Глава 35
— Наши… — выдыхаю на земле встречающим, спешно отцепляя с пояса страховочный трос и скидывая шинелку. Не отходя далеко, начинаю делать кроки на подсунутом планшете, сев прямо на пыльную землю, скрестив ноги по туркски.
«Техники» из наземной команды, косясь любопытно, спешно утаскивают летадлу на повозку, проверяя ткань на разрыв, а бамбучины на трещиноватость. Необходимости в починке пока не возникало, но в теории, готовы они к любому сюрпризу.
— Наши, — подняв на миг голову, повторяю подошедшему Мишке, дорисовывая кроки без излишней спешки, — из Европейского Легиона. Ручаться не буду, но кажется, из коммандо Дзержинского, то бишь Первый Сарматский в европейской классификации.
— Вот здесь… — тыкаю карандашом в кроки, и надо мной склоняются физиономии командиров, — столкнулись с британцами, по виду совершеннейшее ополчение из Капской колонии.
— Так, так… — Ван Огтроп по извечной своей привычке начинает жевать нижнюю губу, обнажая желтоватые зубы, поредевшие после концлагеря, — численность?
— Около полусотни наших и сотня бриттов. Ну… то есть сейчас бриттов меньше, — поправляюсь я, и прямо-таки всей кожей чувствуя, какое облегчение сейчас у буров.
— Я так понимаю, — веду карандашом по карте, — сарматы их переиграли. Разведка получше поставлена, ну и вообще — вояки толковые, с нормальной выучкой. Подловили на марше растянутую колонну…
— Сверху хорошо видно, — прерываюсь для пояснений недоверчиво сощурившемуся Веннеру, — бриттские трупы так в колонне и легли, как шли.
Кивок, и я продолжаю.
— Наших меньше было, но порядка двадцати ополченцев они сразу выбили, в походном ещё строю. Десятка полтора-два чуть погодя, да и сейчас у них тактическое положение лучше. Бритты огрызаются, но отходят во-от сюда… — буры как заворожённые следят за карандашом, — а зацепиться им не дают.
— Поправьте, если я ошибаюсь, — и Мишка склонился над картой, водя перстом, — они либо вот по этому маршруту отходить станут, либо…
— Так, — каркнул Веннер, закивав и достав из кармана трубку, — это только кажется, что в вельде много путей!
Все закивали глубокомысленно, потому как это только бушмен гололожопый свободен идти на все стороны света. Росы лизнёт, ящерку сожрёт, и тем напоен и сыт бывает. А когда ты на лошади, да тем паче не в одиночку, всё иначе! Вода нужна, и много. А ещё проходимость дорог для лошадей, наличие для них годящей травы на маршруте и так далее.
— Огневой мешок? — предлагаю я, воспользовавшись паузой, — Пойти навстречу, да встать вот здесь… Аккурат с одной стороны холмы обрывистые, а с другой рощица акациевая тянется. Подготовить позиции, и нахрапом уже не возьмут, а выход картечницей перегородить.
— Дельно, — отозвался брат мгновенно, — только перегораживать не будем.
— Золотой мост, — коротко пояснил он, видя моё непонимание, и я полыхнул ушами. Сам же рассказывал ему о такой воинской стратегии, и на тебе!
— Крыса, загнанная в угол, может быть опасной, — разъяснил Мишка для буров, — оставим им мнимую возможность для бегства.
К чести буров, уклоняться от сражения никто не думал. Хотя… засады онилюбят, умеют, практикуют! Тем паче, уязвлённое после плена самолюбия требует умастить елеем побед душевные раны. Если бы африканеры были знакомы с милыми североамериканскими обычаями, бриттские трупы щеголяли бы не только отсутствием личных вещей и сапог, но и скальпов.
Повернули караван в нужную сторону, а детали плана обговаривались на ходу. Засев в поскрипывающую повозку, заспорили о мелочах, и как это бывает у африканеров, в качестве аргументов нередко приводились такие веские доводы, как длинна родословной и заслуги предков, ну и крепость в вере, куда ж без этого?! Мишка морщится еле заметно, но не перебивает.
Включённый в число командиров, я вместе с ними в повозке, то и дело уточняя и вспоминая. Пологи откинуты спереди и сзади, но горячий воздух недвижен и влажен, вплоть до душности, отчего я обливаюсь потом и дышу чаще.
Пахнет немытыми телами, больными зубами, табаком и почему-то зоопарком. К человеческой нечистоте примешиваются пряные запахи вельда, на выходе давая што-то душное и гнилостное. Вошки ещё… Почесавшись незаметно, ловлю понимающий взгляд брата, и вздыхаю.
К полудню вышли на искомую позицию, и выслав вперёд конную разведку, принялись готовиться к бою. Перво-наперво выбрали позицию под картечницу, не забывая притом о её невеликой надёжности. Поставили аккурат на краю акациевой рощи, обложив бруствером и накидав для пущей гадотности камней вокруг. Не то што конница ноги переломает, тут и пешком если идти, под ноги придётся глядеть!
Нарубленным колючим кустарником перегородили проходы в акациевой роще. Без особых изысков — ровно так, как это делают в вельде, огораживаясь на ночёвке от хищников. Напоследок соорудили брустверы, уже с ясной неохотой и не выше, чем по пояс.
Папаша, сидя неподалёку с ружьём наизготовку, всё вздыхает и печалится о потраченном порохе. Сейчас бы ещё фунтиков этак с десяток, и то-то славную можно было бы стрелядлу соорудить!
Наконец прискакали разведчики, вздымая копытами красноватую пыль.
— Гонят! — выдохнул главный из них, мальчишка лет восьми, гордый участием в самонастоящей войне, и своей в ней героической ролью, — Как заорали «Марга!», да в сабли! Ух!
Он спохватился, и приняв серьёзный вид, как и полагается почти взрослому буру, степенно рассказал подробности виденного. Переглянувшись и похмыкав многозначительно, будто и правда много поняли, разошлись по позициям.
Ожидание боя высушило губы и глотку, заболели глаза от нежелания моргать, но вот наконец раздался рокот копыт, и с пологого холма покатилась бриттская конница. Коней нахлёстывают так, што и знатоком быть не нужно, штобы увидеть панику! Р-раз! И оступившийся конь кубарем покатился по склону, ломая себя и седока.
«— И правда ополчение» — довольно констатировал я, прижимаясь к прикладу щекой и выжидая, пока первые всадники доскачут до условленного места. Рядом сопит сосредоточенно Санька, и это мерное сопенье почему-то успокаивает.
Защёлкали выстрелы, и передние ряды будто споткнулись, создавая затор. А с холма вытекают всё новые бритты, сталкиваясь с закружившимися на месте товарищами.
Посылаю в это месиво пулю за пулей, и от горячечного азарта не всегда попадая. Хоть и близко они, всего-то саженях в семидесяти, а такой хаос на дороге, такое мельтешение рук, ног, голов, вздыбленных коней и валяющихся на земле человечьих и конских тел, што и не передать! Пальба, ржанье, крики агонии и ярости, боли и ужаса.
Без надобности стрекотнула картечница — видимо, стрелку захотелось принять участие в бою, а не сидеть в засаде. Выстрелы, разрывающие тела пополам и отрывающие конечности, стали для англичан последней каплей.
— Сдаёмся! — послышался надрывный крик навеки сорванной глотки, — Сдаёмся! –
Недружные поначалу крики слились в единый хор, и стрельба прекратилась. Под прицелом винтовок и грозно поводившей стволом картечницы, бритты выбирались из человеческого фарша, складывая в сторонке винтовки и сабли, совершенно сломленные.
Немного осталось… полтора десятка человек, это если считать раненных, добрая половина которых не переживёт и суток. Мишка тут же устроил короткий допрос — кто, откуда, с какой целью… Дико глядя на командующего степенными бородачами подростка, британцы накручивали в своих головах невесть што, отчаянно пугаясь.
Хозяйственные буры, ни мало не смущаясь кровавой гекатомбы, полезли растаскивать тела, обзаводясь трофеями. Одна из женщин, потянув за приглянувшийся сапог, вытащила его вместе с оторванной картечницей ногой, и откинула раздражённо в сторону.
Подобное мародёрство нельзя одобрить, но невозможно и осудить. Добрая половина бывших заключённых щеголяет бог весть в чём, а самая большая проблема как раз в отсутствии обувки. Ботинки не по ноге, подвязанные бечёвкой, как норма. Некоторые щеголяют в воняющей сыромятине, которую не так-то просто выделать в походных условиях.
Мы же с Санькой, брезгуя до рвоты таким несомненно важным делом, да и не слишком нуждаясь в трофеях, поднялись на гребень холма, куда уже подъезжали дзержинцы.
— Ну здорово, Котяра, — ухмыльнувшись, поприветствовал я командира.
— Окрестности Дурбана зачистили мало не под ноль, — степенно рассказывал Котяра устроившимся вокруг бурам, усевшись со всем удобством на нагретом солнцем валуне, и подбирая слова на голландском и немецком, — убитых мало, но поместий пожгли…
Он зажмурился сладко, и буры заухмылялись в бороды, перемигиваясь и пхаясь локтями. А… ну да, они ж и сами всю свою историю воюют, так што рассказ Котяры им не только елеем на сердце, но и насквозь понятен.
— В город… — друг зашарил по карманам, примолкнув, и один из бородачей понятливо поделился трофейной сигарой, подкурив заодно.
— Благодарствую, — кивнул друг, окутываясь клубом дыма, — в город тоже пробрались… Сэм! Сэмми!
Через ряды буров и европейцев протиснулся тощий техасец с лицом потомственного уголовника, скалящийся во все свои два десятка прокуренных зубов.
— Сэм, расскажи-ка, как ты в город пробрался!
— В город? — он осклабился, и начал рассказ, поминутно подмигивая, откашливаясь и отхаркиваясь. История его звучала, как сказка Шахрезады… очень, очень похабная и кровавая сказка!
— Но склады сгорели, — развёл руками Котяра в ответ на недоверчивые взгляды буров, и в глазах мужчин появилось задумчивое выражение. С таким примеряется на себя чужое приключение, и судя по африканерам, примерялось с трудом.
«— Отморозок» — отозвалось подсознание.
— Много убили британских солдат?! — протиснулся вперёд, задал вопросдавешний мальчишка-разведчик, чувствуя себя вправе стоять сегодня с взрослыми. Крепко сжатые кулачки прижаты к груди, взгляд горит жаждой подвига.
— Моя рота около двухсот британцев, — тотчас отозвался друг, — и вот ей-ей… не зряшная оговорочка, понятая взрослыми.
— Целящий в тебя не имеет возраста и пола, — отозвался Корнелиус, занявший в отряде место пастора, и африканеры согласно загудели.
— Ну… да, — кривовато улыбнулся Котяра, — потом изгоном пошли через Наталь, отреконь…
— Это… — он замолк, подбирая слова, и я поспешил перевести.
— Да! — сдвинув шляпу на затылок, кивнул Иван, — Как метлой прошли, подметая разрозненные отряды! Это слухи ещё пошли, сбились в отару. А так… десять, много двадцать человек, дважды и вовсе без выстрелов обходились, в сабли брали!
Он оскалился коротко и хищно, в глазах мелькнуло што-то очень тёмное… тут же исчезнувшее. Надолго ли?
— Мы пленных допрашивали, — продолжил он как ни в чём ни бывало, — так те в один голос говорили, что двинулись на помощь родне в Дурбане. Н-да… не всегда своей, но всегда командирской. Спешили спасти плантации.
Лицо его прорезала саркастическая ухмылка, и дёрнув подбородком, Иван указал на пленных, копавших могилы своим павшим товарищам.
— Вон… — ядовито сказал он, — плантаторы…
