XXXVII

Жизнь – болтливая сорока, от неё не много проку

Маргарита бросила взгляд на улицу. Сегодня выпал первый снег. Печальное небо прятало за утёсом многоэтажки своё синюшно-серое лицо; на соседнем балконе насупилась ворона, высматривая чёрным глазом замерзшее белье на прищепках, внизу человек в сером пальто чистил веником зелёный ковер. Скрипел снег. Тоска. Тёмно-серая тоска.

Как давно были эти жёлтые лучи над зелёной кромкой, голубое небо, запахи, набегающие горячими прозрачными волнами, растворённая в ветерке радость, смысл, любовь?

Мысль о Сергее каждый раз царапала сердце, оставляя сочащуюся болью и тоской рану. Потеря была ужасно обидной, необъяснимой, неожиданной, всеобъемлющей, невосполнимой и неизлечимой. Сколько слов, но ни одно не выражало эту горечь потери до конца. Она не могла больше ни о чём другом думать.

Друзья как-то отстранённо посочувствовали ей, а потом всё у них пошло дальше. А она словно осталась одна на перроне, глядя вслед уходящему поезду.

Какая смерть легче, быстрее и не требует долгой концентрации воли, а лишь мгновенного решения? – Мысль эта заинтересовала её и часто держала внимание, освобождая от воспоминаний. – Чем быстрее всё произойдёт, тем раньше его увижу. Он же говорил: за чертой времени нет. И искать там не нужно. Мы увидимся, и он сразу поймёт, что я не… Что эта встреча с Храмовым просто…

Маргарита весь день проводила в метро, среди людей, проезжая одну за другой все ветки. При этом, часто беззвучно шевеля губами, повторяла Фета: не жизни жаль с томительным дыханьем… Иногда выходила наверх подышать. Когда стояла в ожидании поезда, всегда в начале перрона, покачиваясь, решимость накатывала и отступала, не превышая какого-то внутреннего барьера.

Вспомнился стишок Сергея.

ЖИЗНЬ – БОЛТЛИВАЯ СОРОКА

 

Выхожу – кругом тьма,

Гомон птиц, кутерьма.

Ветер плачет вдалеке,

Рыба плещется в реке,

Жизнь – болтливая сорока,

От неё не много проку.

 

 

Мой фонарик ярко светит,

На два шага впереди

Жёлтым цветом землю метит.

Эй, смотри, не упади.

 

 

Впереди крутой обрыв

Смотрит в небо, рот открыв.

Лучик скачет горностаем:

То кружит, то исчезает.

 

 

Камни дружною толпой

Вниз летят на водопой.

Я за ними побегу,

Лягу спать на берегу.

 

Наконец она качнулась больше обычного, как раз перед подходом электрички, и не стала себя удерживать.

В похоронах участвовало несколько человек. Храмов, взявший на себя хлопоты, стоял, согнувши плечи, с шапкой в руке, слушал панихиду, затем бросил землю и, развернувшись, ушёл. Страхову никто не позвонил. Сергея Афанасьевича не нашли, чтобы известить.

Глава 25

Жизнь во гробе

Утро было прохладным. Прохор проснулся рано и принялся за дела. Нужно было продать корзины и другое плетение, купить муки, сбегать в порт, узнать новости и доложить старцу.

Он вернулся в хижину, когда солнце уже закатилось и сверчки стрекотали что было сил. Старец ждал, сидя во дворе на лавке. Прохор приветствовал учителя, занёс в дом покупки и вышел. Новостей не было, кроме той, что у Акестора жена родила очередное чадо, восьмое или девятое. Старец заговорил первым:

– Ну что, Прохор, обдумал всё?

– Трудно, старче, мне это уразуметь. Вот Вы говорили, что иудеи гнали Иисуса за то, что он приравнял себя к Отцу. А получается, увидев воскресение Лазаря, они ему поверили? Странно это…

– Но так и есть.

– В такое поверили из-за чуда!? В Писании сказано, что если пророк совершит чудо, а потом позовёт вслед богов, которых не знал Израиль, то этого пророка должно предать смерти. Если поверили из-за Лазаря – ну-у, что Иисус с неба и всё такое… что его нужно чтить как Отца, – тогда в чём ещё худшем обвинили через несколько дней, чтобы предать смерти?

– Его больше не обвиняли после чуда с Лазарем. Знай это! И суда над ним не было. Осудил его Пилат, язычник. А священники не судили, они отдали римлянам одного человека, чтобы спасти многих, как и сказал Каиафа, – старец жёг взглядом всё вокруг Прохора. Казалось, вот-вот, и крыша дома вспыхнет, как от молнии. – Такое моё Евангелие. И оно с неба, а не от людей. Могу и тебя с рыбаками спросить: если народ поверил, что он сын Давидов, мессия и царь, как они написали, то почему его убили?

Прохор был упрям, как старец, и отступать в споре не хотел: – Это просто. Первосвященники разубедили народ. Чудеса в Галилее – это басни невежд, говорили они. В Иерусалиме Вы видели от него чудеса? Нет? Если он действительно Христос, то сойдёт с креста, Бог не даст ему умереть. Сказано ведь о мессии: Воззовёт ко мне, и услышу его; с ним я в скорби; избавлю его. Если он говорил, что взойдёт на небо, а сам умрёт на кресте, то так тому и быть. Обещание не исполнил – значит, лжепророк и лжемессия. Таких Моисей заповедал не бояться и вешать на древе. Послушав такие речи, иудеи стали злословить Иисуса и насмехались над ним, и говорили ему: сойди с креста.

– Он воскрешал мёртвых? Пусть бы сам воскрес и взошёл на небо. Разве они не верили в воскресение? Многие верили.

– До Иисуса только Илья и Енох были взяты на небо живыми! По крайней мере, так многие из иудеев верили. Никому и в голову не приходило, что можно сначала умереть. Мёртвые на небе, это как? Если в день смерти до положения во гроб кто воскрес – такое бывало. И когда умирали своей смертью. Елисей так воскресил сына сонамитянки, а Илия сына вдовы сарептской. А из праха… Верили, что будет воскресение из праха, но в конце времен, в последний день.

– Разве он из праха воскрес? На третий-то день?

– Как же не из праха, отче? Он был убит, а не сам умер. И потом… хоронят в день смерти, ибо на следующий день тело уже тронуто разложением. Потому ученики не поняли Иисуса, когда он сказал, что ему должно умереть и на третий день воскреснуть. Целых три дня во гробе! Да, они верили в воскресение в конце времён. А Иисус не про это сказал, а что на третий день воскреснет. И они спрашивали: Как же книжники говорят, что Илии надлежит придти прежде? Никак не могли уразуметь, неужто через три дня конец всему, последний день мира? В общем, после смерти никто не мог взойти на небо – так считалось.

– Так что же, выходит, по-твоему, народ засомневался, не лжепророк ли он?

– Не только… Это будущее явление с облаками… Не объявил ли Иисус себя на суде синедриона языческим божеством, сыном бога, вроде какого-нибудь Гермеса? Так было и это легко понять. А в нашем… Вашем благовестии Иисус прямо объявлял себя равным Богу с самого начала. Если бы и в самом деле он такое говорил, то никакие чудеса не заставили бы иудеев поверить, что он мессия, и встречать его с криками «Осанна».

– Прохор, Прохор. До чего договорился. Уже и старцу своему не веришь. Мои видения… A-а! – старец махнул рукой, отчаявшись убедить ученика. – Иди помолись и покайся, и поклоны отбей. Господи Иисусе, помоги сему неразумному дитяти прийти в разум и смириться.

– Отче, простите меня. Я слушаюсь Вас во всем. Но вера моя противится Вашим словам. Я стараюсь разобраться… Помолитесь обо мне.

– Иди с Богом.

Прохор остался наедине подумать о разговоре с учителем. Старец нередко повторял слова Иисуса, слышанные им в видении: Истинно, истинно говорю вам: верующий в меня имеет жизнь вечную. И сегодня старец в рассказе про Лазаря передал слова Иисуса Марфе: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрёт, будет жив. И всякий, живущий и верующий в меня, не умрёт вовек.

Лазарь лежал во гробе и уже смердел и, несмотря на гниение тела, по-прежнему был жив. Это Иисус доказал, воскресив его тело! Пробудив его. Вот как! Так было открыто старцу. По учению старца воскресение касается тела и видно телесным зрением, поэтому оно не столь важно. Лазарь временно восстал в этом теле. А в последний день он восстанет в новом теле, духовном, рождённом от воды и духа, и которое пока сокрыто плотью. А кто-то воскреснет без духовного тела, во плоти, и пойдёт с нею в погибель. Важнее всего рождение свыше – об этом старец говорил не раз. И мы записали диалог с Никодимом, а я тогда не понял, о чем он, – Прохор говорил сам с собой и не заметил, как стемнело. Он вышел. В небе метались бесшумные тени. Позвякивали ещё последние колокольчики. Запах трав наполнял воздух, не оставляя места другим запахам.

Прохор вернулся в дом. Мысли носились в его голове, как стая рассерженных шершней.

Что же, нужно верить не в воскресение в конце мира, а в рождение свыше при жизни? Оно даёт вечную жизнь, подобную свету. Это – жизнь небожителей, она не на новой земле, как верили рыбаки, а на небесах, в плероме, там, где ангелы. Вера в Отца такую вечную жизнь никому не обещала. И воскресение плоти, о которой мечтал народ Израиля, – зачем оно, если есть жизнь вне тела? Плоть для рождённого свыше – это, скорее, тюрьма. Ах вот почему старец никогда не диктовал о втором пришествии Христа! Зачем, если по смерти все рождённые от духа идут на небо? Зачем творить новое небо и землю, будущий мир? У Отца обителей много, а если и не так, Иисус пойдёт и приготовит. Так старец диктовал. Пока мы здесь, всё уже будет приготовлено.

У старца всё стройно, хотя иначе, чем у рыбаков. Даже совсем наоборот.

И главное: родиться свыше может лишь тот, кто верит в Христа, как бога.

Прохор был захвачен своим размышлением о столь великих вещах. Он прилёг на циновку и смотрел на паутинку вверху, где паучок беспокойно бегал вокруг добычи. Глаза его сомкнулись, и он уснул. Последней его мыслью было: я не язычник. Нет, я не язычник, я верю в единого Бога, Отца всех.