О́ни – это демоны, рожденные в подземном мире Йоми. Слуги самой темной тьмы. Дети великой Черной Матери, Богини Идзанами. Рожденные тьмой и прячущиеся во тьме.

Возможно, поэтому Юкико и арашитора не заметили их приближения.

Ветер цеплялся за ветви деревьев, срывал цветы и листья, поднимая ослепляющие вихри, в ушах звучал грохот грома и стук дождя – казалось, весь мир превратился в один бесконечный гул. Наступила ночь, и скитальцы стали искать пещеру, дерево с дуплом, любое укрытие, чтобы спрятаться от стихии. Когда они вошли в дубовую рощу, демоны набросились на них с подветренной стороны, тихо, словно пар. Они падали с деревьев, как пауки, с длинными конечностями и острыми клыками, сжимая в когтистых руках шипованные тэцубо и мечи тоцука-но цуруги длиной в десять кулаков. За долю секунды до того, как боевая дубинка опустилась на череп громового тигра, Юкико подняла голову и выкрикнула предупреждение. Арашитора быстро, как молния, метнулся и оттолкнул ее в кусты потрепанных розовых гортензий.

Боевая дубинка врезалась в землю, как в наковальню, меч просвистел над головой громового тигра. И тогда арашитора стрелой взметнулся вверх и сверху спикировал на первого о́ни, разрывая его плоть клювом и когтями, разбрызгивая по листьям шипящую черную кровь. Первый демон упал с разорванным горлом, и арашитора выплюнул куски темной плоти. Он снова взметнулся в небо, яростно взмахивая крыльями, приземлился на плечи второго о́ни и разорвал ему живот крючковатыми шпорами на задних лапах. Кольца толстого черного кишечника, вывалившись, наполнили воздух запахом погребальных костров, и Юкико зажала ладонью рот, чтобы удержать рвоту.

Третий демон бросился из тени над ними и приземлился за спиной грозового тигра, высоко вздымая свою боевую дубинку над головой. Юкико, не задумываясь, вскочила и мысленно предупредила зверя, вылетая из гортензий. Она воткнула свой танто в ахиллово сухожилие демона и разрезала его. На мгновение ей показалось, что она пытается разрубить старый просоленный канат. Но клинок был изготовлен из лучшей стали, закаленной сто один раз почтенным мастером мечей Феникса, Фушичо Отомо, и синяя плоть вскоре истекала шипящей сукровицей.

О́ни взвыл и, схватившись за лодыжку, упал на землю. Через секунду арашитора уже сидел на нем и рвал его на куски, двигаясь быстро, как сине-черный вихрь, как пропеллер из лезвий и перьев.

Покончив с третьим о́ни, грозовой тигр отряхнулся, как собака, окропляя черной кровью все вокруг. Его бока тяжело вздымались, из раскрытого клюва с хрипом вырывался воздух, разбрасывая мертвые листья. От меха поднимался пар, и глаза сверкали радостью победы. Он пристально смотрел на крошечный клинок в ее руке.

Юкико убрала потные волосы с глаз, кивая на отрубленную лодыжку демона. Ее рука была по локоть покрыта прогорклой черной кровью.

Она почувствовала, как, несмотря на сопротивление, в нем растет уважение. Хоть он и молчал, она чувствовала его благодарность – он понимал, что ему бы размозжили череп, если бы она не предупредила его вовремя.

Он вытер когти о мертвые листья и, взмахнув хвостом, развернулся, чтобы идти дальше. Остановившись, он оглянулся на нее через плечо.

И двинулся во тьму.

Пряча улыбку, Юкико последовала за ним.

Ночь растянула свой темный полог над влажным лесом, и до рассвета было далеко-далеко. Воздух стал прохладным, высота и воющий шторм медленно выдували тепло земли и ее собственного усталого тела. Одежда Юкико была насквозь мокрой, и ветер пронизывал ее так же легко, как лезвие нагамаки резало белоснежные перья. Обхватив себя руками, она брела в темноте, слишком изнуренная, чтобы держать глаза открытыми. Дождь не прекращался ни на минуту, пригибая ее к грязной земле, и вместе с ногами в слякоть погружалось и ее настроение. Она пыталась заглушить страдания, думая о бамбуковых долинах, теплых зеленых полянах и кристально чистой воде. Но мысли о долине вернули ее к отцу, она вспомнила о горьких словах, которыми они обменялись перед тем, как «Сын грома» начал падать вниз.

Пощечина.

Шипение сквозь зубы.

Именно это она хотела сказать. Каждое слово было правдой. И все же мысль о том, что он истекает кровью на обломках спасательной шлюпки, и что она больше никогда не увидит его… ей было страшно даже подумать об этом. Ее мышцы горели, было больно дышать, и, споткнувшись, она упала в грязь, не в силах сделать больше ни шагу. Арашитора смотрел, как она пытается встать на ноги, тяжело дыша, цепляясь пальцами за землю.

Он смотрел на нее с презрением.

Зверь фыркнул, расправил крылья. Он долго оглядывался вокруг, и в широких зрачках отражались молнии, вспыхивающие над головой. Она чувствовала тепло внутри него, тепло крови в венах, пульсирующих под густым мокрым мехом.

Он кивнул, указав клювом вверх, взрывая когтями землю.

Юкико подняла глаза и увидела темную тень входа в пещеру, расположенную на склоне горы.

Они поднялись по склону, спотыкаясь о камни и увязая в грязи, царапаясь о ветви и шипы. Входом в пещеру была черная яма в камне, наверное, футов восемь в поперечнике, скрывающаяся в глубокой круглой впадине у подножия горы. Грозовой тигр принюхался, но не обнаружил никаких хищников, кроме мелких пушистых существ, слишком слабых, чтобы беспокоиться из-за них. Он протиснулся внутрь и улегся вдоль стены, мордой наружу, наблюдая за танцем молний среди верхушек деревьев.

Юкико свернулась калачиком у противоположной стены, и влажная одежда тут же прилипла к ее коже, холодя ее, как утренний мороз. Убрав влажные волосы с глаз, она обхватила себя руками и опустилась на пол, смирившись со своими страданиями. Замерев, она мгновенно замерзла и вскоре уже тряслась от холода, лежа на полу и прижимаясь спиной к камню. Каждая мышца ныла от боли. Вокруг пещеры валялись сухие ветки и листья. Но руки у нее дрожали так сильно, что она вряд ли смогла бы разжечь огонь, даже если бы у нее было огниво.

Около часа арашитора смотрел на шторм, неподвижно и не мигая. Время от времени он оборачивался к ней и наблюдал, как она безудержно дрожит, свернувшись калачиком. Тогда его крылья начинали подрагивать, он царапал когтями по камню и переводил взгляд на облака. Юкико закрыла глаза и стиснула зубы, чтобы они не стучали.

Наконец он глубоко вдохнул и выдохнул, и сухие листья вихрем пролетели через пещеру. Юкико наблюдала, как он молча приподнял свое крыло, приглашая ее. Она моргнула и долго смотрела прямо в его бездонные глаза. Затем поползла по камням и прижалась к нему, погрузившись в ласковый жар, исходящий от его тела. Он укрыл ее своим крылом, как одеялом из пуха и сладкого тепла, пахнущего молниями и кровью. Она слышала биение его сердца под светлым бархатным мехом.

И сон, наконец, пришел, глубокий, полный, спокойный. Она лежала, не двигаясь, с мягкой улыбкой на лице, и видела сны о маленькой бамбуковой долине, нагретой летним солнцем.

Кролики были жирными и сочными. Буруу проглотил их целиком, со шкурой и костями – он был слишком голоден. Юкико помешивала костер и смотрела, как шипит и капает жир с подвешенного над огнем бедра. В животе у нее заурчало. Грибы, которыми она питалась последние дни, были сытными, но их было мало.

Буруу растянулся у костра, вдоль каменной стены, и в его глазах вспыхивали золотистые искры. Дым от костра улетал в вечерний холод, под проливной дождь. Кролики достались ей тяжело. Пришлось целый день просидеть под дождем, карауля ловушки, пока не заболели мышцы. Но запах жареного мяса стоил того.

Буруу спал, пока она ловила их обед. Зверь растянулся над одной из ловушек на дереве гинкго. За день он проснулся дважды: в первый раз он попросил ее поторопиться, а во второй слишком рано набросился на маленького зайца, обнюхивавшего ловушку. После неудачи он терпеливо ждал, а когда она вернулась с полудюжиной толстых кроликов, перекинутых через плечо, даже был вежлив.

Теперь она смотрела на Буруу, лежавшего с другой стороны от костра, и в ее глазах сверкали искры. На неболёте и в переживаниях последних нескольких дней у нее не было возможности как следует рассмотреть его. И наконец, здесь, высохнув, сидя в тепле, в ожидании горячей пищи, она обнаружила, что ее пронзило странное чувство. Она не переставала изумляться, что находится рядом с таким прекрасным существом.

Пламя придавало светлым гладким перьям на голове и груди зверя странный блеск, почти металлически яркий. Плечи у него были широкие, мускулистые, а перья поднимались гребнем, как шерсть на загривке у собаки, когда она злится. Черные узоры на белоснежном мехе сзади напоминали слова, написанные на непонятном ей зверином языке. Как ни странно, самой выразительной частью его тела был хвост, а не морда. Когда он был доволен, хвост изгибался дугой; когда он был в ярости, хвост молотил, как кнут, из стороны в сторону; а когда он пробирался сквозь тьму, хвост ровно висел и слегка приподнимался вверх. Хотя тигр был наполовину орлом, она заметила, что чаще он двигается как большая кошка: гибко, плавно, извилисто, и в каждом его движении скрыта текучая хитрость.

– У нас достаточно еды, и мы можем отправляться в путь, – ее голос эхом отскочил от грубых каменных стен. – Завтра мы можем начать взбираться на утес. Если нам повезет, мы увидим, где находимся, как только доберемся до вершины.

Он молча моргнул. Она догадалась, что он не понимал ее, когда она говорила вслух, – ее голос звучал как череда взвизгов и лая в ушах. Она мысленно повторила ему предложение, мысль преодолевала барьер плоти и костей между ними.

Юкико потребовалось несколько минут, чтобы ответить.

Он фыркнул, чистя изуродованные крылья своим изящным клювом. Кончик клюва был белым, как и мех, затем становился серым, переходившим в глубокий черный цвет, которым были обведены его глаза. Прохладный ветерок шевелил перья на лбу.

Зверь кивнул почти как человек.

Его глаза заблестели, разлив мед по осколкам расплавленного серебра.

Юкико улыбнулась.

Ее улыбка исчезла, и она с удивлением обнаружила, что защищает Масару.

Буруу свирепо уставился на Юкико, и его тлеющие, как угли, глаза вспыхнули.

Юкико вспомнила вербовочные плакаты, расклеенные на стенах города Киген, заводы, выпускающие оружие для машины войны, постоянные новости о конфликте с гайдзинами, распространяющиеся по беспроводной сети.

Это уже происходит, поняла она.

Арашитора покачал головой и начал точить когти о каменный пол – твердые, как железо, крюки выбивали искры из гранита. Юкико было трудно с ним спорить. В течение многих лет она снова и снова задавала себе трудные вопросы, родившиеся во время жизни среди безвкусицы и богатства двора сёгуна. Вопросы множились на людных улицах под отравленным небом Кигена. Но даже если Буруу прав, что может сделать один человек? Мир такой большой. Как одна девушка может изменить его? Можно всю жизнь кричать с крыши, и никто не услышит. Обычному человеку наплевать на умирающих птиц или на изменения климата. Его волнует только хлеб насущный для его семьи, одежда для его детей.

Она подумала об отце, о крови сотен животных на его руках. Несмотря на все его недостатки, она знала, что, если Масару придется загрязнить тысячу рек и уничтожить тысячу особей для ее безопасности, он сделает это. Ее озарило, в ее заполненной всяким мусором голове наконец вспыхнула лампочка, осветив пыльный уголок, который она всегда игнорировала.

Она – единственное, что у него осталось. Все, что он делал, он делал ради нее. Долгие месяцы вдали от дома. Переезд в Киген. Охота. Обрезка крыльев Буруу.

Она нахмурилась, и слезы закапали на кончики пальцев ног.

Он не говорил об Империи или о своей чести.

Буруу молча смотрел на нее. Он растянулся на полу, приподнял крыло, приглашая ее в укрытие, но она не двинулась с места. Пожав плечами, он опустил голову, закрыл глаза и вздохнул.

Она не спала и смотрела, как горит огонь.

Сырые дни сменялись прохладными ночами, с воющих небес капал дождь, но под зелеными кронами, как под крышей, сохранялось тепло. По телу тек пот, впитываясь в грязную одежду, и влажный вонючий хлопок становился еще тяжелее. Склон был крут и покрыт мелким щебнем. Буруу приходилось еще хуже, чем ей, потому что местами его лапы разъезжались в грязи и на мокрой глине. Он скользил, спотыкался, стараясь удержать равновесие своими почти бесполезными крыльями, и проклинал детей человеческих, призывая гнев своего отца на головы тех, кто его изуродовал. Юкико, опустив голову, молчала.

В полдень они достигли гребня. Гранитные скалы выглядели так, будто их обезглавил сам Хатиман, – гладкая поверхность, срезанная клинком Бога войны, испещренная расщелинами. Юкико забралась на дерево в рощице древних вишневых деревьев, чтобы получше рассмотреть окрестности. Очки она потеряла во время крушения, и солнечный свет заставил ее вздрогнуть, когда она высунулась из кроны, хотя солнце было скрыто за облаками. Позади, на склоне горы она увидела черный шрам – след, оставленный неболётом при крушении. На мгновение она задумалась, не попытаться ли спасти хоть что-нибудь из обломков. Но мысль о том, что возвращаться придется через храм Темной Матери, быстро развеяла все ее сомнения.

Плато растянулось на несколько миль и было покрыто густой летней зеленью с малиновыми пятнами диких азалий и бледно-золотыми кляксами одуванчиков. Тень от грозовых туч закрывала всю округу. Дальше к югу лес снова становился густым, и там пролегал долгий и сложный путь назад, к цивилизации. Она надеялась, что спасательная шлюпка и ее спутники благополучно пересекли горы.

Прикоснувшись ко лбу и губам, она вознесла молитву небу.

– Сусано-о, пусть они будут в целости и сохранности. Великий Идзанаги, Создатель и Отец, береги их.

Они разделили последний кусок копченого кролика. Юкико съела только кусочек мяса и один случайно найденный гриб, запив все это чудесной чистой водой из ручейка. Она предложила идти вдоль ручья – вдруг они набредут на реку, где можно будет порыбачить. При этом слове в животе у Буруу заурчало, и он выразил свое согласие мурлыканьем.

Уже почти стемнело, когда они нашли силок. Буруу почувствовал запах крови в воздухе и неподвижно замер. Она дотронулась до татуировки лисы на удачу и двинулась вперед в опускающихся на землю сумерках, дождь скрывал звук ее шагов по листьям. Над спрятанной сетью висел свежий кусок сырого мяса: неосторожный хищник, схватив мясо, оказался бы в ловушке, вознесшейся высоко над землей. Она обезвредила силок, срезав противовес, и принесла мясо Буруу. Арашитора разделался с ним в три счета, останавливаясь лишь для того, чтобы перевести дух.

Арашитора с презрением взглянул на силок, когда они шли мимо. Эту сеть из старых лоз, туго скрученных и завязанных, он мог разорвать так же легко, как ребенок рвет кусок влажной рисовой бумаги.

Он насмешливо фыркнул.

В ту ночь они спали на деревьях в тридцати футах над землей, раскинувшись на переплетающихся кленовых ветвях, как в колыбелях. К большому удивлению Юкико, Буруу оказался опытным альпинистом – после его подъема весь ствол был покрыт глубокими выбоинами. Ветер дул порывами, швыряя дождевые потоки, словно волну, и раскачивая длинные листья лириопы и лесную траву. Шум дождя не прекращался ни на минуту, он стучал по листьям, как сердце у нее в груди, и, свернувшись под крылом Буруу, она грезила о чреве матери, теплом и надежном.

Но после полуночи ее разбудил металлический скрежет инсектоида. Она резко села. Буруу прикрыл ее крылом, и его глаза загорелись во мраке.

Прищурившись, она пристально смотрела в темноту сквозь веер из пуха и перьев. Она слышала неуверенные тяжелые шаги и скрежет металла. К ним направлялась светящаяся красным прямоугольная плита, и резкий скребущий звук заглушал даже шум бури. Глаза Юкико расширились, когда она разглядела силуэт гуманоида с головой богомола.

Она почувствовала ярость в сердце Буруу; холодную черную ненависть.

Буруу двинулся во тьму, быстро, как стрела, не издав ни единого звука, расправил крылья и прыгнул. Юкико крикнула, чтобы он подождал. Политехник посмотрел в ее сторону, резко, с шипением, вдохнул сквозь мехабак, и в этот миг на него спикировала тень. Бежать было слишком поздно. Буруу уже оседлал его и, вцепившись когтями в грудь, швырнул в ближайшее дерево. Трубы с треском лопнули, вспыхнув яркими искрами. Гильдиец рухнул в куст диких роз, раздался скрежет металла, шипение ацетилена и крик, полный страха и боли.

Юкико соскользнула с ветвей клена и побежала к ним, вытянув вперед руку.

– Буруу, остановись! – закричала она. – Стоп!

– Юкико? – прохрипел политехник, прижав руку к разорванному нагруднику. Когти Буруу зависли в воздухе, готовые нанести смертельный удар.

Юкико нахмурилась.

– Юкико-чан, это я.

Гильдиец возился с застежками на шлеме. Раздалось шипение, сжатый воздух вырвался из манжеты вокруг его шеи, и горловина раскрылась, словно механический цветок. Он снял шлем, и она увидела бледную кожу, коротко стриженые волосы и глаза, блестевшие, как лезвие ножа.

– Кин-сан? – выдохнула она.

Юкико была в ужасе, уставившись на мальчика, как на призрака.

– Ты гильдиец? – Ее глаза сузились от удивления и предательства.

– Хай.

– Но Ямагата сказал, что гильдийца на корабле звали Киоши…

Кин поднял руки вверх, как будто сдаваясь, и прижался спиной к дереву. Лепестки роз падали на него, как снег. Из разорванного нагрудника сочилась густая красная жидкость, медленно стекая по латунной поверхности. Он не сводил глаз с когтей арашиторы.

– Киоши был моим отцом. Он умер два лета назад.

– И?

– У гильдийцев принято брать имя почтенного родителя после его смерти, – он вздрогнул, медленно двигаясь, чтобы нависший над ним грозовой тигр не бросился на него. – Отзови, пожалуйста, своего друга. Кажется, он слушается тебя.

– Но ты заодно с ними, – Юкико сделала шаг назад и достала нож. – Ты – один из них.

– Я родился один. И у меня не было выбора, – он посмотрел ей в глаза. – Семью не выбирают.

– Но вы сжигаете людей, Кин. Вы сжигаете детей…

– Я не сжигаю, – он покачал головой. – Я – политехник, Юкико. Я работаю с двигателями, строю машины. Это все.

– Ты мог бы намекнуть мне, но ты солгал.

– Я никогда не лгал. Я просто не сказал тебе всей правды.

– Ты сказал, что ты один.

– Я и есть один.

– Вас сотни. Может, тысячи. Ты и твоя «семья» повсюду.

– Когда ты стоишь в толпе, это не значит, что ты – ее часть.

Буруу сердито смотрел на мальчика, и его глаза горели жаждой крови. Один щелчок когтей, и жизнь детеныша обезьяны оборвется.

Юкико прикусила губу и уставилась на политехника.

Она мысленно показала ему картину – Кин без костюма стоит на носу корабля и радуется чистому дождю. Было почти невозможно представить этого бледного, хрупкого мальчика одним из безликих монстров, которых она так презирала. Глядя в глаза Кина, она могла поверить, что он и лотосовой мухи не обидит, не говоря уже о сжигании несчастных детей на кострах у Пылающих камней.

Она провела рукой по гладким перьям у него на шее.

Грозовой тигр издал суровый рык, от которого задрожали листья и мальчик. Но он спрятал когти и отступил, следя за ним горящими глазами. Его хвост ходил из стороны в сторону, голова поднята, плечи напряжены.

– Ты ранен, – сказал Юкико, опускаясь на колени рядом с Кином.

В ее глазах вспыхнуло беспокойство, когда она посмотрела на густую красную каплю на его нагруднике. Порванный мехабак жужжал и щелкал сломанным механизмом, выплевывая счетные шарики на колени Кину.

– Это не кровь, а только чи, – он протянул руку, будто хотел дотронуться до нее и убедиться, что она настоящая.

– Почему ты не сказал мне, Кин?

Теперь в ее голосе не было злости, только разочарование. Она убрала танто за спину.

Кин опустил руку.

– Я думал, ты возненавидишь меня, – он опустил голову. – Не будешь мне доверять. Нам запрещено появляться на людях без скафандров. У нас считается большим грехом, если кто-нибудь из твоего племени увидит нашу плоть. Кроме того, существует риск получить загрязнение извне. Если бы кто-нибудь узнал…

– Зачем тогда снимать все это?

– Чтобы почувствовать дыхание ветра на лице. Узнать, что значит быть обычным человеком. Пожить хоть секунду, как ты.

Юкико нахмурилась, провела рукой по глазам.

– Значит, ты был на палубе до крушения. Что произошло?

– Я не мог рисковать, чтобы меня увидели. Поэтому я спрятался и ждал, когда все уйдут с палубы. Но тут ударила молния, и на палубу выбежала вся команда. Мне пришлось ждать, пока они не покинут корабль.

– Ты видел, что случилось со спасательной шлюпкой? С моим отцом?

Он покачал головой.

– Когда я услышал, как отшвартовывается шлюпка, я уже был под палубой, надевал свою кожу. Горы были совсем близко. Я едва успел покинуть корабль до удара.

– Неужели лучше было погибнуть, но не выходить к людям? – Юкико подняла бровь.

– В моих двигателях чи хватает на двадцать минут полета.

– А если бы ты вовремя не добрался до костюма? Ты бы сгорел.

Он пожал плечами.

– Погибнуть в крушении было бы для меня счастьем по сравнению с наказанием, которому подвергла бы меня Гильдия, если бы они узнали, что я выходил без кожи на публику. Есть вещи хуже смерти.

– Без кожи? Что ты имеешь в виду?

– Кожей мы называем вот это, – он постучал пальцами по скафандру. – Наша кожа. Чистильщики говорят, что плоть под ней – лишь иллюзия. Ущербная и бессильная.

– Это смешно.

– Это догма Гильдии, – он снова пожал плечами. – Кожа крепка. Плоть слаба. – Он коснулся лба двумя пальцами. – Лотос должен цвести.

Буруу шагнул вперед и глухо зарычал. Юкико посмотрела на него через плечо, не двигаясь с места.

Буруу моргнул, склонив голову набок.

Кин смотрел то на одного, то на другого и хмурился.

С досады Буруу опять зарычал, но все же наконец отступил, развернулся и запрыгнул на соседний кедр. Он пристроился в тени листвы и сердито смотрел на гильдийца, царапая ветви когтями. И ждал. Терпеливо, как кошка.

– Он великолепен, – Кин кивнул головой в сторону арашиторы.

– Боюсь, что ты ему не нравишься, – Юкико улыбнулась, извиняясь.

– А мы не верили, что они существуют. Мы думали, что Йоритомо окончательно сошел с ума, и этот квест закончится неудачей и публичным позором, – он снова качнул головой. – Представляете, как он обрадуется, когда ты доставишь ему такой подарок. – Он посмотрел на нее, сверкая глазами. – Ты будешь богиней. Сможешь попросить все, что захочешь, и он даст.

Она встала, сложив руки на груди, чувствуя себя неловко под его взглядом.

– Ты сможешь залезть на дерево в этом костюме? Спать на земле небезопасно.

– Хай, я могу лазить по деревьям.

– Мы отправимся на рассвете. Мы хотим пойти на юг, к Йаме.

– Как скажешь.

– Ну, тогда… Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Юкико-чан.

Она развернулась, проскользнула через заросли, взобралась на дерево к Буруу и прижалась к нему. Он заботливо прикрыл ее крылом. Они смотрели, как Кин снова надевает свой инсектоидный шлем, закручивая болты и переключая рычаги на запястье. Спирали труб на его спине, взревев, заработали, выплевывая ярко-синие языки пламени, поднимая его вверх, в ветви древнего клена. Он лег среди ветвей, закрепив себя стальным тросом из капсулы на бедре. Розы, мимо которых он пролетел, почернели и сникли от выхлопных газов лотоса.

Буруу рыкнул, глядя на увядшие, уничтоженные цветы.

Юкико смотрела на силуэт с заводным механизмом. Из разорванного металла летели прерывистые синие искры. Кроваво-красный прямоугольник светился, как око голодного призрака. Голодного волка, спускающегося зимой с горы. Она помотала головой, стараясь выбросить из головы странные фантазии.

Но уснула она не скоро.