Глава 22
Она не знала, сколько времени простояла так, вглядываясь в размытый снимок и прижимая ладонь к животу, не замечая слез, скатывающихся по щекам. На кухне в раковине по-прежнему бежала вода, про которую она совершенно забыла.
Как она будет жить дальше с мыслью, что совершила убийство? И чем она тогда лучше Степнова? Только он убил Максима, а она… Наверное, нет ничего страшнее, чем умереть, еще даже не родившись.
Если бы только ей одной пришлось пройти эту чудовищную процедуру, она бы потерпела, но заставлять беззащитного малыша терпеть боль она не могла.
Ведь кто-кто, а уж он-то точно ни в чем не виноват! Наоборот, она должна сделать все, чтобы оградить его от мук и страданий. А как же иначе, ведь теперь она — мама…
Такое теплое и незнакомое слово — мама. Ни разу в жизни ей не довелось его произнести. Но, по крайней мере, она будет слышать это чудесное слово по отношению к себе.
И в этот миг решение было принято. Решение, которое не позволит взять грех на душу, и не будет давить тяжелым грузом вины всю оставшуюся жизнь.
И сразу словно камень с души упал. Она не будет этого делать, просто не будет и все. И неуверенно, будто опасаясь, что она еще может передумать, одна за другой стали медленно всплывать мысли о том, что нужно сделать в ближайшее время: встать на учет в женскую консультацию, купить витамины, немного расшить форменную юбку, ведь носить платье она теперь не сможет, ввиду того что, надевая его, придется задирать руки вверх, а беременным, она слышала, это категорически запрещено.
Но самым важным и сложным для нее был разговор с отцом. Ей теперь понадобится его поддержка — моральная и финансовая. Как ему рассказать о том, что его дочь скоро станет матерью? Да еще и матерью-одиночкой! Он обязательно спросит об отце ребенка, и что ей говорить? Что это ребенок Макса? В разговоре с отцом у нее язык не повернется упомянуть Степнова.
Стыдно будет, очень стыдно. Не нужно ему знать такие подробности, да и ей пора забыть об этом. Думать надо теперь только о малыше.
Будущее материнство повлечет за собой множество изменений, и продумать нужно было очень многое: где она будет жить после родов, приданое для малыша или малышки, еще и вуз заканчивать надо. Конечно, рядом с крепким мужским плечом такие проблемы решились бы очень быстро, но она сама девочка сильная, справится, да и отец поможет, в этом Юля даже не сомневалась.
Скорее всего, после выхода в декрет, придется переехать в родной город. Там и воздух почище, чем в загазованной выхлопными газами Москве, и все знакомо с детства. Там, рядом с отцом, который, сколько она себя помнила, всегда внушал ей чувство безопасности, она надеялась полностью забыть тот кошмар, в который превратилась ее жизнь с появлением Степнова.
А Степнов, по-видимому, снова решил напомнить о себе. Непонятно, что ему надо. Поговорить хотел, деньги на аборт предлагал. Еще что-то говорил, но она запомнила только два слова: «аборт» и «оплачу». Конечно, Макса теперь нет, и если он захочет, то и дальше будет таскаться к ней. Слова «нет» он не понимает и ему совершенно плевать на то, что он убил человека. Думает, она сделает аборт, а потом кинется в его объятия, что ли? Если она раньше не собиралась отвечать ему взаимностью, то теперь тем более! Что он за человек?! Страшный, жестокий, циничный. Нет, все, решено: она уедет к отцу. Туда он за ней не потащится. Главное, пережить эти три-четыре месяца до декрета, а потом можно будет вздохнуть свободно.
Утром, перебирая картотеку, Юля наткнулась на его карточку денежного довольствия. Перед тем как уйти на проверку, она рассчитала зарплату на июнь, а сейчас из-за смены программы и переноса данных в новую расчет июльской зарплаты постоянно откладывался. Наконец программист «дал добро» на расчеты нового месяца, и Юля, буквально не поднимая головы, окунулась в работу.
Степнов Александр Павлович… Карточка выпала из рук. Господи, ну, как она могла забыть? Рано или поздно все равно бы наткнулась на нее. Хоть в другой отдел переводись или на другой участок, только как объяснить это руководству? Снова взяв карточку в руки, Юля стала медленно ее рассматривать. Хотя раньше уже видела ее не раз, просто не обращала внимания, ведь это было до… до всего…
Он явно живет не на одну зарплату, а на «левые» деньги. А какие у начальника уголовного розыска могут быть «левые» доходы, кроме криминальных? Юля слышала выражение «оборотни в погонах», вот угораздило же ее встретить такого в своей жизни. Ее, которая никогда в жизни не сталкивалась с криминалом, хотя ее отец всю жизнь проработал в правоохранительных органах, а сейчас и она сама является частью этой системы. Все это проходило мимо нее, никоим образом не касаясь лично. До того момента, пока она не встретила Степнова. Вернее, пока он ее не увидел и не загорелся идеей подчинить себе.
А теперь вся ее жизнь похожа на какой-то криминальный роман. Он убил Макса, ее изнасиловал; все это тянет на уголовное дело. Он — убийца, насильник, «оборотень в погонах», самый настоящий бандит, только в форме, и от этого еще хуже, еще опаснее. Она теперь каждый день живет и боится встречи с ним — мало ли что взбредет ему в голову. Раз он к ней домой «после» приходил, значит, велика вероятность того, что может опять прийти.
Про ребенка выспрашивал, деньги на аборт предлагал. Вдруг решит, что она его этим впоследствии шантажировать станет или заявление на него напишет. Все равно, малая вероятность такого существует, ведь любой тест ДНК подтвердит, от кого она родила ребенка. При желании он может и сам ей выкидыш устроить какой-нибудь, мало ли способов. Или вообще и ее убить, чтобы на корню пресечь все возможные проблемы в будущем. На его должности репутация и послужной список должны быть идеальными.
Страшно, жутко, опасно… Может, правда, все бросить и уехать домой, к отцу? Хотя, если он захочет, он ее и там найдет. Узнал же он, где она живет, с кем живет. Если ему надо будет, он все про нее узнает. И про то, куда уехала, и про то, что беременность сохранила.
В памяти всплыли его слова: «Я ведь могу и больно сделать», «Лучше не зли меня». И глаза — холодные, безжалостные… За что ей это?
* * *
— Юля? Почему ты не сказала, что приедешь? Я бы на станции встретил, — удивленно и в то же время радостно проговорил отец, увидев ее на пороге своего кабинета в субботу утром, и, обняв девушку за хрупкие плечи, заглянул в глаза. — У тебя все нормально? Ты какая-то бледная и похудела. Они, что, там на тебе пахали, что ли? — Да нет, пап, просто устала что-то, — покачала головой Юля и, помолчав, тихо произнесла: — Да еще… Макс умер, — и медленно подняла глаза на отца.
— Умер?! Как?! — ошарашенно произнес тот. — Что случилось? — Избили, — с трудом выдавила из себя девушка, а в груди все защемило: Макса избили до полусмерти, а ее… — Кто?! — спросил отец, глядя ей в глаза.
Юля тяжело вздохнула…забыть бы кто… — Неизвестно, пап… Неизвестно, — прошептала она, отводя взгляд.
— Но следствие-то, наверное, идет, — предположил отец, проводя ее вглубь кабинета и отодвигая перед ней стул, затем пододвинул другой и присел рядом.
— Хотя, вряд ли найдут,… Конечно, не найдут! Юля в этом даже не сомневалась.
Всю неделю главбухша грозилась рабочими выходными, и Юля уже смирилась, что выспаться снова не удастся, однако к вечеру пятницы Ольга Александровна неожиданно изменила свои планы и великодушно разрешила сотрудникам не выходить в выходные дни. И Юля поняла: это ее шанс. Нужно ехать к отцу и наконец, все ему рассказать, раз окончательное решение уже принято, и рано или поздно он все равно узнает. Ему будет неприятно осознавать, что она так долго это скрывала от него, ведь он с детства выстроил с ней доверительные отношения. Они единственные родные люди друг для друга. Больше никого нет.
И все же каждый раз, когда она собиралась с духом, чтобы сказать о том, что беременна, в горле словно ком вставал, все слова куда-то девались, а от волнения начинала кружиться голова, и снова подступала тошнота.
И следующим вечером Юля уехала со своей правдой обратно в Москву. Смотрела в окно на удаляющийся силуэт отца, который остался на станции, и чувствовала, как щемит в груди от собственного бессилия. Она расскажет ему. Обязательно.
В следующий раз. Хотя, когда она приедет снова, наверное, уже и так все будет видно.
Сойдя с электрички и проехав несколько остановок на метро до своей станции, Юля зашла в магазин и, купив йогурты, неспешно направилась к дому. На часах уже было почти восемь вечера и желательно было пораньше лечь спать, однако так как все выходные она отсутствовала, придется заняться стиркой. И еще неизвестно, высохнет ли до утра форменная рубашка или придется сушить ее феном, а потом еще и гладить. Да, совсем скоро она уже не влезет в форменную одежду. Что же будет через месяц-другой? Впрочем, какая разница, все равно же придется всем сказать — и главбухше, и девчонкам. Хотя они и так, наверное, догадались уже. Кто-то ходит всю беременность, практически не замечая своего положения, а ее организм пока что-то никак не адаптируется. Утренняя рвота уже стала постоянным и неизменным атрибутом начала ее дня и теперь не могла застать ее врасплох, а на непредвиденные случаи возле кровати всегда был дежурный тазик. Теперь, когда она мысленно приняла свое положение, кажется, даже тошнота стала меньше или просто уже так не раздражала, а воспринималась как должное. Есть по-прежнему не хотелось, и все, что девушка могла в себя впихнуть — эти легкие йогурты. Но и это был прогресс — первые-то дни она вообще могла только воду пить и то…
Уже свернув во двор, Юля подняла глаза и увидела маму Максима, которая вышла из подъезда и шла ей навстречу. Еще достаточно молодая и всегда ухоженная женщина выглядела постаревшей, с седыми волосами на голове и глубокими морщинами вокруг глаз. Кажется, она даже не узнала Юлю и прошла мимо, глядя куда-то перед собой потускневшим взглядом.
— Ирина Анатольевна, здравствуйте, — остановившись, негромко окликнула ее Юля.
— А, здравствуй, Юля… Здравствуй… Как ты? — тоже останавливаясь и оглядывая ее, растерянно проговорила женщина и, не дожидаясь ответа, продолжила: — А я, знаешь, решила переехать отсюда. Не могу. Все о Максиме напоминает. Двор, друзья, соседи… Не могу… До сих пор поверить не могу, что его больше нет… Видимо, ей хотелось выговориться, только не с кем было.
— Ирина Анатольевна, а что говорит следователь? Они хоть ищут того, кто это сделал? — с трудом сдерживая слезы, спросила Юля.
— Что сделал, Юленька? Максим сказал, что сам упал и ударился. Никого они не ищут, — горько вздохнула женщина, отводя взгляд, и растерянно добавила: — А мы теперь и не узнаем, как оно было на самом деле…
Сам ударился?! Юля-то знала, что это не так! А если она пойдет к следователю и все ему расскажет? Ничего не будет. Еще ее же и привлекут за ложные показания. Ей ли тягаться со Степновым? Тем более, в ее-то положении. Кто знает, на что он способен? Сейчас он думает, что она, вероятно, сделает аборт, а если узнает, что это не так… Он же так настойчиво интересовался, кто является отцом, предлагал деньги на аборт и явно не обрадуется тому, что она приняла совсем другое решение. От одной мысли об этом по телу пробежали мурашки, и сердце застучало еще быстрее. Нет, не нужно об этом думать.
Откуда он узнает? Предложил деньги и теперь будет жить дальше со спокойной совестью.
— Ну, прощай… Пойду я, — откуда-то издалека донеслись до нее слова мамы Максима, и, вынырнув из своих тяжелых мыслей, девушка подняла на нее глаза, но не знала, что сказать, слова застряли где-то в горле вместе со слезами.
Развернувшись, женщина пошла прочь, а Юля так и осталась стоять на месте, застывшим взглядом глядя ей вслед.
Квартира встретила ее тишиной. Скинув босоножки и бросив сумку в холле, Юля прошла в комнату и легла на кровать. Даже не столь долгая дорога из Подмосковья совершенно лишила ее сил, привычно мутило, и слегка кружилась голова. Совершенно не было желания что-либо делать, только одно — провалиться в сон и, желательно, без сновидений. Однако если она не постирает рубашку, то завтра ей просто нечего будет надеть на работе, да и, несмотря на тошноту, не мешало бы хоть что-то поесть. Думать-то теперь нужно не только о себе.
На город опустился душный июльский вечер, во дворе чуть слышно забренчали гитары. С трудом поднявшись, девушка переоделась в домашнюю одежду и, заставив себя съесть йогурт и бутерброд с сыром, пошла стирать форменную рубашку. После чего, собрав другую грязную одежду, загрузила машинку и немного прибралась в квартире. В итоге спать она легла только в двенадцатом часу ночи и, несмотря на усталость и плохое самочувствие, долго ворочалась, пытаясь уснуть. Мысль о том, что она так и не сказала отцу правду, не давала ей покоя, а в душе застыла странная, давящая тревога, которая ее пугала.
Несколько раз Юля брала в руки телефон с намерением набрать номер отца, но каждый раз одергивала себя, убеждая, что ни к чему звонить ему среди ночи, только лишний раз заставлять нервничать. Она поедет к нему в следующие выходные, соберется с волей и все ему расскажет.
А утром, едва она пришла на работу и села за свои расчеты, зазвонил мобильник. Незнакомый номер, чужой монотонный голос: «выехал на встречку», «разбился», «насмерть». Юля слушала его, не в состоянии сопоставить все эти слова воедино, не в силах до конца понять, что речь идет об ее отце. Кажется, она даже что-то ответила, нажала на кнопку отбоя, положила телефон на стол, и все закружилось перед глазами.
— Юля? Юлька, ты что?! — подскочила к ней Татьяна, которая из-за острой нехватки бурной личной жизни имела привычку всегда прислушиваться к чужим телефонным разговорам. Последние пару минут она с интересом следила за Юлей, которая в какой-то миг стала белее мела.
Юля сидела, невидящим взглядом уставившись в одну точку, не в силах пошевелиться, словно тело было парализовано, даже слез не было. Лишь тупое отрицание — нет, нет, это ошибка…
Она не помнила, как ходила к главбухше, что говорила. Кажется, все же расплакалась и невольно, неосознанно тянула руку к животу, словно ища поддержки у того, кто там находился. Всегда сдержанная и строгая Ольга Александровна даже приобняла ее, слегка прижав к себе, погладила по голове, затем позвонила в диспетчерскую, попросив, чтобы кто-нибудь из водителей довез Юлю до дома.
В такой же мутной дымке прошли и следующие три дня. Начальство и сослуживцы отца помогли с деньгами и организацией похорон. Одной в большом пустом доме было страшно, и эти несколько ночей Юля провела у соседки, одинокой бабульки, которую знала с детства.
Коллеги отца приносили ей соболезнования, смотрели сочувственно и говорили примерно одно и то же: «обычная авария, плохо освещенная трасса», «он ехал на большой скорости», «видимо, заело тормоза либо кто-то вылетел на встречку», «машина резко свернула в сторону обочины, влетев в столб», «смерть наступила мгновенно». На этом участке трассы не было камер видеонаблюдения, свидетелей аварии тоже не нашлось. Следствие не закончено, но затянется надолго и вряд ли что-то выявит. Признаков насильственной смерти не обнаружено, алкоголя в крови тоже, следы вмятин от другого автомобиля отсутствуют, соответственно, второго участника ДТП не было. Просто трагическое стечение обстоятельств.
Каких-то два месяца назад Юля думала, что хуже того, что случилось в Мневниках, быть не может. Оказалось, может, еще как может. Тогда было трудно, больно, но она пережила. А как же теперь? Ведь она столько надежд возлагала на своего отца, что он поймет, поддержит, приободрит. Сейчас в голове крутилась одна мысль: «Как жить дальше?». Единственного человека, который мог ее защитить и поддержать, уже нет. А она теперь отвечает не только за себя, но и за не рожденного ребенка. Как жить? Где жить? На что жить? Все-таки, сделать аборт? Ребенок теперь для нее обуза. По срокам она еще может успеть. И тут же устыдилась своих мыслей, разве ребенок может быть обузой? Теперь единственным близким человеком для нее будет ее сын… или дочь…
* * *
Время тянулось, словно кто-то нарочно замедлял его бег или переводил стрелки назад. Картинки, выдаваемые воображением, и воспоминания тускнели и уже не так часто возникали перед глазами, но все также мелькали в его снах, от которых Саша просыпался среди ночи в холодном поту, принимал очередную дозу алкоголя и уже не ложился до самого утра. Рабочие будни проходили быстрее, а вот выходные в пустой квартире сводили его с ума, вынуждая отправляться в развлекательные заведения. Алкоголь позволял забыться лишь на непродолжительное время, случайные девки помогали снять физическое напряжение, но ничто не могло окончательно успокоить воспаленный мозг. Его собственное негласное расследование медленно, но верно зашло в тупик.
Несмотря на предостережения Шведова, он не собирался останавливаться и продолжал проверять тех, с кем тесно общался Никифоров, однако практически у каждого оказалось достоверное алиби на тот вечер, а некоторые и вовсе находились за границей. Пора было признать, что даже он со своими связями и должностью не в состоянии найти этого ублюдка. Либо это был кто-то малознакомый Никифорову, либо, почуяв неладное, просто умело создал себе прикрытие.
В конце концов, Степнову ничего не оставалось, как обратиться к судмедэксперту, чтобы узнать по поводу отпечатков пальцев в гараже. Василий Петрович окинул его долгим взглядом, после чего ответил, что наиболее четкие отпечатки принадлежат самому Никифорову и ему, Саше. Также есть отпечатки родителей Никифорова, которым, собственно, и принадлежал гараж и совсем смутные, лишь в нескольких местах, еще одни, которые не проходили ни по каким базам и так и остались неопознанными.
Степнов метался по отделу, не находя себе места, отказываясь поверить в то, что бессилен в своих поисках, и эта мразь так и будет дальше разгуливать на свободе. Как ему жить с этой мыслью дальше? С осознанием того, что ничего не смог сделать? — Саша, съезди в Управление, отвези заявки на закупку служебных машин, — выдернув его из тяжелых размышлений, сказал Шведов, войдя в кабинет. — Отдашь Калевской Светлане Викторовне, я с ней созвонился, она посмотрит, — он протянул Степнову папку с документами. — Номер кабинета не помню. Второй от лестницы, там, где расчетчицы сидят.
Константин Николаевич направился обратно к двери и не заметил, как изменилось выражение лица парня.
Расчетчицы… А, значит, это тот кабинет, где работает Юля. Ну, вот, судьба сама подкидывает ему шанс лишний раз ее увидеть. Только стоило ли снова попадаться ей на глаза? В последний раз его появление едва не довело ее до истерики.
Покрутив папку в руках, Степнов направился в оперскую, где за чтением газеты скучал один из его оперативников, тот самый, который был одним из немногих, кто знал о том, что на самом деле произошло в ту жуткую ночь, когда не стало мамы и Вики.
— Влад, нужно в Управление сгонять, отвезти документы в договорной, — положив на стол перед ним папку, безапелляционно произнес Саша и добавил как бы невзначай: — К расчетчицам сходишь, там подскажут.
Парень поднял на него удивленный взгляд, но не стал озвучивать свои мысли вслух. История с той девчонкой из Управления, которая не так давно была у них на ревизии, какое-то время являлась главной темой разговоров в оперской.
Сначала гадали, как скоро она попадется на крючок главного опера, потом — удастся ли Степнову все же уломать ее или нет и, наконец, будет ли он продолжать с ней отношения после. Они были уверены, что это произошло-таки в тот заключительный день проверки, когда она вся раскрасневшаяся и растрепанная выскочила из архива. Мужики шутили, что не понравилось ей вот так, в пыльном архиве, в спешке, да и Саня какой-то недовольный тогда пришел, видимо, большего ожидал. А кто-то с усмешкой и скорее в шутку предположил, что, может, не вышло у них по взаимному-то согласию, а Степнов не привык, что ему отказывают, вот сам и взял, не утерпел, прямо в разгар рабочего дня на рабочем месте. Никто всерьез не воспринял эти слова, дружно поржали и забыли, а потом и история позабылась — сколько их таких было до этого, не счесть. Ну, видимо, девчонка решила не продолжать это романтическое приключение с их главопером, или он сам не захотел. Разве у него вообще были когда-то долгие отношения с кем-то? Переспали и разбежались. Только и встреч с бывшими пассиями Степнов, вроде, никогда не избегал.
— Хорошо, съезжу, — просто согласился парень, взяв папку с документами и поднимаясь, взглянув на начальника, спросил: — К расчетчицам, говоришь…
Слушай, а та девчонка, что приходила к нам… ну, с которой ты крутил… она же тоже вроде расчетчица, — и с неким удивлением отметил про себя, как изменился в лице Саша.
— Наверное, — отведя взгляд в сторону, невнятно буркнул тот.
— Ну, если что к ней и обращусь, — сделав вид, что ничего не замечает, сказал опер и, выдержав небольшую паузу, взглянул Саше в глаза и произнес со смешком: — А чего сам не поедешь? Что, Саня, прошла любовь, завяли помидоры? — Не твое дело, — резко ответил Степнов на эту безобидную шутку, и в его глазах сверкнул злой огонек.
— Да ладно, чего ты заводишься? Девчонка красивая… Думали, ты с ней надолго, — пожал плечами парень. — Ну, раз у вас все, тогда…
Он не договорил, но и после этих слов было ясно, что тот и сам не прочь попробовать к ней подкатить. Саша невольно сжал кулаки, злясь одновременно и на своего опера, и на себя. Какого черта его так задели его слова? Ему уже с ней не светит. Никогда.
* * *
Снова тошнило с самого утра. Сильнее, чем обычно. И долго и мучительно выворачивало в ванной, затем мутило в метро, что, казалось, она вот-вот потеряет сознание. И все утро на работе, даже когда время перевалило за полдень, тошнота никак не проходила, а после глотка сока снова пришлось бежать в туалет.
Умывшись холодной водой, Юля взглянула на свое отражение в зеркале, бледная и замученная.
— Я справлюсь, — тихо сказала сама себе и, едва коснувшись живота, скрытого под форменной рубашкой, добавила: — Мы справимся.
И как бы парадоксально это не звучало после всего произошедшего со Степновым и метаний с абортом, сейчас только это слово «мы», относящееся к ребенку, и эта тошнота, акцентирующая все ее внимание на себе, не давали ей окончательно сломаться. Она не одна. Уже не одна.
Поправив волосы, девушка вышла в коридор и тут же услышала возмущенный голос Татьяны, которая искала ее по всему этажу.
— Юлька, ты где ходишь? — всплеснула та руками. — Иди, к тебе там приехали…
— Кто? — устало спросила Юля, думая о том, как вообще дожить до окончания этого рабочего дня. Завтра — суббота, два дня она проведет в постели. Целых два дня. И наконец, вволю наплачется и сможет спокойно все обдумать. А подумать было над чем: она осталась без поддержки. Теперь, когда отца больше нет, ей некому помочь, не к кому обратиться.
— Ну, кто? Кто-то из твоих… Опер из Мневников…
Юля застыла перед дверью, чувствуя, как тело налилось свинцом. Господи, неужели снова он?! Ну, что ему нужно на этот раз?! Убедиться в том, что она сделала аборт?! Его так волновал этот вопрос, что, может, он еще и справку из больницы потребует?! — Юля! — окликнула ее Танька, входя в кабинет, и ей ничего не оставалось, как последовать за ней.
Возле ее стола стоял невысокий крепкий парень с документами в руках. Это был не Степнов, а, видимо, кто-то из него оперов, лицо показалось ей смутно знакомым.
— Чем могу помочь? — сдержанно произнесла она с заметным облегчением.
— Здравствуйте, я из Мневников. Вы у нас на проверке были недавно, помните? Начальник просил заявки в договорной передать.
— Это к Светлане Викторовне, — слабо кивнула девушка в сторону дальнего стола.
— А, спасибо, — с интересом разглядывая ее, ответил опер. Она была другой, совсем другой, не той, что приходила к ним всего пару месяцев назад. Та была цветущая, веселая девушка с блестящими глазами и обаятельной улыбкой, уверенная в себе, без страха дерзившая их главоперу, а сейчас перед ним стояла лишь тень той Юли — потухший взгляд, на дне которого плескался … страх? Она, что, его испугалась? Ну, да, выдохнула едва заметно, как будто груз с плеч скинула.
Не в силах находиться с ним в одной комнате, Юля поспешно вышла обратно в коридор и, пройдя к маленькой лестнице, прислонилась спиной к стене, только сейчас осознав, как сильно испугалась. Внизу живота кольнуло и, приложив к этому месту ладонь, она замерла, боясь пошевелиться. Это все нервы, нужно успокоиться. Даже если бы это был Степнов, ничего бы он ей не смог сделать в их кабинете. И ей, возможно, еще не раз придется столкнуться с ним по работе.
— Ой, что вы там с ней сделали в своих Мневниках? Сама не своя вернулась, — обращаясь к оперативнику, промолвила Татьяна, явно желая почесать языком.
— Таня, хватит! Ты прекрасно знаешь, почему она сама не своя. И Мневники тут не причем, — тут же одернула ее коллега, у стола которой и сидел Влад.
— А что? Что-то серьезное? — заинтересовался тот.
— Ой, да там вообще капец. Сначала у нее парень умер, а она, — Татьяна сделала многозначительную паузу, наблюдая за реакцией парня, — похоже, беременная.
Мутит ее, каждые пять минут в туалет бегает, бледнее мела вон… А на днях отец на машине разбился. Она вообще одна осталась. В чужом городе, сама-то не московская, на съемной квартире… Не знаю, как она будет выкручиваться…
— Ну, ничего себе! — от удивления присвистнул опер, — Да уж… А с парнем что? Болел? — Да нет, вроде ничем не болел. Хотя я толком не знаю, у них в последнее время что-то не ладилось, может, что и было. Не дай бог такого! Все сразу навалилось.
А вообще, вот как ушла к вам в Мневники, так совершенно другим человеком вернулась. И несчастья… одни за другими… — Татьяна, — прервала ее Светлана Викторовна, одаривая красноречивым взглядом.
— Работаю-работаю… Ой, опять бланки закончились, и Юльки нет. Как приходит кто из оперского состава, так она тут же исчезает. Аллергия у нее на вас, что ли, — сама посмеявшись своей же шутке, уже тише продолжила девушка, — а как слово Мневники слышит, так глаза тут же на мокром месте. И, кстати, мутить ее начало как раз через полмесяца после ревизии. Не ваш ли майор постарался? — фантазия уносила девушку все дальше. — Ходил тут, глаз с нее не сводил, после работы с цветами встречал, а сейчас пропал.
А спускаясь по лестнице, опер увидел Юлю. Она стояла, задумавшись, печально глядя в окно. Еще раз наметанным оперским взглядом отметив про себя резкие перемены в девушке, он направился к машине, в уме сопоставляя все, что знал и то, что только что услышал.
Странно, очень странно. У нее был парень? А со Степновым тогда что было? Она вроде не производит впечатления легкомысленной девицы. Видимо, Саша, действительно, насильно ее там, в архиве, и от этого она, как выразилась расчетчица Татьяна, «вернулась из Мневников сама не своя». Ну, а что? Зная Степного, от него всего можно ожидать. Он привык общаться с шалавами всякими, вот и не церемонится с ними, и с этой Юлей, видимо, действовал, как обычно. Хотя у нее отец и парень погибли не так давно — вполне естественно, что она переживает. И все же… Нет, что-то здесь было не так. Оперская чуйка подсказывала ему, что все не так просто. Все гораздо хуже, чем, кажется на первый взгляд.
