Глава 36
— Да-да! — рассеянно отозвался Максимов, не отрывая головы от документации. Подняв наконец голову, он часто заморгал и протёр красноватые, воспалённые от постоянного недосыпа глаза.
— Владимир Алексеевич? — осторожно осведомился он наконец, вставая навстречу.
— Он самый, Евгений Яковлевич, он самый! — радостно отозвался чисто выбритый и вкусно пахнущий Гиляровский, захватив руку и тряся её, а затем, не удовлетворившись этим, обнял подполковника, закружив по комнате.
— Решил своими глазами повидать, за што воюют мои мальчишки, — зажурчал Гиляровский, не выпуская руку, — да и приехал собственной персоной. И не один! Извольте!
С хохотком подхватив подполковника за талию, он перенёс его к распахнутому окну.
— Вот, — с гордостью расправив усы, констатировал Владимир Алексеевич, — мои молодцы! Ни много, ни мало, а семьдесят человек один к одному!
— Я, знаете ли, — зарокотал он в самое ухо, наклонившись самым доверительным образом, — и не думал даже, оно само как-то!
— Вечно у вас всё само, Владимир Алексеевич, — вздохнул Максимов, знакомый с ним не первый год. Гиляровский радостно заулыбался, будто услышав изысканный комплимент.
— Я, видите ли, — снова зарокотал он, — из Москвы выехать не успел, а уже почти десяток человек в отряд напросились! Да каких! Охотники, военные бывшие… а?!
Выпятив грудь, Владимир Алексеевич полюбовался на своих молодцев с видом полководца, ведущего смотр гвардии.
— В Одессу не успел приехать, как ещё нагнали, да-с… Ну и в Одессе, тут уже разный народец подоспел, потому как репутация!
— Вижу, — вздохнул Евгений Яковлевич, пристально разглядывая пресловутый «разный народец», ощутив внезапно холодок в кармане. Машинально охлопав его, он кашлянул смущённо и достал портсигар, якобы его и искал.
— Благодарю, — не чинясь, Гиляровский взял предложенную папиросу и прикурил, окутавшись клубом ароматного дыма, — я всё больше нюхательный, но иногда и не прочь побаловаться. Местный табачок?
— Верно, — подтвердил благодушно Максимов, — буры заядлые курильщики, а в здешних благодатных краях знатный табак вызревает! Ничуть, скажу я вам, не хуже кубинского.
— Вы не тревожьтесь, — заметив взгляд подполковника на новоприбывших, отозвался Гиляровский, — народец здесь всякий есть, это верно. Но не совсем уж… хм, всякой твари по паре. Откровенных тварей и тварюшек отсеяли сразу — есть, знаете ли, чутьё на подобную публику. Да и знаю я одесситов, а они меня. Если кто и помышляет чем, то разве што аферами и честной контрабандой.
— Честной, — поперхнувшись дымком, качнул головой Евгений Яковлевич, несколько успокоенный словами старого знакомого.
— Да, — расправил плечи Гиляровский, — и контрабанда может быть честной! Если бы…
— Господь с вами, Владимир Алексеевич! — замахал на него руками Максимов, — Помню я вашу позицию по этому вопросу, помню! Не согласен — да, есть такое, но помню.
— До самого конца войны пообещали держать в узде свои наклонности! — стукнул себя в выпяченную грудь Владимир Алексеевич.
— Хм… я так понимаю, по окончанию оной они развернутся? — иронически поинтересовался собеседник, приподняв слегка бровь и выпуская дым колечками.
— Разумеется! — будто бы даже удивился Гиляровский, — Но уверяю вас, государству они будут на пользу!
— Сложно с этим согласиться, — дёрнул головой Максимов.
— Евгений Яковлевич, голубчик! — Гиляровский аж руками всплеснул от переизбытка экспрессии, — Вы же бывший жандарм, и забыли азы своей профессии?! При любых раскладах настоящего мира здесь не видать ещё с десяток лет! Даже при полнейшей победе буров можно ожидать как минимум торговой блокады со стороны Британии, а мне ли вам говорить, как важны в такой ситуации становятся люди, способные провести утлые челны с контрабандой мимо сторожевых катеров?!
— М-да… уели, — согласился Максимов с улыбкой, — привык мыслить имперскими категориями.
— Только, изволите видеть, — Гиляровский тщетно попытался сделать виноватый вид, в то время как его распирало от гордости, — есть небольшая закавыка! Молодцы сии решили выбрать своим командиром меня.
Он развёл руками, и в светлой просторной комнате вмиг стало тесно. На усатом его лице через виноватый вид проступала довольная улыбка, комкаемая в гримасах скромности.
— Не вижу никаких проблем, Владимир Алексеевич, — благосклонно кивнул подполковник, — военный опыт у вас есть, тем более и воевали в пластунах. Я так понимаю, планируете вспомнить былое?
— Безусловно, — крутанул ус Гиляровский, — да и народ подобрался самый подходящий!
— Где остановились, — поинтересовался Максимов, — в чём нуждаетесь?
— Не извольте беспокоиться, Бляйшман озаботился, — отмахнулся Гиляровский, как от чего-то несущественного, и подполковник только крякнул, крутнув шеей. Ледисмит никак не изобилует свободными квартирами, несмотря на исход большинства жителей, — с полным пансионом на ближайшую неделю. Я вещи в свои комнаты закинул, ванну принял, побрился, да и сразу к вам.
«— Комнаты, ванна…» — Максимов почувствовал себя несколько уязвлённым. Подумать только — он, один из первых людей в гарнизоне, с трудом нашёл себе жили с достойными условиями, а тут какой-то Бляйшман…
Выбросив из головы охранительскую неприязнь к мятежному бывшему подданному, развернувшемуся на чужбине излишне широко, он подвинул к себе чернильницу и выписал Гиляровскому пропуск и документы ассистент-фельдкорнета.
— В ближайшую неделю-две побудет со своими людьми в городе, — деловито сказал Максимов, вручая бумаги, — Немного муштры и знакомства с африканскими реалиями вам не помешает.
— Угу… — рассеянно отозвался Владимир Алексеевич, с любопытством изучая документы, — а… мальчишки мои где? Соскучился, знаете ли…
* * *
Начало темнеть, и темнокожий босой официант прошёлся по залу ресторана, зажигая керосиновые лампы с видом человека, на которого возложена великая миссия.
— Масса, — извиняющимся тоном сказал он, приблизившись к нашему столу и снимая висящую над ней лампу. Сосредоточено пыхтя, подкрутил фитиль и достал из кармана белоснежного фартука массивную зажигалку. Крутанулось колёсико о кремень, и в белках глаз чернокожего служителя отразились огоньки пламени.
— Масса, — улыбнулся он с видом человека, выполнившего не иначе, как важный религиозный ритуал, и удалился наконец камергерской походкой.
— А у меня таких две сотни, — с тоской сказал Корнейчук, мельком глянув вслед служителю, зябка поёжившись от наступающей ночной прохлады и накинув на плечи куртку. Некоторое время молчали, наслаждаясь местной выпечкой с молоком, и глядя на пляшущих у огня ночных мотыльков.
Защитная сетка не даёт им обжечься о горячее стекло, но среди этой причудливой мохнокрылой братии нашлись свои хищники, и на наших глазах разыгрываются полные драматизма сцены. Чуть погодя под высокими потолками заметались маленькие летучие мышки, стремительными тенями появляющиеся и исчезающие. Этакие соколы ночи, страшненькие и притягательные одновременно.
— Забавно, — безразличным голосом сказал Николай, прикрыв ладонью кружку с молоком от насекомых, — я думал, что когда стану взрослым, то непременно буду курить трубку и пить вино.
— Не хочется?
— Не-а! — мотнул он головой и усмехнулся, — пара боёв, и приходит понимание, что не хочу ни под кого подстраиваться.
— Хер, положенный на мнение окружающих, обеспечивает спокойную и счастливую жизнь[i], — вылезло у меня.
Коля расхохотался, утирая слёзы, и очень скоро вся наша вялая умственная усталость ушла, как и не было. Послышались шуточки в одесском стиле, и на смех начали было оборачиваться посетители, но заприметив за столом четырёх офицеров, лезть с приятельством не стали.
— Как дела в Южной Родезии? — поинтересовался я у Николая. Тот фыркнул и некоторое время молчал.
— Каша, — сказал он наконец неохотно, — матебеле и ндебеле восстали, но вояки из них… сами знаете. В девяносто втором матабеле, имея восемьдесят тысяч копейщиков и двадцать тысяч стрелков, вооружённых современным на тот момент огнестрельным оружием, были наголову разгромлены на своей территории. Противники — семьсот пятьдесят человек родезийской полиции, и около тысячи белых ополченцев.
— Прямая граница с германскими колониями, — веско добавил Мишка, с неохотой отодвигая от себя не лезущую уже выпечку, — и здесь уже начинается большая политика. Ба-альшой такой пряник перед носом кайзера и германских промышленников! Южная Родезия де юре не относится к землям Великобритании, а является владениями Британской Южно-Африканской Компании Родса.
— Частная собственность британских граждан священна, — дополнил я, — но всё-таки меняя священна, чем земли Короны.
— Угу, — кивнул Понмарёнок, откинувшись на спинку стула и широко зевая, — не факт, што буры смогут переварить национализированные компании Родса и иже с ним на землях Трансвааля, а тут кусок куда как побольше. Для элементарного развития придётся допускать иностранный капитал, смекаешь?
— О как, — сусликом замер Чиж, — это што… война?
— Ну… война или нет, это не нам решать, — рассудительно ответил Мишка, — но по мне — если будет большая драчка, то лучше пусть европейские государства за колонии дерутся. Здесь, а не там, не дома. В колониальные войны нас если и втащат, то разве што краешком. Не по нашим зубам пирог!
Ресторан начал заполняться, и причудливые тени заплясали колдовские пляски, изгибаясь под невероятными углами. Начали подходить знакомцы на поздороваться и перемолвиться парой слов, и разговор за большую политику пришлось прервать.
Сперва от нас оторвали Мишку по штабным делам. Раз, да два… и вот за соседним столиком фельдкорнет Пономарёнок проводит импровизированное то ли совещание, то ли штабные игры.
Санька выцепился как художник. Очень вежливый член фольксраада, приехавший в Ледисмит по делам, клещом вцепился в брата, уговариваясь о работе.
Накинул куртку, и разом стало тёплышко и славно, такое себе уютное гнёздышко посреди многолюдной и странной африканской ночи. Пришли тягучие мысли о том, што помимо Германии в земли Южной Родезии непременно должна вцепиться и Франция, потому как куш слишком велик. И буры, если не дураки, должны добиваться совместного протектората этих стран.
Франция больше тяготеет не к Англии даже, а против Германии, захватившей не так давно Эльзас и Лотарингию, но… можно. Даже если не вцепится в родезийские ресурсы, соблазнившись британскими посулами на иной кус, то всё равно — время! Договориться промышленникам и дипломатам, когда на кону такой куш, будет ох как непросто!
Пять-семь лет отыграть, пока серьёзные игроки делят добычу, сварятся из-за территорий и зон влияния. А за эти годы много можно успеть… да хотя бы — подготовиться к грядущей войне!
Будет у буров разумная иммиграционная политика и взрывное развитие промышленности и экономики, вполне достижимое при таких колоссальных ресурсах, смогут выстоять. Не выиграть… но хотя бы проиграть с наименьшими территориальными и человеческими потерями. А может быть…
Тряхнув головой, выбил из головы геополитические глупости. Как там у великого поэта? А… каждый мнит себя поэтом, видя бой со стороны[ii]!
— … матабеле с бечуанами сцепились, — глуховато рассказывает Коля, чуть наклонившись вперёд. — В последней войне тсвана[iii] на стороне британцев выступили, и вот теперь матабеле им мстят.
В голосе фаталистичность лёгкий пока што налёт цинизма, не въевшегося до самых глубин души.
— Противно?
— Так… — рот его прорезала кривоватая усмешка, — принцип меньшего зла. Какие уж там свары у матебеле и бечуанов были в давние времена, Бог весть. Да и не тянет разбираться, ежели по совести — больно уж история их легендарная, врака на враке сидит и эпосом с пафосом погоняют.
— Просто, — он усмехнулся ещё раз, вовсе уж криво, — есть свои и чужие, вот и всё.
— А вы-то как с Борей туда влетели?
— А это забавно было, — оживился Коля, — после госпиталя… а, ерундистика, не бери в голову! Меня по виску чиркануло — краешком, но лихорадка привязалась. Да… видишь? Ничего серьёзного, только шрам красивый остался, как у германских буршей! А Борке пуля в ляжку вошла — тоже, в общем-то, ничего серьёзного, но на костыле не повоюешь.
— Ну… — он прищурился усмешливо, вспоминая с явным удовольствием, — выздоровели уже почти, и сцепились в кабаке с уитлендерами. Хм… наваляли знатно.
— Такое, — хохотнул Корнейчук, — знаешь ли, приятное воспоминание! Удачно разодрались, н-да… А оказалось, что свидетелем нашей драчки стал Наяманда, он как раз тайно прибыл в Преторию на переговоры.
— Вождь матабеле?
— Угу. Свидетель и свидетель, увидел и забыл… ан нет! Нас к Де Вету после госпиталя командировали, делегатами связи от Европейского Легиона. Координация совместных действий и всё такое. Столкнулись там с Наямандой, и он чебе в голову втемяшил, што это знак.
— Посланники богов? — съехидничал я.
— Ну… — Коля захмыкал, алея ушами, но отмолчался.
— Погоди-ка… они тебе, случайно, девственниц не подсовывали? Для улучшения породы?
— Обоим, — он покраснел вовсе уж кипятково, но всё ж таки усмехнулся, — только знаешь… не для разговоров, ладно?
— Ладно, — пообещал я с лёгким сердцем, — а сюда чего? От гарема сбежал?
— И от него тоже, — засмеялся Корнейчук, — но всё больше по хозяйственной части. Наяманда узнал, что я лично знаю Бляйшмана, и вот…
— Он развёл руками…
— Иди ты?!
— Ага, — заулыбался Коля, — он у них там, походу, станет божеством, отвечающим за снабжение и хозяйственную деятельность.
— Дела-а… — в полном охренении провожу пятернёй по отросшим волосам, — человек при жизни в пантеон богов войдёт! А?! Вся Молдаванка… нет, вся Одесса от зависти кипятком уссытся!
— Слушай… — он улыбнулся смущённо, — мне морфин кололи, пока в госпитале лежал, ну и… виделось всякое. Я потом на это всякое стихами записал — вроде и бред…
— Давай!
— Ехали медведи на велосипеде[iv], — с чувством начал Корнейчук, — а за ними кот, задом наперёд…
— Знаешь… а здорово! Да серьёзно — здорово!
— Скажешь тоже… — засмущался он.
Еле уговорил не бросать… вот же человек, а?!
— Слу-ушай… — Коля наклонился ко мне и зашептал азартно, — мне такое рассказывали… Есть якобы такой бур, парнишка ещё совсем, но англичан перебил — тьму! И всё больше голыми руками да саблей, а у самого — ну ни царапинки. Такой, дескать, ярый в бою, что местные его медоедом[v] прозвали. Знаешь такого, а?
Я ажно поперхнулся, но киваю — знаю, дескать, как не знать.
— Серьёзно? Познакомь! — оживился Коля, — Интересный же человек! Такой типаж!
— Вот, — говорю, — бур твой. Стоит, с заказчиком о картине договаривается.
— Саня? — он невольно повысил голос, — Медоед?!
Благо, русский в этом зале никто вроде бы не понимает…
— А чего они… — заалел Санька, услышав слова Корнейчука, — и вообще… они первые начали!
— Да-а… — Коля откинулся на спинку стула со странным выраженьем на лице, — Как же интересно я живу! А?!
[i] Цитату приписывают Раневской.
[ii] Каждый мнит себя поэтом, видя бой со стороны! — Шота Руставели.
[iii] Тсвана, бечуаны, чуана — единый (но делющийся на племена) народ группы банту.
[iv] Корней Чуковский — Тараканище: Стих
[v]Один из самых известных отморозков животного мира. Только медоед способен вести схватку, один против шести львов. Есть королевских кобр. Периодически драться с леопардами. Он имеет настолько сильную иммунную систему, что даже после смертельного укуса кобры он просто засыпает, а проснувшись дальше продолжает, есть эту же кобру.
