Глава 43

Эша услышала ржание лошади раньше, чем заметила ее со своего насеста на дереве ашваттха. Серое небо предвещало грядущую бурю. Пройдет еще несколько часов – и утреннее небо станет облачным и грозным. Даже сейчас туман растекался повсюду, укрывая лесистые горные склоны серебристой плотной пеленой.

Кунал забыл об аккуратности: уттарья-тюрбан распустилась, дхоти покрылся песком и грязью. Почему, во имя копья Лунного владыки, он приехал сюда?

Она проглотила стон разочарования. Неужели ей придется ранить Кунала физически, чтобы все объяснить?

Пока он продвигался по джунглям, Эша уцепилась за ближайшее дерево, прыгнула и схватила ветку, обернувшись вокруг нее всем телом. Она подалась вперед: Кунал выглядел не просто диким, но и отчаявшимся.

Ветка треснула от напряжения под ее весом, и звук прозвучал в утренней тишине как вскрик. Его голова взметнулась. В этот ранний час не пели даже сладкоголосые горные зарянки.

Проглотив ругательство, Эша прыгнула вниз через воздушные корни ашваттхи, пробивая листья на пути. Кунал вздрогнул, но не выказал удивления.

– Не думал, что так легко тебя найду, – сухо заметил он, потирая голову, словно та болела. Он выглядел довольным, и ее кровь вскипела.

– Ты что творишь, солдат? – прошипела она. – Я же тебя предупредила.

Она отпустила его живым, более того – подарила способ выпутаться из беды, а теперь он вновь явился? Да как он дошел до того, чтобы делать из Гадюки трофей?

Что ж, она такого не допустит.

– Я пришел, потому что…

Эша грубо толкнула его к стволу дерева, с наслаждением наблюдая, как он поморщился. Однако Кунал не сопротивлялся. Он медленно поднял руки и вытянул их вперед.

– Я тебя убью, Кунал. Мне плевать на все, что между нами происходит. Одно лишнее движение – и я оберну свой меч вокруг твоей шеи и воткну кинжал в ребра прежде, чем ты успеешь сделать хоть один вздох. И жалеть об этом не стану.

Эша слышала страх в своем голосе, но ничего не могла с этим поделать. Слова были острыми, как копья правды. Избавившись от наваждения, Эша ясно видела то, что должна была сделать.

– Могу я теперь кое-что сказать, не слушая твоих угроз?

Эша фыркнула.

– Мертвым ты больше ни одной моей угрозы не услышишь.

Он криво улыбнулся.

– Рад слышать. Но я привез важные тебе новости.

Эша склонила голову набок, размышляя, стоит ли ему доверять. Он последовал за ней, несмотря на ее запрет.

Это могло значить, что он хочет стать командующим достаточно сильно, чтобы попытаться взять ее в плен. Слишком большой риск. Ей следовало бы вырубить его и бежать.

Эша сделала шаг назад, опуская кинжал.

Кунал опустил руки, и она воспользовалась этой паузой, врезавшись в него тараном и наступив на ногу, одновременно вонзая локоть в бок. Кунал застонал, но блокировал следующий удар, схватив ее за локоть. Однако Эша оказалась быстрее, и он поймал только ее хлопковую рубашку, которая треснула на плече.

Ее глаза сузились. Последняя рубашка. Эша занесла руку, чтобы нанести решающий удар. Внезапно Кунал перехватил ее запястье, и от его взгляда Эша застыла.

– Откуда у тебя этот шрам? – резко спросил он.

Его глаза метались от выпуклого неровного шрама на плече к лицу и обратно. Этот шрам она получила в детстве, и с тех пор он служил отличным напоминанием, почему никогда нельзя терять сосредоточенность перед лицом врага с ножом.

– Нария? – Кунал прошептал это имя как молитву.

Эша восприняла его словно резкую, неожиданную пощечину.

Последний человек, который называл ее так, взбирался с ней на лимонные деревья сонным жарким днем в саду летнего дворца, вдали от любопытных глаз Гвали.

Ее последний настоящий друг.

– Наран? – спросила она.

Потрясение приковало ее к месту. Время застыло, а сердце, наоборот, пустилось в галоп. Эти имена из прошлого, когда они изображали полубогов, разыгрывая события легенд.

– Нет, это невозможно. Не может быть, – сказала Эша.

Наран и Нария. Основатели Джансы и Дхарки.

Ее любимая детская игра.

Их любимая игра.

Кунал уставился на нее.

– Никогда не думал услышать это снова, – его голос был дрожащим и неуверенным.

Эша сильно сглотнула – комок в горле не рассасывался. Она чувствовала, что сердце вот-вот вырвется из груди и само упадет Куналу в руки.

Неудивительно, что он казался ей знакомым. Сердце поняло все раньше, чем голова.

– Как? Почему? Как? – Эша начала заикаться. И это – ее лимонный мальчик?

– Не знаю, – расхохотался Кунал. – Я бы тоже хотел понять.

Они ухмылялись друг другу, сблизившись настолько, что, касаясь его кожи, она ощущала его дыхание.

– Думал, та девочка умерла, как моя прежняя жизнь, – сказал он.

Эша слегка вздрогнула.

– Так и есть, Кунал. Та девочка скончалась в Ночь слез. Когда ее родителей убили.

По его лицу пробежала тень, и Эша осознала – Кунал все понял. Его мать также убили во время переворота.

Его пальцы на ее руке расслабились и теперь поглаживали контуры шрама на ее плече. Уродливая штука, бугристая и широкая. Отметина, которую она раньше скрывала из стыда, а теперь – ради анонимности.

Эша сменила позу на более естественную и прикрыла глаза, позволив Куналу подтянуть ее к себе.

– Я считал, что ты мертва, – повторил он, с восторгом разглядывая шрам.

– Уже говорил.

Она с улыбкой покачала головой.

– Я не шучу. – Он тревожно взглянул на нее. – Не могу даже сказать, сколько дней я думал о тебе, попав в Крепость. Другие мальчики смотрели на меня свысока, и все, чего я хотел, – взобраться как можно выше, убежать от их злобы и жалости. Я-то думал, что все близкие пропали, и не желал находиться там без них.

Сердце Эши екнуло.

– Твоя дружба принесла свет в то лето, последнее перед переменами. До того момента, когда пришла пора оплакивать твою смерть, я даже не понимал, что не знаю твоего настоящего имени.

Эша рассмеялась.

– Моя вина. Я прозвала тебя Нараном, и никто не мог убедить меня в обратном. А я сама… Я так страстно хотела быть Нарией, «воительницей справедливости», что заставила окружающих называть себя так в те краткие блаженные недели.

Теперь в ее смехе возникли горькие нотки.

– Почему ты позволил им погасить свой внутренний свет, лимонный мальчик? – спросила Эша. Как он мог стать солдатом? Они убили его мать и, судя по слухам, разобрались и с отцом. Разве он не знал этого? – Раньше ты сиял так ярко, что у меня болели глаза. Все еще помню день нашей первой встречи, когда ты спрыгнул с лимонного дерева, чтобы испугать наставника.

Его пальцы отбивали неровный, грустный ритм на ее коже. Он нахмурился.

– Не думаю, что к моменту приезда в Крепость внутри меня оставался какой-то свет. Только не после смерти мамы.