив, через дорогу вскрикнул ребенок, несколько пьяных мужчин упали на колени. Немытый народец, не задумываясь, воткнулся лбами в грязь.

Йоритомо в страхе оглянулся и увидел только девушку. Девушку, а не грозового тигра с окровавленной мордой, разорвавшего его охрану в клочья. Его преследовала не грозная машина, вооруженная когтями, клювом, клыками и молниями, а всего лишь слабая маленькая девушка с окровавленным кинжалом в руках.

Он замер в яме, не веря своим глазам, у его ног вздымался облачками пепел. Пальцы крепко сомкнулись вокруг рельефной ручки железомета, спрятанного в складках оби, и вытащили его из кобуры. Девушка бросилась к нему, рыча. В руке она так крепко сжимала танто, что костяшки ее пальцев побелели. Глаза ее пылали ненавистью демона.

Йоритомо медленно поднял железомет, дуло которого ярко сверкнуло, как второе солнце. Выстрел прогремел громом, и пуля срикошетила от камня у ее ног.

Девушка застыла.

Масару остановился только для того, чтобы поднять и повязать на поясе хакаму убитого в битве бусимена, подхватить пару забрызганных кровью очков и клинок кодати из обглоданной крысами подергивающейся руки. А потом он бросился бежать по темным коридорам с влажными стенами, прыгая через три ступеньки по лестницам, мимо открытых камер и тел, сраженных ударами Мичи, – к выходу, к солнечному свету. Когда он выбежал наружу, свет ослепил его глаза, и ему пришлось остановиться, прикрыть глаза руками и надеть очки. Он стер со стекол жирные алые пятна запекшейся крови и бросился в сторону арены.

Группа пьяных гуляк удивленно посмотрела на полуголого, залитого кровью сумасшедшего с мечом в руках, мчавшегося к ним на улице, и быстро сменила направление. Он бежал босиком по разбитому булыжнику – ноги покрыты кровью, руки сжаты в кулаки, за спиной развеваются спутанные седые волосы. Масару бежал так быстро, как только мог, – по извилистым лабиринтам переулков, огибающих дом капитула, через широкий пешеходный мост, на восток, к арене. Он тяжело дышал, глаза разъедал соленый пот, в пятки впивалось разбитое стекло и камни. Но его боль казалась ничтожной по сравнению с мыслью о том, что его дочь сейчас бьется одна и может не справиться; он был охвачен страхом потерять единственное, что у него осталось в этом мире, все остальное было неважно.

Так он и бежал. Дыхание со свистом вырывалось сквозь сжатые зубы, сердце колотилось в мокрой от пота груди. Он уже видел вдалеке стены арены, нависающие над кривыми крышами зданий, пустые кривозубые лица опустевших домов Доктауна. Крепко держа рукоять кодати, он так быстро несся вперед, что улицы превращались в расплывавшееся пятно, а сам он, казалось, был готов взлететь. Он притормозил, ухватившись за водосточную трубу, повернул за угол и остановился, услышав странный, расколовший пространство звук.

Полый грохот – будто где-то совсем рядом грохнул гром. Затем послышался дробный треск. Не такой сильный, как залп из драконьей пушки. Но громче, чем горящая вертушка.

Он знал только одно оружие, способное издавать такие звуки.

Он наклонил голову, нахмурившись и тяжело дыша, прислушиваясь к замирающим отзвукам, которые летели, отскакивая от разбитого кирпича и осыпающегося бетона. Он огляделся вокруг, посмотрел вверх, на солнце, отчаянно пытаясь сориентироваться. Выругался, разрываясь от нерешительности, крутя головой по сторонам. И шепотом обратившись к Кицунэ, бросился туда, где, как он считал, находилась его конечная цель. Он надеялся, что Лис еще раз, возможно, последний, приглядит за своим.

Расстояние ослабило связь между ними, и жажда крови Буруу мгновенно уступила страху Юкико перед железометом. Оставшись одна, у Пылающих камней, она увидела Кина глазами Буруу. Гильдиец отчаянно пытался разрезать цепь, удерживающую грозового тигра, а арашитора был на грани безумия от бессильной ярости.

Железная цепь поддавалась трудно – по капле за раз.

Император-разоритель насмешливо ухмыльнулся, заметив, как испарилась ее буйная ярость, и прицелился уродливым тупоносым стволом прямо ей в голову. Глаза его пристально смотрели в прорезь прицела.

По ее лицу медленно стекал пот, попадая в рот солеными каплями. От погони дыхание у нее перехватило, сердце стучало в груди, как ненормальное, к щекам прилипли пряди распущенных волос. Йоритомо отступил на безопасное расстояние к другой стороне кострища и прищурился. С Дворцового пути, ведущего к почерневшим остаткам у подножия камней, ветром несло пыль и пепел лотоса. Продуваемое ветром пространство между ними было слишком большим, чтобы Юкико могла наброситься на него со своим танто; она и приблизиться не успеет, как он прикончит ее из железомета. Его губы изогнулись в холодной улыбке, а палец – на спусковом крючке. На нее черной бездонной дырой уставился ствол.

– Ну вот, теперь ты видишь, кто ты есть, – усмехнулся Йоритомо. – Жалкая девчонка. И больше ничего. Ни-че-го.

Вокруг них собралась толпа людей с выпученными от удивления глазами. Маленький мальчик в праздничной уваги с ярко-красным воздушным шаром узнал Юкико и с криком указал на нее пальцем.

– Араши-но-ко!

Этот крик эхом пролетел над Рыночной площадью. Его подхватила дюжина голосов дальше по улице, и ее имя понеслось по воздуху, словно рябь по стоячей воде. Юкико слышала, как звенят по булыжнику тяжелые шаги, взглянула на Причальные шпили. По Дворцовому пути к ним уже неслись солдаты: железные самураи и бусимены, с копьями нагината и чейн-катанами наготове, с боевым кличем на устах. Их было много. Слишком много. Даже для Буруу.

Они будут здесь через несколько минут.

Она снова повернулась к Йоритомо. Мокрые от пота пальцы скользили по рукояти танто, дамасская сталь тускло блестела в приглушенном свете солнца. Она погружала клинок в плоть о́ни до самой кости, омыла его кровью демонов из самого глубокого ада. Но сейчас нож казался таким крошечным в ее руках; хрупкий кусок металла, слишком короткий, слишком маленький.

Йоритомо проследил за ее взглядом, обращенным к Дворцовому пути, и улыбнулся приближению своих людей. Игра была окончена. Девчонка рискнула, рискнула всем, поставив на эту схватку – последний гамбит. Но король все же выстоял.

Мат.

– Твой отец мертв, – он лениво улыбнулся, и на его лице появилась кровожадная ухмылка. – И он, и его шлюха, и этот придурок-громила Фушичо. Все они сдохли в тюремном подземелье. Мои люди порубили их на куски. Мне жаль, что они сдохли. Они заслуживали пыток. Но у меня есть ты, и ты ответишь за всех.

Сердце Юкико оборвалось. На глаза навернулись горькие слезы. Ее отец. Акихито и Касуми. Все было напрасно. Мысль, что она больше никогда не увидит их, заполнила ее сознание. Страдание и ярость были настолько сильны, что она едва могла вздохнуть.

Оглянувшись на приближающихся охранников, она вспомнила маленькую бамбуковую долину, где она выросла: рядом, у огня, сидели отец и мать, а у их ног лежали они с братом и старый Буруу. Промелькнуло лето и с наступлением зимы все начало рассыпаться. И вслед за этим образом в ее сознании ярко вспыхнула другая искра, осветив тьму отчаяния, вспыхнув гневом невосполнимых потерь. Она вспомнила волка, холодный зимний снег, Сатору и старого Буруу рядом. Она вспомнила свой гнев, когда погибла собака, вспомнила, как она, через кеннинг, направила удар на волка и убила его своей ненавистью. Она вспомнила, как умирал Сатору, как внутри у нее все взорвалось от боли, когда он умер от яда.

Она взглянула на Йоритомо.

Она мысленно потянулась к нему, напрягаясь до предела, но не двигаясь с места. В ушах звенели слова отца.

В висках у нее запульсировало, глаза сузились, превратившись в узкие щелки.

Бусимены были уже рядом. Арбалеты, дротики, железомёты. Нагинаты и нагамаки. Буруу не справится.

– Сейчас я убью тебя, маленькая девочка, – усмехнулся Йоритомо. – Как я убил твою шлюху-мать.

Юкико посмотрела на мальчика с воздушным шариком. В его глазах ярко сияли и страх, и благоговение.

– Вы не знаете, на что способны маленькие девочки, – ответила она.

Йоритомо нахлурился, когда у него из носа закапала кровь. Ярко-красная, соленая, она стекала к губам и смешивалась с потом. Она почувствовала форму его тела, его тепло, мысленно потянулась к нему рукой и нанесла сильный удар кулаком прямо в голову. Она слышала голос, который звал ее по имени.

– Что ты…

Йоритомо дернулся, застыл с выпученными глазами и открытым ртом и застонал. Боль разливалась от основания черепа и тянула свои кровавые пальцы по его мышцам и сосудам.

Его разум был скользким, чужим, совсем не похожим на разум зверя. Юкико почувствовала, как он вывернулся – ее ярости не хватило, чтобы удержать его в руках, и он змеей проскользнул между пальцев. А затем она почувствовала, что рядом с ней, внутри нее, есть кто-то еще, чей гнев переплетался с ее собственным. Знакомое тепло, сила, которая поднимала ее высоко над землей и несла на плечах, и весь мир был у ее ног. Вместе они сжались, как пружина, объединив ненависть, ярость, слившись в одно целое, покачиваясь из стороны в сторону, и серая масса наполняла силой их объятья.

Йоритомо отшатнулся, невнятные звуки сорвались с его губ, и из ушей хлынула кровь. Он поднес руку ко лбу, схватившись за висок, белки его глаз потемнели, став мутно-алыми. Железомет дернулся в его руке. Он моргнул. Вдохнул. Нажал на курок.

Вспышка. Грянул выстрел. Чей-то голос проревел ее имя. Она почувствовала сильный удар – сзади в нее врезалось что-то тяжелое. Возле щеки со свистом пролетел металл, так близко, что она почувствовала его жар. Услышала его шипение. Она падала. Она превратилась в пушинку.

Маленький мальчик закричал от ужаса.

Сёгун рухнул на землю, из носа, ушей и глаз у него текла кровь, тело, изогнувшись, дергалось в агонии, колотя пятками по камню. Пальцы рук судорожно хватали воздух, рот раскрылся, обнажив окровавленные зубы. Вместе они мысленно схватили его руками за шею и начали душить. Душили до тех пор, пока внутри него ничего не осталось, кроме темноты. Издав последний хрип, девятый сёгун династии Казумицу сложился пополам и окончил свой земной путь на покрытых пеплом камнях.

Задыхаясь от напряжения, она моргнула и пришла в себя. Кто-то тихо покидал ее разум, как уходит отлив, оставляя после себя опустошенность и тоску. Она потянулась мыслями к Буруу, она чувствовала, как он приближается, но он был еще далеко.

Булыжники вокруг нее были покрыты кровью, кровь на ободранных руках и коленях. В воздухе висит запах выстрела. Кто-то толкнул ее, спас от летящего сюрикена. Кто-то…

Она обернулась и увидела, как он корчится на камне: изо рта и раны на горле толчками вытекает кровь.

Она подползла к нему и закричала, и крик эхом разнесся по площади.

С небес раздался рев, завывание тайфуна. Солдаты подняли глаза и в ужасе бросились врассыпную, когда Буруу опустился на тело Йоритомо, раздирая его когтями и клювом, разбивая камни под ним. Он расправил крылья, и по их краям засверкала молния, электрические искры пронеслись по наручникам, висящим на Пылающих камнях. Белый мех, черные полосы и теплые брызги свежей красной крови. Бусимены вокруг падали от страха, пока он с грозным ревом кружил над Юкико и Масару.

Гремел гром, перекликаясь с ревом зверя. Райдзин был доволен.

Сверху в клубах дыма спустился Кин. За его спиной факелом горело сине-белое пламя, и толпа разбегалась перед ним. Рыкнув на солдат, чтобы те отступили, он приземлился рядом с арашиторой и захрустел медными ботинками по булыжникам. В его блестящих, как сталь, глазах вспыхнула ярость и боль, когда он увидел девушку, склонившуюся на коленях над окровавленным телом отца. Бледная от горя, она взглянула на него полными слез глазами.

– Кин, – у нее перехватило горло. – Помоги мне.

Он помог Юкико поднять Масару на спину грозового тигра. Изо рта старика струйкой лилась кровь на булыжник и кожу гильдийца. Толпа удивленно зарокотала, глядя, как Юкико запрыгнула на спину Буруу.

Зрители хором вздохнули, когда зверь взметнулся в воздух. Люди завороженно провожали их широко раскрытыми глазами, ошеломленные событием, которое превратится в легенду, и потом они расскажут ее своим детям.

– Танцующая с бурей, – прошептал один из них.

Порывы ветра наполнили крылья Буруу, когда земля убегала у них из-под ног.

Они спиралью взвивались вверх по тепловым потокам Кигена, в грохочущее небо. Минута, и здания превратились в игрушки, а люди – в муравьев: крошечные темные фигурки, собравшиеся вокруг почерневших столбов и небольшого пятна крови, пристально смотрели в небо. Далеко на юг простирался океан – океан цветов: красная вода смешивалась с алой и таяла в глубоком багряном цвете. Ветер ласкал их кожу.

Юкико, склонившись, обвила своего отца руками, будто убаюкивая его. Ее руки были мокрыми: когда она зажимала рану, из нее хлестали темные горячие потоки.

– Отец, – прошептала она. – Нет, пожалуйста, нет.

Она вцепилась в него, горячие слезы отчаяния и кровь, смешиваясь, катились по ее щекам, тело сотрясалось от рыданий. Масару открыл рот, но говорить не смог – только пузыри густой красной крови вздувались на его потрескавшихся губах. Руки дрожали, и он с силой ухватился за шерсть арашиторы так, что побелели костяшки пальцев. Он вонзил пальцы в тело зверя, тянулся к его теплу, чувствуя холод приближающейся смерти, к искрам света, чтобы обуздать тьму.

Небо вокруг них стало красным, как кровь, чернея у горизонта, на севере, откуда шли тучи. Они летели навстречу бурному шторму; великий зверь, умирающий человек и плачущая девушка. Медленно кивнув головой, арашитора закрыл глаза, поймал угасающие мысли мужчины и, крепко держа их в лапах, перенес через огромную пустую пропасть в голову ждущей девушки.

Она сжала его руку, сморгнула слезы.

Он закрыл глаза. Под ними простирался остров: перемежались полосы коричневого и зеленого, волновался океан красных цветов. Вдали, за фронтом осенней бури, виднелись горы – темные тени Йиши с вершинами, окутанными туманом. Они видели молнию, чувствовали ветер на коже. Буря крепко держала их в своих руках, озон и гром призывали вернуться домой.

С его пальцев капала кровь, проливаясь на землю тихим дождем. Зарокотал гром, напевая свою штормовую песню. Он думал о том, как поет Наоми у очага, а рядом с ней – Сатору. Он думал о том, как бродит в высокой траве Касуми, и ветер играет в ее волосах. Он показал ей эти картины.

Она замотала головой, желая скинуть тьму, направляя ему в мысли упрямые вспышки теплого света. Зародившийся в ней страшный крик вырвался за пределы ее разума длинной дрожащей нотой горя. Эхом отозвался Буруу, и вместе они взревели наперекор смерти, словно могли ее напугать.

Масару закрыл глаза, почувствовал, как гладит его по щекам ветер, как убегает у него из-под ног истекающая кровью земля. Раздался последний раскат грома, и Масару погрузился в благословенную тишину.

Он улыбнулся.