Два дня – целая жизнь или одно мгновение?

Перешептывания с Мичи в клубах пара в купальне или под шорох шелка в гардеробной. Когда она расчесывает длинные черные волосы белыми руками с мозолями от меча, которых она раньше не замечала. Перешептывания под звуки мелодий сямисэна, под звуки помешивания и заваривания чая. Твердый, как алмаз, взгляд Аиши без намека на предательство. Быстрый неболёт Фушичо с поддельными разрешениями уже ждет в доках своих пассажиров. Записка от Акихито, написанная широкими неуклюжими кандзи, обещание, что он и Касуми присоединятся к Кагэ, как только вызволят Масару из тюрьмы. А потом встретятся в Йаме, через неделю, если считать с сегодняшнего дня. Бессонные ночи и сожаления о Хиро. И долгие часы одиночества, пристальных взглядов в темный потолок.

И ни слова от Кина.

Она смотрела на механического арашитору на комоде, лунный свет мерцал на латуни теплыми бликами, в животе волнами взлетали свинцовые бабочки. Не уснуть ей сегодня. Ей хотелось, чтобы луна быстрее поплыла по небу и чтобы скорей наступил рассвет. Начнутся грандиозные торжества Йоритомо, которые отвлекут охрану, и они наконец покинут арену. Улетят. Освободятся.

Далеко на горизонте сверкала молния, озаряя белым светом небеса. Из Йиши катилась первая осенняя буря, тянулась темными пальцами к заливу Киген. Юкико молилась, чтобы завтра было сухо, чтобы Сусано-о придержал черный дождь, чтобы солдаты Йоритомо глазели на парад, а не на пленников, потеряв бдительность.

Она крепко сжала танто в руке. И вдруг ясно увидела следующую картину. Высоко на трибуне стоит Йоритомо, широко раскинув руки. Солнце уже село за горизонт. Должен начаться салют. Люди задирают головы вверх и ахают от удивления, когда раздаются залпы пушек дракона, начинают вертеться огненные колеса и летят вверх петарды, освещая небо, выплевывая цветные языки пламени и сине-черные выхлопы, от которых начнут задыхаться все послушные мальчики и девочки. Они камнями неслись вниз с небес, грохоча и оставляя за собой яркие огненные хвосты. А потом прольется кровь, воздух наполнится криком и визгом, и последний наследник рода Казумицу мертвым упадет на землю.

Трон опустеет.

И все начнется сначала.

Война.

– Провались пропадом эта жара, – выругался Хадзиме.

– Айя, – пробормотал Рокору. – Толку от твоей ругани – все равно не поможет.

Два охранника старались не выходить из тени тюремных ворот, но это мало помогало – пот градом катился по коже. Воздух был влажным, чувствовалось приближение бури. На севере сбивались в кучу облака, готовясь к решающему налету на город.

Хадзиме вытер лоб краем дзин-хаори и бросил скорбный взгляд в сторону доков, прислушиваясь к звукам музыки и шуму толпы, долетавшим от залива. Торжества были в самом разгаре; трещали дымовые шашки, с хлопками взметались вверх снопы искр, и ветер доносил гул толпы. Он представил себе глаза сына, вспыхивающие восторгом, когда он увидит настоящий салют сегодня вечером. На горизонте вспыхнула молния.

– Хорошо, мы хоть к вечеру сменимся, – вздохнул он. – Вечером начнется самое интересное. Если, конечно, эта буря все не испортит.

– Если буря не испортит и если нас отпустят. На прошлом празднике Дайсуке был слишком пьян.

– Если мы застрянем здесь на всю ночь, я…

Он не договорил, потому что из-за угла плавной походкой выплыла девушка в кимоно без рукавов и с высоким разрезом, обнажавшим красивые ноги. В руках у нее была плетеная корзина. На одном плече у нее развалился красавец тигр, на другом сияло Имперское Солнце. Безупречный макияж, зеркальные линзы, блестящие, как леденец, губы.

– Мичи-чан, – кивнул Рокору, расправив плечи и втягивая живот.

– Добрый день, бравые воины, – улыбнулась она.

– Почему вы не на торжестве? Парад начнется уже совсем скоро.

– Моя госпожа велела мне принести угощение для верных слуг, которые верой и правдой служат ее брату, Йоритомо-но-мия, и ради долга отказались от наслаждения торжествами.

Девушка шутливо отдала им честь и достала из корзины две бутылки рисового вина и два спелых нектарина – крупных и свежих. Глаза охранников округлились от удивления – фрукт стоил больше их недельного жалованья. Они поклонились, выражая благодарность, и, переглянувшись, широко улыбнулись.

– А ведь не такое уж плохое дежурство, да? – Рокору отхлебнул вина. – Ваша госпожа оказала нам большую честь, Мичи-чан.

Хадзиме снова поклонился. Сняв перчатки, он порезал фрукт и сунул кусочек в рот.

– Айя, как вкусно, – простонал он.

Рокору впился зубами в свой нектарин, когда Хадзиме вдруг вспомнил о правилах хорошего тона и предложил кусочек девушке. Она покраснела, опустилась на колени и поклонилась, глядя в пол.

– Благодарю вас, сама, но этот дар был только для вас.

– Может, хотя бы выпьете с нами? – Рокору еще раз глотнул из бутылки, уставившись на несколько солнц над головой. Небо расплывалось по краям.

– Хай, пей и радуйся, благодари Йоритомо-но-мию, следующего Танцующего с бурей Шимы, – засмеялся Хадзиме, споткнувшись и припадая к стене. Он нахмурился, глядя на фрукты в своих семи руках, чувствуя, как превращается в желе камень у него под ногами.

Вздох. Звон металла о камень, звук упавшего тела. Запах мочи.

Из теней появились фигуры и быстро приблизились. Двое мужчин подхватили заснувших охранников и потащили их по переулку. Юноша выплеснул ведро воды на камни, чтобы смыть мочу и кровь. Из-за угла вывернул Акихито в широкополой соломенной шляпе, на груди, между складками уваги виднелись длинные шрамы. Рядом с кошачьей грацией уверенно шагала Касуми с посохом бо в руках.

– Мы готовы? – спросил большой человек.

Мичи посмотрела в сторону переулка, откуда возвращались ее соратники в мундирах отравленных охранников. Один из них бросил связку ключей, ярко сверкнувших в алом свете солнца. Мичи, не моргнув, поймала их в воздухе. Она взглянула на великана, кивнула Касуми и вытащила из корзины свой цуруги – прямой, обоюдоострый клинок в два фута длиной, тонкий как бритва.

– Теперь готовы.

Вдалеке глухо зарокотал гром.

– Пощады не будет.

Юкико неслышно спускалась на арену, ступая ногами в таби по голому камню, руки спрятаны в рукавах уваги. Она кивнула бусимену, охранявшему проход под аркой, и ее робкая улыбка сменилась похотливой ухмылкой. Когда она подошла, он протянул руку, расправив укрытые железом пальцы.

– И что ты тут делаешь одна, без сопровождения, малышка?

С арены донесся оглушительный рев, который усиливался эхом, отскакивавшим от теплого камня. Бусимен, нахмурившись, повернулся к Буруу и покрепче сжал дубинку на поясе. Выскользнув из рукава прямо в руку, шприц с черносном вдруг показался ей тяжелым. Она сунула его в зазор между пластинами нагрудника, чуть ниже подмышки, воткнула и нажала на поршень. Черная жидкость заструилась в плоть бусимена. Он задохнулся от удивления, схватился за шприц и в ступоре рухнул на землю.

Рев затих, и уже замерло эхо, когда напарник часового вернулся из уборной, все еще завязывая пояс своих штанов хакама.

– С чего, он, черт возьми, вдруг принялся рычать? – Бусимен разобрался со своим оби и увидел, что его приятель неподвижно лежит на полу. Подбежав к нему, он опустился на колени, снял перчатки и приложил пальцы к шейной артерии, чтобы проверить пульс. Юкико тихо вышла из тени, ступая мягко, легко, словно дыхание спящего ребенка. Между пальцами у нее была зажата иголка. Бусимен рухнул на тело своего друга, и из раны на шее засочилась кровь.

Двое других бусименов стояли на верхних стенах с другой стороны арены и смотрели на залив Киген. Тихий душный ветер доносил оттуда звуки музыки. Они тихо беседовали, проклиная свое дежурство, выпавшее именно на сегодня. Юкико тихо, словно привидение, приблизилась к ним со спины – слышен был лишь мягкий шорох ткани по прохладному твердому камню. Блестящие стальные иглы бликуют в тусклом солнечном свете. Пальцы лежат на поршнях. И вот из-под иглы появляются капельки крови, окрашивая ткань под руками стражников в более глубокий красный цвет. Оба рухнули, не успев охнуть, и среди пустых скамей эхом разнесся звук удара железа о камень.

Оглядев заснувших солдат, Юкико вспомнила стихотворение, которому мама учила ее, когда она была маленькой:

– Кицунэ приглядывает за своими, – прошептала она, швырнула пустые шприцы на лежащие без сознания тела и коснулась татуировки на руке для удачи. Внизу на арене зарычал Буруу.

Взглянув на темные вытянутые облака, наплывающие на полуденное солнце, она молилась, чтобы скорее появился Кин.

Длинная тяжелая цепь вылетела из темноты, обернувшись вокруг горла бусимена. Хватая ртом воздух, он вцепился в металлические звенья, раздробившие ему гортань. Акихито выступил из тьмы, опустил кулак ему на затылок, и тот рухнул бездыханный. Второй охранник вдохнул побольше воздуха, чтобы позвать на помощь, и свалился, сраженный черными звездами сюрикенов, со свистом вылетевшими из темноты. Стены покрылись брызгами крови, образовав случайные узоры глубокого алого цвета на тусклом влажном камне.

Из темноты вышла Мичи, зажимая в пальцах звезды-сюрикены. За ней кралась Касуми, встревоженно оглядываясь назад. Глаза Акихито приспособились к мраку, и он видел напряжение в позе Касуми, в ее взгляде. Костяшки ее пальцев побелели, сжимая обшитый железом бо.

– С тобой все в порядке? – прошептал он.

– Переживаю за Юкико.

– Сюда, – кивнула Мичи.

Прокравшись по коридору, троица оказалась на узкой витой лестнице. Чем ниже они спускались, тем громче стрекотали и визжали крысы, и эхо этих звуков отражалось от камня и летело вверх и вниз. Воздух становился все более спертым. Вонь гниющего мяса и человеческих испражнений липла к мокрой от пота коже. Вокруг них сжимались каменные стены, излучающие жар и ядовитые испарения.

Мичи сделала знак остановиться и прошла вперед, в темноту. Послышались звуки борьбы, удара металла и кожи о камень, тихий звук влажного выдоха. Девушка вернулась и махнула рукой, разрешив всем следовать дальше. На лбу у нее блестели капли крови, медленно стекая по щеке. Цуруги в ее руках влажно блестел черным во мраке.

– Необязательно их убивать, – пробормотала Касуми.

– Думаешь, они пощадят тебя, охотница?

– Зачем ты это делаешь? – прошептал Акихито. – Зачем помогаешь нам?

– Йоритомо должен умереть, – ответила Мичи, глядя в темноту.

Они подошли к развилке и остановились, чтобы прислушаться, прижавшись к влажному камню.

– Он причинил тебе боль? – тихо спросила Касуми.

– Оглянись вокруг, охотница, – пробурчала Мичи. – Он причиняет боль всем.

Юкико высунулась из тени трибуны, когда по стенам арены разнесся стрекот часовых механизмов и поршней. Она увидела, как выходит к арене мастер-политехник, внимательно осматривая скамьи вокруг, а за ним на гусеницах, как у танка, следует приземистое устройство. Механоид тянул за собой четырехколесный прицеп, накрытый грязно-серой маслянистой кожей.

– Кин-сан! – крикнула Юкико, прыгая по каменным ступеням. Ног она почти не чувствовала, и ей казалось, что она могла бы взлететь.

Не удержавшись, она обняла его за шею, и ее глаза засияли в улыбке.

– Ты пришел.

Политехник освободился из ее объятий, голос его трещал, словно оболочки жуков под ногами.

– Я дал вам слово, что приду.

– Но ты молчал последние несколько дней. Я испугалась, что с тобой что-то случилось.

– Пора приниматься за дело, – он повернулся, подзывая слугу. – У нас мало времени.

Юкико помогла ему разгрузить прицеп и перенести снаряжение в яму, к Буруу. Грозовой тигр осмотрел механоида гильдийца, зажав хвост между ног. Длинные металлические трубки, покрытые такой же странно переливающейся эмалью, как и моторикши сёгуна. Полотна обработанной ткани, такая же легкая кожа, как у гондол неболётов. Гидравлика, поршни, зубцы шестеренок.

– Все в порядке, Кин-сан? – спросила Юкико, нахмурившись.

– Попросите, пожалуйста, Буруу расправить крылья. – Кин вытащил из прицепа кожаный жгут, ощетинившийся несколькими сцепленными шестеренками и поршнями. – Сначала мне надо установить ось вдоль позвоночника.

Арашитора расправил крылья, по обрезанным кончикам которых бегали электрические искры. Юкико почувствовала, как у нее мороз пошел по коже, и слабый запах озона слегка заглушил вонь от лотоса. Она отступила назад, наблюдая за работой Кина и не понимая, что за устройство он собирается приладить на спину Буруу. Она заметила напряженность в его движениях, слышала щелканье механизмов, когда он дышал через аппарат, свернувшийся у него на спине.

– Кин, да что случилось?

– Ничего не случилось, – он покачал головой, и его глаз осветился огнем дуговой сварки. – Мне нужно сосредоточиться.

Юкико замолчала, наблюдая за дождем искр, красиво рассыпавшимся из-под его рук, когда он собирал свое изобретение. Длинные сверкающие изогнутые стержни были прикреплены к лопаточным перьям арашиторы и к линии его покровных перьев, выступающих над отрубленными маховыми. Кин фиксировал полотна жесткой ткани на каркасной раме, закрепляя их ремнями и направляя передачи и поршни, бежавшие по спине Буруу вдоль позвоночника. Затаив дыхание, Юкико наблюдала за руками Кина, слушала, как тикают часовые механизмы, отмеряя время, видела, как близится к завершению работа.

– Здорово, – прошептала она.

Кин на секунду остановился, вздохнул и покачал головой.

– Хорошо, попробуй, – наконец произнес он, отступая от Буруу.

Арашитора хотя и выглядел неуверенно, но крылья расправил. Созданное Кином устройство плавно завибрировало и раскрылось двумя широкими веерами, ощетинившимися несколькими рядами брезентовых перьев вместо настоящих перьев Буруу. Мерцающий металл каркаса, гидравлические мышцы, усиленные суставы. Буруу снова взмахнул крыльями и приподнялся на несколько футов в воздух. По переливающейся радугой раме, потрескивая, летели электрические искры. Крылья работали отлично: металлические зубцы смазанных шестеренок двигались плавно, создавая тягу, и соломинки взметались по спирали вверх, танцуя в нисходящем потоке.

– О боги, они работают, – просияла Юкико. – Работают!

Буруу снова взмыл в воздух, яростно хлопая крыльями. Поднявшись сначала на двадцать, а потом и на тридцать футов, он обнял их крыльями и торжествующе взревел, плотно зажав клюв, боясь, что рык вырвется из чаши арены и оповестит весь город.

Юкико обняла Кина за шею и поцеловала его в металлическую щеку.

– Кин-сан, ты сделал это!

И снова юноша отстранился, щелкнув тумблером на поясе. На его запястье вспыхнула синяя дуга резака.

– Он еще не свободен.

Буруу приземлился, когти скребли по камню, а тело тряслось, как у промокшей собаки. Гильдиец наклонился и начал резать двухдюймовую железную цепь на горле грозового тигра. Сталь плавилась и разлеталась брызгами по каменным плитам, в воздухе витал густой запах горящего металла. Арашитора ткнулся в гильдийца щекой, благодарно мурлыкнул, и от этого жеста сердце Юкико заныло.

Издали, среди раскатов грома надвигающейся бури, доносились звуки праздничных торжеств. Она подумала о предстоящем полете навстречу буре, о том, что наконец-то покинет этот вонючий город. Свобода. Неужели?

Она посмотрела на крылья Буруу и вспомнила про оставшегося на комоде маленького механического арашитору, которого Кин сделал для нее.

– Айя, я забыла в спальне игрушку, которую ты сделал.

Из-под шлема Кина раздался странный звук. Насмешка.

– Может, лорд Хиро сможет принести его вам.

– …Что ты сказал?

Кин смотрел на нее плавящимся взглядом. В его единственном глазу, подсвеченном сине-белым пламенем резака, она видела отражение своего лица, на котором сначала вспыхнула, а потом быстро растаяла радость.

– Вы же слышали, – проговорил Кин. – Где лорд Хиро? Разве он не должен быть здесь и «защищать» вас?

В мыслях она почувствовала самодовольство Буруу, который наконец нашел недостающую часть неприятной головоломки. Но к самодовольству примешивалась неуверенность – ведь теперь Кин был опасен.

Они спустились еще на два пролета вниз по лестнице из гладкого камня. Их дыхание разносилось приглушенным эхом во влажной темноте. Мичи шла сквозь туннели, мимо ржавых железных решеток и тесных камер, мимо несчастных стонущих оборванцев. Она останавливалась у каждой камеры, где находился узник, и отпирала двери, но истощенные страдальцы едва могли поднять голову при звуке свободы. В шестой камере обнаружилась крыса в два раза больше собаки Аиши. Она подняла голову, оторвавшись от своей добычи и пронзительно заверещала, раскрыв окровавленный рот.

Люди в лохмотьях напомнили Мичи о детях в ее деревне: истощенная плоть, как прозрачная ткань, укрывала их кости, локти и лодыжки, и впалые щеки – истощенные тела среди злачных рисовых полей. Маленькие мальчики и девочки, умирающие голодной смертью возле еды. Они до сих пор ей снились в кошмарах: почти прозрачные люди молча стоят и смотрят, как казнят ее дядю.

Когда все закончится, когда Гильдия и сёгун превратятся всего лишь в плохие воспоминания, она напишет книгу. Подлинную историю для детей Шимы. Чтобы они читали, чувствовали и помнили. Чтобы знали, какова была истинная цена, которую их страна заплатила за топливо и электроэнергию. Чтобы они знали имена тех, кто защитил их от тирании, кто боролся и погиб, чтобы однажды они могли стать свободными.

Она не могла представить себе более подходящего названия.

Они подошли к камере Масару. Касуми опустилась на колени у решетки, протянув к нему руки, по щекам катились слезы. Рис и сухофрукты, которые приносила ему Мичи, пошли на пользу; он выглядел лучше, и обтягивавшая кости кожа не казалась уже такой серой. Но он все еще был слаб, одурманен зловонными испарениями и отсутствием солнечного света, одет в грязные лохмотья. Она открыла камеру и повернулась к Акихито.

– Вы сможете нести его?

Великан не ответил, просто подошел и заключил Масару в медвежьи объятия, усмешкой на лице скрывая боль, которую он испытал от бедственного состояния своего друга. Касуми крепко сжала руку Масару, поцеловала его в губы. Мичи сморщила нос при мысли о том, какими они должны быть на вкус.

– Нам надо идти, – прошипела она, глядя в коридор.

– Да, конечно.

Во мраке ярко вспыхнула спичка, зашипела горящая сера, осветив морщинистое лицо и жесткий взгляд запавших глаз. Министр Хидео пыхнул своей трубкой, между пальцами, пульсируя, пробежало пламя, отражаясь в бронированных доспехах окружавших его бусименов. В руках у них мрачно блестели обнаженные лезвия кодати – коротких мечей с одним лезвием, идеально подходивших для ближнего боя. Железных самураев среди солдат не было, но бусименов было больше, чем заговорщиков.

Со стороны лестницы донеслись звуки шагов, и сердце Мичи упало. Бусименов стало еще больше, они шли и шли, отрезая их от выхода и делая спасение невозможным.

Их было много.

Слишком много.

– Нас предали, – прошептала она.

– Кин, мне жаль, что так вышло.

– Молчите.

Гильдиец поднял одну руку в перчатке к горлу, расстегнул застежки. Шлем станцевал свою крошечную сюиту, и Кин сорвал его с головы, отсоединив от «кожи», и швырнул на землю. На лице блестел пота, щеки покраснели от гнева.

– Я и так чувствую себя глупцом. Не делайте из меня полного дурака.

– Кин, я хотела сказать тебе…

– Но боялись, что я откажусь помогать вам, да?

– Я думала, но…

– Поэтому вы солгали. Что ж, поздравляю. Вы добились, чего хотели. Надеюсь, вы получите все, что заслужили.

– Я не лгала тебе, Кин. Просто не могла рассказать все…

Юкико нахмурилась, услышав вдали звуки металлических шагов.

Звук нарастал, и Кин оторвал свой взгляд от Юкико и оглянулся. Звон доспехов о-ёрой, чейн-катан и стали дополнял шипение и свист отработанных паров чи.

– О, нет, – выдохнула Юкико.

Два десятка железных самураев ворвались на арену с восточной и западной стороны: тяжелая поступь стальной обуви по камню, золотые дзин-хаори, нео-дайсё, наполнявшие воздух рычанием шестеренок с металлическими зубцами. За ними следовал Йоритомо, вздымая полотна красного шелка. Одна рука лежит на рукояти катаны. Его лицо разодрано и забрызгано кровью – по щеке от глаза к шее спускаются четыре длинные борозды. Руки тоже в крови, на бледной, залитой кровью маске лица резко выделяются белки глаз. Рядом с ним шагает еще один железный самурай.

– О, Кин, нет.

Она повернулась к нему, не веря своим глазам.

– Ты рассказал им?