XXXVI

Помешательство

Из дневника С. А.

Эта запись сделана мной в ЦПЗ. Моё состояние после развода с Маргаритой и всего, что за этим последовало, было столь ужасным, что я был не в состоянии вести дневник.

Теперь я пришёл в себя, и мне показалось важным вспомнить и записать, как всё было.

Это печальный урок для меня о том, как ревность и ненависть открывают все внутренние ворота и позволяют чуждому сознанию поглотить тебя целиком. Да так, что перестаёшь замечать радикальные изменения в себе и вокруг.

Итак, я больше не появлялся дома и снял небольшую квартиру в центре. В течение недели я успел разругаться с коллегами, сотрудниками студии и продюсерами. Началось с того, что обнаружилось воровство идей моего старого фильма. Я кричал на них, называл бесталанными киношниками, которые надёргали в свои посредственные ленты мои находки, не выразив минимальной благодарности в форме чести или денег. Ничего. Я был в такой ярости, что слёг на неделю, и не выходил из своей новой берлоги. Я был расстроен и начал опять курить… после двадцати лет. Да…

Живут, подкармливаясь с чужих рук, а отчитываются аудиторией и славой, собранной режиссёром Левием, – я скрежетал зубами, и перед моим взором постепенно вставало царство зверя, строился цифровой механизм будущей власти антихриста. Я лежал на диване, мысленно передвигая фигуры в эндшпиле шахматной партии человечества.

На моём ухе внезапно появилась RFID метка, словно я бычок из стада. Метка соотносила меня с файловой системой, в которой на каждого было своё досье и присвоенный рейтинг. Сосед за стеной с ещё меньшим статусом, чем мой, пытался подключиться к моему цифровому образу и опорожнить туда цифровое содержимое своего желудка, непосредственно перекачивая его в мой виртуальный пищевод. Это был почти переваренный корм с пищевыми добавками для выращивания бычков. Ужас, насколько это было отвратительно. При этом непрерывно хотелось курить. Но после каждой сигареты меня наказывали, втыкая в бедро железные стрелки.

Все эти ощущения были настолько реальными, что я не мог их воспринимать как нарушение работы ума. Страдание заполнило всё внутри. Критическая функция сознания была отключена. Реклама, реальные события, соцсети, новости – всё смешалось и представляло из себя цифровую кашу, которую все поглощали в невероятных объёмах.

Я вышел на улицу. В глаза бросился плакат с рекламой: умеем делать миньон. Это была пошлая шутка и одновременно намёк, что я стал бычком с номерком на ухе. Они кормят нас цифрой. Они знают о корме всё: дают то, что придаёт мясу наилучший запах в стейках. И плакат повесили, чтобы поиздеваться. Имеют власть над всеми, но показывают это тем, кого хотят сломить. Таким был примерный ход моих бредовых мыслей.

Пришлось вернуться домой. Три таблетки феназепама не произвели никакого эффекта – глаза слипались, но мозг не выключался, словно сломался переключатель.

Я затянулся, выдохнул и посмотрел прямо перед собой. Сквозь пелену дыма в кресле напротив нарисовалась фигура странного персонажа, худого, высокого, в сером костюме с галстуком в косую полоску. Он сидел, словно не замечая меня.

– Привет, это я.

– Я тебя понимаю. Хочешь, я опять стану невидимым?

– Мне всё равно. Только ты выглядишь вызывающе старомодно.

– Заметь, как нашему сотрудничеству мешала твоя бывшая жена. А я ведь выполнил твоё поручение. Патриарх у нас будет другой.

– У нас?

– Наконец первая здоровая реакция.

– Что ты наделал в моей голове?

– Ничего. Ничего без твоего одобрения я не делаю. Всё честно.

– Я люблю жену. Как я оказался в разводе?

– Ты, как и все люди, существо противоречивое. От любви до ненависти – сам знаешь…

– Что ты, подлец, творишь с моей первой и даже второй сигнальной системой? Кто тебе разрешил копаться в моих мозгах?

– А кто мне запретит? Царица небесная? Ха-ха. Но я и не копаюсь. Это проверка режимов, новых возможностей. Ты не хочешь попробовать прямое общение с компом?

– Что это? И зачем оно мне?

– Это не тебе, это мне. Но без тебя это будет трудно. А ты приобщишься к новым технологиям, испытаешь новые ощущения и возможности. Готов?

– Соглашусь, если ты вернёшь мне жену.

– Ну зачем она тебе? Она будет нам мешать, вставлять палки в колёса. Она уже попробовала.

– Верни жену.

– Ну хорошо, хорошо… Нам нужно поработать со сверхпроводящим квантовым интерферометром. Ребята из МФТИ сделали прибор типа SQUID, но на основе четырёхволнового смешивания света на искусственном атоме, созданном на основе джозефсоновского контакта. Тебе это не понять, но если на пальцах, то эта штука способна снимать с помощью электродов на голове малейшие токи на мембране любого нейрона в твоём мозге. Мы научимся не просто двигать мышкой на экране силой мысли. Мы с тобой будем лазать по компьютеру, как у себя дома, и делать всё, что хотим. Интересно?

– Неинтересно, но я согласен. Но прежде верни жену.

После разговора полностью прекратились мучения и вернулась трезвость ума.

Глава 24

У нас всё с рыбаками разное…

Прохор после беседы с Антонием начал искать возможность возразить старцу по существу, сразу разобраться с главными вопросами веры. Но получалось всё так, словно он цеплялся к мелочам. Это раздражало старца и никак не приближало к истине. Вот и сейчас старец задал, казалось, простейший вопрос, а у Прохора сразу зароились мысли. И он нашёл множество противоречий между рыбацкими Евангелиями и тем, что они написали со старцем.

– Прохор, сколько лет проповедовал Иисус?

– Лет? М-м, не знаю, отче. Но, кажется, около года. Он пошёл в Галилею после крещения, а в Иерусалим пришёл на праздник опресноков, на пасху, чтобы умереть там. У всех евангелистов так.

Прохор замолчал, потому что ему нечто пришло на ум. Потом он подпрыгнул и хлопнул в ладоши:

– Ну конечно! Он прогнал торговцев из храма. Если бывал бы раньше в Иерусалиме, то изгнал бы их раньше, а не перед смертью? Нет-нет. С начала своего служения он был там однажды.

– За один-то год можно всё успеть? Не думаю… И трёх мало. Но ты прав, дитя. Не мог Иисус каждый праздник быть в Иерусалиме и спокойно взирать на торгашей, а незадолго до дня своей славы прогнать их? Нет. Эх, уж больно красивая история. Жаль, жаль, но придётся её убрать.

Старец огорчённо почесал лоб и задумался.

– А поместим-ка мы её с тобой в самое начало благой вести, – старец хохотнул и подмигнул Прохору, потом продолжал серьёзным тоном: – Он их изгнал, а после они не посмели опять вернуться. Так и было – торговцы боязливы. Тем более, досталось им, отстегал он их. Как думаешь, дитя моё?

Старцу хотелось вовлечь Прохора в процесс творчества, но он после Милета стал каким-то ершистым, несговорчивым, возражал по пустякам.

– Досталось? Неужели от верёвок? Ими и воробья не испугаешь. И-и, отче, в Вашем Евангелии никто в Иерусалиме не боялся Иисуса ни в начале, ни в конце, и камни на него поднимали часто, чтобы побить. А если бы и изгнал их, то за три года неужто бы не вернулись? Ради прибытка?

– Вот ты уцепился за этих торговцев! – ласковый голос старца заскрипел, глаза стали колючими. – Ау рыбаков в их писаниях Иисуса боялись? Все так и разбежались от верёвок? Его же распяли, в конце концов! Я вот вижу – придумана эта история. Глупая она. Да-да, так и есть!

Старец, забыв о коленях, вскочил и топнул ногой. Кулаки сжаты и готовы участвовать в споре. Прохор не отступал от своего, но старался быть как можно тише и спокойнее, продолжая беседу:

– Простите, отче, но я верю всему, рассказанному апостолами. Все были наслышаны об Иисусе и о чудесах, которые он сотворил в Галилее, и об его учении. Народ приветствовал его в Иерусалиме как пророка или даже как мессию с пальмовыми ветвями. И когда он увидел торгашей в храме, то возмутился. Это естественно. А они? Разве они могли ослушаться, видя, как народ встречал его? Да он бы и ветошью их прогнал. И все дни до самой его смерти они действительно боялись торговать в храме. Да и сколько их оставалось тогда, дней тех?

– Угу, ты вот всё логикой хочешь проверить, – старец быстро успокоился, как с ним обычно бывало. – А жизнь, она богаче. Потому оставим изгнание торговцев и у нас. Храм свят. И Иисус это подтвердил.

– Оставьте, отче. Только будет торчать эта заноза.

– Глупости. И потом… это не главное. Эх, дитя, если бы ты заглянул вперёд, ты увидел бы, что я прав, а не рыбаки! По моему благовестию будут сверять, где истина, а где ложь. Не по рыбацким.

Старец горестно усмехнулся:

– Хм, заноза… Вот страна, где Иисус явил себя миру, – это важно! Какой ему смысл ходить по Галилее, если там одни язычники? Конечно, он и там бывал, в отечестве своём. Но редко, раза два всего, я так думаю. Всё своё время он посвятил Иудее и Иерусалиму, а вовсе не Галилее. Ты обратил внимание, что Креститель сказал об Иисусе? Он был из иудеев иерусалимских…

– Не помню такого, отче.

– Как же? Ну так напиши. Вот так и напиши: А посланные были из фарисеев… Так-так…

Старец сел, помолчал, закрыв глаза и потом продолжил уверенно, как будто читал невидимые страницы:

– И они спросили его: что же ты крестишь, если ты не Христос, не Илия, не пророк? Иоанн сказал им в ответ: я крещу в воде; но стоит среди вас, которого вы не знаете. Он-то идущий за мною, но который стал впереди меня.

Старец открыл глаза и посмотрел на Прохора. Прохор склонился над свитком и прилежно записывал под диктовку.

– Дописал? Хорошо. Теперь послушай, – старец принялся пояснять. – Иисус был из иерусалимских фарисеев, хотя и родился в Галилее. Ученики звали его: Равви, учитель. А учителя все были фарисеями. И проповедовал он три года с половиной, а не год. Во-первых, года мало, а во-вторых, у Даниила в пророчестве сказано: …утвердит завет для многих одна седмина, а в половине седмины прекратится жертва и приношение, и на крыле [святилища] будет мерзость запустения.

– А я слышал от евреев, что это про Антиоха Епифана, который запретил жертву в храме. Помните, отче, как приходил проповедник из Антиохии именем Димас. Я тогда ходил в синагогу послушать его спор с иудеями. Так вот ему тогда возразили иудеи, что это не про новый завет Христа, и он согласился.

– Так он духа не имеет. Иначе бы знал истину и не потакал иудеям.

– Он и не потакал, отче. Но в пользу иудеев было то, что мерзость запустения не пришла. Не увидели её в середине седмины не только иудеи, но и поверившие в Христа. И после воскресения Господа жертва в храме ещё долго приносилась. Даже апостолы приносили жертвы Богу. Помните, Иаков убедил Павла очиститься и принести жертву по окончании обета, и он исполнил. Жертва прекратилась, когда римляне храм разрушили. И это случилось лет через сорок после того, как Господа распяли.

– Любишь ты спорить, Прохор. Тебе поклоны прояснят голову. Сотворишь сто поклонов перед сном. А теперь вкушай истину словесную: жертвы они приносили, но Господь их больше не принимал. Последней истинной жертвой был сам Господь, его тело и кровь, которые он отдал нам, – старец приосанился, и его худоба как-то особенно стала выпирать через ткань. Голова приподнялась, глаза смотрели поверх Прохора.

«Совсем исхудал старец» – подумал Прохор, а вслух сказал:

– Отче, но жертвы приносили… апостолы. Они не знали о мерзости запустения? К тому же и раньше овны и тельцы были только образами истинной жертвы. Они всегда лишь напоминали о грехе, но не избавляли от него. Об этом у Павла… Так что тогда прекратилось?

– И еще сто добавь, – не дослушал старец.

– Хорошо, отче, исполню.

Прохор замолчал и сидел долго с застывшим лицом, пока старец не смягчился.

– Прохор, ну хорошо, хорошо. Про полседмины я ещё подумаю. Но… мы с тобой, мы там про три пасхи писали. Только на третью пасху Иисус взошёл к Отцу. Жалко вымарывать. Нет-нет, оставим. Прости, дружище, прости. Истина дороже, да.

– Но у меня есть вопрос, учитель, – оживился Прохор. – Если Иисус жил в Иудее и часто посещал Иерусалим для проповеди, как мы писали, то как же исполнилось известное пророчество о мессии: Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной? Если он там много лет ходил и проповедовал, что ликовать-то, когда он в один из дней на ослицу сел?

– А ты молодец, хвалю тебя. Этот вопрос правильный. Пророчество не могло не исполниться! Что же заставило жителей в один из дней в конце служения Иисуса в Иерусалиме и Иудее вдруг перемениться и того, кого преследовали и порывались побить камнями, встречать с пальмовыми ветвями, полагать одежды на пути его и кричать: «Осанна! Благословен грядущий во имя Господне»? Я думаю, только чудо! Притом великое чудо!

– Разве только невиданное чудо, отче! Он ведь, как мы писали, много чудес совершил, а они не слушали его и даже искали убить его.

– Ты стал часто возражать мне, дитя. И всё как-то с подковыркой. Что за заноза у тебя в сердце?

– Заноза та, отче, что хоть в чём-то мы должны быть согласны с евангелистами. А у нас во всём разница. Возьмите те же гонения на Иисуса. На него в Иерусалиме никто руку ни разу не поднял – так во всех Евангелиях. Когда его взяли в Гефсиманском саду, он им сказал: Каждый день бывал я с вами в храме, и вы не поднимали на меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы. А мы писали, что в Иерусалиме иудеи много раз поднимали на него руки, хватались за камни, чтобы побить его, но не могли, так как он чудесно уходит от них. Всё потому, что он, по-вашему, только и говорил о своём божестве. А у рыбаков он проповедовал царство Бога – за что же его было убивать?

– Хорошо, Прохор, отвечу тебе и на это, дай время. Но сначала скажи, знаешь ли, что такое вера в Иисуса?

– Учитель, Вы что, так шутите? Конечно, знаю.

Старец Иоанн вдруг стал совершенно серьёзным. Фигура его, высокая и сутулая, была похожа на мраморное изваяние своей холодной неподвижностью. Прохор внутренне собрался и приготовился слушать. Старец заговорил, его голос гремел, диссонируя с его худобой:

– Знаешь ли? У нас всё с рыбаками разное… А ты на чьей стороне? Своего старца и моего великого учителя Филона или неграмотных рыбаков? Да, они апостолы, и их сам Господь избрал. Но ты помнишь, как они спорили, кто из них главнее, не понимали его слов про закваску, не разумели притчи? Потому не всем их словам можно верить! Да, они для простых людей сделали много! Но мы, наученные мудрости, неужели останемся на их ступеньке, не пойдём выше по лествице? Неужели мы не должны нести свет истины, нашего разумения тайны? Подумай о том, дитя моё.

Прохор понял каким-то внутренним чутьем, что от него требуется исповедание веры!

– Учитель, я научен вере апостольской. От вас же, когда много лет назад вы меня вырвали из бесовского плена, от служения ложным богам. А апостолы, когда проповедовали веру в Иисуса, говорили, что Иисус есть Христос, предсказанный пророками, то есть человек, помазанный Богом на престол в будущем царстве добра и справедливости, и ещё он есть определённый Богом судья живых и мёртвых. Многие ждали Христа, но не все поняли, что Бог избрал Христом Иисуса из Назарета. Апостолы так и спрашивали: веришь ли в Иисуса Христа? А ещё вера в Иисуса – это вера в его воскресение, в то, что Бог воскресил его из мёртвых, и сделал начатком будущей жизни, будущей вселенной, первым в новом творении, всё подчинил ему, так как будущее царство – это весь мир.

Старец дослушал молча, а потом… как-то обмяк разом, будто струна внутри ослабла. Он в отчаянии махнул рукой:

– Что с тебя взять. Опять ты за старое. Вот как въелась в тебя это рыбацкая стряпня.

Прохору стало жалко старца.

– Отче, я хочу Вас понять. Хочу…

– Так попробуй… Пойми, вера в Иисуса есть вера в него как бога! А в его воскресение что верить-то? Если Иисус бог, то в его руках и жизнь и смерть. А если он был только человек, которого Отец воскресил и посадил одесную Себя, как ты повторяешь за рыбаками, то что нового дало это воскресение? Просто укрепило веру иудеев в Бога, в которого они и так верили? Неразумен ты ещё, как дитя малое.

Старец погладил лысину и пальцами, как гребнем, стал расчесывать копну. Ему так хотелось, чтобы Прохор, наконец, поверил в Слово, которое было у бога, и которое было бог.

– Вот за его слова о том, что он сошёл с небес, и что на небесах у него есть Отец, и что он с Отцом одно, и что его нужно чтить, как чтут Отца, – за это иудеи хотели убить его. А как иначе? Прохор, услышь истину: бог воплотился и стал человеком, чтобы человек стал богом, – вот новое! Мы можем родиться свыше, ещё при жизни получить вечное тело для жизни в обителях. Вкушая Христа, растить это тело. В этом наша вера! Пакты не поймёшь?

Спать в этот день легли раньше обычного. Прохор лежал и вспоминал разговор. Прошло немало времени, но он не мог заснуть. Старец двигал чётки, слышалось его ровное дыхание. Прохор не выдержал и спросил:

– Старче, но ведь мы верим, что Бог един и что Он Отец всем нам? Петр в одном из посланий писал, что через Христа мы уверовали в Бога, который воскресил его из мёртвых и дал ему славу, чтобы мы имели веру и упование на Бога. Это вера в то, что Отец любит нас, а не в то, что Иисус тоже бог. И сам Иисус говорил одному юноше: что ты называешь меня благим? Никто не благ, как только один Бог? Разве эти слова не опровергают тех, кто считает его богом?

Старец ответил сразу, словно ждал:

– Ты об этом ещё ничего не знаешь и не понимаешь. Потому и путаешься. Бог один: Сын и Отец одно есть. Ещё Утешитель, дух святой.

– Для меня Бог один, если я ему молюсь. Бог жив для меня, Он жив, как я. Или лучше: я как Он. Что такое «одно есть»? И как я могу молиться чему-то единому?

– Я молюсь Сыну, дитя моё. Как он и заповедал, о чём мы писали с тобой. Он есть Слово и един с Отцом. Отца же его знаю только в нём – никто не видел Отца, кроме Сына. Мы уже говорили… Но оставим это пока.

Старец замолчал. Минуту он собирался, и когда заговорил, голос его был спокоен:

– Почему, по-твоему, мы называем Христа вслед за апостолами Кириос? Это же не просто господин какой-то.

– Сейчас императора многие называют Кириос, как «имеющего власть». Это один из титулов императора. А мы отдаём себя во власть Христа, а не какого-то римского цезаря. И потому мы, принявшие Христа, называем его нашим Господом. Он не Господь, как мы Бога называем, но его сам Бог соделал Господом и Христом – так сказано устами Петра в Деяниях. Он тот, кто имеет власть, кому мы себя отдали в услужение до самой смерти. А к императору так больше не обращаемся.

– Всё верно, Прохор. Христианин никогда не назовёт императора богом и господом.

– Отче, но и Христу никто не сказал: бог мой. Апостолы обращались к Иисусу «господин мой», как и Сара к Аврааму обращалась. Да вообще у них так принято было обращаться к старшим, у кого власть. Если бы не так, все иудеи встали бы на дыбы, услышав, что к Иисусу обращаются, как к богу. Адонай – это… это всего лишь «господа мои», это…

– Опять эти еврейские сказки. От кого ты набрался…

Старец по рождению был из обрезанных, потому с особым подозрением относился к единоплеменникам. Он давно уже почитал себя верным из язычников и старался даже в словах отдаляться от евреев.

– Так от Димаса. Я уж говорил Вам о нём, – Прохор не дал договорить старцу.

– Господи, избавь меня от сего Димаса! Нету сил более, – старец вскочил с циновки и искренне взмолился, воздев руки и запрокинув голову, так что борода взметнулась выше лысины. – Найди, найди себе другого доброго еврея. А этого гони прочь. Змей, змей…

Прохор молчал. Старец сотрясался, а Прохор сидел тихо, как мог. Прошло немало времени. Наконец старец успокоился.

– Я не позволю, чтобы слепые вели слепых. Не по-зво-лю. Поликарпушка, детка, иди сюда, будем писать.

Поликарп мигом вскочил с постели, схватил стило, развернул свиток и уставился на старца преданными глазами.

– Светильник подкрути и в конце свитка сделай пропуск. Мы потом допишем, разрежем и соединим, где надо. Прохор объяснит. А пока запиши, вот.

Старец закрыл глаза, голос перестал дребезжать и зазвенел уверенно и пронзительно:

После восьми дней опять были в доме ученики его, и Фома с ними. Пришёл Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки мои; подай руку твою и вложи в ребра мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома сказал ему в ответ: Господь мой и Бог мой!

Прохор открыл рот и забыл закрыть, изумлённо глядя на старца.

– Мы к этому вернёмся и всё хорошенько разберём и запишем, – сказал старец примирительным тоном, посмотрел на Прохора глубокими глазами, большими и влажными. Прохору вспомнилось око Гора, которое он видел наколотым на руке у одного александрийца в порту. – А пока вот что. Помнишь ли, я как-то сказывал тебе, что Господь не молился никогда? Ему это не нужно, он и сам бог и всегда в единстве с Отцом. Так вот, тогда я тебе назвал имя: Лазарь. Мне открылось в видении во время молитвы, что Лазарь тот умер и пробыл во гробе четыре дня. И уже начал смердеть. Его-то Иисус и воскресил, чтобы многие уверовали в него. Ибо воскрешения, описанные рыбаками, ничем не отличаются от тех, которые творили Илья и Елисей. Да и пробуждение самого Христа через день случилось. А вот воскресить того, кто начал тлеть, из праха – это только Богу подвластно. Иисус, пробудив смердящего Лазаря, сотворил большее чудо, чем после со своим собственным воскресением.

– Пробудив?

– Да, пробудив. Истинно, истинно говорю вам: рождённый от духа жив всегда, даже если умер.

– Потому Иисуса и встретили с пальмовыми ветвями, что узнали про это великое чудо? – Прохор попытался вникнуть в логику старца, хотя уже не испытывал доверия к откровениям учителя, как раньше.

– Да. Вот что мы запишем в свиток: Народ, бывший с ним прежде, свидетельствовал, что он вызвал из гроба Лазаря и воскресил его из мёртвых. Потому и встретил его народ, ибо слышал, что он сотворил это чудо. Иисус сам – податель жизни. Так и запиши слова Иисуса.

Старец давно о серьёзных вещах говорил цитатами из своего Евангелия или диктовал для записи. И сейчас он заговорил уже торжественным голосом, как бывало всегда, когда он передавал речь Христа:

– Ибо, как Отец воскрешает мёртвых и оживляет, так и Сын оживляет, кого хочет. Воля Пославшего меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в него, имел жизнь вечную; и я воскрешу его в последний день. Истинно, истинно говорю вам: верующий в меня имеет жизнь вечную.

Напевная речь действовала завораживающе, и Поликарп писал молча. Только стило скрипело. Старец продолжил уже спокойно, обращаясь к Прохору и разъясняя сказанное Иисусом:

– Видишь ли, дитя моё. Сын даёт жизнь вечную, ибо от начала в нём была жизнь, и жизнь была свет человеков… Имею власть отдать жизнь и имею власть её принять. Никто её не отнимал от меня, – так я сам слышал от него. Простая вера в Бога ничем не помогла иудеям. Они как умирали, так и умирают. Даже Лазарь четырёхдневный в конце концов умер телом, потому что это тело из праха. Воскресение тела только временно возвращает жизнь. Мы же имеем новую веру. Мы верим в Слово воплотившееся, и эта вера спасает, потому что даёт жизнь вечную рождением от духа.

– Вы думаете, Христос, придя, даровал нам рождение свыше? Как мы писали когда-то? Я помню наизусть:… тем, которые приняли его, верующим во имя его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились. А я ведь и не понял тогда! Хотя слова поразили меня новизной.

– Отец далеко, а Сын рядом. С переменой завета меняется и вера, и тот, кому надлежит поклоняться, кого почитать богом. Такова воля самого Отца. Отец хочет, чтобы всё мы получали от Сына, даже жизнь. Он отдал нас Сыну. Я слышал о том, ибо сам Господь являлся мне, и я слышал его слова к Отцу: они были твои, и ты дал их мне. И ещё: Вот дело Божие, чтобы вы веровали в того, кого Он послал. Сначала Отец отдал Сыну народ Израиля, ещё с тех пор, как Сын явился Моисею в горящей купине. А теперь и нас, бывших язычников.

– Отче, опять Вы! Мы что же, верим теперь в двух богов? То говорили, что Сын и Отец едины, что они одно. А теперь, что нужно верить в Сына, чтить Сына? Запутали меня, отче… Смущают меня Ваши слова.

– А ты не смущайся. Я вот спокоен, ибо слышал от самого Христа: Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога, и в меня веруйте. Видишь ли, дитя, Сын пребывает в Отце, и вместе они один бог. Это тебе не уразуметь, но мудрейшие из мудрых, из которых мой старец Филон был самым мудрым, это говорили. Я вот и лица старца уже не помню, а слова его помню хорошо. Он ещё большую тайну открыл: бог един в трёх лицах. Но мы этого писать прямо не будем – это великая тайна. Она не для всех. Ну всё, теперь спать.

Прохор взял постель, вышел во двор и там лёг, глядя на звёзды. Засыпая, Прохор твердил вполголоса: Отец небесный, просвети меня. Сон накатывал волнами, и Прохор слышал спокойный голос Петра, спорящего со старцем: «Давид о Христе пророчески увидел, что не оставлен он в аде, и плоть его не видела тления. Сего Иисуса Бог воскресил, чему мы все свидетели. Он был вознесен десницею Божиею. Бог соделал Господом и Христом сего Иисуса». А старец во сне возмущался, подпрыгивал на месте и, маша руками, кричал: «Не соделал, не соделал. И не воскресил, не воскресил его Бог. Он сам, сам имеет жизнь в себе. Кому хочет, дает. И свою может отдать и взять, когда хочет».