Глава 32
— Развод караула, — негромко говорит Санька, не отрываясь от наблюдений за британцами.
— Угу… — щёлкаю крышкой часов и сверяю время, записывая в тетрадь. Хронометраж у нас абсолютный, насколько это вообще возможно.
У наблюдателей две тетради — одна с поминутным хронометражом, другая с наблюдениями. Кто из солдат близорук, кто хромает или несёт службу спустя рукава — всё заносится!
— … рыжий хромец мается животом, — в тон моим мыслям говорит Санька.
— Смените, — прошу гриква, видя братову усталость и всю его излишне напряжённую фигуру. Веит охотно подхватывает бинокль, поправив мимолётно тубусы из бумаги поверх окуляров. Может, и перестраховка, но чуть меньше шансов, што засекут отблеск стекла…
С биноклем осанка чернокожего полководца меняется, и прямо-таки вижу, как поверх потрёпанного пиджака вырастают офицерские эполеты. Ох и непрост… ну да не моё то дело, и если гриква имеют таки гражданское самосознание и собственное мнение о судьбах Африки, то кто я такой? Пусть.
Покачав головой, гляжу на Саньку, полуприкрывшему усталые глаза и затеявшего игру с изумрудной змейкой, переползающей на соседнюю ветку. Подставив руку, он шепчет што-то, и вот ей-ей, змея будто прислушивается, приподняв треугольную голову и переползая на руку.
— Чево? — поворачивается он на взгляд.
— Так… шаман, однако!
— Скажешь тоже! — качает тот головой, — Змеи, они никогда зазря не укусят!
В голосе убеждённость, которую не перешибить ничем.
— Ага, ага… а шепчешь тогда што?
— Так! — он краснеет буряково, делая вид независимый и вольный, — Бабка научила.
— Ты не подумай! — вскидывается он, поняв моё молчанье по своему, — Хочешь, научу?
— Потом, — задумчиво гляжу на змейку, пригревшуюся на его руке, обвившись причудливым браслетом поверх рукава рубахи. Вроде как и да… но лёгкая сцыкливость даёт о себе знать. Сильно подозреваю, што дело не в шепотках бабкиных, а в плавных движениях и уверенности брата, да и действительно — змеи по большей части совершенно не агрессивны… но проверять не хочется. По крайней мере, пока.
В высоком кустарнике влажная духота, пропахшая пряными запахами цветов и трав, жужжаньем насекомых и короткими перебежками ящерок, замирающих при каждом движении. Изредка проползёт по своим делам змея, да вспорхнёт на крохотную поляну мухоловка, обманутая нашей недвижностью.
Обмахиваемся изредка от насекомых и наблюдаем, наблюдаем, наблюдаем… Папаша с Корнелиусом, сменяясь, караулят в нескольких милях отсюда надёжно укрытую в одной из крохотных долин повозку и скот.
Подойдя к кустам, слегка сдвигаю ветки и разглядываю укрывшийся в небольшой долине концлагерь. Сейчас мне не нужны никакие биноклевые подробности, а просто наглядность перед глазами.
Долина узкая, трещиноватая, будто расколовшая гору. Стены не то штобы вовсе отвесные, и с немалым трудом можно вскарабкаться на склоны, которые чуть повыше становятся вполне себе пологими проходимыми, но дальше зась! Броди по ним хоть как, а проскользнуть мимо британцев из долины не выйдет, если только ты не опытный скалолаз.
Гриква с Корнелиусом за два дня обошли всю долину по гребню горы, и если они говорят нет, то это весомое нет. Выросли они в этих местах, и ходить по горам и промеж них умеют, а если не пройдут они, то женщины и дети, которых в лагере большинство, тем паче.
Шатры и палатки буров, а то и безлошадные повозки, раскинуты по всей узкой долине, тулясь в основном рядышком с двумя тонкими ручейками, стекающими с гор. Народ в лагере вялый, как это бывает от весенней бескормицы, да так оно и есть.
Видно, как народ ковыряется в земле, ища коренья и любую поживу. Везде проплешины — как бывает, если скот долго остаётся на месте.
Мишку видели пару раз, но мельком и вовсе уж издали. Вроде как без повязок, но што, как…
Фактически, единственный затык, это британский блокпост, перегораживающий долину на входе, но и тот скорее от побега, нежели для отражения врага. Колючая проволока широкой дугой, мешающая пройти заключённым к британцам, в паре десятков метров за ней мешки с песком, сложенные едва ли по грудь высотой, и наконец — палатки.
Парочка складских, с продовольствием, амуницией и патронов.
Офицерская, в которой обитает дрищеватого вида второй лейтенант с явно купленным офицерским патентом. Мальчишка, от силы лет семнадцати, с упоением играющийся в солдатики и старательно соблюдающий все законы и поконы Офицера и Джентельмена, часто утрированно и всегда — без должного понимания.
По утрам он делает зарядку, умывается над тазиком, шумно фыркая, отплёвываясь и отсмаркиваясь, и бреет прыщи, ходя потом с заклеенной бумагой физиономией. Затем лейтенант изволит устраивать смотр, завтракает, и развлекает себя шагистикой подчинённых и выполнением ружейных приёмов. Просителям лейтенант явно раздражается, полагая эту часть своих обязанностей низменными и тягостными.
В штабной палатке строго по одному принимают буров, и в ней же обитает сержант, переслуживший все сроки и тянущий лямку по инерции. Душевно вялый, немолодой, высохший, с замедленными движениями ревматика и въевшимся намертво индийским загаром. Производит впечатление служаки, сделавшего карьеру преимущественно в канцелярии, и собравшегося уже в отставку, но вот незадача… война!
Вся его натура уже на пенсии, и главное — дождаться наконец, скинуть опостылевший мундир… Старается не напрягаться лишний раз, будь то душевно или тем паче физически.
Две солдатские потрёпанные палатки четвёртого срока службы, в которых обитает семнадцать вояк, грозных скорее своей многочисленностью, нежели чем иным. Тот случай, когда второй сорт не брак.
Будь нас чуток побольше… Обрываю эти свои мысли, потому как затевать длительную перестрелку не по мне, да и защита, пусть даже и заметно худшая, у британцев не только со стороны концлагеря.
Въезд в долину перекрывают частично мешки, почему-то с одной только стороны, шлагбаум и колючая проволока в два ряда. Прорваться атакой можно, но буры атаки не любят, так што в принципе и да, вполне надёжно, тем более для тыла.
Какую-то часть бриттов можно пострелять со склонов, откуда мы за ними наблюдаем, но подумав как следует, оставляю эту мысль в сторону. Увы, но для прицельной стрельбы далеко. Штучный выстрел — быть может, но делать ставку… нет, точно нет.
Да и неизвестно, какие у них приказы — может быть, расстрелять или повесить в случае нападения «мятежников». Слыхивали про такие случаи. Женщинам и детям ничего не грозит, но Мишка…
В голове потихонечку вызревает план — невероятно авантюрный и рискованный, но за неименьем десятка-другого особо метких стрелков, пожалуй, што и единственный.
Начало темнеть, и мы, стараясь не потревожить лишний раз растительность и зверьё, криком орущее при нарушении покоя, спустились в лагерь, где уже вовсю булькал на костре ужин. Немного крупы, коренья и много-много мяса. Очень вкусно! Папаша расстарался, и хотя обычно буры обходятся в походе вяленым мясом и сухарями, готовить в походе мужчины умеют.
На меня поглядывают, чуя новости, но не спешу, говорить начинаю уже за кофе, тем паче чую, што спать нас севодня ложиться позднёхонько.
— Есть, — дую в кружку, — план. Намётки скорее. Схема такая себе… несложная и действенная…
— … но, — обвожу всех глазами, — суть в том, што для его выполнения нам потребуются стальные яйца.
Зафыркали, фраза в переводе не нуждается, понятна интуитивно. Молчу, жду ответа…
Решительно кивнул Санька… гриква… Переглянувшись, кивают буры, тут же вопрошая глазами о подробностях.
— Значит, так…
Не доезжая метров двадцати до шлагбаума, остановили быков. Папаша, пользуясь моментом, невозмутимо достал трубку и начал раскуривать. По правую сторону от него, зайдя чуть вперёд, переминаются гриква. Сбросившие дорогие их сердцу европейские одёжки и стоящие в одних набедренных повязках с грузом за спиной, выглядят они точь-в-точь как провинившиеся слуги, особенно если не слишком разбираться в расовых особенностях местных уроженцев.
— Оёёюшки, — поёжился брат, потянувшись лопатками назад и готовясь скинуть куртку.
— Ждём… — сидя в циновке поверх пушек с раскуренной сигарой в руке, шиплю я змей, — ждём, Саня…
Болезненного вида капрал, вышедший нам навстречу с двумя подчинёнными, требовательно махнул рукой.
— Стоять! — запоздало пролаял он, пока рядовые навели на нас ружья.
Папаша в ответ завёл медленный разговор, мешая африкаанс с дрянным британским, вставляя в речь имена Родса и чиновников Капской колонии. Сморщившись, как от зубной боли, капрал заглянул внутрь, но увидел двух мальчишек на груде барахла, и ощутимо расслабился, рявкнув што-то солдатикам, опустившим ружья.
В животе у него забурлило, и сделав отчаянное лицо, капрал дал знак проезжать, мелкими шагами засеменив назад. Не спеша, папаша сделал несколько затяжек, поделился с солдатами табаком, и только потом тронул вожжи.
Заведя быков, он развернул их задом, будто готовясь сгружать привезённое к складской палатке, где уже сгрудилось несколько солдат. Санька тут же соскочил, откидывая задний полог, и взмахом руки подзывая их.
Улыбнувшись рыжеватому молоденькому солдату с лицом вечного чмошника, заглянувшего в повозку, вжимаю сигару в запальное отверстие…
… и каменная дробь, да с близкого расстояния, сделала из них фарш. Оглушённый близким разрывом, я пропустил пару секунд, а когда очухался, успел увидеть присевшего за повозку папашу, выпускающего из магазинки пули с самой невозмутимой физиономией…
… Саньку, закружившегося с револьвером промеж палаток, подхватывающего на лету ружьё из пирамиды…
… вывалившегося из-под повозки Корнелиуса, передёргивающего затвор…
… и Веита, упавшего на четвереньки и склонившего голову. Выстрел из закреплённой на спине пушки смёл двух британцев и штабную палатку, а гриква уже вскакивал, а на четвереньки падал Гирд…
Выдернув из-под шкур карабин, включаюсь в веселье… и не успев сделать выстрела, понимаю, что всё, враги внезапно закончились.
— Это было… — стараюсь не глядеть не человечину, густо разбросанную по земле, — легко.
— Мы мужчины, — невозмутимо заметил Веит, слегка морщась при движениях. Всё-таки отбило ливер, несмотря на подстеленную под пушку доску и пару циновок.
— Со стальными яйцами, — широко улыбнулся Гирд.
* * *
Широко вздохнув похуделой грудью и сморгнув непрошенные слёзы, Бляйшман оглядел выстроившееся на площади коммандо… его коммандо! Триста человек отборных молодцев, и это только пока! Потом будет ого, а может даже и совсем два раза!
Фима уже видел сибе генералом с орденами, героически идущего по Одессе, на зависть всем, и особенно всяким, кто говорил разное. Да, за такое можно поступиться прибылью, особенно с надеждой на после войны.
Героические карьерные мечты прервал Бургер Шал, вышедший из Фолксраада вместе с парламентариями на принятие присяги.
— И всё-таки — почему? — неожиданно спросил он Бляйшмана в наступившей тишине.
— Мы… — Фима хотел было сказать заготовленные умные слова, но его таки вдохновенно понесло, в лучших традициях Привоза, только через высокое, — видим народ праведный на землях обетованных! Народ, который живёт по Книге, и имеет дерзновение говорить нет Сильным Мира Сего, и стоять за Правду вооружённой рукой!
— И… — он сглотнул и выдохнул жарко, на всю площадь, в каждое открывшееся ухо, — мы хотим встать рядом с вами, и отражать нашествие Врага, потому что так — правильно!
— А потом… — он оглянулся на коммандо, обведя взглядом, — те из нас, кто пожелает этого, осядет на освободившиеся от Врага земли, и заживёт так, как должно. По Книге.
Молчанье… и площадь будто выдохнула, а у некоторых буров увлажнились глаза.
«— Ой, — думал Фима озабоченно через несколько потом, закрывшись у себя в кабинете и делая вид через работу, — мине кажется, или я сказал такую сибе красоту, шо вышла уже таки политика? Ой вэй…»
— Зато, — попытался приободрить он сибе, — если это будет да, то я таки в истории и практически в сказке! Осталось только сделать её такой, где жили они долго, счастливо и богато!
