Сергей Тарасов
Ассимиляция
Меня ужасает вечное безмолвие этих пространств.
– Блез Паскаль
I
– С самого детства мне говорят, что я странный. Понимаете, после переселения люди часто сбиваются… в общины. Где-то много евреев, местами одни испанцы или как минимум испаноязычные. Средний ярус целиком заселен русскими. Ну а я…
– А вы грек по происхождению.
– Если вам угодно так меня назвать. В школе часто травили. Но не только из-за происхождения… Послушайте, мне обязательно все рассказывать заново? Я понимаю, что вы новый психоаналитик, но у вас ведь есть мое дело, психокарта и прочее…
– Мистер Констатидионис, психокарта не расскажет о вас все, – психоаналитик помахал прозрачной карточкой, исчерченной кривыми графиками деятельности мозга пациента. – Мне необходимо познакомиться ближе, услышать все от вас лично, да и вообще – составить собственное впечатление о клиенте. Не останавливайтесь, продолжайте, пожалуйста.
– Ладно, – сидящий в глубоком кожаном кресле маленький щуплый мужчина вздохнул. – На чем я остановился?
– Вас травили в школе, Костас, – мягко напомнил собеседник – неопределенного возраста и пола человек с добрыми глазами. Он доверительно смотрел прямо на Костаса, что вызывало раздражение. Прежний мозгоправ знал о его неприязни к прямому вербальному общению, в том числе и к пристальным взглядам.
– Да, травили. Ну, скорее, объявили бессрочный бойкот. Я всегда был один… Если бы не Аллегра…
– Аллегра это ваша жена, верно? Вы познакомились в школе?
– В точности так. Женились в семнадцать лет. Она тоже была изгоем, так как негритянка из африканской коммуны.
– А по какой причине, кроме национальности, с вами не общались?
– Из-за моей травмы, конечно! – раздраженно ответил Костас. – Я же «пробирочный». Сейчас такое в порядке вещей, а пятнадцать лет назад считалось странным. При этом я родился не на Земле или Марсе, а в космосе – и это единственный раз, когда я бывал там наяву, – от спаренной яйцеклетки двух матерей и спермы донора-мужчины. Что-то пошло не так в инкубаторе. Таким образом, при появлении на свет я получил редкую травму и букет неизлечимых психических девиаций, прошел длительный курс мнемонического вмешательства и вообще всю жизнь страдаю от панических атак, симптомов высокофункционального аутизма и приступов обсессивно-компульсивного расстройства. Вы довольны? – выпалив эту тираду, Костас сложил руки на коленях, как послушный школьник, и злобно посмотрел на въедливого государственного психолога. За ненастоящим окном кабинета психотерапии транслировалась инсталляция цветущего сада. Ненастоящая птица села на ветку и издала ненастоящий крик. По обратной стороне иллюзии стекла полз ненастоящий земной жук. Все здесь казалось Костасу фальшивым – фальшью оно и являлось.
– Вполне, – хозяин кабинета что-то написал на виртуальной клавиатуре. – А как вы…
– Знаете что? Я решил отказаться от ваших услуг. Хватит этого дерьма!
– Подождите, Костас, но мы ведь только познакомились… – опять этот дурацкий доверительный жест руками.
– Я позвоню в службу психологической поддержки и попрошу назначить мне другого специалиста. Прощайте, вы, как вас там.
Не успел собеседник что-то сказать, как Костас Констатидионис отключил трансляцию и откинулся на спинку кресла, тяжело дыша. Голограмма кабинета психологической терапии растворилась, и он снова находился на своем рабочем месте, немного странном на первый взгляд: детская кроватка у двери, мягкие ковры, стены и потолок с интерактивным рисунком звездного неба. Окон не было, Костас не любил окна, ведущие в никуда.
Чувствуя, как вспотели ладони, мужчина вытер их салфетками, стараясь не думать о микробах, которые повсюду, даже здесь, в его стерильном доме на престижном нижнем ярусе Геллариума. Скоро вернется с работы Аллегра. Подумай об Аллегре, приказал себе Костас. Забудь об этом идиоте с купленным дипломом психолога.
Однако разбуженные в мозгу воспоминания не желали уходить. О школе в принципе больно вспоминать – боль, боль, озаренная только мгновениями общения с Аллегрой, – но дальше все пошло на лад.
Как ни парадоксально, но ненормальность Костаса обеспечила его высокооплачиваемой работой на всю жизнь. Стать оператором мнемоники способен не каждый. Многие хирургическим путем наносят себе механические нарушения определенных долей мозга в стремлении получить место за аппаратом расшифровки памяти. У Костаса же с рождения имелся необходимый изъян.
Служба мнемоник-оператора вообще довольно специфична. Начать с того, что заказы поступают нечасто, а деньги капают ежемесячно «за вредность». Работа частично контролируется государством, но одновременно можно работать и на частных клиентов. Большую часть времени Костас проводил за рисованием; к сожалению, картины нельзя демонстрировать, поскольку рисовал он чужие воспоминания. Однако ему хватало и восторга Аллегры от каждого получившегося шедевра.
Аллегра с детства понимала его во всем и поддерживала в каждом начинании. Они обручились на восходе в верхнем саду Геллариума, стоя под лучами далекого солнца почти на самом верху марсианского купола. Прямо над головой искрились пьезоэлектрические разряды, отражавшиеся на иссиня-черной коже Аллегры; ее улыбка сияла ярче солнечного света, когда семнадцатилетний Костас надевал ей на палец обручальное кольцо.
Сейчас, спустя пятнадцать лет после женитьбы, чувства нисколько не остыли. Каждый день, встречая жену с работы (он сам работал из дома), Костас вспоминал ту улыбку. И она улыбалась ему всякий раз. Ну не счастье ли?..
Детей у них пока не было, но в доме уже имелась детская комната с кроваткой и интерактивной звездной росписью на стенах. Сюда же Костас временно перетащил мнемонический аппарат. Ему почему-то больше нравилось работать здесь, а не в безликом, холодном освещении кабинета.
Если бы не заказ, пришедший на почту сразу после беседы с дотошным мозгоправом. Костас везде ставил в приоритете именно работу из дома, в сопряжении с мозгом клиента по удаленке, и отклонял предложения с выездом к клиенту. Он вообще редко выходил в Геллариум.
Новый заказ, однако, исключал возможность удаленной работы. В поступившем сообщении отсутствовало даже имя отправителя, не говоря уж о характере самой работы. Только адрес, время и сумма вознаграждения в три раза выше обычной стоимости заказа. С припиской: «За срочность выполнения!». Сообщение выглядело как приказ, поступивший непонятно от кого.
– Что думаешь? Военные? Спецслужбы? – спросила вечером Аллегра, когда они лежали в кровати перед сном.
– Не знаю, – признался мужчина, – но я не люблю таких заказчиков. Эти сволочи стирают тебе память после выполнения. А потом трут память оператору, который стер ее тебе. Полный идиотизм с их секретностью.
Она молчала какое-то время, после чего тихо произнесла:
– Смотри сам… Но твоего оклада в последнее время не хватает, сам знаешь. Если тебе заплатят такие деньги, то мы сможем отдать заранее за инкубатор для нашей девочки. Останется только сдать сперму и яйцеклетку.
– И подождать девять месяцев, – добавил он.
– Да, и подождать.
– Слушай… Давай я скажу утром о′кей? Пока не могу решить точно.
Но уже засыпая, он знал, что поедет завтра по указанному адресу.
II
Названный в письме адрес конторы находится в дальнем надземном уровне Геллариума, где сильно фонит радиацией, поэтому перед поездкой Костас натянул прорезиненный костюм, захватил перчатки и респиратор. В общем потоке пассажиров, едущих в магнитном монорельсе, он напоминал чучело, однако ближе к пункту назначения вагон наполнили рабочие, одетые в подобные костюмы и комбинезоны.
Некоторые из них на ходу ели морскую капусту из банок. Поймав удивленный взгляд Костаса, один из рабочих протянул банку и сказал:
– Проглоти немного, дружище. Нейтрализует хорошо.
Грек посмотрел на банку с грязными краями, в которой плавали склизкие куски морской капусты. К горлу подкатила тошнота.
– Нет, спасибо…
– Да что ты отказываешься? На, жри! Помогает, я же говорю!
– Не надо, пожалуйста…
– Да отстань ты от него, Михаил, – сказал другой человек, мужчина с совершенно красным лицом, спрятанным за прозрачной маской, – он же этот, мозгляк из Центра. Ему противно с нами из одной посуды жрать.
Присутствующие в вагоне заржали. Костас отвернулся, тоскливо глядя на проплывающую за окном безжизненную панораму Марса, усеянную выступами метеорологических станций, заводов и ламинариевых плантаций. За восемьдесят лет человеческого присутствия, к концу первого этапа терраформирования, небеса планеты приобрели голубой оттенок, а атмосфера стала более плотной. Говорят, теперь по поверхности можно даже прогуляться в легком скафандре.
Поезд сделал остановку у местной АЭС, и рабочие с гоготом высыпали наружу. Костасу ехать до конечной. Чтобы скоротать время, он протер антибактериальными салфетками сначала ладони, потом ручку чемодана с оборудованием, следом тщательно вытер поручни сидений, к которым прикасались рабочие, а под конец заново лицо и руки. Надел перчатки, аккуратно свернул салфетки и выбросил их в урну.
По экрану закрепленного на кронштейне телевизора ползла красная бегущая строка:
«ВНИМАНИЕ! ВЫ НАХОДИТЕСЬ В ЗОНЕ РИСКА! ПРОСЬБА ПОЛЬЗОВАТЬСЯ СРЕДСТВАМИ РАДИАЦИОННОЙ И УЛЬТРАФИОЛЕТОВОЙ ЗАЩИТЫ! НЕ ВЫХОДИТЕ НА ПОВЕРХНОСТЬ, СОБЛЮДАЙТЕ ВСЕ НЕОБХОДИМЫЕ МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ. ВНИМАНИЕ…»
Поезд затормозил. Безэмоциональный голос ИскИна объявил конечную станцию. Через кишку шлюза Костас вышел в холодный длинный ангар с покрытыми свинцом стенами, в дальнем конце которого виднелся маленький дверной проем. Оттуда навстречу уже направлялся улыбчивый человек в костюме, но без маски. Он был похож на индуса смуглой кожей и завязанными в пучок на затылке темными волосами.
– Костас Констатидионис? – громко спросил человек.
– Да, это я. А вы…
– Называйте меня Азим. Это я писал вам сообщение. Простите за такую секретность, но дело… специфическое, прямо скажем, – он снял перчатку и протянул руку.
Костас с усилием заставил себя ответить на рукопожатие. Он почти физически ощутил, как невидимые микробы перепрыгивают на его ладонь и ползут вверх по запястью. Пообещал себе обтереться при первой возможности и сразу натянул обратно перчатку.
– Очень… очень приятно, – выдавил он из себя.
– О вас отличные отзывы, мистер Констатидионис! Уже работали с правительством?
– Было пару раз.
– Да-да, я знаю, не прибедняйтесь. И полиция, и военные, и спецы. Обширная биография. Говорят, что вы лучший мнемоник на Марсе!
Азим громко и счастливо рассмеялся, отчего стал еще более неприятен Костасу. Он ненавидел таких жизнерадостных людей.
Вслед за говорливым индусом он проследовал в какое-то подсобное помещение за ангаром, откуда они через коридор вошли в лифт и долго куда-то спускались. По ощущениям, как минимум на километр под земную толщу. По дороге Азим болтал без остановки, рассказывая о чем угодно, кроме предстоящего задания.
В помещении, куда они попали в итоге, было темно и тесно, лишь мигали на стенах светодиоды серверной точки. Здесь сидели еще двое человек, один – явно военный или космонавт, судя по выправке и холодному волевому взгляду. Ну и по наглаженной гражданской одежде, тем не менее напоминающей мундир строгим фасоном. Второй – рыхлый чиновник с пузом и бульдожьими щеками, практически свисающими на плечи.
Внимание Костаса сразу привлекло другое. Одна стена была стеклянной, и за ней виднелось другое помещение: пустая комната с большим термопластиковым медицинским кубом посередине. Внутри медкапсулы в геле жизнеобеспечения плавало… мясо, сплошное месиво из сухожилий, изломанных костей и кусочков мозгов, собранных в некое подобие человеческого тела. Подведенные к «организму» катетеры и трубки бурлили, пытаясь вдохнуть жизнь в то, что явно было давно уже мертво.
– Что это?.. – прошептал Костас.
– Объект, из которого вам предстоит извлечь воспоминания, мистер Констатидионис, – ответил ему «военный». – Думаю, с таким заказом сможете справиться только вы.
III
«Военного» звали Стефан. Чиновник не представился, а во время всего разговора тихо сидел в углу, протоколируя происходящее на экране планшета. Азим тоже не участвовал, сразу выйдя наружу.
– Мистер Констатидионис, – сразу взял быка за рога Стефан, – мы не хотели вас пугать, поэтому назвали неверную сумму оплаты. На самом деле вам заплатят в десять раз больше, чем при обычном заказе. Но, естественно, все воспоминания о процессе будут удалены.
– Что… – растерянно пробормотал Костас, не в силах оторвать взгляд от порубленного в фарш человеческого тела. – Вы в курсе, что законодательством запрещено извлекать воспоминания мертвых людей? И вообще я сомневаюсь, что можно что-то вытащить из… из этого! Там же от мозга почти ничего не осталось!
– Мистер Констатидионис, – увещевающе сказал Стефан, положив руку Костасу на плечо, отчего грек непроизвольно дернулся. – О законе не беспокойтесь. Мы и есть закон. А вот работа предстоит огромной важности. Возможно, от ее исхода будет зависеть судьба многих людей, и не только на Марсе.
– Да что здесь происходит?
Вместо ответа чиновник щелкнул по планшету, и на одной из стен возникло изображение космического корабля, несущегося навстречу Марсу. Он бы рухнул на планету, но тут космолет окружили сияющие точки мелких аппаратов; общими усилиями они затормозили объект на орбите, а из распечатанного лазерами люка извлекли открытую компенсаторную капсулу, в которой плавало то самое подобие человека: размазанное огромной перегрузкой тело пилота корабля.
– Кто он?
– Август Нойман. Пилот космического грузовика «Butterfly-7801». Их, кстати, было двое, но второго пилота, Марину Дюваль, мы внутри не обнаружили.
– Вспомнил, я видел их в новостях. Почему капсула была открыта?
– Это вам и предстоит выяснить. Так бы он выжил. «Баттерфляй» направлялся к точке Лагранжа L5, где у троянского астероида «Эврика» находится недавно построенная терраформирующая платформа «Тангейзер». «Баттерфляй» должен был отбуксировать «Тангейзер» на марсианскую орбиту. Марина и Август работали в штатном расписании, но по прибытии на «Тангейзер» начали отправлять странные прерывистые сигналы, а потом и вовсе пропали из эфира. Через сутки мы засекли «Баттерфляй», который двигался в сторону Марса с огромным ускорением. Корабль удалось затормозить мусорщикам, внутри обнаружили останки тела Августа.
– Что за сообщения они отправляли?
– Всякую чепуху, что-то мешало передаче сигнала. Но вы можете взглянуть на сохранившиеся фрагменты.
Включилось новое видео. Будто чужими глазами (видимо, камера была закреплена на шлеме скафандра) Костас увидел залитый алым аварийным светом коридор, в котором витали в невесомости разные предметы и микроскопические капли воды, свернувшейся в блестящие шарики. Раздавалось тяжелое дыхание. Испуганный мужской голос выкрикнул: «Марина, ты здесь? Марина! Марина, я иду на помощь!»
Видео оборвалось, исказилось помехами, и на экране возникло новое изображение: плохо освещенная округлая комната, в центре которой застыло неподвижное женское тело. Костас отметил про себя, что девушка весьма симпатичная. Она висела в воздухе, широко распахнув глаза, которые были почему-то совершенно черными, будто наполненными нефтью или чернилами. На стенах шевелились мягкие тени, кажущиеся живыми; они извивались, образуя паутинообразную сеть, и ритмично пульсировали.
«Нет, Марина, нет! Оставьте ее, твари!» – воскликнул тот же мужской голос. Видео оборвалось, но перед этим Костас заметил какую-то подвижную тень, рванувшуюся к оператору. Тень была похожа на огромного паука или облитого блестящей черной краской осьминога.
Зарябили помехи.
– Это все, что у нас есть, – сказал Стефан. – Ну кроме еще пары бессвязных фраз Ноймана и их штатной передачи в радиоэфире за час до стыковки с «Тангейзером». Аппаратура «Баттерфляя» повреждена, ничего не сохранилось. Даже «черный ящик» пуст.
– Есть предположения о том, что там произошло?
Стефан переглянулся с чиновником. Тот сказал, отложив планшет:
– Ему все равно сотрут память, Стефан. Так или иначе.
– Ладно. Есть мнение, что это такой акт агрессии с Земли. В земном правительстве имеются люди, недовольные быстрым темпом терраформинга Марса. Возможно, они могли организовать подобное. Не знаю…
– А что это за черная тварь в конце видео? – спросил Костас.
– Какой-то новый биоробот или дроид, черт его знает… Вот вы нам и скажете, мистер Констатидионис. Ну как, согласны на работу?
Костас посмотрел на превратившееся в кровавое месиво тело бывшего пилота по имени Август. Вспомнил о пустующей кроватке в детской комнате. И после длительного молчания тихо сказал:
– Ну давайте попробуем.
IV
Нарушения в коре головного мозга необходимы для более точной работы с мнемоническим аппаратом. Сознание человека – сплошная путаница, в которой события со временем покрываются пеленой когнитивных искажений, и чем сильнее разнятся психокарты людей, тем более разные показания они дадут об одном и том же событии, увиденном одновременно. Это подтвердит каждый полицейский, когда-либо проводивший допросы. Один свидетель скажет, что убийца был низкого роста, одет в спортивный костюм и покинул место происшествия на красном седане. Второй свидетель возразит ему, что среднего роста убийца, одетый в рабочий комбез, уехал на коричневом джипе. И кому верить?
Чтобы уточнить истину, зовут мнемоник-операторов. Они тоже сталкиваются с когнитивными искажениями, но хороший оператор способен залезть в мозги настолько глубоко, что там, среди сложной структуры человеческого мозга, распознает подсознательный «кэш», не замутненный фантастическими набросками разума. И вот именно его используют как доказательство, последнюю инстанцию и неопровержимый свидетельский факт.
Все обстоит намного сложнее, когда «кэш» предстоит вытащить из мозга покойника, уже прекратившего нейронную деятельность. И еще в сто крат сложнее добыть что-то связное из размазанной жижи, плавающей в биорастворе.
– Мне нужно, чтобы вы включили ток после подключения, – сказал Костас, садясь в кресло, похожее на парикмахерский стул. После разговора прошло полтора часа, и сейчас он с выбритой головой и активированным шунтом на затылке тщательно готовился к болезненной процедуре сопряжения.
– Да, я помню, – ответил вновь появившийся Азим. – Напряжение слабое?
– Сначала самое слабое, а дальше по нарастанию, как понадобится. Я скажу, если что. Надеюсь, его мозги запустятся с первого раза.
– Если еще есть чему запускаться, – иронично хмыкнул Стефан. – Но вы уж там постарайтесь, мистер Констатидионис.
Костас промолчал, подключая нейрошунт к длинному кабелю с блестящим серебристым штуцером на конце. Он оглядел собравшихся по очереди – Азима, сидящего за пультом, Стефана с по-прежнему прямой спиной, в которую будто воткнули штырь, и чиновника, что-то набирающего на экране планшета. В медицинской капсуле за стеклом плавали останки человека, в чьей памяти предстоит оказаться через минуту.
– Ну, ни пуха ни пера, – вспомнил он старую русскую поговорку, услышанную когда-то в школе.
– К черту! Хотя вроде это должны сказать вы, – откликнулся Азим и включил мнемонический аппарат.
Костас окунулся во мрак.
V
Первым, что увидел Костас, было собственное отражение в зеркале. Нет, не собственное. Напротив сидел не темноволосый мужчина с греческими корнями, а мальчишка лет семи, кудрявый блондинчик, выпучивший доверчивые голубые глазенки. Мальчик ковырялся в носу, сидя на унитазе со спущенными штанами. Маленький Август Нойман и не подозревал, что спустя три десятилетия кто-то прочтет его память и увидит, как он внимательно рассматривает собственные сопли перед тем, как съесть.
– Август! Август, мне нужно в туалет! Выходи уже!
– Сейчас, мам!
Он закончил свои дела, натянул штаны и помыл руки в раковине. Руки были тонкие, детские, с кровавыми коростами на локтях, оставшимися после падения с велосипеда накануне. За сломанную раму велика здорово влетело от мамы. Она купила его недавно, а он уже умудрился…
Костас переключился на другой нейронный пучок. Его не интересовало детство пилота. Но мозг работает корректно, на удивление. Что есть хорошо.
Грек открыл глаза (настоящие глаза) и прошептал:
– Оставь это напряжение, Азим. Я вошел в связку с объектом.
В это время другими глазами (чужими глазами) он наблюдал Землю. Оказывается, Август в прошлом землянин. Воспоминания перелистывались, как кадры пущенной на быструю перемотку пленки: Берлин, Триумфальная арка, толпа разъяренных демонстрантов, драка ночью в подворотне, похороны матери, годы в летном училище, падение на истребителе и катапультирование из него, первый выход в космос, решение переселиться на Марс, долгий полет, Геллариум, знакомство с Мариной…
Близко! Близко, очень близко. Некоторые воспоминания были безвозвратно повреждены, но нужная зона мозга сохранилась идеально. Замедление, не так быстро, Азим! Работа на взятом в кредит «Баттерфляе», симпатичная француженка Марина Дюваль, ставшая напарницей, любовная связь… Да, любовная связь имелась. Они были очень близки с Мариной, но близки не как любовники, а как…
«Compagnon», – прошептал нежный голос напарницы.
Да, верно. Близки как боевые товарищи, напарники, друзья; как могут быть близки пальцы на одной руке или два глаза на лице. И в их отношениях отсутствовала доминация одного над другим; они были абсолютно равны. Назвать это любовью? Вряд ли. Разве любят друг друга ветви на дереве? Но они неспособны существовать, если дерево срубить.
Близко, чрезвычайно близко. Костас чувствовал, что он практически нащупал. Он снизил скорость «перемотки» уже до уровня стандартного времени: кадры чужой жизни теперь не мелькали перед глазами, а текли медленно, неторопливо. Костас терпеливо наблюдал за тем, как Август спит, ест, умывается, работает, ходит за покупками, переписывается по вечерам с Мариной. Словом, совершает обычные повседневные дела.
Вот оно! Костас воскликнул бы это своим ртом, если б не погрузился так глубоко в раздробленное на фрагменты беспорядочное сознание мертвеца. Он находился полностью внутри. Сейчас Костас даже с трудом осознавал себя; он оказался в положении наблюдателя, застрявшего в памяти Августа.
– Марина, привет.
– Здравствуй, compagnon. Что-то случилось? Я немного занята.
– Ты видела новый заказ? Я попробую урвать, думаю, нам по плечу.
– Ты про «Тангейзер»?
– Да. Вот прямо сейчас смотрю. Все совпадает, мы на «Баттерфляе» притащим без проблем, куда скажут.
– А им не занимается государство?
– Нет, это тендер. Ну так что, браться? Ты за?
– Попробуй.
– Увидимся завтра?
– Конечно. Пообедать?
– Да. Я еще хотел спросить…
– Марина, кто это? С кем ты разговариваешь? – раздался незнакомый женский голос.
– Это Ави, звонит насчет работы…
Марина положила трубку. Мгновения растворились в грусти Августа, который сидел, уставившись перед собой застывшими глазами; дыхание перехватило, и он согнулся, выблевав на ковер съемной квартиры съеденный утром сублимат. Перед взглядом плавал причудливый орнамент ковра. За окном гудели автоматические погрузчики.
Далее целый месяц в какой-то рваной красной мути, похожей на свернувшуюся, но еще жидкую кровь. Поврежденная нервная ткань. Костас испугался, что уничтожены все воспоминания перед смертью, однако качество резко восстановилось. Август стоял на пресс-конференции, широко улыбаясь собравшимся в зале корреспондентам. Их было немного, и Август испытывал некоторое разочарование. Он ожидал, что буксировка сверхдорогой терраформ-платформы вызовет больше внимания у общественности. Ну хоть денег правительство не пожалело: благодаря барышам с этого жирного заказа они с Мариной смогут не работать как минимум пару лет. И выплатить остаток кредита за «Баттерфляй».
– Мистер Нойман, скажите, вы уверены в том, что сумеете выполнить такое задание вдвоем? – спрашивают из зала.
– Думаю, не просто так мы выиграли тендер, – улыбается Август корреспонденту. – Компания у нас маленькая, всего на два человека. Но опытная. У меня за плечами пятнадцать лет полетов и работы в космосе, часто в экстремальных условиях. И один межпланетный перелет, с Земли на Марс. Моя напарница, мадмуазель Дюваль, тоже опытная пилотесса, имеющая вдобавок образование механика и военную спецификацию.
– Военную?..
– Спецификацию. У нее модифицированы мозжечок и спинной мозг, а также добавлены биомеханические сервоприводы, поэтому моя компаньонка быстрее, сильнее и ловчее, чем все присутствующие в этом зале.
– Мадмуазель Дюваль, вы киборг? – прямо спрашивает корреспондент.
Марина отвечает со спокойной улыбкой:
– Мы, киборги, предпочитаем называть себя апгрейдерами. Потому «Баттерфляй» и выбрали – в команде четко соблюдено правило «50/50»: полностью биологический человек и человек с модификациями. И пора бы вам знать, что в наше время космонавтика не может обойтись без людей с кибернетическими модами. Да, да, мы с Августом знаем, что вы напишете завтра в своих таблоидах. «На буксировку терраформ-платформы „Тангейзер“, на создание которой ушли миллиарды кредов налогоплательщиков, правительство снарядило землянина и женщину-киборга». Что-нибудь подобное, верно? Однако вы не учли одного, господин корреспондент. Мы намерены выполнить свою работу, и выполнить хорошо. А разношерстность нашей маленькой команды – не баг, а фича, если говорить на старом земном жаргоне. В космосе необходимо учитывать вероятность любого события, каждую мелочь. Космос не прощает ошибок, господин корреспондент. Поэтому выбрали нас. Мы – лучшие.
«Кто я? Где я нахожусь? Я вижу чужой сон?.. Аллегра?..»
VI
«Баттерфляй» вышел из дока орбитальной станции 1 февраля 2104 года. Уже далеко не новый, но надежный грузовик работал исправно после полугодового простоя. Август переживал, что на техпроверке упустил какую-нибудь мелочь, поэтому решил не жалеть топлива и произвести пробный вылет.
Он покружился возле станции, после чего включил дюзы на полную и совершил виток вокруг Марса. Снизу проплыл Геллариум, следом его город-близнец Фрикс, расположенный в районе долин Маринера; из пелены облаков выступила величественная гора Олимп, раскинувшая ржавые крутые склоны по провинции Фарсида, усеянной куполами ферм и станций. Август совершил сложный двухимпульсный маневр по переходу между геостационарной и низкой орбитой. «Баттерфляй» затрясся, но устоял.
– Как там наша малышка? – раздался в наушниках голос Марины.
– Неплохо ходит. Хватит называть его малышкой. Вообще-то, он мужик.
– Мужик у тебя в штанах, а наша «Бабочка» женского рода. Ты маневровые потестил?
– Как раз этим занят. Штормит малость, но не критично. Пора менять всю систему. Как расплатимся с кредитом, я этим займусь, все равно года два будет в доке стоять. И сойдемся на трансгендере тогда.
– Никаких соглашений, «Бабочка» – это девочка с вагиной. А одноразовый ускоритель? Как вообще маршевые двигатели поживают?
– На облете все пока нормально. Сейчас для перехода обратно на геостационар скину ступень. И заодно проверим основной движок.
Он чуть повернул корабль, начавший уже падать в более низкие слои атмосферы, и для выхода обратно на геостационарную орбиту использовал одноразовый твердотопливный ускоритель. От корпуса «Баттерфляя» отделилась на четверть заполненная топливом ступень; чуть ниже ее должны подобрать мусорные дроны. Бак улетел навстречу Марсу.
С некоторым визгом малыш «Баттерфляй» поднялся на один уровень с МКС-17, висящей совсем неподалеку орбитальной структурой из множества модулей, подстанций и стыковочных узлов. Август выключил двигатели и на некоторое время просто «выключился» сам, задумчиво разглядывая поверхность Красной планеты, голубой горизонт с пятном терминатора вдали и огромное количество автоматических «мусорщиков», снующих туда-обратно в атмосфере. После земной Мусорной катастрофы к мусору относятся чрезвычайно серьезно. К тому же «мусорщики» одновременно выполняют роль метеоритного щита.
Вверху заманчиво перемигивались звезды.
– Ави? Ну так что, все исправно? Стартуем завтра?
– Подтверждаю. Старт назначен на завтра, – Август подтвердил свое решение, нажав клавишу автопилота.
«Баттерфляй» медленно поплыл к ремонтному доку.
VII
За Марсом всегда следует кучка астероидов, названных троянскими. Это обломки неродившейся мини-планеты, которая могла бы стать близнецом Марса благодаря схожему химическому составу. Из-за гравитационного воздействия других небесных тел эти астероиды, обладающие малой массой, находятся в состоянии равновесия или, как замысловато говорят астрофизики, в «триангуляционной точке либрации». Одной из таких точек является L5 – шаткая зона равновесия, образовавшаяся вокруг астероида Эврика, на гало-орбите которой последние десять лет автоматические дроиды собирали платформу «Тангейзер».
Лететь от Марса до L5 приблизительно 70 часов на малой тяге. Расстояние 0,3 астрономической единицы. И обратно с грузом в виде гигантской платформы плестись почти вдвое дольше, несмотря на отсутствие гравитации в космосе. Слишком щепетильный процесс, чтобы гнать на всех скоростях. К тому же придется в буквальном смысле слова догонять движущийся по своей орбите Марс. А он не менее шустрый, чем Земля.
Все трое суток, исключая старт, «Баттерфляй» движется на автопилоте под руководством простенького ИИ, купленного Августом за две тысячи кредов еще лет пять назад. Большего и не требуется. Пилот, насмотревшийся на проделки ИскИнов на Земле, не собирался доверять свою жизнь какой-то сверхсложной фиговине из битов и байтов. Марина была с ним солидарна в этом вопросе.
Полет тянулся как обычно. Красный диск планеты удалялся в темноту, становясь все меньше и меньше, зато Солнце начало ярко сиять, заливая кубрик корабля слепящими волнами света через единственный иллюминатор. Марина в первый день полета приготовила настоящий пир из сублиматов: говяжий язык, антрекот, мясная солянка, и все свежее, недавно упакованное в вакуумные пакеты. Даже выпили немного водки, и девушка, подлетев к иллюминатору, пропела с пьяной хрипотцой:
– Voir l’espace,
Rêver d’un ailleurs,
Recommence
Dans un monde meilleur.
– Милен Фармер? – спросил Август, соскребая хлебной булочкой остатки пиршества.
– Похвальные познания в музыке, месье Нойман!
– Случайно вспомнил. У меня мать любила ее песни. Но ты ведь раньше фанатела по Эдит Пиаф?
– Настроение подходящее, – Марина пожала плечами. – Космос, звезды… И много денег скоро будут нашими, так ведь?
– Верно. Знаешь, я тут подумал…
– Что?
– Может, к черту эти космические мытарства, а? Такого количества кредов хватит, чтобы купить несколько ламинариевых ферм. Или разводить микроорганизмы, например. Сейчас это пользуется спросом, бизнес доходный. Возможно, пора нам остановиться и подумать о будущем? Пилотов сейчас хватает, зато вот фермеров нехватка.
Марина хихикнула.
– Опять! Мы это уже обсуждали, Ави. Ничего не выйдет. Ты сам-то как себе это представляешь? Думаешь, ты сможешь ковыряться в земле или возиться с пробирками? Ты же живая легенда космонавтики, сам прославленный Август Нойман! Первый, кто высадился на Церере! Человек, который поймал китайский Танъе-15! Самый активный в соцсетях астронавт!
– Прекрати.
– Я и не начинала, Ави. Нет, я не могу себе вообразить, чтобы ты вместо кресла навигатора сидел в плетеном креслице с бутылкой пива по вечерам. Мы за вылет зарабатываем больше, чем фермеры за пять лет со своих сраных водорослей.
– И потом тратим на техобслуживание, сборы и налоги… – проворчал Август, но правоты Марины он отрицать не мог: фермер из него получится такой же, как боксер из нейробиолога.
– Но что-то ведь остается, да? Не бедствуем, по крайней мере. Хватит болтать о всякой ерунде. Лучше поцелуй меня.
Она оттолкнулась от стенки и подплыла к Августу. Мужчина обнял ее, вдохнув слабый аромат цветочных духов, поцеловал полные сладкие губы…
И забыл о всякой ерунде.
VIII
В необъятной черноте платформа «Тангейзер» выглядит как гигантская вращающаяся тарелка, от которой исходят отсветы проблесковых маячков. Форма диска дана сооружению неспроста: если сдвинуть кожух по центру, то в сердцевине «тарелки» обнаружится огромная тепловая линза, предназначенная для растопки полярных шапок и нагревания атмосферы. По бокам расположены выступы геомагнитных регуляторов интенсивного солнечного ветра – технологии, которая должна решить основную проблему марсианского терраформинга. В одном из них находятся стыковочный узел и ведущий внутрь шлюз.
Размерами «Тангейзер» приблизительно в тридцать раз больше «Баттерфляя». Еще за двадцать тысяч километров Август вырубил автопилот и взял управление на себя, отключив маршевый двигатель и сближаясь с платформой на одной силе инерции. Исполинское сооружение вырастало во тьме, заслоняя обзор мерцающими краями.
Марина шумно дышала на ухо, пока Август выравнивал траекторию с помощью маневровых движков. Она держалась одной рукой за подлокотник, а другой за плечо мужчины.
– Выглядит… величественно.
– Ага. Десять лет назад тут была груда металлолома. Роботы неплохо потрудились. Пристегнись лучше.
Перед стыковкой он отправил зашифрованный сигнал, который должен принять логистический компьютер «Тангейзера». Однако отклика не последовало. Думая, что барахлит аппаратура, Август проверил приемник. Нет, все в порядке.
– Марина, глянь, в чем проблема.
– Я уже. Там сильные помехи. Что-то забивает прием. Похоже на какое-то поле… – девушка быстро двигала глазными яблоками под закрытыми веками: она подключилась напрямую к корабельному оборудованию.
– Поле?..
– Не могу сказать точнее. Но здесь нечто глушит сигналы. И наши в том числе. Можешь даже не пытаться радировать. – Она открыла глаза. – Чертовщина какая-то.
– Может, аномалия от Эврики? В астероиде куча всякой породы, которую разрабатывали дроиды при постройке «Тангейзера». Могли они раскопать что-то такое, что способно создать подобное поле?
– Без понятия. Я не физик, Ави. Но я знаю, что сильная радиация глушит радиосвязь…
Посмотрев друг на друга, они одновременно рванулись от пульта управления в кубрик. Если тут действительно высокий радиационный фон, то им уже конец, несмотря на вольфрамовый экран «Баттерфляя», тормозящий гамма-излучение. Быстро переодевшись в защитные костюмы, напарники вернулись обратно; Август закрыл кожухом иллюминатор. Сердце бешено колотилось от испуга.
– Ави… Мы зря волновались, – Марина облегченно рассмеялась, показывая счетчик Гейгера, – радиация на среднем природном уровне. Черт, а что тогда может экранировать сигналы?
– Не знаю. Но мне это не нравится. Если это электромагнитный импульс, то кто тогда его создает? И почему цела электроника? – мужчина снял маску и задумчиво поскреб щетину на подбородке. – Ладно, раз уж мы без связи, придется работать самим. Центр потерпит без наших докладов.
– Что? Ты собрался продолжать работу?
– Да, а что? – Август почувствовал раздражение. – Предлагаешь вернуться? Из-за такой ерунды, как отсутствие связи? Для чего мы тогда сюда перлись?
– Ави, это нарушение регламента… – неуверенно протянула Марина.
– Черт с ним, с регламентом! Мы потратили последние креды на топливо и техпроверку для этой колымаги, – он со злости треснул кулаком по панели. – Нет уж, милая, мне нужны деньги, и я доставлю эту штуковину к Марсу.
– Ладно-ладно, – Марина успокаивающе улыбнулась, снимая маску радиационной защиты. Ее вспотевший лоб блестел в мягком свете приборов рубки. Камера с борта передавала изображение темного корпуса «Тангейзера». Августу почему-то было страшно туда смотреть.
– То есть ты согласна?
– Да. Но у меня один вопрос – как мы попадем внутрь? Нужно ведь включить движки на самом «Тангейзере» и синхронизировать его с «Баттерфляем».
– Мы состыкуемся и проникнем внутрь, это не проблема. Вопрос в том, как координировать действия… Сигнал-то не проходит. – Он задумался. – Тогда план такой. Производим стыковку. Я выбираюсь в «Тангейзер» вот с этой штукой…
Он полез в шкафчик с инструментами. В итоге достал моток крепкого нейлонового шнура; оба конца Август закрепил на рулетках со стоп-рукоятью, свободно прокручивающих сквозь себя шнур. Подергал получившуюся конструкцию и подал один конец Марине.
– Теперь слушай. Я вскрываю шлюзовую дверь и вхожу внутрь, закрепив одну рулетку у себя на поясе. Вторая остается у тебя. Придется посидеть у шлюза, прицепишь свой конец за кронштейн. Азбуку Морзе помнишь? Буду подавать сигналы каждые три минуты, дергая шнур. Идти примерно триста метров, не больше. Как доберусь до центрального узла, я…
– Ави…
– Что? Думаешь, идиотская идея?
– Да нет, идея неплохая. Только внутрь пойду я.
– Почему? – Август почувствовал себя ослом.
– Потому что никто не справится с малышкой лучше, чем ты. Ты пилот, а я механик, солдат и бортинженер. Даже не спорь. Ты знаешь, что я сильнее и быстрее, я лучше приспособлена для экстремальных ситуаций.
Он хотел возразить, но Марина подняла руку, давая понять, что решение принято.
– Не надо сексизма, милый. Ты знаешь, что я тебя в бараний рог скручу, если понадобится. К тому же, когда запустится движок «Тангейзера», ты должен сразу выставить его на правильную траекторию. Мы это уже обговаривали, и все так и случилось бы, если б не форс-мажор со связью. Давай сюда свою веревку.
IX
Марина ушла через вскрытый шлюз сразу после стыковки. Дверь шлюза удалось открыть легко: у Августа имелись все секретные коды доступа, а электроника «Тангейзера» работала исправно, хоть и со сбоями. Через ручной ввод на панели внутри шлюзовой камеры отозвался наконец логистический компьютер.
– Эккарт на страже, путник. Добро пожаловать в нашу пещеру наслаждений, – с ходу пошутил искусственный интеллект.
– Юмор на минимум, дружище. Почему не отвечал на сигнал?
– Сигнала не было, пользователь, – вмиг одеревеневшим и поскучневшим тоном ответил ИскИн.
– Здесь произошла какая-то нештатная ситуация?
– Никак нет.
– Почему около «Тангейзера» пропадает радиосвязь? Что глушит сигнал?
– Не могу знать, пользователь. Вы можете произвести техпроверку.
– Ладно, заткнись, Эккарт. Ну что, ты готова? – спросил Август у Марины. Она висела вниз головой у открытой двери шлюза, одетая в скафандр-бронекомбез, с чемоданом инструментов в руке.
– Давно уже. Давай быстрее, хочу включить эту хрень и ехать домой. Жарковато здесь…
– Иди. Помнишь, дергать шнур каждые три минуты?
Девушка кивнула и оттолкнулась от поручней, сразу потерявшись вдали коридора маленькой темной точкой. Дорога несложная: двести метров по прямой, на третьем пролете налево, там ввести нужный код доступа на центральном узле, названном Венериной горой, и сразу обратно. В дальнейшем автоматика сработает сама, необходима лишь авторизация пользователя у Эккарта. К сожалению, произвести эту операцию через панель в шлюзе нельзя. Августу не нравилось, что Марина отправилась одна без связи.
Шнур успокаивающе дернулся. Август ответил. Он сидел, скрестив ноги под поручнем, и разглядывал внутренности «Тангейзера». Смотреть, в общем-то, не на что. После завершившейся недавно стройки плавает, отталкиваясь от стен, мелкий строительный мусор вроде изоляционной пены. Воздух есть, но жарковато и давление низкое, да и из-за витающих повсюду клочков пены лучше не снимать шлем. На смонтированных закругленных стенах блестят швы вакуумной сварки. Освещение слабое, и при пристальном взгляде в темные углы возникает ощущение, будто тени там слиплись в живые комки, которые шевелятся и что-то шепчут друг другу. И вторгшимся на «Тангейзер» незваным чужакам…
Август встряхнул головой. Классное местечко, да. Марина, давай скорее, взмолился он про себя. Погрузимся в «Баттерфляя» и полетим домой, а по дороге будем пить водку и трахаться. И к черту эту космонавтику, решено. Уже крыша едет от космоса. К херам собачьим ваш космос, парни, я умываю руки, мысленно сказал он Центру.
Что-то она долго не отзывается. И нейлон перестал жужжать внутри рулетки, остановившись. Добралась, наконец, до Венериной горы? Мужчина обеспокоенно подергал шнур. Но бухта шнура вместо того, чтобы натянуться, легко подалась обратно. Не веря своим глазам, Август потянул ее на себя и увидел плывущий из чрева станции конец веревки.
Который был оборван.
X
По всем существующим регламентам и инструкциям Август обязан был сразу закрыть шлюз, произвести расстыковку и отправиться на Марс, посылая без остановки сигнал SOS.
Вместо этого он потратил полминуты на внимательное изучение оборванного конца шнура. Его будто перегрызли. И он был испачкан какой-то черной дрянью, похожей на вязкий гудрон или гуталин. Или черную полимерную смазку особого вида, какую иногда используют в космосе при высоких температурах. Шнур перекусил какой-то робот?
– Эккарт, что произошло с Мариной?
– Не могу знать, пользователь. Камеры не работают.
– Дебильная жестянка, на черта ты вообще здесь нужен? Ты ни хрена не знаешь!
– Я обеспечиваю работу станции «Тангейзер» и…
– Заткнись, заткнись!
Выглянув наружу из шлюза, Август крикнул что есть мочи в пульсирующую тенями пустоту:
– Марина! Отзовись! Марина, ты меня слышишь?!
«Ышишь-ышишь…» – отразилось от стен и переборок. И больше ничего. Никакого ответа. Август на время задраил люк (он не собирался улетать) и направился в кубрик. Извлек из шкафа электронный микроскоп, подсоединил его к ИскИну «Баттерфляя» и отрезал лазерным резаком кончик веревки, пока оборудование синхронизировалось. После поместил внутрь обрывок, измазанный странным веществом. Все действия Август старался выполнять максимально быстро и точно, понимая, что где-то там, в глубинах станции, находится в беде его самый близкий человек.
«Электронная томография?» – спросил малыш «Баттерфляй».
«Всё. Анализируй все, что можно, и дай мне сведения об этом веществе». – От быстрого ручного ввода у Августа заболели непривычные к клавиатуре пальцы. – «Если это смазочная субстанция робота, назови мне модель и выведи на экран его внешний вид».
Пока микроскоп анализировал вещество на кончике обрывка, обрабатывал информацию и сформировывал ответ, Август спешно вооружался. Он надел такой же бронекомбинезон, как у Марины, только без реактивного ранца, достал из «оружейки» электромагнитную пушку, лазер и сверло с толщиной наконечника в десять молекул. Все, что необходимо для уничтожения враждебного робота. Если он действительно есть: в таком случае шансов маловато. Если же это просто «поехавший» инженерный кибер, то такие обычно ведут себя как кошки, играющие с жертвой. Не убивают сразу, а издеваются. Тогда Марина еще может быть жива.
«Выявлена форма альтернативной биохимии», – отрапортовал «Баттерфляй» на стенном экране кубрика, – «ковалентные связи на основе кремния, силоксанов и минеральных цеолитов, составленные в сложные цепочки вследствие длительного эволюционного процесса…»
Стоп, что?
«Доложи проще», – напечатал Август, матерясь на себя, что не купил тогда нормальную нейросеть. – «О чем ты? Это не нефтяной продукт?»
«Нет. Наблюдается явление, которое обозначено в реестре „альтернативной биохимией“. Полученный для изучения образец – продукт замещения, образованный длительной осмысленной переработкой молекулярной структуры, в результате чего он приобрел внешний вид нефтяного продукта. Можно предположить, что он использовался как подвижная соединительная ткань теоретического живого организма, функционирующего на основе кремния, а не углерода. Это объясняет его вязкость и быстрое застывание (в данном случае сворачиваемость)».
«Проще!» – приказал Август.
«Предоставленный пользователем образец – кровь существа, чей организм сформирован на основе кремния, а не углерода, как у людей. Образец имеет внеземное происхождение».
XI
Он не полетел домой. Конечно, хотелось бы верить, что бортовой компьютер сошел с ума, но крыша едет у продвинутых ИскИнов, а не у старых моделей. Он доверял «Баттерфляю» как себе. Не может он врать.
Значит, на «Тангейзере» какая-то зараза. На язык просилось слово «инопланетная», но Август старался не пускать подобную чушь в свое сознание. В детстве он, конечно, любил научную фантастику, однако те времена давно прошли. Их вытеснил реальный космос – мрачный, величественный и логичный во всем. В космосе нет сюрпризов. Есть только математика и растущие из нужного места руки навигатора.
Он вошел в «Тангейзер» 5 февраля 2104 года, сжимая в руке мощную электромагнитную пушку. Ранца на спине не было, поэтому двигаться так шустро, как Марина, не получалось. Август прыгнул сначала к одной стене, там некоторое время лез, цепляясь за установленные на расстоянии метра перекладины, а когда они кончились, то перелетел на противоположную сторону, мягко оттолкнувшись ладонями в толстых термозащитных перчатках. Которые, судя по всему, оказались весьма кстати – биомонитор скафандра докладывал о резком повышении температуры. Плюс тридцать, а спустя двадцать метров уже все плюс сорок градусов по Цельсию.
«При таких темпах повышения температуры на центральном узле „Тангейзера“ должно быть жарко, как в доменной печи. Видимо, мы при открытии стравили часть давления и температуры в космос».
«Не ходи туда. Там ты умрешь».
Становилось все жарче. Коридор сузился. В воздухе витали капли воды – по всей видимости, остановился термоядерный реактор, а вода каким-то образом вытекла из охлаждающей системы. Лампы здесь мигали красным аварийным светом, растекшимся по стенкам, словно свежая алая кровяная юшка. Август шумно дышал, поминутно оглядываясь.
– Марина, ты здесь? Марина! Марина, я иду на помощь!
Поворот. Температура плюс пятьдесят девять. Жарко, как в аду. Даже сквозь скафандр Август уже чувствовал жар; пришлось включить на максимум внутренний кондиционер.
За поворотом обнаружился еще один коридор, уходящий к центральному узлу. Стены в этом месте поросли какой-то странной плесенью, похожей на кварцевые минералы. Сложная структура из блестящих кристаллов облепила стены, дверные проемы, внутренности предназначенных для будущих работников станции кают: «плесень» пробивалась отовсюду, словно поросль из драгоценных камней, блестящих в мертвенно-красном аварийном освещении. Ее микроскопические ростки виднелись даже в воздухе.
Следом Август с испугом увидел, как в конце коридора перед ним растет сама по себе сложная фигура из ромбовидных сияющих изнутри кристаллов. Выглядело это одновременно красиво и пугающе, напоминая жуткий калейдоскоп с блистающими гранями, внутри которых отражались такие же грани, внутри которых почковались следующие, и так до бесконечности.
Оно росло прямо на глазах, увеличиваясь в размерах, приобретая все новые грани и сверкающие призмы, откуда пробивались будущие, пока что вялые и слабые, ветви огромного существа. Часть исполинского минерального древа уже опутала округлые стены, приборы, переборки помещения, в прошлом называвшегося Венериной горой. Своими корнями оно обхватило и пульт, наполовину сломанный жутким давлением, оплавившийся от температуры, едва работающий под натиском чудовищного существа, прилетевшего из…
«Не думай об этом», – сказал себе Август. Не время для размышлений. Кем бы оно ни было, но где-то здесь находится Марина, которую нужно вытаскивать.
Он понял, что наконец достиг центрального узла. Средоточие «Тангейзера», его мозг и нервную систему, захватил огромный, непрерывно растущий монстр. Кошмарный и прекрасный одновременно. Нечто, не имеющее никакого отношения к человечеству. Что могло создать такое? Какая сила проникла сюда, в созданную человеком станцию, чтобы возвести на ее основе нечто свое, странное и непостижимое?
Август прилип к перекладине у стены, стараясь не привлекать к себе внимания жуткой твари. Хотя ему казалось, что он наблюдает скорее не причину, а следствие. «Дерево» из минералов не было живым. Оно росло, согласуясь с мнением иных существ, посылающих сигналы, которые, как казалось космонавту, слышал и он сам. В голове словно поселился рой голосов: разъяренным клубком пчел они шипели, жужжали, шептали на разные лады какое-то слово. Одно слово.
«Ассимиляция».
Чувствуя, как его голову разрывают на куски эти шепчущие голоса, Август пополз вверх по стене, стараясь не прикасаться к ветвям огромного минерального дерева. Было чудовищно жарко; от медленного вращения станции здесь, ближе к середине, возникло слабое притяжение. Где-то там, наверху, полыхало нечто горячее, и с каждой секундой подниматься становилось все сложнее. Нойман отбросил пушку, поняв, что она ему не пригодится, и задрал голову.
У изгиба стены, чуть в стороне от основной сферы зала, залитой неестественным лиловым светом, находилась темная выемка, не тронутая спорами разрастающегося древа. Там практически отсутствовало освещение, но Август сумел рассмотреть женскую фигурку, раскинувшую руки и неподвижно застывшую в воздухе. На ее голову не был надет шлем, а белый скафандр оказался измазан такой же черной дрянью, как и обрывок шнура.
«Марина», – прошептал Август. Даже сейчас она показалась ему прекрасной. Он оттолкнулся изо всех сил от перекладины, направляя себя в ее сторону. В последний момент он увидел ее бледное лицо и распахнутые, но почему-то совершенно черные, наполненные клубящейся тьмой глаза…
– Нет, Марина, нет! Оставьте ее, твари! Оставьте ее в покое! – его последние слова вырвались перед тем, как его схватило, спеленало нечто подвижное, но твердое, как камень; оно стиснуло его голову, с легкостью раздавив шлем, и впилось пастью прямо в лицо. Там, где могло бы быть горло, начал жадно пульсировать большой зоб.
Из существа в тело бывшего пилота Августа Ноймана потекла черная вязкая жидкость. Она наполнила его сосуды, ткани его тела, завладела каждым нейроном мозга. И существо узнало все, что необходимо, вмиг опустошив человека до краев. Существо не испытывало сострадания или жалости. Существо действовало сугубо рационально, подчиняясь древней программе эволюционного механизма. Узнав то, что было ему нужно, существо оттащило тело пилота обратно в «Баттерфляй», усадило его в компенсаторную капсулу, а само легло рядом. И включило двигатели.
Произведя расстыковку, «Баттерфляй» стартовал в сторону Марса с огромным ускорением, в результате которого тела человека и существа перемололо в единую субстанцию. Существо ассимилировалось, встроив свои клетки в структуру тканей человека, поменяв ковалентные связи, на время став практически полностью углеродной формой жизни, но не утратив собственной памяти.
«Стоп, где я? Что происходит? Это моя память? Почему я…»
XII
И память существа передалась Костасу Константидионису. Он открыл глаза, белки которых окрасились чернилами. Нервная система грека быстро перестраивалась под воздействием информационного вируса, ломалась, меняла свою структуру; сами клетки его организма мгновенно мутировали, превращая хозяина в чудовищное подобие человека. Костас забился в кресле мнемонического аппарата, выгнулся, как бесноватый, пока стоящий рядом Стефан пытался удержать его за плечи.
– Вколи ему что-нибудь! – крикнул Стефан Азиму.
Пока индус бегал за лекарством, Костас вырвался. Он обрушил на пол аппаратуру и вырвал с мясом из затылка серебристый кабель, слегка пошатнувшись. Из глазниц по щекам стекала жидкость, похожая на черные слезы, и Костас хрипел, как умирающее животное. Стефан ударил его ногой в живот, но маленький грек никак не отреагировал на удар; он выпучил угли глаз и громко, срывая голосовые связки, прокричал:
– Ассимиляция! Быть одним целым! Быть вместе! Быть одним целым!
Вернувшийся Азим подкрался сзади, попытавшись вколоть обезумевшему мнемоник-оператору успокоительное. Костас перехватил руку Азима, легко сломав ее в запястье, и прошипел ему в лицо:
– Ассимиляция! Ешь Меня! Узри Меня!
Изо рта грека вырвался поток вязкой черной жижи, которая обхватила лицо кричащего госслужащего тонкой пульсирующей пленкой. Тот схватился за нее пальцами, отчаянно пытаясь отодрать и извиваясь на полу.
– Стреляй! Стреляй, чего ты стоишь? – заорал чиновник, сидевший все это время в оцепенении. Его планшет бесстрастно регистрировал происходящее.
Стефан выстрелил два раза из старомодного огнестрельного пистолета, однако Костас будто даже не почувствовал ранений. Он повернулся, скользяще быстрым движением переместился к военному и выбил из его рук оружие. Хлещущая из раскрытого рта жидкость попала и на Стефана, который попятился, отплевываясь и стирая с лица черную гадость. Биораствор в медкапсуле с останками Августа Ноймана бурлил – наружу выползало нечто темно-серое, пульсирующее и твердое. Разделяющее две комнаты стекло вспучилось и лопнуло, разлетевшись брызгами осколков. Резко подскочила температура, и сразу запахло горелой одеждой и паленым мясом. Оборудование и сервера завыли на все лады: стрелки приборов обезумели, стекла лопались и плавились, а кремний внутри микросхем встраивался в «тело» растущего существа, подпитывая, делая его сильнее и больше. На стенах вырастали разноцветные кристаллы кварца или драгоценных камней, приобретающие форму дерева.
Чиновник выскочил наружу, заблокировав дверь. Его волосы полыхали, пока он бежал по коридору, вызывая охрану. Позади неведомая сила пыталась выдавить переборку вместе с частью стены. К ней уже направлялись вооруженные солдаты. Раздались первые выстрелы, когда кладка обрушилась, а в коридор вывалилось щупальце существа, напоминающее движущийся каменный столб.
А в комнате тем временем три сгорающих в пламени человека ассимилировались с существом. Их память, «программный код» их мозга существо высасывало, расставляя по полочкам рядом с тысячью ячеек разумов других живых созданий из бесчисленного множества миров. В гранях драгоценных камней отражалась Вселенная.
XIII
Марина была одета как докучливый психоаналитик, к которому Костас обращался днем ранее. И кабинет похож. Только вместо трехмерной иллюзии цветущего сада за окном простиралась бесконечная бархатная тьма, усеянная булавками созвездий. Марина смотрела туда и пела грустную песню мягким, печальным голосом.
– Мы мертвы? – хрипло спросил Костас (Август?), пытаясь встать. Ноги почему-то увязали в полу, как в трясине, и он барахтался там по пояс, не в силах оторвать взгляд от силуэта прекрасной женщины у окна. – Мы мертвы? Где мы?
– Наши телесные оболочки мертвы. Но мы останемся живы навечно здесь, в обители Разума; наши глаза узрят смену эпох и поколений. Знаешь, существует достаточно света для тех, кто хочет видеть, и достаточно мрака для тех, кто не хочет. Взгляни, как это прекрасно…
И, подобравшись наконец к окну, Костас/Август узрел. Он узрел смену эпох, настолько грандиозную, что человеческий разум отказывался воспринять подобное величие; в его мертвых глазах отразились звезды, и планеты, и бесконечное путешествие между небесными телами, вращающимися на своих орбитах; в глубинах пространства ему открылось знание, настолько невыносимое, что он вырвал бы себе глаза, если бы смог.
Его сознание пересекло парсеки межзвездного пространства вместе с существами, чьи тела похожи на камень, и вернулось в их родной мир: заросшую причудливыми кварцевыми самородками горячую землю с железными небесами, наполненными серной кислотой океанами и бесчисленными каменными норами, в которых жили далекие предки этих существ. Медленные, с длительным жизненным циклом, поначалу примитивные, но постепенно, с течением времени становящиеся все более совершенными. Он узрел их борьбу, их страдания, их сомнения; их мыслителей и великих ученых, что вопрошали у железного неба, одни ли они во Вселенной. Их солдат, устраивающих геноцид в жарком мире с кислотными морями. Их пророков, мечтающих о мире без войны. Их мечтателей, грезящих об иных планетах. Их астрономов, силящихся разглядеть там, в бескрайнем небе, признаки Разума. Увидел безжалостную опустошающую войну, уничтожившую мир этих существ, и самонадеянные размышления о том, как достигнуть далеких звезд. Преодолев разногласия, в своей боли, в своей скорби об утерянных жизнях эти существа решили, что лишь они одни способны прекратить поток страданий. Для чего необходимо сделать остальных такими же, как они. Единственный выход это…
Ассимиляция.
И когда им перестало хватать жизненного пространства, они построили огромные космические корабли и устремились в небо, чтобы однажды покорить все бесчисленные миры, что как веер разбросаны в бесконечной Вселенной.
Костас/Август заплакал. Он распластался, упершись несуществующими руками в пол-трясину, и всхлипывал, моля остановиться, перестать, замолчать, прекратить это мучение. Вселенская скорбь пульсировала в голове раскаленной болью. Марина утерла черные слезы с его лица. И тихо, глядя вдаль, за грань бесконечности, продолжала петь…
