XXVIII

Последнее искушение

Из дневника С. А.

Из дома не выходил. Несколько раз навещал Страхов, но каждый раз недолго. Заказов на иконы не было, и он подрабатывал на портале для фрилансеров. Я не стал ему рассказывать о своих странных снах.

Маргарита ходила печальная. Храмов звонил как-то раз, справлялся о здоровье. Дни сменялись днями. Я надеялся, что невидимый собеседник меня оставил. Но неожиданно опять случился сон в состоянии осознания.

– Приветствую. Думал, я приболел? Нет, дорогой, бесплотные не болеют. Просто я был занят.

– А разве дьявол не может быть сразу в нескольких местах?

– Дьявол? Ну, хорошо… Дьявол – так дьявол. Я вообще не бываю в местах. Ты думаешь, твоя мысль пространственна?

– Конечно. Но что есть мысль? Корабль или волна, которую он гонит?.. Будучи стоячей волной, она подчиняется квантовым законам, как любой квантовый объект. Значит, и принципу неопределённости. А…

– Не придавай слишком большого значения научным гипотезам.

– Ну, хорошо… Мы не договорили в прошлый раз.

– Кажется. Не помню, о чём шла речь, но тема была невероятно скучна.

– Думаю, ты всё помнишь. Мы говорили об искушении Иисуса. Рыбаки описали искушение Иисуса в пустыне и в Гефсиманском саду, потому что считали его человеком, а Иоанн все искушения исключил, так как считал его воплотившимся богом.

– Да, кажется, что-то было об этом, – невидимый собеседник, кто бы он ни был, не мог быть забывчивым и иметь слабости, свойственные человеку.

Притворялся или всё-таки мог забывать, имея общее с нами «железо»? Эта мысль отвлекла меня, и внезапно я оказался на лоджии родительской дачи, как в прошлый раз. Неудобство общения с пустотой пропало, и я смог сосредоточиться:

– Почему же Иисус удостоился чести воскресения? Неужели до него никто не прошёл подобных искушений?

– Люблю я общение с такими, как ты. Всё хотите понять. А это не в моих интересах. Потом ведь всех собак на меня вешают. Ну и ладно! Что мне от вас-то, от смертных?

– Так и скажи: не знаю. Что крутишь? И не задавайся – тебя без смертных нет нигде. Где ты ещё, если не в моей голове?

– Ты о своей голове слишком высокого мнения. Ну хорошо, отвечу тебе. Для начала подумай, чем искушаешься ты и вообще, чем искушается обычный человек? Он искушается желанием получить нечто вопреки воле Создателя, то есть вопреки Его заповедям. Так?

– Так.

– А Иисус чем искушался? Ему Бог, как сыну, обещал: Ты сын мой, я ныне родил тебя. Проси у меня, и я дам тебе народы в наследство тебе и власть до краев земли. Зачем ему идти против воли Отца, если Отец и так обещал всё? Возьми власть, и не нарушишь волю его. Разве нет?

– Гм. Я так бы и поступил… А Иисус? Он не был как все, не подумал: Отец обещал мне власть, значит, я вправе взять её. Иисус верил, что придёт время, и Бог сам её даст.

– Да, я предложил ему признать мою власть в мире, поклонившись мне, и использовать мои средства, чтобы добиться исполнения обещанного Богом. Это тогда ещё, в пустыне. Разве взять обещанное – грех? Моя власть не безгранична, но её глупо отрицать. Но он упрям, как Авраам. Помнишь, Аврааму предлагал Ефрон Хеттеянин участок в земле Ханаанской, чтобы похоронить Сарру? Это – земля обетованная, которую Бог обещал Аврааму в вечное наследие. Авраам тогда отказался принять землю в дар от Ефрона, но настоял на покупке за серебро. Так Авраам не получил земли в Ханаане даром и на пядь стопы, чтобы не сомневаться, что Бог ещё исполнит обещанное. В полной мере.

– Ишь ты, как всё тонко. И Давид не стал отбирать власть у Саула силой после того, как его помазал на царство Самуил. А народ-то любил Давида, а Саула ненавидели.

– Да, и Давид был таким. Как Авраам.

– Поэтому Бог сказал: нашёл я мужа по сердцу моему. Так почему не Давид воскрес?

– Откуда я знаю планы Бога? Не готов был мир, или Давид, или ещё что-то, – изображение зарябило.

– Возможно… У меня есть чувство, что Иоанн хотел убрать из благой вести или оспорить ещё что-то важное. То, что не могло случиться с Иисусом, будь он богом. Речь не только об искушении. Как ты думаешь, Иисус боялся смерти? Настоящий Иисус, не придуманный Иоанном.

– Всё ваше племя боится смерти. Так что, наверное, боялся, если, как сказано Павлом, с сильным воплем и со слезами молил могущего спасти его от смерти, и услышан был за своё благоговение.

– Но не смерти плоти. Я не верю, что он её боялся. Он сам говорил: Не бойтесь убивающих тело.

– Может, позора? Он боялся позора? От него ожидали сражений за царство и правду, а он предпочёл позорную смерть, не оправдав их ожиданий. Они точно не понимали, какое царство он проповедовал!

Собеседник показался мне вполне разумным. Странно, что он был не на стороне Христа. А может, демон имеет черты того человека, через которого смотрит на мир и с кем ведёт беседу? С ним опасно общаться, он запутает. Захотелось проснуться, но любопытство взяло верх, и я ответил:

– Наверное, боялся позора… Да, может быть… Как там в псалме? «Поношение сокрушило сердце моё, и я изнемог…» Но он же пренебрёг посрамление.

– Гм. А ты не любишь останавливаться на первом объяснении. Что ж, хвалю. Ещё страшнее позора была смерть лжепророка, осуждённого судом. Законным судом.

– Это ближе. Может, ты не дьявол? Говоришь разумные вещи… – Меня вдруг как молния ударила. – Да ты воруешь мысли!

– Кто у кого ворует? – На тёмном пятне, имеющем контур лица, каким-то образом отразилось возмущение.

– Ты. Ты же в моей голове, не я в твоей. Оставим это на твоей совести, которая, впрочем, у тебя… Гм, ладно, забудь, – Я посмотрел в сторону, чтобы не видеть силуэт. – Он боялся, конечно, не смерти тела, а реальной смерти. Он боялся проклятия, осуждения на смерть как разбойника, врага Бога. Боялся, что Отец оставит его. Боялся, когда кричал на кресте: почему Ты меня оставил? И когда плакал в саду и просил пронести чашу.

– Гх-гх, – раздался звук простуженного горла, – Бойтесь того, – говорил Иисус, – кто может и душу, и тело… Некоторые думают, что погубить – это поместить душу-облачко в огонь под землёй. А там я с кочергой. Но всё не так. Погубить в геенне – это образно сказано. Это бросить за стену святого города в ров, в геенну, туда, где мусор горит, – на свалку, как ненужную вещь.

– Где ты простудился, дух? Одевайся впредь теплее, не то и меня заразишь. А пока на карантин, конец связи.

– Подожди. Куда ты? Ты прав – этого боялся Иисус.

– A-а, поболтать захотелось?

– Нет, тема очень… м-м-м.

– Эх, если бы Отец пронёс чашу! Мог бы суд не случиться? Или Каиафа не догадался бы задать тот вопрос, последний вопрос…

– А он зада-ал. А на суде врать нельзя-а-а, слава Богу, – дух запнулся и хитро посмотрел на меня невидимыми глазами. – А Иоанн молодец. Всё продумал. У него Иисус в Гефсиманском саду вальяжный такой! И преспокойно учит: иду к Отцу, приготовлю вам обитель, а потом приду и к себе заберу. Философ не переносил ту сцену в Гефсимании, со слезами. И он всё подправил, убрал слёзы. Хорошо получилось. Ну а как иначе: бог смерти не боится. Жизнь даю, говорит, жизнь беру – когда хочу.

– А ты хотя и бесплотен, не всё помнишь. Склероз? В одном месте Иоанн всё-таки показал Иисуса слабым.

Я вспомнил то место в евангелии от Иоанна, где Иисус просил Отца избавить его от смерти. И сразу появилась книга прямо перед глазами, как бывает только во сне. В ней был изображён Иисус, но он двигался и слова его были не написаны. Он их сам произносил: Душа моя теперь возмутилась; и что мне сказать? Отче! Избавь меня от часа сего! Но на сей час я и пришёл.

– Поколебался… а потом взял себя в руки. Как человек. Что скажешь, а, чёрт?

Я открыл глаза. Маргарита мирно посапывала рядом. Я обратил внимание, как заострились её скулы и нос, лицо было почти белым, словно мраморным, без единой кровинки. Протянул руку к тумбочке и подтащил тяжёлую, как кирпич, Библию.

– Так. Ага, вот… Иоанна, глава 12: Избавь меня от часа сего! Хм. Я уж думал, у Иоанна такое невозможно – Иисус в искушении, просит избавить, колеблется. Он же бог! А что там в подстрочном переводе?

Я потянулся за планшетом и нашёл нужное место на греческом с подстрочником: И что мне сказать? Отче! Избавь меня от часа сего? Но на сей час я и пришёл.

– Что, что? – я аж присел на край кровати от удивления. – Это риторический вопрос? Не просьба избавить? Но это совсем другой смысл. Иисус не просит избавить его от смерти, пронести чашу. И что Мне сказать? Отче! Избавь меня от часа сего? Это вопрос для публики, как часто у Иоанна! Философ всегда последователен: нелепо богу просить избавления. Тем более, если он сам пришёл с неба, зная, что будет потом и кем он был от начала. Хм. А синодальный перевод далеко не дураки делали. Вопросительный знак поменяли на восклицательный и… склеили рыбаков с философом. И вот – по Иоанну Иисус теперь просит об избавлении, только не настойчиво. Попросил – и сразу же отверг свою же мысль, как искушение.

Маргарита проснулась, испуганно посмотрела на меня и привстала:

– Ты сам с собой разговариваешь?

– Да нет, Марочка, это я читаю Писание. Успокойся, я в порядке.

– А-а…

Мне стало жалко Маргариту, захотелось поговорить с женой. Она показалась мне усталой и брошенной. И я, почувствовав вину, погладил её по плечу:

– Марочка, ты во что веришь, в воскресение или в бессмертие души?

– Не трогай, пост же, – Маргарита кокетливо выставила из-под простыни согнутую в колене ногу.

– Мара, что ты делаешь? Как с тобой обсуждать… не обсудить серьёзные вещи.

– Что там, говори…

Маргарита извернулась, простыня сползла, оголив наиболее привлекательные выпуклости гладкого шелковистого тела.

– Я хотел сказать: ты чертовски соблазнительная.

Решил отложить беседу на высокие темы до удобного случая.

Вечером Маргарита была в приподнятом настроении, обхватила меня вокруг шеи, пока я сидел, поедая бурату с овощами. Поев, развалился на диване, уткнувшись в планшет. Маргарита пристроилась рядом:

– Что ты там говорил про воскресение?

– A-а, это. Я о том, что современные христиане верят не в воскресение, а в бессмертие души, как эллины. Если душа живёт отдельно от тела после смерти, то какая разница, что там с телом? Тело – темница души, из которой душа летит в рай. Так у вас?

– Но разве ты не веришь, что душа вечна?

– Конечно, нет. Этот миф – ядовитый укус язычества! Он отравляет христианское учение и веру. Истина же в том, что воскресение – единственная возможность вернуться к жизни из небытия, получить участие в будущей вселенной. Христос воскрес и потому назван Начальником жизни. В этом радость и пасха. Он уже из этого будущего, которого пока нет, – единственный.

Маргарита посмотрела удивлённо:

– Говоришь не хуже нашего батюшки. Проповедник ты наш. А я и впрямь не думала о воскресении. Когда бабушка умирала, мама ей всё – о рае, о небесах…

– Душа в рай, царство ему небесное – так о покойниках говорят? Если душа и так живая, то зачем же Христос воскрес? Павел в послании Галатам об этом и спрашивал. Ну… почти об этом.

– Подожди. Я только сейчас тебя поняла… Ты говоришь, что после смерти мы исчезаем?

– Да, полностью. Полная аннигиляция. Точно, как Бог сказал Адаму, – смертью умрёшь. Не просто умрёшь, а смертью умрёшь. Какое же это проклятие, если душа потом в рай? Нет уж – все ждут воскресения. А потом – кто направо, кто налево. Как Иисус и обещал.

– Так, а как же царство Божие? Где оно и кто там?

– Христос сказал: оно внутри вас. Это когда все законы, решения и действия – внутри, а не снаружи, как сейчас в большинстве своём: вместо совести – скрижали или уголовный кодекс, а вместо воли – пряник или кнут. Это не царство в обычном смысле, оно не в подпространстве. А то, что ты называешь раем, – это будущая земля и небо, которые Бог сотворит заново, когда эта земля и все дела на ней сгорят.

– А как же слова разбойнику: Ныне же будешь со мною в раю? Разве это не о душе? Разбойник не воскрес в тот день. Как же он в раю, если не душой?

– А сам Христос был в раю в тот же день? Он же сказал: со мною в раю. А он был во гробе ещё всю субботу.

– Я не знаю. У нас поют в пасхальном тропаре: Во гробе плотски, во аде же с душею яко Бог, в рай же с разбойником, и на Престоле был ecu Христе, со Отцем и Духом, вся исполняяй, неописанный.

– Зачем этот цирк с воскресением в третий день, если он был с Отцом на престоле и с разбойником в раю уже в день смерти?

– Подбирай слова, дорогой, – Маргарита строго взглянула на мужа. – Иисус сказал разбойнику про рай? Так ведь? Он не обманщик, дорогой, как… как. Ну, ты понял.

– Угу. Для покойника расстояние между смертью и воскресением равно нулю. Потому что человека больше нет, он исчез. Поэтому и времени для него нет. Иисус по сути сказал ему: «Умрёшь сегодня же, как и я. Не будешь мучиться на кресте. А потом – воскресение, для тебя – ныне, немедля, ждать не придётся. Это в историческом времени впереди столетия. А для тебя этих столетий нет, времени нет. И когда ты воскреснешь, я буду с тобой». Марочка, это как в кино – между эпизодами событий нет, как будто плёнка вырезана.

– Хочешь сказать, я умру и сразу же окажусь в раю?

– Да, сразу, но скорее – на суде. А потом, надеюсь, в раю, то есть на вновь сотворённой земле. А для живых ты будешь мёртвой всю оставшуюся историю, до второго пришествия. В этом смысле у всех индивидуальное время. Впрочем, оно же не абсолют, а тварь, как все мы.

– A-а, поняла, почему «будешь в раю»! Для разбойника суд уже прошёл на кресте, и судья вынес приговор – оправдательный. И он воскреснет сразу в рай. Христос же будет судить всех?

– Да. Бог будет судить через него. И он оправдал разбойника. И в личном восприятии разбойник без задержки попадёт в рай, а в историческом времени, то есть в общем времени – по воскресении, когда оно будет. Но для разбойника – ныне. Аминь.

– Но царство-то небесное!

– У Матфея оно небесное, а у Луки и Марка – Божие. Это одно царство. О нём ты молишься: да прийдет царствие Твое. Оно на небе пока, но мы хотим, чтобы оно пришло. И о нём сказано, что оно приблизилось и даже внутрь вас есть. А по воскресении вся новая земля будет царством Бога и раем. Оно будет и внутри, и снаружи.

– А где же Иисус, если… Он на небе?

– Смотря на каком… Это где облака? Звёзды? Или параллельная вселенная? Или за пределами вселенной?

– Вот ты и скажи.

– Хорошо, попытаюсь. Может, он в будущей вселенной, где новая земля и новое небо, в царстве Божьем, в раю – назови, как нравится. Главное, он одесную Отца, то есть там, где Бог. А Бог в Своём царстве.

– А разве он не с нами до скончания века? Как это в будущем?

– С нами, в каком-то смысле. Знаешь, старик Эйнштейн так всё запутал! Мы живём в пространстве-времени. Будущее, настоящее – всё это условности. А есть ещё всякие теории темпоральности. Вполне возможно, что ты и твой желудок – вы живёте в разном времени. Не удивляйся.

Пока говорили, Маргарита села на диван, взяла в руки игрушку, забытую детьми подруги, и стала её вертеть, задумчиво посматривая за окно. Игрушка неожиданно закричала, и Маргарита вскочила, отбросив её от себя. Разбилась любимая ваза, и Маргарита пошла за пылесосом. Разговор окончился жутким гулом этого аппарата, помогавшим ей молчать, расстроенной мыслями о душе и потерей дорогой вещицы.

Заснул поздно – всё ворочался. Сразу оказался на прежнем месте, и разговор продолжился, словно не прерывался:

– Про жизнь души без тела подтверждаю. Я много сделал для распространения этого всеобщего заблуждения – участвовал из определённого расчёта. Но мне потом словно в отместку приписали преступления, к которым я непричастен. Я никого не мучаю после смерти в аду, не поджариваю, не варю в смоле. Я вообще ни разу не видел души после смерти. Это всё из мифов и легенд язычников, а у них – из трансов и снов шаманов и как бы посмертного опыта. Ещё мной пугают, чтобы народ слушался жрецов. За все перенесенные несправедливости мне положено снисхождение на Божьем суде.

Опять я едва не воочию увидел, как поблескивает фальшивая слеза на невидимом лице дьявола в верхней части тёмного силуэта, и продолжил вслух думать о смерти. Потом обратился больше к себе, чем к собеседнику:

– Теперь не как у Иоанна, а как было… Христос скорбел смертельно. Мы говорили уже… Как же ужасно – умереть позорной смертью приговорённым по закону и повешенным на дерево лжепророком! По закону, данному Богом, пусть и через ангелов, но это же вечная гибель. Скажи-ка, дух, а разве Отец оставил бы Христа одного на кресте только потому, что его осудил законный синедрион?

– Ты сам читал у рыбаков, как Христос кричал на кресте: Или, Или! Дама савахфани.

– Получается так. Случилось то, чего он больше всего боялся, – собственно, это и есть смерть.

– По-еврейски это звучит как «карэт», то есть полное исчезновение без шанса на воскресение в будущем, – сказал дух, показывая свою учёность.

– Пока не была поставлена точка, действовал старый завет и закон, и всё исполнилось до последней йоты – всё по закону. На кресте висел проклятый, отделённый от Бога, исключённый из числа сынов завета и общества Израиля, то есть язычник. Но одновременно – Христос, царь Израиля, сын возлюбленный, благословенный. Павел эфесянам так и написал: Христос на кресте разрушил стоящую посреди преграду – я так понимаю, преграду между язычниками и евреями. А в гробе лежало потом мёртвое тело, прах, и больше ничего.

– Что-то мы ушли в сторону.

Сергей Афанасьевич упорно продолжал, хотя его собеседник как будто заскучал:

– Новый завет заключается только после отмены старого. Отменение же прежде бывшей заповеди бывает, как известно, по причине её немощи и бесполезности. Так и произошло, когда Иисуса причислили к разбойникам и по закону повесили на древе, проявилась духовная слепота закона. Бог не признал это решение, вынесенное по закону, но не справедливое, и воскресил его. Но как же велика была вера у Христа к словам с неба: Ты сын мой возлюбленный! Как поверить, что с твоей смертью умрёт закон Моисея, а не ты сам пойдёшь в погибель!? Поверить, что Бог будет судить по закону в сердце, а не по тому, что в книге? Иисус умер, и все увидели, что закон мёртв, что бессмысленно следовать мёртвому закону. Нужен новый завет!

– Ну видишь, богословие вещь несложная. Ты и сам догадался, почему именно Христа воскресил Отец.

– Получается, когда дьявол… ты его искушал, Иисус не знал в точности, как всё будет, но верил Отцу?

– Эти вопросы не ко мне. Я привык доверять расчёту, вера для меня – это допущение с определённой вероятностью.

– Иисус за свою веру Отцу и назван Павлом начальником и совершителем веры! Так ведь?

– Ты прямо проповедник, меняй профессию. А я не обещал отвечать тебе на все вопросы. Тем более что ты не очень-то мне доверяешь.

– Но тебе нельзя верить.

– Иногда я говорю правду. Тебя через два дня вызовут к патриарху обсудить сценарий. Напомни ему про ту речь, на смерть патриарха Авксентия. Он тогда оправдывал его самоубийство, но делал это по приказу, чтобы заслужить от властей престол первоиерарха. Самоубийство первого лица церкви впервые произошло, и власти не знали, что с этим делать. Нельзя было опорочить скрепу, допустить общественную дискуссию на тему самоубийства. Потом догадались, – силуэт опять интонацией изобразил улыбку, – пустить общественное мнение по ложному следу убийства. А когда стало всем ясно, что это чушь, тогда и самоубийство стало маргинальной версией. Вопрос был, к радости власти, снят, но претендент-то уже выступил по телевидению! Это выступление будущего патриарха в свете принятой официально версии смерти Авксентия от сердечного приступа выглядит необъяснимо и зловеще. Многим даже показалось, будто он заявил: «Церкви тяжело с немощным первоиерархом, и мы его убрали. Так было нужно, и это благо». Вот ты про эту речь ему напомни и посмотри на реакцию.

– А зачем это мне?

– Ты сам увидишь, какую власть даёт знание, или, по-вашему, информация. И ещё, на десерт: тебе изменяет жена. С твоим другом.