Вторая Интерлюдия:
Феликс
Коричневый героин сырец изменил все. Эти маленькие дурь-лагеря были такими же милыми, как участок Дикой Границы. Они проживали среди сорняков, где-то в своих автофургонах и Мексиканцы развивали их до размеров деревни из крытых толью лачуг, чтобы быть поближе к свободно меняющемуся спросу. И этого было достаточно. Жизнь была довольно сносной.
Я помню, они использовали струны для подзарядки фонарей Коулмана от уличных фонарных столбов.
Играя под прикрытием Джименов, я оставил свое оружие в мотеле и припарковал свой грузовичок в стороне от дороги, прежде чем идти в лагерь той ночью. Это был один из последних действительно больших, и я слышал много криков, пока подходил. Но когда я вышел на поляну, там было всего двое парней, оба Мексиканцы, оба пьяные. Я подошел к одному из них и сказал:
— Qué pasa, hombre? (Что случилось, мужик?)
Он ударил меня.
Хорошо мне навесил в челюсть, моя губа разбита в кровь, затем снова хочет провести свинг и промахивается, а парень рядом с ним начинает кричать:
— Еще один! Вот еще один! — И затем он тоже на меня набросился.
Они были слишком пьяны, чтобы нанести еще больший урон, но этот крик невероятно быстро вызвал подкрепление. Все больше Мексиканцев начали появляться из темноты со всех сторон, все злые и все пьяные, и все бросились ко мне.
Я побежал, как черт от ладана.
Плохо, конечно, что дело было ночью. Около реки, далеко от моего грузовика. Я потерялся примерно через две секунды, продираясь сквозь низкий кустарник с Испанскими ругательствами, эхом отзывавшимися позади. Я понятия не имел, что происходит, кроме главного: Я был в полном дерьме.
Но я был достаточно взрослым. Достаточно взрослым, означает слишком умным, чтобы попытаться остановиться и читать нотации объевшейся мясом банде. Там действительно есть люди, которые, хотя вы пытаетесь объяснить, что ни в чем не виноваты, размажут вас в оконную замазку.
Я нашел реку, когда свалился в нее. Ну ладно, шагнул в нее. Рио Гранде не широка, но в этом месте не менее тридцати футов. Так или иначе, я делаю шаг назад и начинаю выливать воду из своих сапог и я слышу в ночи этот хитрожопый голос — Эй, гринго! Куда ты собрался?
Я, вероятно, подскочил на одну или две мили. И уже собрался бежать, когда понял, что голос прозвучал на Английском, не на Испанском. Я оглянулся и впервые посмотрел на Уильяма Чарльза Феликса, бездельничающего в дверях заброшенного вагона с сигаретой во рту, бутылкой текилы в руке и самой дерьмовой сытой ухмылкой, какую когда-либо видел в жизни. Ha нем была летная кожаная куртка времен II Мировой Войны, выцветшая синяя флотская рубаха, джинсы, ковбойские сапоги и шляпа как у Хэмфри Богарта.
Я ухмыльнулся в ответ. Это не помогло.
Я подошел, взял у него бутылку, сделал большой глоток и спросил, кто он, черт возьми, он назвался и пригласил меня внутрь. Так что я поставил хлюпающие сапоги на стойку и поднялся в вагон. Там было еще темнее, чем снаружи.
— Что ты делаешь в этой штуке?
Я едва разглядел его усмешку.
— То же, что и ты, Янки свин. Прячусь.
— Как он оказался у реки? — спросил я его. Я не видел никаких рельсов.
— Подловил, — сказал он, забирая назад свою бутылку. — Спроси ее.
Он чиркнул спичкой и поднял руку с высоко вспыхнувшим пламенем. В вагоне было все, что нужно, чтобы превратиться из движущегося ящика в первоклассную лачугу, от обрезков ковров и картонной мебели до истекающего кровью Иисуса на стене. Посреди всего этого сидела женщина.
Просто самая вызывающе-уродливая женщина, какую я когда-либо видел.
Феликс зажег спичкой свечу и осторожно задернул вход потрепанным одеялом, чтобы свет не был виден снаружи.
— Кто это? — спросил я его.
Он усмехнулся вновь.
— Я не уверен. — Он сел на ящик, послал ей улыбку и похлопал по полу рядом с собой. — Я думаю, это ее место.
Жестом, он предложил мне сесть на другой ящик, напротив него. Я сел. Он предложил мне еще один глоток. Я отхлебнул. Женщина подошла, и уселась на место, указанное Феликсом.
— Как тебя зовут? — спросил я ее, не подумав, по Английски.
Она сказала:
— Двадцать пять долларов, Американец, — и покачала своей грудью.
Господи.
Феликс забрал бутылку и ухмыльнулся.
— Интересное имя, ты не находишь?
И мы оба рассмеялись. И женщина тоже.
Я закурил сигарету и наклонился вперед, поставив локти на колени.
— Что, черт возьми, происходит?
Феликс наслаждался этим.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он с невинным видом.
— Почему мы прячемся?
Он закурил сигарету.
— Ну, я прячусь, чтобы живущее здесь дерьмо, местные, меня не побили. — Он вздохнул. — И ты?
— Давай, черт возьми! Что происходит? Почему они так обозлились?
Он странно посмотрел на меня.
— Ты хочешь сказать, что не слышал о сестрах Гарсия?
Я вздохнул.
— Кто эти деревенщины, сестры Гарсия?
Он засмеялся.
— Ладно, давай еще немного выпьем и я расскажу тебе.
Он дал мне сделать глоток, отхлебнул сам. С опозданием, предложил бутылку женщине.
Хватая, она, черт возьми, чуть не оторвала ему руку. Затем она начала пить с громким урчанием.
— Не волнуйся, — сказал Феликс, не сводя с меня взгляд. — У меня есть еще две бутылки. — Он замер в нерешительности. Женщина все еще пила. — Этого, наверно, достаточно.
Наконец он забрал бутылку, после того, как примерно четверть ее содержимого исчезла и рассказал мне все о сестрах Гарсия.
Шестнадцать и семнадцать лет, соответственно, красивые, с мягким характером, и, самое главное, девственницы, что в Мексике значит намного больше, чем в Техасе. Они были гордостью этого района. Луч надежды в месте, где будущее выглядело слишком похожим на прошлое. Все их любили и похвалялись ими.
И затем они убежали в Хьюстон с двумя гринго, торговцами наркотиками.
— Но не слишком беспокойся, — заверил меня Феликс. — Завтра утром никто не будет нас искать или даже вспоминать, из-за чего они так сходили с ума этой ночью.
Я не был уверен.
— Почему ты так уверен?
Он пожал плечами.
— Это случалось раньше.
Снаружи раздался звук. Феликс задул свечу, прикрыл огонек сигареты, и одним движением отдернул одеяло. Он всматривался в темноту, внимательно слушая.
Они были там. Можно было безошибочно услышать шум толпы. Они шумели довольно близко. Я почувствовал небольшую клаустрофобию в этом товарном вагоне. Я подошел к Феликсу у двери.
— У меня есть идея, — шепнул я.
— Рад это слышать, — прошептал он через плечо.
— Давай убежим.
Он подался назад, улыбаясь.
— Обычно, я считаю это блестящим шагом. Моя первая реакция, подумать об этом. Но куда мы побежим?
— Как насчет реки? Мы могли бы отправиться в Биг Бенд до утра.
Он присел на каблуках, взял бутылку.
— Я думаю по крайней мере о шести причинах, почему это плохой план, — ответил он, делая глоток. Он вытер губы. — И все эти змеи.
Я засмеялся.
— Тогда, что ты предлагаешь.
— Хорошо, — ответил он, обратно задергивая вход одеялом, — если мы останемся здесь, я думаю мы получим пятьдесят пять шансов из ста.
Я нахмурился.
— Ты имеешь в виду, что они либо найдут нас, либо не найдут.
Мы выпили еще. У женщины было еще две. Мы болтали. Женщина молчала, пока пять или двадцать глотков спустя, она решила изменить свое имя на — Пятнадцать долларов, Американец.
Мы пили и разговаривали еще немного, около полутора часов, прежде чем она решила изменить его на — Пять долларов, Американец.
Непостоянная.
Где-то на второй бутылке, после того, как третья и самая близкая волна шума толпы прошла прямо возле нас, мы, Феликс и я, решили заключить пакт.
Мы были явно обречены, решили мы. Поэтому нужно было сказать друг другу, в эти последние минуты существования, Главную Правду О Своей Жизни, как пассажиры падающего авиалайнера.
Вот как я узнал, что он занимался контрабандой наркотиков, и он узнал, что я охочусь на них.
Это смешно сейчас, но тогда, я был зол как черт. Ну, раздражен, во всяком случае. Феликс смеялся, зная, что согласно пакту, я ничего не могу поделать с тем, что он мне рассказал. Пока я не заметил ему, что он не может никому рассказать обо мне, а потом мы оба заткнулись. И затем мы оба выпили еще.
И тогда мы оба сказали, — Еб твою! — в унисон, и рассмеялись.
Это было весело.
Что было странно, я удивлялся в первую очередь. Я имею в виду, разве я ожидал, черт возьми, что Феликс окажется таким? Просто он совсем не был этаким типом или чем-то вроде того.
Чем-то вроде того.
Во всяком случае, примерно две скверные вещи произошли в спешке. Первая, эта ужасная женщина, решившая изменить свое имя на — Даром — и откинувшаяся назад, задрав платье и широко раздвинув ноги, чтобы были видны ее прелести.
Клянусь Богом, у меня аж голова закружилась.
Вторая неприятность заключалась в том, что ее муж появился через другую дверь.
Я подумал, что другую дверь заело от ржавчины или что-то еще. Как бы то ни было, остальное выглядело так, будто так оно и было. И возможно, так и было, но Добрый Муженек просто открыл ее одним движением руки и возник в дверях, все шесть футов плюс двести фунтов с обезглавленной курицей в одной руке и окровавленным мачете в другой.
После своей жены, он был самым уродливым человеком, которого я когда-либо видел.
— Кажется я знаю, как товарный вагон попал на берег реки, — прошептал стоящий рядом со мной Феликс.
Я прошептал в ответ, не сводя глаз с Муженька.
— Он приволок его сюда на спине.
И затем женщина, жена, завопила и Муженек взревел, Феликс и я бросились в разные стороны, а этот мачете рассекал воздух, разбрасывая капли ярко-красной куриной крови, свеча перевернулась на картонную мебель, взвилось пламя, женщина прыгнула между нами и гигантом, спасая свою обстановку, и Феликс и я хотели использовать этот момент в основном для того, чтобы с криками умчаться в ночь.
Исключая Феликса, который слишком замешкался, чтобы захватить текилу, и меня пытавшегося заполучить свои металлические наручные часы, зацепившиеся за занавеску над дверью, и сорвавшуюся, когда я прыгнул в сорняки.
Снаружи ждала толпа.
Не настолько близко, чтобы увидеть нас. Еще нет. Но они собрались достаточно близко и были настолько близки, чтобы их не было возможности обойти и достаточно близко, чтобы они почти мгновенно увидели мерцающий свет вагона и двинулись к нему.
Другими словами, чертовски близко.
— Давай, Феликс! — прошипел я. — Река!
— Черт, нет! — прошипел он в ответ. — Змеи!
Нам не хватило времени. Я придержал его.
— Ебаные змеи!
И затем он оттащил меня назад, все успокоилось на мгновение, посмотрел мне прямо в глаза, и сказал, — Это действительно больно!
Я просто хотел смеяться. Он был слишком странным.
Но в то же время мы оказались в плохом месте, застряли между двумя группами, которые хотели наброситься на нас, и нам нужен был план.
По сей день я не знаю, как мы забрались на это дерево, настолько пьяные, и настолько испуганные, и все время безумно хихикающие. Это был чистый Луни Тюнс, но мы это сделали. Это стоило мне много содранной об кору кожи, но Феликс словно играл в хоккей, используя только одну руку.
Он не выпускал бутылку текилы из другой. Невероятно.
Таким образом, мы уселись там и наблюдали, как толпа и монстр собрались вместе. Сильно напомнил мне Франкенштейна, со всеми этими фонарями, короткой стрижкой и ужасным ревом Муженька. Я не думаю, что он был намного умнее, чем выглядел, потому что думал, что остальные были нами и он отметелил полдюжины или около того, прежде чем они его успокоили. Затем они организовались на полпути к нам и начали искать нас.
Мы боялись даже голову поднять, хотя, и они ни разу не прошли мимо нас, впрочем я думаю, что они разок слышали, как мы хихикали.
Они были очень настойчивы. Держали нас там всю ночь напролет. Феликс и я провели время переливая содержимое бутылки в свои глотки и больше болтая о себе, как и прежде. Это было глупо как черт те что, я полагаю. Но это было наше дерево.
Я рассказал ему о Вьетнаме гораздо больше, чем я когда-либо кому-либо рассказывал и был откровенно удивлен его знанием и пониманием этой войны, как будто он был из поколения шестидесятых. Он много рассказывал мне о том, чем он занимался, и я слушал все это и ничего не мог понять. Феликс только ввозил контрабандой марихуану, хотя ему сделали удачное предложение возить более тяжелый наркотик. Он не зарабатывал уж очень много денег, похоже, фактически.
Он даже не курил эту дрянь. Ненавидел это.
Я собирался спросить его, что, черт возьми он делает там, когда мы соскочили на тему коричневого героина и Кубинских связей и всего этого. Он подтвердил все, что я слышал, включая опасность для него, как любителя, шляться вдоль границы. Его собственный поставщик, по его словам, регулярно использует Кубинские порты и Кубинскую радиолокационную помощь для пересечения Карибского моря. Или использовал, пока Фидель не начал заниматься этим бизнесом для себя.
Сначала я подумал, что он просто был откровенен и честен, помня о нашем пакте, когда подробно разбирал свою торговлю. Но потом я понял, что он тоже этим воспользовался. Всякий раз, когда я позже буду сталкиваться с этой информацией, мне придется ее выбрасывать, и он чертовски хорошо знал, что я буду придерживаться этого.
Почему? Почему кто-нибудь знает о чем-нибудь? Иногда вы просто делаете. Я рассказал ему о себе. Он рассказал мне о себе. Никаких других дел.
Наше дерево.
Он выходил из дела в этом месяце. Он хотел жить. Он не хотел ввязываться в драку и не хотел воевать. Однако он беспокоился о своих партнерах.
— Они молоды и жадны и глупы и они думают, что такие качества делают их крутыми, — сказал он между прочим, направив уголек своей сигареты в сторону рассеявшегося теперь отряда. Он вздохнул. — И они знают все отговорки.
Я спросил его, что он собирается делать, и он ответил, — Ничего, — и я знал, что он имел в виду. С того дня, как он развяжется с ними, это будет их выбор и их жизнь.
Долгое время было очень тихо. Приближался рассвет и нас перестали искать. И было прохладно, пока ветер не стих. Последнее, что я помню, это то, что мы наконец прикончили бутылку, рассказывая анекдоты про слона. Феликс знал тысячу анекдотов про слона.
И затем я очнулся в Рио Гранде.
Это был звук, больше чем шум воды, напугавший меня вначале. Смешавшись, несколько анекдотов, прозвучали довольно громко. И тогда вода оказалась в моем вопле и у меня в ушах и холод и движение, но солнце где-то было, и тогда я очнулся достаточно, чтобы понять, где я, и довольно скоро очнулся настолько, чтобы вспомнить, что значит плавать, и что я умею это делать. Я живой.
Уйдя под воду на тридцать футов, теперь, я вытаскивал себя обратно в Мексику, захлебываясь, хныкая и дрожа от холода. На берегу я упал на колени и пополз искать вокруг дерева, и когда я нашел его, я сразу начал смеяться.
Феликс, сползший с ветвей и спавший мертвым сном, глубоко зарывшийся в свою кожаную куртку, все еще сжимал пустую бутыль из-под текилы. И потом я увидел кое-что еще, что заставило меня приглядеться. И задуматься.
Из-под этой куртки у моего контрабандиста выглядывала весьма профессиональная кобура, а в ней девятимиллиметровый Браунинг. Несколько раз, во время шумной ночки, я тосковал о своем арсенале, оставленном в комнате мотеля, и думал, что, черт возьми, мог бы его использовать, если что — просто их припугнуть.
Но Феликс был вооружен все время и никогда, я знал инстинктивно, не думал использовать его.
Ни разу.
