Глава 37
Зайдя в ангар, построенный из жердей и полотнища, дядя Гиляй закрутил головой по сторонам, потерявшись в собственном любопытстве.
— А! Егорка! Вот ты где, — стукнулись кулаками по недавней традиции, и опекун мягким кошачьим шагом прошёлся вокруг, крутя носом по сторонам. Остановился у доски с расчётами и чертежами, и его ощутимо передёрнуло.
— Глядеть страшно! — выразительно сказал он, глядя на доску чуть сощурившись, — Ты в самом деле это всё понимаешь?!
— Канешно, — на ходу оттирая руки куском ветоши, я подошёл к нему, — вот формула…
— Не надо! — поспешно сказал он, подымая руки вверх, и отступая на шаг назад, а потом, для надёжности, ещё на парочку, — Не моё это, и настолько не моё, насколько ты вообще можешь представить! Формулы эти… в самом деле интересно?
В голосе явственное сомнение и готовность помочь, если вдруг меня, бедного и несчастного, удерживает в научном плену некая безусловно тёмная сила.
— Ага! Это как головоломка, понимаешь? Чистая дистиллированная наука, знания ради знаний, это ни разу не ко мне. А вот к примеру… видишь? — тыкаю в чертежи, — Расчёты по аэродинамике, то есть штука вполне прикладная, и именно по расчетам и строю… хм, летадлу.
— Это вот… — он остановился около бамбукового каркаса, подвешенного на расчалках, и осторожно ткнул его пальцем, — летает? Летадла?
В голосе явственное сомнение и одновременно — надежда на чудо.
— Ну да, — жму плечами, — собственно, именно на этой топорной конструкции и сделал больше десятка вылетов, проводя разведку. Оставил для истории — Сниман просил, хочет потом музей организовать.
— Планеры Лилиенталя более птичьи, — сказал он, разглядывая летадлу, — даже подобие маховых перьев сделаны.
Вместо ответа жму плечами, потому как што тут сказать? Планеры Лилиенталя безусловно красивее, они прямо-таки просятся на картины, будят фантазии и тормошат людей поднять наконец головы к небу. Но вот летать… с этим похуже.
— А это, — не дожидаясь ответа, дядя Гиляй остановился у небольшого двигателя, присев на корточки, — никак мотоцикл сделать решил? Самое то, штобы гонять по африканским просторам!
— Самолёт.
— Што?
— Самолёт. Та же летадла, но с мотором.
Крякнув, Владимир Алексеевич встал, пробормотав што-то навроде «Выросли детки».
— Вот так, просто сел и придумал? — спросил он, снова встав у летадлы с видом самым задумчивым, тыкая то и дело пальцем, и глядя как покачивается конструкция.
— Ну… да, — мне делается неловко, потому как в таком разе получаюсь чуть ли не гением, а на самом деле… такое и Саньке не хочу рассказывать, а скорее даже — не могу, физически.
— Говорили мне… — вздохнул он, — вот так, по наитию?
— Да какое наитие! — прорезалась у меня досада, — буры наговорили? Ну да, они ж не видели… Это как с приснившейся таблицей Менделеева, помнишь? Што он работал над ней десять лет, это мелочи, обыватели запомнят только полувраки о сне!
— Ну, не скажи, — покачал он головой, но развивать тему, видя моё нежелание, не стал.
— Сниман очень серьёзно к этим… — он дёрнул весело ус, — летадлам относится. Буры твои, как я гляжу, тоже?
— Разведка, — подвинув на верстаке полуразобранный двигатель, полученный недавно с трофеями, и вполне целого скорпиончика, я уселся на расчищенное место, — мы после того, как охрану концлагеря перебили, два боя выиграли за счёт разведки с воздуха.
— Слепой со зрячим, — пробормотал он, делая пометки в блокноте.
— Угу. Два боя выиграли, одного избежали, ну и так — выбрать лучший маршрут, тоже никак не лишнее.
— То-то буры твои так впечатлились…
Завздыхав, я беспокойно завертелся на верстаке. Буры, они да… впечатлились. «Ангел Трансвааля», н-да… не прознал бы кто, мне ещё религиозной мути вокруг себя не хватало! Широкая известность в очень узких кругах — одно, а европейская, да в таком контексте, оно явно лишнее.
Единственное — попросил их молчать, и молчат… вроде как. По крайней мере, слухов пока не ходит, да и добровольцы, вызвавшие помогать по части охраны и хозяйственной деятельности, совсем даже не лишние. Полдюжины престарелых охранников, они же работники, да четыре прачки-стряпухи с расчетом на вырост отряда, они совсем не лишние.
— А испытания? — полюбопытствовал он, снова пхнув пальцем бамбуковую конструкцию.
— По ночам. Вот… — соскочив с верстака, откидываю брезент с самолёта, — видишь?
— На палатку похоже, — скептически сказал опекун, — только што колья к парусине привязаны. Несуразно выглядит.
— Так и задумано! — потянув за жерди, я показал, как сложенная летадла становится треугольной.
— А этом, — тыкаю носком ботинка, — лишнее. Отстёгивается, и всё. В фургончик загрузили от лишних глаз, да и перевезли.
— Эк… — крякнул он, присаживаясь у самолёта и с любопытством изучая простую, но изысканно хитроумную механику, — шпионаж? Потому так усложнил?
— Он самый! Иностранных граждан в войсках хватает. Доброволец там или нет, а зарисовать летадлу, с целью патриотично передать чертежи собственному правительству, это каждый второй восхочет.
— Ага… а механика?
— Отдельно. Вот… простейшая трёхколёсная гондола, если кто и посмотрит, так обычная мотоколяска, только што пропеллер сзади, ну да и это не новость. Што я слесарь и механик, многие знают, про инвалидную коляску в патентах узнать тоже несложно.
— Обманка, — в дяде Гиляе проснулся мальчишка, и он забрасывает меня сотней «почему?», пару раз поставив в тупик. Незамыленный глаз увидел более простые решения некоторых проблем.
— Где ты раньше был?! — вырывается у меня, и дядя Гиляй распушил самодовольно усы, — Не поверишь, как не хватает рук, потому как…
— Шпионаж, — кивнул понятливо Владимир Алексеевич.
— Он самый! Иностранных подданных не рискую, а буры… здесь не то штобы грустно — есть мужики, которые слесарить умеют и в механике мал-мала разбираются, просто они уже — в артиллерии да при пулемётных командах, да всё больше на командных должностях.
Крутнув пропеллер, опекун вздохнул креслицу, рассчитанному явно не на его седалище, и отошёл, вздыхая и дёргая себя за усы. Обнадёживать дядю Гиляя скорой перспективой полётов не стал, ибо разница в массе у нас такая, што я вместе с двигателем вешу чуть не меньше его. То бишь конструкцию придётся пересчитывать под другие характеристики, и возможно, под другие материалы.
— Ночью сегодня полечу, заодно и фотоаппарат испытаю, — тоном искусителя сказал я, — есть желание поглядеть?
— Плохим бы я был репортёром, — фыркнул он, чуточку приободрившись.
Самолёт выгрузили из повозки, и мы с Санькой принялись собирать его, расправляя, соединяя и защёлкивая фиксаторы. Легонькая гондола, плетённая из бамбука и шёлковых шнуров, мотор, фотоаппарат…
Перекрестившись и перекрестив меня, дядя Гиляй отошёл в сторону. Зафырчал мотор, и самолёт начал разбег, подпрыгивая слегка на казалось бы расчищенном поле, покачивая крыльями и грозясь завалиться.
Рули вверх… начался набор высоты, окрашенная в цвета ночи парусина растворилась в ночи. Лишь мотор тихохонько покашливает, выдавая моё месторасположение, но вельд и ночью полон звуков.
Набрав высоту, я отключил мотор, и принялся планировать на потоках воздуха, описывая круги над лагерем буров. Задача — выяснить, можно ли ночью, сфотографировав костры и кострища, сориентировать полученное с лагерем буров?
Планируется наступление на Дурбан, и вроде как… што удивительно для буров… секретоносителей пока менее двух десятков, включая нас с Санькой, Мишку и што неудивительно — дядю Фиму, то бишь командора Бляйшмана, как логиста и снабженца. Воздушная разведка в таком случае — козырь не из последних, но хотя бы пару вылетов желательно сделать бы ночью, штоб не спугнуть. А днём уже летать фотографировать не Дурбан вообще, а интересоваться конкретными районами.
Самое сложное в ночном полёте — ориентиры. Вроде бы и знаю Ледисмит, и более-менее понимаю, где нахожусь, но тяжко… Мозги будто наизнос работают, пытаясь одновременно держать в голове всё эту топографию, ловить воздушные потоки и фотографировать.
Благоразумно не снижаясь, потому как бурам хватит тяму стрельнуть, и главное — попасть в непонятную страховидлу на фоне неба, делал снимки. Израсходовав пластины и зазябнув, не без труда вернулся назад. Воздушные потоки переменились, и пришлось включать двигатель, дабы нормально подлететь к освещённой кострами посадочной площадке.
* * *
«— Дражайший Ники!
В высшей степени радостные события в Африке предоставляют мне самый приятный повод для письма! Британия наконец получила чувствительнейшую оплеуху своему самолюбию, и весь мир увидел, что это не незыблемый титан, а колосс на глиняных ногах.
Бесчестная война против заведомо слабейшего противника обернулась небывалым фиаско, и народы Европы поняли, что могут избавиться наконец от навязчивой британской опеки.
Более всего меня радует дружное «Нет!», сказанное европейскими народами британскому льву. Добровольцы со всего мира сражаются против британской гегемонии, и патриотический подъём у моих добрых подданных совершенно небывалый!
Наконец-то у меня появилась общая граница с государствами буров, и я могу оказывать им помощь, не совершая дипломатических демаршей, и не запрашивая у португальской Короны о проходе германского экспедиционного Корпуса через Мозамбик в помощь Крюгеру!
Ведомый долгом рыцаря и христианского государя, я приложу все силы, чтобы всемерно помочь бурам, удерживаясь меж тем от войны. Безмерный аппетит британского льва, страдающего ожирением и подагрой, нужно ограничить к его же пользе!
Мои добрые подданные задыхаются, лишённые жизненного пространства, меж тем как Британия, не в силах переварить уже захваченные территории, пытается ухватить ещё и ещё. В содружестве с бурами, как родственные народы германского корня, мы можем встать крепкой ногой в Африке, неся бремя Белого Человека к вящей славе Германской Нации во благо отсталых народов!
Сейчас и только сейчас мы с тобой можем одним решительным ударом покончить с гегемоний Британии! Вся мировая общественность возмущена действиями британской Короны, и нам нужна лишь решительно придерживаться одной линии.
Тебе достаточно двинуть войска в Азию, и Британия, озабоченная сохранность Индии и Афганистана, окажется скована в своих действиях на Африканском континенте. В свою очередь, обещаю действовать решительно и не медля.
Разумеется, решительность твоя не останется безответной, и могу обещать самое горячее содействие в получении концессий на африканском континенте, пересмотре ряда таможенных соглашений, выделению кредитов и прочего. Важно лишь твоё принципиальное согласие, о деталях договорятся наши министры.
Вилли.
Потсдам. 11.02.1900 г.»
* * *
— … командир… Михаил…
— А?! — тяжело заморгал ночевавший прямо в штабе Мишка, пытаясь разодрать глаза и понять, что же хочет от него часовой.
— Ваш брат пришёл, — доложил бур, — говорит — срочно.
— Да? Пропустить! — зевая, он сел на походной постели, и в комнату тут же ворвался возбуждённый донельзя Егор.
— Карта есть? Любая, только штоб ненужная?
Всё ещё не проснувшийся до конца, Пономарёнок несколько успокоился — в таком состоянии он видел брата не раз, и обычно это означало, што в голову ему втемяшилась какая-то идея. Встав, прошлёпал босыми ногами по дощатому полу, зажёг лампу и закопался в столе.
— Вот…
— Ага! — Егор нетерпеливо вырвал карту и разложил на столе, тут же расчертив на квадраты и пронумеровав их.
— Не ново, — скептически отозвался Мишка,
— А так? — брат нарисовал в одном из квадратов… крестики-нолики?! Только почему-то с цифрами от одного до девяти, закрученного улиткой.
— Вот так, — отстранившись от карты, Егор выпрямился и приподнял на брата бровь.
— Ага, ага… — с азартом склонился Пономарёнок над ней, желая самостоятельно разобрать предложенную головоломку, — двадцать четыре по горизонтали на шестьдесят три по вертикали, и… добавочные по улитке?
— Да! — Егор вскинул Мишкину руку, будто объявляя победителя, — Улитку… ну да, пусть улитку, её не обязательно чертить, можно мысленно представить в нужном квадрате. Ну? С точки зрения артиллериста?
— Здорово! — оценил поднатаскавшийся в штабе Пономарёнок.
— Так вот! — брат задрал нос, и тут же опустил, зачастив.
— Я… — жест ладонью над столом от лишних ушей, и Мишка кивнул — дескать, понятно, дальше давай, — и подумал, што фотографии иметь, это канешно здорово, но вот с точностью артиллерийского огня, да вслепую, могут быть проблемы. Воздушный шар для корректировки, это канешно здорово, но мало! И вот…
С трудом подавив желание немедля будить Снимана, Мишка задумался над перспективами, обхватив голову руками, а повернувшись, увидел брата, сладко сопящего на его постели.
Вздохнув, он достал из шкафа ещё один постельный комплект, и за неимением кровати расстелил прямо на столе.
