Глава 8
Несогласие
Андреа Баррика росла, думая, что половой акт – это нечто вроде универсальной валюты. Правила обмена были простыми – женщина дает, мужчина берет. Правда, надо еще учитывать последствия. Секс не просто интимный контакт двоих. Секс – это борьба за власть. Всякий раз, когда женщина уступает мужскому сексуальному натиску, она немного сдает свои позиции, теряет контроль. Отец Баррики, филиппинский католик, формулировал это так: «Никто не любит доступных. Тебя должны добиваться». Двоюродным братьям Андреа была предоставлена полная свобода в том, чтобы встречаться с женщинами и заниматься с ними любовью, но за девочками строго следили, чтобы те ни в коем случае не смели ни на кого заглядываться. Их личная сексуальность рассматривалась как собственность семьи. «Родственники коллективно решали, с кем мне общаться», – вспоминает Баррика. Ее регулярно унижали и ограничивали, причем исключительно во имя сохранения добродетели.
= Секс – это не просто общение мужчины и женщины, а борьба за власть
Кроме того, ее учили врать. «Нам, женщинам, внушают определенные правила игры. Если ты чего-то хочешь, то должна делать вид, что тебя это совсем не интересует. А если предложат, отказываться, – рассказала она в беседе со мной. – Если откроешь кому-то свои эротические желания, это будет тебе дорого стоить. На тебя будут показывать пальцем соседи, родные будут стыдиться. Ты станешь «испорченным товаром» для всех, даже для партнеров, с которыми встретишься в далеком будущем. Женщина, которая стремится сохранить чистоту и быть на хорошем счету в семье и обществе, должна выбрать целомудрие и подавить либидо. Надо говорить «нет», даже если тебе хочется сказать «да». И отвергать секс, пока не предложат по-настоящему хорошие условия».
Система взглядов, описанная Баррикой, кажется мне одновременно очень далекой и чуждой и в то же время знакомой. Мы живем в мире, где все посмотрели сериал «Секс в большом городе»; где книга «Пятьдесят оттенков серого» стала бестселлером; где вибраторы продаются в аптеке. Логично было бы предположить, в такой среде представление о том, что женщина не может открыто и честно говорить о своих половых потребностях, будет восприниматься как однозначно устаревшее. Кейт Хардинг, автор книги «Сама напросилась: пугающий подъем культуры насилия. Что делать?» (Asking for It: The Alarming Rise of Rape Culture and What We Can Do About It), считает, что изображать из себя недотрогу было принято в поколении ее матери, а сейчас это уже неактуально. Женщины, выросшие на феминистских идеалах, просто посмеются над утверждением, будто те, кто соглашается на секс, тут же теряют свое достоинство.
И все же взгляд на взаимодействие двоих как на спор относительно власти – когда мужчина настаивает, а женщина не отказывает – не так уж далек от современных реалий. По данным сайта знакомств OkCupid, гетеросексуальные мужчины в 3,5 раза чаще первыми посылают сообщение понравившейся женщине, так как в обществе по-прежнему принято считать, что мужчина обязан быть лидером в интимных делах, а также в целом в отношениях в паре (100). В обзорной статье о новых социальных трендах, опубликованной New York Times в 2016 году, говорится, что представительницы слабого пола все еще очень редко берут на себя инициативу и делают мужчине предложение о браке (101). Возможно, нам в целом уже легче идти на контакт и соглашаться на секс, но, как и раньше, мы полагаемся на мужчин в том, что те будут делать первые шаги и в целом задавать тон общению. Кроме того, женщины по-прежнему уповают на своих партнеров в вопросах охраны здоровья. Проведенное в 2016 году исследование под эгидой Центра сексуального здоровья при Университете штата Индиана показало, что лишь 18 % женщин сами покупали презервативы для недавнего сексуального контакта (102). А 65 % заявили, что никогда вообще не приобретали презервативов.
= В ходе опроса, проведенного в 2016 году, 65 % женщин заявили, что никогда сами не приобретали презервативов
Современные женщины могут видеть вокруг себя, а также на экране многих сексуально раскрепощенных представительниц своего пола. Однако в головах обывательниц возникает диссонанс между правилами, которым их учат, и реальностью, которую они наблюдают. Сейчас у нас куда больше сексуальной свободы, чем когда-либо. Но очень многие все равно сталкиваются в повседневной жизни с барьерами, потому что устаревшие представления о том, что должна и что не должна делать девушка, пока еще не окончательно ушли в прошлое. Даже если взрослеющую девочку уверяют, что «да» значит «да», а «нет» значит «нет», она видит, как вокруг нее женщины колеблются, отказывают, имея в виду «может быть», или приоткрывают дверь для упорствующих, вместо того чтобы уверенно отказать в близости. Даже те, кто уже усвоил, что качество их половой жизни в большой степени зависит от них самих, кто умеет постоять за себя и открыто говорит о своих желаниях, все равно в какой-то момент (именно тогда, когда откровенность в отношениях особенно нужна!) сталкиваются с неприятной ситуацией: их правду принимают за ложь.
* * *
Каждую зиму, когда отовсюду звучит рождественская музыка, я обращаю внимание на одну песню с весьма спорным текстом. Некоторым покажется, что это милый дуэт о зарождающейся новой любви. Другие, напротив, скажут, что ее сюжет можно считать иллюстрацией всепроникающей культуры насилия. Но, так или иначе, Baby It’s Cold Outside («Детка, на улице холодно») – хороший пример, помогающий понять, как американцы воспринимают согласие на секс.
= Девушка говорит «нет», но подразумевает «да» – такова ханжеская мораль
Песня была написана в 1944 году, а в последующие десятилетия ее пели самые разные исполнители: Элла Фицжеральд, Леди Гага, Майкл Бубле, Вилли Нельсон. Вообще-то она гендерно нейтральная. В ней две партии, обозначенные как «волк» и «мышка», а вовсе не как «мужчина» и «женщина». И некоторые исполнители интерпретировали ее необычным образом, ловко играя ожиданиями публики. И все же в сознании большинства людей слова песни все-таки имеют гендерную окраску. Мышка боится, что подумает ее семья, если она не вернется домой вовремя: понятно, что речь идет о девушке. А волк, уговаривающий малютку остаться, ведет себя так, как многие мужчины. Традиционные штампы и очевидное распределение ролей – вот что, на мой взгляд, делает этот старый хит столь двусмысленным.
С одной стороны, Baby It’s Cold Outside – идеальная картинка, изображающая среду, в которой выросла Андреа Баррика. В конце замечательного вечера девушка хочет продолжения, но знает, что, если пойдет на это, ее осудит семья и общество. И поэтому она отказывает потенциальному любовнику. А тот в ответ настаивает, понимая, что на самом деле она мечтает остаться. Надо только придумать убедительное оправдание (например, что вечер слишком холодный, не найти такси или даже – какая неприятность! – она выпила лишнего и не хочет отправляться в путь в таком состоянии). Милая игра кошки с мышкой (точнее, волка с мышкой) позволяет паре преодолеть трудный лабиринт, ведущий к наслаждению в условиях, когда общество строго следит за нравами. Однако стоит убрать этот контекст и поместить героев в другую ситуацию, как окраска диалога меняется. Если женщине предоставлена свобода и она может делать, что хочет, в том числе и реализовывать свои сексуальные желания, не заботясь о «социальной ответственности», то препирательства этих двоих выглядят странно и вызывают у слушателя чувство неловкости.
= Мы до сих пор толком не понимаем, что такое согласие и каким образом оно достигается
Получается, девица даже и не пытается изображать неприступность. Она просто прикрывается матерью, соседями, братьями и сестрами, чтобы вежливо вывернуться из этой истории и никого не обидеть.
А волк, вместо того чтобы сразу поверить ее словам, продолжает давить, требует остаться и даже подпаивает ее, чтобы она быстрее поддалась на его уговоры. В одном из эпизодов сериала «Южный парк» 2014 года есть фантазия на тему того, как звучала бы эта песня в современных реалиях. В клипе ее исполняли бы Тейлор Свифт и Билл Косби (как раз незадолго до того выяснилось, что знаменитый актер заманивал женщин, а потом добавлял им в напитки особый препарат. Так он обездвиживал своих жертв, чтобы совершить сексуальное насилие).
Дело, конечно, не в том, какие противоречивые трактовки можно придумать для песни полувековой давности. Просто в ней очень точно отразилась актуальная тема, споры о которой ведутся по сей день и не дают нам покоя. Противоречия в интерпретации возникают как раз потому, что мы до сих пор толком не понимаем, что такое согласие и как оно достигается. Нам хотелось бы верить, что все женщины в этом мире способны четко и ясно заявить о том, чего они хотят, а чего нет. Но никто не представляет, каким должно быть это заявление. Что именно нужно сказать, чтобы оно показалось убедительным и его можно было бы принять во внимание? А пока идут дискуссии, мальчикам продолжают втолковывать, что слабый пол никогда напрямую не скажет «да», что девушку нужно к этому подтолкнуть, уговорить и соблазнить. По крайней мере часть женщин в нашем обществе по-прежнему следует правилам, декларируемым в Baby It’s Cold Outside. Такие женщины будут сопротивляться и сомневаться до конца, надеясь, что мужчина «продавит» свою позицию и своим упорством добьется положительного ответа, который спрятан глубоко на дне женской души.
= Тело и сознание далеко не всегда синхронно проявляют признаки полового влечения
Выходит, в этом мире одни женщины могут открыто выражать свои намерения, а другие все еще считают необходимым «выставить защиту» для отвода глаз, чтобы «сохранить репутацию». А значит, придется искать какие-то новые подходы, чтобы, получив согласие, удостовериться в его подлинности. Если нельзя полагаться на слова, может, подскажет тело?
* * *
Сексолог Мередит Чиверс посвятила свою жизнь изучению психологических и физиологических аспектов полового влечения и возбуждения. Она много лет исследовала, как идет осознание этих процессов и каким образом оно связано с телесными реакциями. В некоторых наиболее известных своих работах Чиверс разбирает разницу между моделями возбуждения, свойственными мужчинам и женщинам. С сильным полом все ясно: если мужчина гетеросексуален, он реагирует на изображения женщины и на сексуальные сцены между мужчинами и женщинами. Если он гомосексуален, то возбуждается от изображений мужчин и полового взаимодействия между мужчинами. А у женщин, особенно гетеросексуальных, все сложнее. Чиверс пришла к выводу, что они физиологически откликаются на картинки или видео, демонстрирующие любой сексуальный контакт, вне зависимости от пола его участников (103). При этом те же материалы далеко не всегда будят в женщине какие-либо эмоции. (Как ни странно, это действительно так. Чиверс провела ряд экспериментов, к примеру, показывая респонденткам фильм о спаривании обезьян бонобо. При этом была зафиксирована генитальная реакция зрительниц, но никто из них при опросе не назвал ролик эротическим.)
Исследовательница полагает, что эти наблюдения ставят больше вопросов, чем дают ответов. «Мы не вполне понимаем связи тела и сознания и не знаем, насколько скоординированно они генерируют сексуальное влечение и возбуждение», – подчеркнула она, давая мне интервью. По ее мнению, ощущения зависят от сложного сплетения влияющих на человека физических, ментальных, эмоциональных факторов. Ученые пока еще только пытаются размотать этот сложный клубок. Чиверс не спешит делать простые выводы; ее больше интересует накопление знаний, глубокое погружение в эту комплексную тему. Как мы воспринимаем сигналы собственного тела и как это влияет на раскрытие нашей сексуальности? Вот ключевые вопросы, рассматриваемые в ее работах.
Мы имеем дело с научными материалами без определенных выводов, так сказать, с «открытым финалом» – у них нет пока однозначных результатов, которые, по выражению самой Мередит, «выглядели бы впечатляюще». А СМИ хочет сенсаций, поэтому публикует то, что имеется, не особо вдаваясь в детали. Так, в январе 2009 года газета New York Times опубликовала статью с привлечением данных Чиверс под заголовком «Чего хотят женщины?» (104). Сексолог до сих пор с возмущением вспоминает об этом названии. Оно вводит читателей в заблуждение, заставляя думать, будто ее труды направлены исключительно на создание примитивного руководства по определению «истинных» женских желаний.
= Сексуальность построена на биологических импульсах, но мы воспринимаем их сквозь призму множества культурных фильтров и табу
Комментаторы исследований Чиверс концентрируются не на том, на чем следовало бы, а иногда и поспешно делают заключения. Сексолог так говорит об этом: «Неожиданный и совершенно неправильный ход мысли: тот факт, что мы как-то измеряем параметры телесных реакций (не так важно, идет ли речь о мозге, вульве, клиторе или другом органе), они принимают за истину в последней инстанции, более ценную, чем словесное свидетельство испытуемого об этих реакциях». Такое тотальное непонимание того, чем она занимается, одновременно удивляет и огорчает мою собеседницу. Хотя в подобных суждениях приоткрывается неприглядная правда о том, как мы представляем себе половое общение, телесность в целом и формы согласия на секс в частности.
В основе наших стереотипов, по мнению Чиверс, лежит общее неверное понимание обществом человеческой психологии. «Принято думать, что, если какое-то явление зафиксировано мозгом, это и есть критерий реальности», – поясняет она. Для нас такая регистрация физических проявлений важнее, чем любой иной источник, дающий основания для самоощущения и самоидентификации человека. «Но ведь на деле все не так!» – заявляет Чиверс, отмечая, что грань между телом и сознанием не так очевидна, как многим из нас кажется. И это дополнительно осложняет ситуацию. Наши контакты с миром определяет культурная среда, воспитание; все это отражается на мышлении и на том, как мы интерпретируем биологические сигналы, посылаемые организмом.
Многие люди все еще склонны считать, что сознание и тело действуют совершенно автономно (хотя это теория ложная и чересчур упрощенная). А когда они входят в конфликт между собой, мы почему-то больше доверяем телесным симптомам. Особенно в том, что касается секса. Нетрудно догадаться, почему это происходит: рассуждать таким образом очень удобно. Конечно, в основе своей сексуальность построена на биологических импульсах, однако мы воспринимаем их сквозь призму множества культурных фильтров и табу. Если ориентируешься на сигналы тела в чистом виде, то можно избежать сомнений и неуверенности, которую сформировала в нас «репрессивная» культура, выстроенная на запретах. Логика примерно такова: женщина говорит «нет», чтобы сохранить лицо и не подвергнуться общественной критике, но ее тело говорит «да», и это, по мнению большинства, и есть настоящая, более «глубокая» правда. Допустим, девушка на словах отказывается от фривольного предложения, но ее организм предательски проявит признаки возбуждения – влагалище увлажнится, соски набухнут – и все это служит доказательством, чего на самом деле она хочет.
Однако в корне ошибочно было бы считать, что женское тело служит универсальным детектором сексуального желания. Несмотря на то что все мы полагаем, будто «бедра не лгут» (как сказала Шакира), Чиверс уверена: «Не существует прямой связи между телесным откликом и волной желания, переживаемой человеком… Есть физиологические реакции, которые связаны с разными функциональными уровнями работы организма». К примеру, женщины, страдающие от такого расстройства, как стойкое генитальное возбуждение, знают, что эротическое напряжение длится часами, а иногда и целыми днями, вне зависимости от того, происходит ли при этом какая-то сексуальная активность. Но это не значит, что они все время только и думают, кого бы затянуть в постель. Напротив, многие из них чувствуют себя угнетенно из-за того, что тело постоянно находится «на взводе», это мешает им жить и заниматься повседневными делами.
= Даже во время изнасилования жертва может испытать возбуждение и оргазм, но это не значит, что она получает удовольствие
Кара Анайя – пациентка, решившаяся открыто рассказать о своем диагнозе (синдроме постоянного генитального возбуждения), – иногда переживает за несколько часов до ста восьмидесяти оргазмов. В одном интервью женщина призналась, что ее состояние вызывает у нее «чувство неловкости, растерянности, унизительной беспомощности» (105). Оно не дает полноценно участвовать в жизни. Иногда она не может даже забрать сына из школы.
Говоря о непредсказуемости телесных реакций, стоит также вспомнить, что во время изнасилования жертва иногда может испытать возбуждение. Однако это вовсе не служит доказательством, что она на самом деле хочет сексуального контакта, просто не дала на него формального согласия. В 2004 году в издании Journal of Clinical Forensic Medicine было опубликовано исследование, в котором сказано, что около 4–5 % изнасилованных женщин засвидетельствовали – во время акта насилия они испытали оргазм (106). Некоторые, наверное, сочтут это важным индикатором: девушки получили удовольствие! Однако сами жертвы полагают, что тело таким образом их «предало», а пережитый страшный опыт вовсе не стал от этого менее травматичным.
С другой стороны, встречается и ровно противоположная проблема: некоторые женщины не в состоянии физиологически отреагировать на эмоциональное возбуждение. Многие говорят о том, что на уровне сознания и чувств ощущают влечение, а гениталии «не включаются» (широкий маркетинговый успех разного рода лубрикантов – косвенное тому подтверждение). Конечно, в любовных романах такие случаи не описаны. Тем не менее проявления женской сексуальности на деле часто оказываются «раскоординированными». Иными словами, то, что происходит в сознании, необязательно находит отклик в теле.
Выходит, нет никаких оснований полагать, что исследования Чиверс в области физиологии возбуждения помогут прояснить, чего на самом деле хотят женщины. Есть зафиксированные наблюдения об увлажняющемся влагалище, набухающих половых губах, даже об охватывающем все тело оргазме, но при этом мозг участника эксперимента не регистрирует ни капли влечения (107, 108). И наоборот: женщины говорят об обостряющемся либидо и оргазме, но тело не являет никаких эротических реакций, которые могут быть зафиксированы медицинским оборудованием. Ни изменений кровяного давления, ни особых биотоков мозга уловить не удается (109). Женское тело – вовсе не легко читаемый путеводитель, который всякий желающий мог бы на досуге изучить и понять, как пробудить в женщине сексуальный интерес. Не стоит, наблюдая за телесными реакциями, пытаться таким образом узнать, что происходит у девушки в голове. Если вас действительно волнует вопрос, чего она хочет, лучше напрямую спросите у нее об этом.
= Тело не детектор лжи. Его предназначение не в том, чтобы выявлять высшую истину
Вроде все просто. Но только не в обществе, где люди уверены, будто любое предварительное обсуждение «убивает» секс и что «язык тела» – предпочтительный и более информативный, чем вербальная коммуникация. На практике же человеческий организм редко дает ясные и однозначные ответы, сравнимые со словами. Даже когда гениталии и сознание работают слаженно и мы действительно желаем близости, не всегда очевидно, как именно мы хотим реализовать свое желание. Наше тело далеко не всегда способно дать понять партнеру, как воспринят его поцелуй – как формальный знак внимания или как обещание чего-то большего. И даже взаимные ласки не так однозначны: это может быть основным занятием на весь вечер или прологом к дальнейшему развитию событий. То, что мне кажется очевидным признаком расположения, может не прочитываться так моим визави. И пока мы не научимся разговаривать друг с другом, мы будем постоянно сталкиваться с неясностью и взаимным непониманием.
Несмотря на нашу уверенность, что тело является авторитетным индикатором истинных устремлений, оно все же не способно дать четкий ответ, подтверждающий согласие на секс. «Нельзя списывать со счетов разум и волю, – предупреждает Кейт Хардинг в беседе со мной. – Не важно, насколько увлажнились гениталии. Придется произнести «да» или «нет». Тело не детектор лжи. Его предназначение не в том, чтобы выявлять какую-то высшую истину. Секс по взаимному согласию предполагает не только физиологическое возбуждение, но еще и активную, живую вовлеченность в процесс всех, кто в нем участвует.
* * *
Андреа Баррика больше не следует правилам, которые внушали ей родители. Она основала образовательный стартап O. School, посвященный секс-просвещению. И теперь с энтузиазмом борется против стереотипов, которые навязывали ей в детстве. Она помогает молодежи (особенно молодым женщинам) освободиться от травмирующих установок, мешающих им раскрыть собственную сексуальность и получать удовольствие.
O. School, как и большинство прогрессивных платформ по сексуальному образованию, старается объяснить своим слушателям и читателям, что краеугольным камнем всего сексуального общения между партнерами является аффирмативное (однозначно выраженное) согласие. Оно подразумевает, что интимный контакт происходит только в том случае, если все его участники ясно дали понять, что хотят этого. К примеру, ни откровенная одежда, ни готовность посмеяться над шутками мужчины, ни положение тела и жесты женщины не являются надежным подтверждением, что она готова с ним переспать. Если она этого пожелает, то прямо об этом скажет, указав, как, когда и при каких условиях, по ее мнению, это должно произойти.
= Люди не умеют выражать свои чувства и часто просто не задумываются, что именно доставляет им радость
Однако об аффирмативном согласии легко говорить, но не так легко его заполучить. Для этого потребуется прежде всего умение недвусмысленно сообщать о своих желаниях. Тогда шансы на обоюдное удовольствие повышаются. Но до большого взаимного доверия, позволяющего паре откровенно общаться, надо еще дойти. Человек должен знать, как выразить свои чувства. «Тут нет никакой четкой схемы или принципа, по которому следует действовать», – заявляет Баррика. Особенно трудно приходится женщинам. Они порой сами себя не понимают и не в курсе, что именно может доставить им наслаждение. На тренингах Андреа часто просит участников составить список того, что им приятно, причем речь идет не только и не столько о сексуальной практике, сколько об обычных бытовых радостях. «Мой список, к примеру, включает сушку волос феном. В общем, я вовсе не требую от участников перечислять то, что возбуждает их физически», – смеется моя собеседница.
Но даже такое элементарное упражнение ставит многих в тупик. «Никто их никогда не спрашивал, чего им хочется! – резюмирует Баррика. – Когда просишь женщин задуматься о собственных физиологических запросах, это их озадачивает, потому что они привыкли подстраиваться под потребности партнера».
Баррика не единственная, кто заметил эту женскую особенность. Писательница и активистка Жаклин Фридман того же мнения. Она написала книгу «То, чего ты на самом деле хочешь: руководство по сексу и безопасности для умных девочек» (What You Really Really Want: The Smart Girl’s Shame-Free Guide to Sex and Safety), собрав в ней откровенные истории, которыми поделились с ней женщины. Многие из них признавались, что долго не могли определить для себя, на какие сексуальные отношения соглашаться, а на какие – нет. «Мы растем, взрослеем и входим в пору полового созревания, подсознательно ограждая себя от необходимости формулировать свои желания, – говорила Фридман, давая мне интервью. – И все потому, что в нашей культуре это не принято. Считается, что женщина – пассивная сторона в сексе; она не должна выступать сексуальным фактором. Если нарушишь это правило, столкнешься с неприятными последствиями».
Даже при условии, что социум сейчас терпимее относится к раскрепощенному поведению, по-прежнему существует множество ограничений свободы. Одно дело, когда ты хочешь быть просто сексапильной и открыто заигрывать с окружающими, которые охотно соглашаются на это. И совсем другое дело – глубокое раскрытие сексуальности, то есть стремление реализовать собственные желания, потребности, импульсы, вне зависимости от того, насколько мужчины готовы их поддержать и в них участвовать. Такую самостоятельность общество не очень поощряет. Инициативных женщин, не желающих быть пассивными объектами секса, в лучшем случае высмеивают. Вспомните Илану Векслер из сериала «Брод Сити» (Broad City) или Донну из сериала «Парки и зоны отдыха» (Parks and Recreation). А иногда их подвергают настоящей травле. Как-то раз Лина Данэм «имела наглость» написать необычный сценарий для одного из эпизодов сериала «Девочки» (Girls). В нем закомплексованная и непривлекательная героиня Ханна Хорват проводит романтический уик-энд с состоятельным и симпатичным врачом. Зрители мужского пола резко раскритиковали этот сюжет (110), заявив, что это все бесконечно далекие от жизни фантазии, и вообще «худшая серия во всем проекте» (111).
При этом никого не беспокоит тот факт, что в бесчисленных теле- и кинофильмах мужчины с весьма скромной внешностью с успехом добиваются любви ослепительных красоток. А вот если героиня не соответствует стереотипным стандартам, то весь сюжет считается неправдоподобным, а сама она не вызывает симпатий у зрителей. И наоборот: персонажей, которые с энтузиазмом выставляют себя как предмет потребления, киноиндустрия подает как «смело управляющих своей сексуальностью». Хотя ничего в сценарии не указывает на то, что их собственные эротические потребности и устремления реализуются. Да и вообще, разве стоит задумываться об их желаниях и принимать во внимание? Ники Минаж в 2014 году записала песню «Анаконда», сэмплом которой стал хит 1990-х «Малышка вернулась» (Baby Got Back). Клип Ники объявили «яростной декларацией женской сексуальности» (112), хотя в видеоролике мы видим весьма одностороннюю ее интерпретацию – смазливые девушки виртуозно исполняют эротичные танцы, этим все и ограничивается.
= Сексапильность и сексуальность – разные вещи. Первое предполагает привлечение партнера, второе – реализацию собственных желаний
Баррика, объясняя различия между сексапильностью и сексуальностью, предлагает сравнить такие понятия, как желание и наслаждение. Женщины, которым в раннем возрасте внушали, что они объекты вожделения, а не субъекты в партнерских отношениях, часто путают эти явления. Вы радуетесь, когда кто-то хочет заняться с вами сексом, но это не то же самое, что физическое удовольствие от самого секса. Такого рода вещи осознаются не сразу, особенно если все, что вы знаете о женской свободе, – это клип «Анаконда». Андреа рассказывает о некой студентке из Принстона, которая с удивлением обнаружила: оказывается, секс может доставлять удовольствие ей самой! Мы часто слышим о раскованных миллениалах, но на деле Баррика видит совсем другое: она проводит много часов, объясняя женщинам, что значит по-настоящему участвовать в сексуальном акте, а не просто «перетерпеть его».
Многие девушки боятся попросить своих партнеров об элементарном – например, чтобы их обняли, погладили по голове. Им это необходимо, но они не считают, что вправе требовать того, что не возбуждает мужчину и не приводит его к оргазму. «Горько все это видеть, – говорит создательница O. School. – Я ведь тоже через это прошла: мне казалось, что желание и удовольствие – одно и то же. Если меня кто-то хочет, этого уже достаточно для прекрасного секса».
= Девочек не приучают думать об удовольствии как о неотъемлемой части их полового развития
Почему же столь многим женщинам так трудно получать удовольствие? Вряд ли причина здесь одна. Некоторые из нас стыдятся наслаждения, потому что их так приучили с юности: нелегко исследовать свои желания и познавать собственное тело после того, как тебя уверили, что мастурбация – грязное, отвратительное занятие или даже страшный грех.
Кроме того, вокруг не так много примеров самодостаточных представительниц прекрасного пола, на которые можно было ориентироваться. Вся индустрия развлечений, в том числе и эротическое ее направление, обычно изображает сексуальные радости с сугубо мужской точки зрения. Поэтому женщинам приходится самим добывать недостающие звенья, отталкиваясь от мужского желания и постепенно двигаясь от этого отправного пункта к собственному опыту. Девочек не приучают думать об удовольствии как о неотделимой части их полового развития. А ведь это следует делать с ранней юности, с первых шагов на пути к созреванию.
«Что им внушают о переходе от пубертата к новой стадии, когда они постепенно становятся взрослыми? Если мальчикам говорят, что появится эрекция, ночные поллюции, эротические сны, то девочек просто предупреждают: у тебя будет менструация, – возмущается Мередит Чиверс. – Им не рассказывают про пробуждение влечения, про новые ощущения в области гениталий, про возбуждение и появление смазки. Все это отсутствует в доминирующем дискурсе, касающемся женской сексуальности».
= В кино снова и снова повторяется один сюжет: упорное, агрессивное домогательство постепенно перерастает в дружбу, а затем в любовь
При формировании мужской сексуальности представление о наслаждении играет ключевую роль. А для женщин на первом месте оказывается репродуктивная функция. Удовольствие вторично и вообще не связано с деторождением. В итоге девушки и не задумываются о том, что приятные ощущения в принципе достижимы, что это часть заложенного природой биологического механизма. Их тело – просто объект желания другого человека, и это желание заменяет и вытесняет их собственную волю в половом процессе. Нет ничего удивительного, что они уступают ведущую роль в сексе мужчинам. В итоге те всегда диктуют сценарии интимного взаимодействия и потому привыкли верить, что их взгляд на правильное и неправильное, хорошее и плохое универсален и является абсолютной истиной.
* * *
«Принуждение становится естественной составляющей гетеросексуальных отношений, – подчеркивает Кейт Хардинг в беседе со мной. – Все по-прежнему убеждены, что сильный пол должен настаивать, даже если женщина говорит «нет», хотя вроде бы мы знаем, что отношения могут складываться и по-другому». Давно миновала эпоха популярности песни Baby It’s Cold Outside – время, когда даже наиболее расположенные к интимному контакту женщины вынуждены были выдумывать оправдания, чтобы согласиться лечь в постель и при этом сохранить лицо. В те годы девушки дожидались, пока партнер «продавит» свою позицию. Однако и в наши дни подобные заблуждения еще живы: многие уверены, что женщин надо добиваться; что они никогда прямо не скажут, чего хотят; что они используют отказ как прикрытие, чтобы набить себе цену. Повсеместно можно столкнуться со стереотипом, согласно которому женское сопротивление – лишь временное препятствие, и его нужно любой ценой преодолеть. Вокруг этого вертятся сюжеты большинства романтических комедий, в которых упорное, агрессивное домогательство постепенно превращается в преданную дружбу, а затем перерастает в любовь.
Подобный подход проявляется во многих мужских стратегиях обольщения. Им иногда следуют даже те, кто на словах выступает в защиту прав женщин. В январе 2018 года в феминистском блоге девушка рассказала о свидании с известным актером и звездой стендапа Азизом Ансари (113). Тот предстает перед нами дешевым пикапером, а вовсе не прогрессивным сторонником равенства полов. А ведь именно таким он пытался изобразить себя, написав книгу о том, как в современном мире должно быть устроено романтическое общение молодых людей. Согласно материалу, представленному в блоге, Ансари вел себя как «похотливый и наглый юнец». Любое женское «нет» он воспринимал как сигнал «продолжай настаивать, попробуй еще раз», а вовсе не как «нет, серьезно, прекрати». Когда девушка говорит ему, что еще не готова к сексу, он все же отступает, но только для того, чтобы потом бесцеремонно поцеловать ее, пробежаться пальцами по ее шее, а затем попробовать стащить с нее брюки.
Возможно, поведение актера не стоит расценивать как сексуальное насилие, но уважительным его тоже не назовешь. Маловероятно, что Ансари действительно стремился доставить удовольствие той, которую пригласил на свидание. Похоже, он думает только о том, чего хочет сам, а чувства женщины его не волнуют. Увы, такое отношение – не редкость. В 2015 году Шарлотт Шейн написала статью для онлайн-ресурса Matter, в которой заявила, что готова на все махнуть рукой и «удариться в моногамию» (114). И все оттого, что постоянное мужское хамство отвратило ее от секса без обязательств. «Когда я иду на разовое свидание, то хочу немного тепла и милого общения, а также приятного и легкого секса, – пишет она. – Вроде мои запросы невелики. Но мне нечасто удается найти то, чего я ищу». Стоит честно высказать свои намерения, и ты получаешь в ответ дешевое приставание, даже от кавалера, который, казалось, только что был вежлив, обходителен и заявлял, что уважает прекрасный пол.
= Словесное подтверждение – важная часть осознанного согласия на секс, но одних только слов недостаточно
Для Жаклин Фридман очевидно, почему столь неприятное сочетание навязчивости и нахальства преобладает в разных техниках «соблазна». Это очень выгодно мужчинам. «Многим парням нравится думать, что «нет» значит «да», потому что они нацелены на секс и размышлять о желаниях женщины и ее человеческих правах тут неуместно, – говорит писательница. – Они считают, что не стоит все усложнять, и даже предполагают вероятность отказа. Но они не ждут, что кто-то всерьез будет предъявлять к ним претензии». Их философия такова: лучше потом, в случае чего, извинюсь, чем заранее спрошу разрешения. Да и вообще можно особенно не расстилаться, ведь оправдание всегда наготове: женский словесный отказ слишком двусмысленный и ненадежный, на него нельзя полагаться. Никто не берет слова в расчет. Но как же тогда достичь пресловутого взаимного согласия, без которого невозможна по-настоящему качественная физическая близость?
Мы часто говорим о сексуальном женском освобождении как о чем-то практическом, зависящем только от нас самих (скажем, как о мастурбации). Может, кому-то покажется, что правило об однозначном согласии на секс уже почти действует в нашем социуме, надо только просветить всех женщин, чтобы они о нем узнали и пользовались им. Мол, стоит только захотеть, и приятная половая жизнь тут же наладится: надо только отбросить ложный стыд и заявить миру о своих желаниях, наплевав на общественное мнение. Но на самом деле женская свобода (то есть гетеросексуальная близость на равных и секс по согласию) очень сложно устроена и труднодостижима.
Самое простое определение гласит, что взаимное согласие на сексуальный акт – это когда все участвующие в нем стороны сказали «да». И хотя вербальная часть (или какая-то другая форма подтверждения) есть важный компонент консенсуса, ее все же недостаточно, чтобы считать секс приемлемым для обоих. Скажем, если человек пьян, то он, как известно, не может осознанно и взвешенно выразить свое намерение, сколько бы ни твердил, что страстно желает воплотить его в жизнь. Кроме того, надо учитывать такой фактор, как возраст: даже если ребенок сам предложил взрослому заняться любовью, он будет считаться жертвой, а не равноправным партнером, так как слишком юн, чтобы предвидеть возможные последствия.
Помимо прочего, дополнительные сложности возникают, если партнеры не равны по социальному положению или должности. Именно поэтому сексуальные отношения между учеником и преподавателем или начальником и подчиненным так часто считаются неприемлемыми. Если у одной стороны есть власть над другой в профессиональной, образовательной или даже в бытовой сфере, это неизбежно будет влиять на согласие, менять его рамки, располагать к злоупотреблениям.
Хардинг приводит еще один пример неоднозначности согласия, указывая, что женщина, состоящая в отношениях с деспотичным, склонным к насилию партнером, нередко добровольно идет на интимную близость, которая фактически ей навязана. Представительницы слабого пола делают это, чтобы избежать гнева или физической расправы со стороны своей половины. «Разве можно тут говорить об однозначном согласии?» – спрашивает писательница. И продолжает: «Множество женщин ложатся в постель, только чтобы усмирить разбушевавшегося мужчину. На самом же деле они не хотят секса». Правда, подобный контакт, по ее словам, все же нельзя считать изнасилованием. Скажем, девушка, принимающая условия игры, чтобы ее не били, в какой-то мере действует по собственной воле. С другой стороны, никакой свободы тут нет и в помине: вся ситуация свидетельствует скорее об отсутствии выбора.
= Последствия многовекового угнетения женщины не преодолены, и до подлинного равноправия полов, в том числе в постели, еще далеко
Согласие как ответ на угрозу – типичный американский бытовой сюжет. Многие годы патриархальная культура игнорировала женщин, подавляла их личность. Столетиями их угнетали, и лишь последние несколько десятилетий в США начали охранять их права и признали наличие у них простых человеческих потребностей. Однако нельзя забывать, что еще недавно представительницы слабого пола были буквально собственностью либо отца, либо мужа. Они не могли сами распоряжаться своей жизнью и не имели возможности и шага ступить без мужского дозволения.
В мае 1980 года Кэрол Пэйтмэн опубликовала в политологическом журнале Political Theory статью, в которой говорилось, что в годы бесправия «женщин ни во что не ставили и даже полагали, что те в принципе не способны на осознанное согласие» (115). И в то же время парадоксальным образом считалось, что они каждый раз охотно одобряют все, что делают с ними их мужья, в том числе тираны и насильники. За сорок лет, прошедшие со времен этой публикации, общество сделало значительный шаг вперед, однако последствия былого угнетения все еще дают о себе знать. Акционистка Эмма Сулкович, раскрывшая несовершенство принятого в социуме представления о согласии в своей статье «Истина внешняя и внутренняя» (116), во время беседы со мной отмечает: «Из-за длительного неравенства мужчин и женщин теперь «да» не может звучать как «да». Сейчас баланс сил между полами постепенно уравновешивается, но Жаклин Фридман продолжает настаивать, что старые стереотипы никуда не делись, и, согласно им, мужчина остается активным участником секса, а женщина – пассивным объектом. И такое положение вещей закрепляет ситуацию женского бесправия. В качестве иллюстрации она приводит слова одного из свидетелей Стьюбенвилльского преступления. «Когда наблюдавшего за действиями насильников спросили, почему он не вмешался, юноша ответил: «Я не понял, что это изнасилование. Я не знал, что оно выглядит именно так». С другой стороны, герои другой истории – свидетели-велосипедисты (шведы по национальности), проезжавшие мимо маньяка Брока Тернера, когда тот надругался над лежащей без сознания женщиной, сразу почувствовали, что происходит сексуальное насилие, и сообщили об этом.
= Женщина пассивна, мужчина активен. Она дает, а он берет. Таков консервативный, патриархальный взгляд на близость
С точки зрения Фридман, здесь мы видим диаметрально противоположные реакции на очень схожие обстоятельства. Все дело в том, что в разных культурах различаются представления, как должно выглядеть нормальное сексуальное взаимодействие. «Свидетель из Стьюбенвилля вырос в Америке, а потому привык думать, что секс – это когда мужчина активно совершает действия над пассивно лежащей партнершей. Нечто подобное он и увидел: двое парней трудились над не подающей признаков жизни девушкой, – поясняет эксперт. – А вот шведы отнеслись к похожей картине совсем иначе: Тернер почти так же, как в описанном выше случае в Огайо, совершал сексуальные «манипуляции» с неподвижной женщиной. Но те, кто жил в Швеции, с детства знают, что секс есть процесс, в котором участвуют обе стороны. Поэтому они сразу поняли: что-то здесь неладно».
Итак, мы выяснили, что в идеале близость предполагает согласованное взаимодействие двоих равноправных партнеров. Но если женщину систематически унижают и лишают возможности проявлять свою волю и в быту, и в постели, как же в этом случае возможно заниматься любовью по обоюдному согласию? Я не хочу сказать, что «всякий гетеросексуальный секс есть изнасилование» (эту фразу часто ошибочно приписывают радикальным феминисткам – то Кэтрин Маккиннон, то Андреа Дворкин). Некорректно было бы видеть в женщине исключительно жертву. Мы постепенно обретаем право жить по своим правилам и самостоятельно выбирать пути развития собственной сексуальности. Однако, с другой стороны, нельзя утверждать, что мужчины и женщины в наши дни всегда на равных входят в сексуальный контакт. Прекрасный пол часто сталкивается с ограничениями, давлением, унижением, так что каждая из нас вынуждена учитывать все эти факторы, что, конечно, ужасно осложняет жизнь.
Обсуждать аффирмативное согласие и при этом не признавать, что женщине все еще приходится считаться с множеством проявлений сексизма и патриархального доминирования, значит, по словам Фридман, совершать серьезную ошибку. «Когда мы говорим о женском освобождении и о том, что теперь мы можем активно участвовать в сексе и открыто заявлять о своих желаниях, то забываем, что есть масса культурных традиций и институций, по-прежнему препятствующих женщине в поиске себя и затрудняющих сексуальную самореализацию, – утверждает Фридман. – Сама по себе идея, что нужно просто «пойти и взять то, что тебе положено», озадачивает многих. Мысль, что только ты сама и есть единственное препятствие на пути к сексуальной свободе, – полная чушь».
«Нам не нужны слова ободрения, нам нужны права и власть!» – декларирует Фридман в беседе со мной. А чтобы все это обрести, необходимо не только во всеуслышание заявить о своих желаниях и обосновать их, но еще и что-то делать, прикладывать усилия для достижения цели. Иными словами, чтобы женщины получили власть, нужно изменить систему.
= Притворяясь и обманывая, чтобы подстроиться под женоненавистническую систему, мы укрепляем ее
«Патриархат обесценивает женские потребности, стремления и ставит под вопрос нашу автономию, так что для воплощения в жизнь наших задач приходится искать обходные пути», – констатирует Кейт Хардинг. В этом мире удовольствие женщин ценится меньше, чем наслаждение их партнеров-мужчин. Травма, которую получает представитель сильного пола, если столкнется с отказом, считается более болезненной, чем переживания, вызываемые у женщин сексуальными домогательствами. Слабому полу твердят: не молчите, признавайтесь в том, что вас волнует. Но когда это происходит, мужчины возражают: мол, женщина не в состоянии понять, чего она на самом деле хочет. Уж они-то, мужья и любовники, лучше знают, что нужно их партнершам, и по странному стечению обстоятельств это в точности соответствует мужским приоритетам.
«Для того чтобы сохранить рассудок в ситуации постоянного давления, приходится иногда обманывать того, кто на тебя давит» – так Хардинг говорит о стратегии, в которой жертву пытаются заставить усомниться в собственной правоте, настаивая, что навязываемая ложь и есть единственно возможная правда. Принято думать, что мужской взгляд на любую ситуацию авторитетнее (даже в вопросах, которые вроде бы вне их компетенции). Мужчины агрессивно внушают всем, что непогрешимы, а женщины вынуждены в это верить или хотя бы делать вид, что верят.
По мнению Хардинг, женщинам остается лишь постараться выжить в обществе, которое постоянно унижает их – и в прямом, и в переносном смысле слова. Ложь в каком-то смысле становится оружием в борьбе за власть. Как краткосрочная тактика она может быть вполне успешной. Женщина, имитирующая оргазм, чтобы поскорее завершить неприятный ей сексуальный акт, казалось бы, поступает вполне рационально. Столь же разумным тактическим ходом можно считать выставление защиты от приставаний в виде несуществующего бойфренда, а также умалчивание о том, что она принимает контрацептивные таблетки, чтобы партнер все-таки использовал презерватив.
Однако одно вранье накладывается на другое, растет, как снежный ком, и вскоре оказывается, что так больше жить невозможно. Девушке, привычно симулирующей наслаждение, секс вскоре вообще перестает доставлять какую-либо радость. Мы притворяемся, будто находимся в отношениях, а их в реальности нет; скрываем свою подлинную историю, чтобы избежать осуждения и соответствовать несправедливым стандартам, а в итоге выходит, что всячески укрепляем женоненавистническую систему, играя по ее правилам (или делая вид, что подыгрываем ей).
Женщины привыкают ко лжи ради самосохранения, но в то же время подрывают свою репутацию. Им перестают доверять.
Чем больше примеров того, как женщины лгут о сексе из прагматических соображений, тем больше материала под рукой у тех, кто использует женскую нечестность, чтобы оправдать женское бесправие. Притворство может быть вполне невинной попыткой оградить себя от опасности, но в перспективе оно приводит к худшим последствиям: женщины становятся еще более уязвимы.
«Представление о женщинах как о патологических обманщицах, особенно в том, что касается интимных отношений, открывает большие возможности для сексуального насилия, – считает Фридман. – У мужчин появляются основания, чтобы ставить под вопрос очерченные женщиной границы, все ее слова вызывают сомнения, да и вообще можно не прислушиваться к сказанному ею, даже в ситуациях, когда вроде ей совсем невыгодно говорить неправду».
* * *
Говоря о сексе, нечестности, критериях согласия, невозможно не упомянуть о так называемых ложных обвинениях в изнасиловании. Стоит любой представительнице прекрасного пола заикнуться о том, что она подверглась сексуальным домогательствам или кто-то злоупотребил своей властью, как все вокруг начинают обвинять ее во лжи. Считается, что псевдожертвы кричат «караул» по поводу и без повода, чтобы отомстить бывшему парню или мужу. Общество верит, что почти всегда секс происходит по добровольному порыву, но потом одна сторона начинает жалеть, что согласилась. Многие думают, что таким образом девушки просто пытаются привлечь к себе внимание или вымогают деньги, в общем, всеми силами стремятся одержать верх над врагом.
= Считается, что обманщицы кричат «караул» по поводу и без повода, пытаясь отомстить бывшему парню или мужу
Даже те, кто называет себя феминистками, иногда склонны попадать в эту ловушку. К примеру, когда актриса Аврора Перрино публично обвинила сценариста сериала «Девочки» Мюррея Миллера в том, что тот ее изнасиловал, сопродюсеры проекта Лина Данэм и Дженни Коннер опубликовали совместное заявление (117), в котором говорилось, что они обладают «инсайдерской информацией» и потому уверены, что «обвинение относится к числу тех 3 % ложных свидетельств о насилии, которые, по статистике, фиксируются ежегодно».
И это не единичный случай: очень многие скорее готовы допустить, что женщина бьет ложную тревогу, и не склонны верить фактам, выставляющим знакомого им мужчину в дурном свете.
Обвинения в изнасиловании действительно бывают ложными, хотя это достаточно редкое явление. Большинство людей вряд ли правильно представляют себе, кто именно выступает обычно с такими претензиями. Сандра Ньюман, автор статьи на портале Quartz, проанализировала исследования, посвященные этой теме, и пришла к интересным выводам (118). Реальные жертвы насилия могут принадлежать к самым разным слоям общества и демографическим группам. А вот фальшивые иски обычно подают люди вполне определенного типа. Ньюман пишет, что они, как правило, уже бывали уличены в мошенничестве или в фабрикации нанесенного им ущерба. В общем, эти личности неблагополучны, ведут беспорядочный образ жизни, имеют некоторое уголовное или околоуголовное прошлое и связаны с криминальной средой. Кроме того, они в большинстве случаев склонны приводить в качестве доказательства «факты», которые в коллективном сознании твердо ассоциируются с противоправными действиями и преступным насилием. Анализ не нашедших фактического подтверждения заявлений об изнасилованиях, поданных в полицию Лос-Анджелеса, показал, что в 78 % были указаны отягчающие обстоятельства: жертве якобы угрожали ножом или пистолетом, в насилии участвовала целая банда, были зафиксированы другие телесные повреждения, не связанные с сексуальными действиями».
= Женщины притворяются, потому что общество не принимает их правду
«В придуманных историях об изнасиловании обычно фигурирует вооруженный незнакомец, потому что именно такому сюжету верят окружающие», – сказала в беседе со мной Хардинг. Когда женщины лгут о насилии, они редко сочиняют сложные обстоятельства, в которых согласие может рассматриваться как нечто двусмысленное и неопределенное. А вот сценарии, вызывающие много вопросов, в большинстве случаев оказываются правдивыми (речь идет, скажем, о многочисленных историях, когда изначально женщина была согласна на секс, но в процессе все пошло совсем не так, как ей того хотелось бы; или о распространенных, почти анекдотических ситуациях, когда двое сильно выпили и вечер закончился нежелательным для женщины интимным приключением). Нужно учитывать: тот, кто хочет уничтожить репутацию другого человека, обвинив его в изнасиловании, не станет выставлять себя самого в невыгодном свете. Настоящие обманщицы скорее будут изображать идеальную жертву и не дадут публике поводов усомниться в том, что все рассказанное – истина. Стратегически невыгодно замутнять картину, рассказывая: «Я сначала согласилась, а потом передумала». И наоборот: когда жертва все же делает такое заявление, вероятнее всего, она говорит правду.
Ложь обычно продумана и логически выстроена. Женщины лгут из чувства самосохранения. Ради этого они иногда имитируют оргазм, выдумывают несуществующего бойфренда или скрывают свое прошлое. Они притворяются, потому что общество не принимает их правды. Правда несет в себе риск, а социально приемлемая ложь – это наилучший способ приспособления к обстоятельствам.
Женщины лгут, ибо в ряде случаев ложь – единственная возможность выразить более глубокую истину. Алиса Шварц, для одной из своих книг исследовавшая документы, связанные со сфабрикованными обвинениями в изнасилованиях, сказала мне: «Конечно, дело могло обстоять не так, как жертвы пытались представить его полиции. Но в любом случае за этими обращениями стоят вполне реальные боль и насилие, присутствовавшие в их жизни».
«Что же это за истина, которая не находит себе иного выражения, кроме как в ложном обвинении?» – задается вопросом Шварц. В другом интервью, которое я брала у Жаклин Фридман, я нахожу нечто вроде ответа на него. «Если кто-то говорит, что ощущает давление, – полагает моя собеседница, – значит, в его жизни что-то действительно происходит, и этот человек глубоко травмирован». Даже самое беззастенчивое вранье об изнасиловании, которого не было, метафизически свидетельствует об отчаянном положении женщин, вынужденных жить в обществе, где им никогда не верят и где их мнение систематически игнорируют.
Когда мы анализируем женское притворство, то обычно концентрируемся на том, что оно говорит нам о самих представительницах прекрасного пола, а не о социуме, в котором они существуют. Но если как следует разобраться в причинах, стоящих за этой нечестностью, нам откроются совершенно неожиданные истины. Женщины лгут, потому что им постоянно твердят, что их правда неприемлема. Как ни парадоксально, лучший способ покончить с ложью и заставить нас не прибегать более к ней – проявить открытость, уважение и доверие.
