XLI

«Хороший» день

Моисей Германович вышел из автобуса и перешёл на сторону Центра психического здоровья. На проходной встречала милая девушка, сотрудница НЦПЗ Виктория. Прошли в Центр.

– У нас новый пациент с согласием на клинические исследования – некий Левий Сергей Афанасьевич. Уже несколько месяцев здесь. У него купировано острое полиморфное психотическое расстройство, МКБ-10, сейчас наблюдаются остаточные симптомы бреда и галлюцинаций, без обострения. В общем, наш клиент.

– Хорошо. Приводите его в ваш сектор. Я буду минут через сорок – к вашему шефу забегу и сразу туда. Кабинет 11, насколько помню? Готовьте всё для сканирования и введения стентрода и имплантов в различные семантические зоны. А у него атлас готов? Вы его просмотрели?

– Да, мы его уже месяц сканируем, каждый день, и есть устойчивая картина.

Моисей Германович зашёл в кабинет завсектора, поздоровался и после короткого обмена любезностями направился в исследовательский сектор. По дороге заглянул ещё в пару кабинетов.

Сергей Афанасьевич сидел в ортопедическом кресле Yamaguchi, опутанный проводами, и прислушивался к внутренним ощущениям. Интересной была возможность одной мыслью передвигать взад-вперёд, поворачивать и вообще делать всё что угодно с маленьким игрушечным квадроциклом. Но ещё необычней были слова и даже словосочетания, повторяющиеся каждые несколько секунд до тех пор, пока он не произносил их вслух. Сегодня ему сделали укол в сонную артерию, и через полчаса возникли эти странные звуки.

Появился маленький седоватый мужчина с жуткими бровями, представившийся Моисеем Германовичем.

– Как Вы себя чувствуете? – спросил бровеносец.

– Чувствую себя биоприставкой умной машины, которая скептически смотрит на ваши эксперименты.

– Ну-ну, шутите? Это хорошо. Сейчас попробуйте понять характер воздействия.

Он забегал пальцами по клавиатуре. У Сергея Афанасьевича появилось где-то внутри чётко оформленное решение привстать и сделать полупоклон. Решение не было оформлено словесно, но было абсолютно ясным. Сергей Афанасьевич привстал, поклонился и опять сел.

– Так, хорошо-хорошо. Что Вы почувствовали?

– Да ничего. Просто я забыл поздороваться. А Вы, кажется, кивнули при входе? Вот я и вернул долг, как вежливый человек, – ответил Сергей Афанасьевич. – А почувствовать? Да ничего вроде и не чувствовал.

– Ну хорошо-хорошо. Продолжим завтра. Отдыхайте.

Моисей Германович стремительно выскочил из кабинета, почти ударившись головой в выпуклую грудь сотрудницы.

– Вика, заполните отчёт и пришлите мне по электронке. Хороший день. Я думаю, мы его запомним.

Виктория секунду обдумывала ответ, но Моисей Германович уже стучал каблуками в конце коридора. Она беззвучно открыла рот, закрыла и словно пестрая аквариумная рыбка поплыла в ту часть аквариума, где сидел в чёрном кресле запутанный проводами пациент.

XLII

Особенная любовь

Сон не приходил. Сергей Афанасьевич вспоминал жену, лицо молоденькой студентки ещё до их знакомства. И голос, когда она пела на какой-то вечеринке. Он всегда теперь засыпал с мыслью о Маргарите, часто спорил с ней, а иногда просто лежал, повернувшись к ней лицом и обняв невидимую грудь. Ближе к утру Сергей Афанасьевич провалился в пограничное состояние, среднее между сном и бодрствованием. Словно из соседней комнаты раздался глухой голос:

– Э-э, как ты?

Молчание.

– Ты будешь со мной бороться? Ты уверен?

Молчание.

– Боже, Отец небесный. Да будет свято твоё имя. Свято – значит, отделено от остальных. Свято – значит, никому не присвоено, не уподоблено. Слава твоя да не достанется никому! Защити меня, Отче, от этого дьявола, искушавшего меня. Я поддавался его соблазнам, прости меня, помилуй меня. Избавь меня от него.

Внезапно тиски, сжимавшие голову, разжались, и Сергей Афанасьевич почувствовал себя свежим и сильным, как в юности. Он хотел пойти к сестре и заявить о своём полном выздоровлении. Но здравый смысл подсказал ему, что этот шаг преждевременный.

Днем пришёл навестить Александр. Сели за столик в холле. Он, поначалу напряжённый, вскоре расслабился и полушёпотом, скороговоркой начал говорить:

– Ты знаешь, как я переживал за тебя. И Марго – как её жаль. Такая красивая. Я был на могиле… Там цветы кто-то положил.

– Не надо, Саша. Не трогай эту тему.

– Да, не буду. Ты уже знаешь, что я нашёл единомышленников. Я теперь в братстве, Преображенском. У нас рождение свыше – главное, как у Иоанна. Мы такая семья! Сам знаешь: По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою. Так Господь заповедал.

– Знаю, это из Иоанна. Самое возвышенное о любви у него, как считается. То, что всех умиляет в этом Евангелии. А к другим вы имеете любовь, не к братьям? К Маргарите? Она же самоубийца – для вас она пропащая, отрезанный ломоть. За церковную ограду её! Такие царства Божьего не наследуют, не рождённые свыше для вечности. Так? А как рождённый от духа может любить того, кто сегодня есть, а завтра он как трава, как цвет полевой, исчез и нет его, и не будет никогда? Это как любить домашнюю синичку или котика. Издох, нового взяли, так же назвали.

– Церковь о них не молится, но они не прокляты. Их судьба в руках Бога.

– Всё всегда в руках Бога, не лицемерь. А ко мне как относитесь? Я не принимаю Троицу, не признаю Иисуса богом. У меня один Бог – Отец. Моё место здесь, в сумасшедшем доме.

– Раньше к врагам веры были непримиримы. Такова традиция церкви. Мы имеем любовь между братьями, а внешних обличаем.

– Любите братьев? А как же заповедь Христа о любви к врагам? Иисус рыбацкий, то есть настоящий, будет судить по делам любви ко всем, даже к врагам. И прощать тех, кто прощает должникам своим. А ваш с Иоанном Иисус спасает только тех, кто верит в него как бога, – тех, кого вы называете братьями. Ведь только у рождённых свыше Отец – Бог. У остальных отец – дьявол, так? Как вы можете любить тех, кого не любит ваш бог? Ведь в твоем Евангелии сказано: Вы потому не слушаете слов моих, что вы не от Бога. Если бы слушали, были бы сынами Бога, а так ваш отец дьявол. Вот и всё – все, кто не согласен с вами, сыны дьявола. Какая же может быть у вас любовь к нам, еретикам?

– Все церкви имеют такие правила. Любовь к еретикам и врагам церкви и Бога – особая.

– Любить особо! Ха! Как же ум человеческий изворотлив! Любить как Иосиф Волоцкий – убивать с муками еретика, чтобы спасти душу? Сжигать на кострах? Да нет никакой особой любви к врагам, любовь – одна! Высшая из всех – умереть за ближнего. А вы всех сортируете на своих и чужих.

– В Евангелии Иоанна Господь так и сказал: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.

– Вот я тебе и говорю о том. των φίλων – переводится «за любящего тебя». А у нас и рыбаков Иисус такую избирательную любовь отвергает: И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? ибо и грешники любящих их любят. И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Не согласен Иоанн с неграмотными рыбаками – слишком широко, мол, они раскинули сети, хотят всех любить. И он сузил – нет, люби любящих.

– Да, но попробуй любить всех. В мире вражда всех со всеми, а у нас всё иначе, мы – семья.

– Вы отделили себя от людей. Ваш Иисус, в отличие от настоящего, не говорил народу «Отец наш», только «Отец мой». Он присвоил себе Отца, сделал себя единственным сыном. В церквях называют Бога Отцом, читают «Отче наш», а что сами его дети, не знают, потому что Иоанн всех запутал. Каждый, кто называет Бога Отцом, очевидно, сын Божий. Нет?

– Так у рыбаков. А у нас всё по Иоанну, то есть Бог – Отец, но не для всех, а для тех, кто верит в Христа, как бога, и, вкушая плоть и кровь Христа, соединился с ним природно, и стал сыном по причастности к Христу.

– Эх, Александр, теперь и ты так веришь…

– Да. Когда ученики поверили, что Иисус есть само Слово, он попросил своего Отца просветить их и дать им славу. Он включил нас в свою божественную семью. Верующим во имя его, в Слово, он дал власть быть чадами божьими – помнишь начало Евангелия? Его, Христа-бога чадами, чадами света. Это те, кто рождаются свыше, от духа. Когда апостолы родились свыше, поверили в него перед самым его исходом, Иисус сказал им: Иду к Отцу моему и Отцу вашему, Богу моему и Богу вашему. Бог становится нашим Отцом только после нашего рождения свыше. Отец Христу – Бог, и для нас Бог есть Отец, но только в нём, в Христе, потому что он и Отец – одно. По сути для нас Отец – это сам Христос.

– Я верю в Иисуса, который молился Богу: Отче наш, который на небесах – Слышишь? Наш! – не отделяя Отца от всех, не присваивая его только себе. Мы все чада Божии, часто заблудшие. А вы любите только друг друга. Это пошло от Иоанна и через гностиков стало сутью почти всех церковных организаций.

– Ого. Так, по-твоему, все церкви ложные? Один ты в истине?

– Как раз наоборот. Мир, как сказано у пророков, наполнится ведением Бога, и уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: «познайте Господа», ибо все сами будут знать Бога, от малого до большого. И это исполнилось.

– Вот как! Мир, по-твоему, знает Бога?

– Конечно, пророчество исполнилось. Или, ты думаешь, нет? Павел приводит его как исполнившееся – перечитай его послание к евреям. Наполнился знанием Бога, заметь, весь мир, а не церковные организации, которые присвоили себе Христа и Бога, словно стали их собственниками, и учат других. Бог и Христос никому из вас не принадлежат.

– Я не вижу, чтобы мир знал Бога. Наоборот, в Евангелии Иоанна сказано: В мире был, и мир чрез него начал быть, и мир его не познал.

– Так пророчество на Христе не исполнилось? Ты вслед за Иоанном знание Бога приравнял к знанию вашей философии и догматов. Но многие в мире, кого вы считаете погибшими, поверили в Бога, а о Троице ничего не знают. Они большие христиане, чем те, кто ходит по воскресеньям в храмы молиться Богородице и святым. Нагорная проповедь нынче, как нравственный закон, – общее место для всех, верующих или неверующих, иудеев, буддистов. Только они не сознаются, не признают источник.

– Ладно, ладно ты, тише. Разошёлся. Смотри, запрут тебя здесь с твоими проповедями.

Но Сергей Афанасьевич уже не мог остановиться и говорил громко:

– Отец посылает дождь и над злыми и добрыми, как и солнце, не разбирая. Иисус заповедал нам быть такими же совершенными, как Отец, любить всех, не деля на добрых и злых, своих и чужих. Это трудно, и вы решили любить друг друга.

Подошла дежурная и попросила Александра закончить беседу и удалиться, так как пациенту требовалось спокойствие. Попрощались.

– Пока, скоро наведаюсь. Но учти, я с тобой не согласен.

– Давай, не поминай лихом.