Юкико и Сатору восемь лет. Каждый день они играют в свою любимую игру в зарослях бамбука. Он – храбрый охотник Масару, она – королева Нага – змеи вместо волос и лук с ядовитыми стрелами. Она уничтожает воображаемых оруженосцев Акихито и Касуми, убивает Главного Охотника Риккимару и нависает над сёгуном Канедой, готовая прикончить и его. Но в этот момент Масару, храбрый ученик Риккимару, со страшным криком хватает копье своего сэнсэя и вонзает ей в сердце. Она медленно опускается на холодную землю, проклиная его силу и доблесть, и обещает, что дети отомстят за нее.

Змеиная императрица. Мать всех гадюк.

Спустя год после смерти королевы Наги их отец, наконец, вернулся домой насовсем. И хотя на самом деле они толком и не знали его, но любили очень сильно.

Их растила мать, воспитывала, заставляла помогать по дому и есть овощи, наказывала, когда они плохо себя вели. Масару же всегда возвращался из долгих походов с подарками, рассказами и широкой улыбкой. Иногда приходили дядя Акихито или тетя Касуми, приносили механические чудеса из Кигена: музыкальные призмы или мерцающие светом пружинные устройства, по которым можно было найти дорогу, даже если не видно звезд. Масару сидел возле очага и рассказывал охотничьи сказки. Глаза Сатору наполнялись гордостью, и он говорил: «Когда-нибудь я стану, как ты, папа».

Масару смеялся и говорил сыну, что для этого надо много трудиться. Когда у него было время, он брал близнецов в бамбуковые леса, чтобы поохотиться на мелкую дичь, которой с каждым сезоном становилось все меньше, или порыбачить в серебристой горной речке, вырывавшейся из скал Йиши. Он возился с ними день-другой, а потом снова исчезал на несколько месяцев.

Они любили, когда он возвращался. Очень легко наградить почти незнакомого человека воображаемыми качествами, столь далекими от реальности. Очень просто полюбить незнакомца, потому что почти ничего о нем не знаешь.

Но теперь, впервые за все время, сколько они себя помнили, он оставался дома дольше нескольких дней. По вечерам он иногда рассказывал историю о болотах Ренши. Сёгун Канеда обещал, что охота на болотах станет его последней охотой. Сатору спросил, почему деревенские менестрели поют песни только о Канеде, убийце нагараджи, и почти не вспоминают его храброго ученика Масару, который спас жизнь своему господину. Отец ответил, что неважно, о чем поют менестрели, что люди просто гордятся подвигами своего сёгуна и не знают того, что действительно важно.

Они играли, рыбачили, наслаждались жизнью несколько благословенных месяцев под палящим летним солнцем. Иногда близнецы танцевали в пестрых тенях бамбуковых зарослей, а он просто сидел и смотрел, молча, неподвижно, улыбаясь во весь рот. Он был дома. Он был счастлив.

А потом пришло письмо.

После четырнадцати месяцев мучений сёгун Канеда скончался от яда нагараджи и отправился на небеса. На престол вступил его наследник, тринадцатилетний сын, Йоритомо. Новый сёгун приказал Масару переехать в Киген вместе с семьей и принять обязанности своего старого сэнсэя Риккимару – стать Главным охотником при дворе сёгуната.

Мать отказалась уезжать. Наоми ни за что не хотела покидать земли Кицунэ, не хотела менять их на лабиринты грязных улочек Кигена, задыхавшегося в ядовитых парах.

– Да и охотиться больше не на кого, – сказала она. – Последний из черных ёкаев мертв. Зачем сёгуну нужны охотники? Потакать своей глупой гордости?

Масару разрывался между любовью и долгом – жена или честь. Так они и ссорились, громко ругаясь часами, выгнав детей на улицу под утешительный занавес из длинных изумрудных листьев, покачивающихся стеблей и прохладной темной земли. Они играли в охотников или гонялись за редкими оставшимися бабочками, которые порхали, взмахивая слабыми, почти прозрачными крыльями. Ядовитое дыхание лотоса уже чувствовалось даже возле гор; поля каждый год продвигались все дальше на север, и над землей вместе с утренним туманом ползли едкие испарения. Все чаще чувствовали они запах дыма в воздухе, и Сатору решал, что сегодня они будут охотиться на Кагэ. Он пробивался сквозь заросли, и Юкико следовала за ним, подражая крикам диких животных.

В тот день они бежали по лесу, и Сатору размахивал бамбуковой палкой, как двуручной дайкатаной, протыкая воображаемых врагов. Она с горящими глазами мчалась вместе с ним, тенью мелькая среди качающейся зелени.

– Давай играть в нагараджу, – сказал Сатору.

– Не сегодня.

– Но почему?

– А почему я всегда королева Нага? – Она сделала недовольное лицо. – Меня всегда убивают.

Ну, ведь так все и было, – он был занят, разрубая густые спутанные заросли акебии. – И к тому же ты убиваешь сэнсэя Риккимару. Ты ранишь дядю Акихито – он весь в твоих шрамах.

– Тогда почему бы тебе не стать королевой Нага?

– Потому что я мальчик, – засмеялся он, снова нанося удар по лозе. – Мальчики не могут быть королевами. И у тебя здорово получается подделывать ее голос.

Юкико улыбнулась и, низко присев, выдохнула.

– Мои дети отомстят за меня, – прошипела она.

Сатору громко засмеялся, но вдруг смех его оборвался.

Змея была зеленой, как трава, и быстрой, как молния. Подвижная как ртуть, она мгновенно распустила свои кольца и молниеносно впилась клыками в руку Сатору. Мальчик вскрикнул, споткнувшись, когда перепуганная змея еще раз укусила его в предплечье. Бамбуковый меч упал на влажную землю. Гадюка скользнула в сторону, подальше от шума и движения, сверкая чешуей, как полированное стекло. Юкико смотрела, как ее брат падает, – рот застыл в немом крике, глаза широко распахнуты.

– Сатору!

Она подбежала к нему, он моргнул в замешательстве и шоке.

– Нефритовая гадюка, – слабея, пробормотал он.

Юкико взяла свой оби и крепко, насколько могли ее маленькие руки, затянула его над ранами. В голове зазвучал голос отца.

– Ты должна разрезать рану, ртом высосать яд и выплюнуть. И делать это надо быстро. Так же быстро, как змея, которая укусила тебя, иначе ты тоже предстанешь перед Судьей девяти кругов ада, ужасным Энма-о.

Не уходи.

Но я должна позвать на помощь.

Пожалуйста, не уходи.

Я не хочу умирать, сестра.

Прости, брат.

Я так виновата.

Она открыла глаза.

Ночной ветерок нежно поглаживал кожу. В воздухе стоял запах запекшейся крови и дерьма. Белоснежные лепестки азалии были залиты черной кровью двух поверженных о́ни.

Зверь пристально смотрел на нее сверху вниз. Зрачки его глаз расширились, оставив лишь тонкую блестящую полоску янтарного цвета, сверкавшую искрами вокруг бездонной тьмы. Его бока вздымались, из ноздрей вырывалось фырканье, когти и мех были забрызганы дымящейся кровью демонов. На остром клюве запеклась кровь и присохли куски разорванной плоти. Он зарычал, глубоко, скрипуче, перекликаясь с темными тучами высоко над головой.

Он повернулся, чтобы уйти, шурша длинным хвостом по листьям. Земля хрустела под его лапами, бледные крылья с обрезанными перьями прижаты к бокам. Его передние лапы покрывала чешуя цвета железа, а каждый коготь был длиной с ее танто, острый, как лезвие из закаленной стали. По меху метались блики молний, а тени листвы создавали подвижные узоры на спине.

Зверь остановился, прищурившись, взглянул на нее через плечо.

И снова в его памяти возникло видение маленьких рук, борющихся с дверью клетки. Зверь повернулся и шагнул в темноту с неустойчивой кошачьей грацией.

Юкико с трудом поднялась на ноги, морщась от синяков и ран на спине и ребрах. Волосы спутанными клочьями падали на глаза. Нащупав в темноте окровавленный танто, она сунула его в ножны за спиной.

Это был подарок отца на ее девятый день рождения.

Зверь посмотрел в небо, крылья дрогнули у него за спиной. Она чувствовала, как гнев и недоверие затуманивают его разум. Инстинктивная агрессия, последствия битвы с о́ни, все еще наполняла его жилы. Но за ней она почувствовала крошечную искру первозданного чувства, бурчащего в животе и расползающегося по ребрам.

Зверь зыркнул на нее.

Арашитора зарычал, взрывая землю задними лапами. Ярость вспыхнула с новой силой от напоминания об увечье и лицах ее отца и Акихито, окрасившихся в цвет убийства.

Его глаза сверкали в темноте, как давно потерянные звезды.

Зверь заурчал, обдумывая слово «дань», и она почувствовала вибрацию в груди. Он не был уверен в точном значении слова, но ему нравилось, как оно звучит, и нравилась ее готовность услужить. Глаза Юкико были опущены, плечи сгорблены, руки сложены на груди, как у молящихся в храме. Она чувствовала его пристальный взгляд. Он понимал, что может размазать ее по деревьям, невзначай взмахнув когтистой лапой, но не хотел признавать, что она права, – он умрет от голода без ее помощи.

Пусть она будет домашним питомцем, решил он. Она искупит оскорбления своей стаи рабством. А если нет, то послужит подушкой под брюхо.

Он направился в подлесок, размахивая из стороны в сторону длинным хвостом. Юкико старалась держаться рядом, во мраке спотыкаясь о корни и кусты. В темноте она слышала крик совы, тихий стук капель дождя на широких листьях. Маленькие искры жизни взлетали и исчезали перед ними, ничего не зная о пришельцах и не желая ничего знать. Голова арашиторы была на уровне ее собственной, и он презрительно поглядывал на нее, когда она оступалась, спотыкаясь и ругаясь во мраке.

Долгая пауза, тяжелое дыхание, девушка опять споткнулась в темноте, распугав мелкое зверье. В животе у него заурчало.

Юкико скользнула в его сознание, почувствовала напряжение его мышц и влажное тепло его меха. Им приходилось идти по неровной поверхности, и она поняла, как трудно идти зверю с такими лапами, не предназначенными для передвижения по земле. Но он гордо держался, не признавая слабости, и это упрямство немедленно напомнило ей об отце. Высокомерный. Высокомерный и гордый.

МЫ РЫБАЧИМ. В ГОРНЫХ ПОТОКАХ. БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕТ. ЗЕМЛЯ ЗАДОХНУЛАСЬ ОТ ВАШЕГО СОРНЯКА.

Юкико замолчала, шагая как во сне, с полузакрытыми глазами, оглядывая окрестности с помощью глаз арашиторы. Она протянула руку и ухватилась за бок громового тигра, чтобы удержать равновесие. Широкие перья как будто стекали по его ребрам и животу, становясь все тоньше и меньше, и было почти невозможно заметить, где заканчиваются они и начинается блестящий мех тигра. Она удивлялась, какой он мягкий на ощупь, густой, удивительно теплый, несмотря на дождь, и липкий от крови о́ни. Зверь тяжело и странно пах смесью едкого кошачьего мускуса, крови и озона. Его разум был удивителен: стремительные инстинкты хищной птицы переплетались с яркими чувственными порывами кошки.

Наконец, его одолело любопытство.

Она почувствовала смутное одобрение, лучащееся где-то в самом дальнем уголке его души.

Долгая пауза, заполненная голосом бури.

…НЕТ.

Она провела пальцами по боку тигра, коснулась кончиков перьев. Она вспомнила, как много зим назад с горы спустился голодный волк. Она вспомнила друга, который встал на ее защиту, чтобы спасти ей жизнь, хотя его не просили об этом. Она чувствовала себя в безопасности, когда он был рядом. Ее защитник. Ее брат.

Ее друг.