Глава 17

Боги не потеют

Прохор стоял на коленях в углу и молился, слёзы проделали заметные светлые борозды на его запылённых щеках. Он иногда сгибался пополам, ничего не слышал, губы подрагивали, выпуская беззвучные слова. Последнее время старец говорил много нового, что приводило Прохора к сильнейшей борьбе. Всё внутри восставало, смущало его, но авторитет старца заставлял смиряться. Он вспоминал те радостные дни, когда проповедь старца о Христе изменила его жизнь, и он ушёл из храма Артемиды и переселился в хижину старца. Прохор тогда словно заново родился, всё вокруг стало светлым, ясным, радостным.

Старец сильно изменился с тех пор. Однажды пришли гости из Антиохии и подарили ему чётки. Прохора тогда не было, старец отослал его продавать корзины, которые они плели каждый день из лозы. Когда Прохор вернулся, старец даже не повернул головы. Он сидел, задумчиво уставившись в стену, и медленно передвигал бусинки на нитке. Со временем старцу понравилось молиться по чёткам, и он не расставался с ними. Как-то Прохор спросил его, как это – молиться по чёткам? Старец научил: нужно повторять одну короткую фразу, стараясь не развлекаться умом, внутренне молчать, сосредоточившись на словах молитвы. Прохор попробовал, но ум всегда ускользал, и Прохор иногда обнаруживал себя погрузившимся в непристойные мечтания. После многих попыток он бросил это занятие и теперь молился, обращаясь к Отцу, как раньше, – благодарил Его, славил, вспоминая всё, что Бог совершил с ним, и просил Отца о насущном.

Однажды Прохор, вернувшись из лавки, застал старца лежащим на боку с открытыми глазами. Старец продолжал двигать чётки, не замечая перемены своего положения. Слюна тонкой ниткой стекла из уголка губ и образовала тёмное пятно на пыльном полу. Прохор повернул его и усадил, как прежде. Старец продолжал молиться. Он провёл рукой перед глазами, но старец не реагировал. Тогда Прохор не на шутку испугался, начал трясти старца, и примерно через минуту глаза учителя прояснились и он начал реагировать на встряхивание.

Много позже старец рассказывал, что после долгой молитвы ум переставал заниматься своей обычной работой: перебором и рассмотрением всего, что попадало под его внимание – и устанавливалось молчание. А потом проливался свет, и радость о Боге так переполняла его, что он не знал, куда деться, раскачивался и продолжал умом повторять слова молитвы. Это состояние было настолько сладостным, говорил старец, что хотелось снова и снова вернуться к нему.

Прохора эти перемены пугали. Ещё прислуживая в храме, он не раз наблюдал, как его жрец впадал в подобное состояние, но Прохор никогда не спрашивал его – боялся. Иногда приходили странники из Бактрии и ещё более дальних районов – многие из них носили чётки. Они входили в транс, повторяя мантры. В трансе они резали себя ножами, держали руку надогнём, не испытывая никакой боли, кричали пророчества. Это было удивительно. Иногда это заканчивалось страшно: молитвенник падал, закатив глаза, и испускал пену, некоторые даже писались.

Особенно смущало, что чётки пришли с востока, от язычников. У них отношения с богами строились на ритуалах и практиках. Это не было общение с живым Богом, с Отцом. Они обращались к силам, пытаясь получить желаемое через песнопения, повторение мантр, через вхождение в транс. Бог для них не был живой личностью, которую можно любить.

Словно издалека донёсся скрип, в котором постепенно стали различаться слова. Старец звал:

– Прохор, ты сегодня молился?

– Да, старче. Вы знаете, что я по правилу апостола молюсь во всякое время и на всяком месте.

– А знаешь ли, о чём молиться, как должно?

– Апостол Павел не знал, а кто я такой? Но он сказал, что сам дух за нас ходатайствует и воздыхает.

– А как понимаешь его слова?

– Думаю, это значит, что мы не всё постигаем умом. Главное, чтобы сердце было устремлено к Богу. И Бог знает, что у нас на сердце, даже если мы не всё в слова облекли.

– Вот то-то и оно. Молитва – великая тайна. А кому ты молился, дитя моё?

– Как кому, старче? Вы меня искушаете? Ну, конечно, это Вы проверяете меня!

– Скажи, не бойся.

– Я верю в единого Бога, ему и молюсь. Так нас сам Господь научил, сказав: «Молитесь так. Отче наш, сущий на небесах…» И сам он молился Отцу, и апостолы, и все ученики, как мы знаем то из Писания.

– Так, так. Но ведь Иисус – сам бог Слово! Зачем же он молился?

Старец намеренно сказал о Логосе и будто невзначай сразу перевёл взгляд, чтобы увидеть реакцию ученика. Прохор старался не подать виду, что опять смутился.

– Как зачем? Впрочем, не знаю… Вот я прошу Отца дать мне разумение, когда не понимаю, что Вы, отче, говорите. А ещё, когда бывает, что у нас заканчивается мука, а у Акестора мы уже заняли до следующего месяца. А Господь Иисус Христос наш молился Отцу, когда выходил из Иордана после крещения, как и все вокруг. Так у Луки. А о чём молился… кто же знает? Могу только догадываться – это ведь было крещение в покаяние.

– Ну-ну, договоришься сейчас.

– Учитель. Нам ли, христианам, бояться слов? Вы сами меня учили думать обо всём и всё проверять умом и сердцем.

– Это да, но отцу своему и учителю ты должен верить… Впрочем, один учитель… и Отец. Ладно, и зачем же, по-твоему, наш Господь крестился? А? Говори.

– Он был назорей, святой у Бога. Потому его Иоанн отказывался крестить в покаяние. В чём каяться святому? Но это все внешнее – волосы там, вино. Иисус смотрел на чистоту своего сердца. А каким он его видел? Антоний говорит, что святой видит свои грехи. Что если Иисус… Иоанн мог уступить его просьбе и крестил его.

– Святой у Бога, говоришь?

– Я думаю, да. Его же звали Иисус назорей. А назорей по Писанию святой у Бога – это в Книге Чисел. Его и в Капернауме один бесноватый в синагоге назвал святый Божий. Значит, видел, что перед ним назорей.

– Боже мой! Опять ты за своё? Вбил себе эту ересь. Он свят как бог истинный, а не по какому-то там назорейству. Свят один Бог. И бесноватый увидел в нём бога!

Старец Иоанн вскипел, вскочил на свои старческие худые ноги, так что Прохор вжался в циновку и стал совсем маленьким. Наконец подал тихонько голос:

– Отче, простите. И Павел, и Пётр, и другие называли христиан святыми. Кто посвятил себя Богу, тот свят. Если дал обет, отказался от чего-то, что не грешно, ради любви к Богу. Мне Димас говорил, что святое по-еврейски – это отделённое Богу. Раньше из первых плодов отделяли жертву, святое Богу. Но мы и сейчас крестимся, пройдя пост, и нас постригают, как назореев. Мы отделяемся и посвящаем себя Богу. Мы и вино пьём только в воспоминание Господа, как он и заповедал, а не просто для удовольствия и веселья, так ведь? Это как бы назорейство. Вот мы и святы. И мы дети у Бога.

– Каждый раз повторяю тебе, Прохор: Христос – единственный истинный сын. А мы приёмыши. Он воплотился, а мы из земли с тобой. Так и думай о себе.

Вспышка гнева потухла. С возрастом у старца Иоанна они становились короче, огня не хватало.

– Я не запамятовал, отче. Просто никак не могу принять это сердцем. Я же прислуживал жрецу, и с тех пор их богословие для меня мерзко.

– А при чём здесь язычники и их богословие?

– Это я про бога воплотившегося. У них там все боги такие.

– О Боже, Прохор! Что ты говоришь такое! У нас всё иначе, сам должен понимать.

Старец смягчился и уже смотрел на Прохора тёплым взглядом. Глазища его растаяли, и холодные льдинки превратились в два тёплых голубых окошка, из которых выглядывал любопытный и добрый старик.

– Так что там, Прохор, ты говорил про назореев?

– Назорейство, кроме отказа от вина, которое и священникам было запрещено пить во время службы, это ещё вступление с Богом в завет, который Бог обещал евреям: будете у меня царством священников и народом святым…

– Зачем эти запреты вина? Вино прекрасно. Извини, сынок, перебил тебя.

– Я думаю, это на время. Из-за того, что народ пил вино и плясал перед тельцом. Вино способствует бесчинствам, а сыны Левия отказались тогда пить. И это их уберегло от идолопоклонства, и они по закону стали священством.

– Не отвлекайся, продолжай, – старцу всё-таки было интересно услышать про назорейство. Иногда он был по-детски любопытен и бесхитростен. Старец не смущался, что Прохор в чем-то был начитанней его. Мудрость же не от знания, а от опыта.

– Евреи отказались от завета, – продолжал Прохор, – не стали святым народом, поклонившись тельцу, и получили сбрую в виде закона. До времени прихода нового Моисея, то есть Мессии. Но завет остался – для немногих, не для всего народа. Назорей и есть те, кто вступили в этот завет, стали добровольным священством. Потому Бог назвал Иисуса священником навек по чину Мелхиседека. Значит, завет этот на всю вечность.

– Отчего же Иисуса и по воскресении назореем звали?

– Батюшка, толком не знаю. Брат Антоний напомнил мне, что Иисус на вечери так и сказал – не буду, говорит, впредь пить вина, пока не выпью его в царстве Отца. Я так понимаю, он вновь принял обет назорейства, но теперь оно означает первосвященство нового завета и служение в скинии небесной. Сейчас он на небе, и там нет вина. Я думаю, в царстве Отца, когда Бог сотворит новую землю и новое небо, запрет на вино будет не нужен – там и вино иное, не дурманящее, и беснования от него не бывает. Вот и выпьет его там Иисус – первосвященник, но уже не назорей. А на земле и учение земное, и вино, и назорейство – всё только образ.

– Это кто ж тебе всё растолковал? Неужто Антоний из Милета?

– Он, отче. Ещё об Иисусе он сказал, что по окончании обета приносят жертву в Иерусалиме и остригают волосы. Он и пришёл в Иерусалим на пасху в том же году и, как Вы, отче, знаете, принёс жертву ради нового завета. Но не агнец свидетельствовал о его верности завету, а он сам своей жизнью. А волосы так и не остриг, его убили. Потому, думаю, его все называли назореем и до, и после смерти, даже враги.

– Антоний умный, но ум его не туда ведёт. Ну совсем не туда! Какое крещение, какой обет? – Старец всплеснул руками. – Это всё для нас, смертных. Я теперь ясно вижу – назореем он назван по рождению в Назарете. Все же так просто!

Старец Иоанн заупрямился. Заноза ревности к Антонию не давала ему трезво оценить доводы ученика. Он недолго помолчал, но опять им овладело раздражение:

– А первосвященство? Знаешь ведь: первосвященник предстоит Богу за народ и за себя. А Иисус сам бог. И суть нового завета, дитя моё, в том, что мы верим в Иисуса – бога Слово, сына Божия, а за это имеем жизнь вечную. Здесь нет места всяким старозаветным обетам. И не принижай Иисуса до первосвященника.

– Так это не я, это апостол Павел. И к тому же, учитель… ведь нашу веру иудеи до сих пор называют назорейской ересью. А апостол Пётр назвал нас, христиан, царственным священством, народом святым, то есть принявшими этот завет.

– Пусть себе называют, нам-то что? Мы царственное священство, всё так, а Иисус – наш бог. Апостолы тоже люди, потому всё проверяй, и их слова также. Вот Павел написал, что Иисус первосвященник и предстоит перед Богом за народ. Откуда он это взял? От большого ума, как и сказал ему Фест. И знай ещё, что не только я, а многие сомневаются в этом послании Павла к евреям, не подделка ли оно, – старец резко сменил интонацию, придав голосу бодрость и доброжелательность. Он любил так настраиваться и делал это совершенно искренне. – Ну хорошо, вернёмся к молитве. Здесь у тебя ещё место, где ты претыкаешься. Уберём этот камешек прочь с дороги. Итак, когда ещё молился Иисус, а? Как, по-твоему?

Старцу не терпелось покончить с заблуждением ученика, но он сдерживался, стараясь не навредить.

– Постоянно, отче. Да вот, например, у Марка сказано, что он молился один на горе после того дня, когда он впервые изгнал беса и исцелил многих. Это было первое чудо, и даже для свидетелей это великое событие и память на всю жизнь. А для Иисуса!? Да его сердце было переполнено благодарностью к Отцу! Вот он и молился. Я бы точно… – Прохор так глубоко вздохнул, что закашлялся. – Простите, отче. А ещё он уединился, когда скорбел после убийства Иоанна. И перед избранием апостолов молился всю ночь – это Лука нам поведал. И ещё молился о Петре, чтобы не оскудела вера его. И в Гефсимании Господь молился, пав на землю.

– Не будь так доверчив к чужим словам, дитя моё. Всяк человек ложь. Вот и рыбаки, по простоте своей они так и не поняли главного, что Иисус и есть бог. А зачем бы бог молился богу? Потому было глупо или наивно говорить… как там Пётр сказал? A-а… что Иисус ходил и исцелял будто потому, что «Бог был с ним». Бог с ним… – старец хмыкнул. – Словно про обычного пророка сказано. С ним был его Отец! Его Отец! А Бог един, и Христос сам есть бог истинный и отец нам всем. Он и Отец одно. И ему нужно молиться так же, как его Отцу. Запомни, Прохор. Отныне молись Господу Иисусу, богу истинному. Ибо, кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего его, – это мы в нашем Евангелии главной мыслью выставим. Не чтит как Отца, значит, не считает богом!

– Но сказано: Господу Богу твоему поклоняйся и ему одному служи. Этими словами ведь сам Иисус ответил искушавшему его диаволу. Он к себе их прилагал, ну-у, то есть, что должен поклоняться Богу и ему служить.

– То было старое. Старое проходит, теперь всё новое. Знаешь, что я слышал от самого Господа Иисуса в тонком сне? Он сказал: Кто мне служит, мне да последует; и где я, там и слуга мой будет. Вот мы ему и служим, как богу, а больше никому. Ты записывай, записывай за старцем, ничего не упускай. Эти слова святы, они из уст самого бога и Господа Иисуса Христа.

Прохору хотелось бросить стило, но он удержался. Только сказал тихо:

– И для Христа, и для нас есть только один Бог и Отец, владыка и податель всех благ, и потому молиться и служить нужно только Ему. И Он недалеко от нас.

Но старец не унимался. Ему казалось, что рано или поздно убедить Прохора удастся. Ведь истина так прекрасна!

– Запомни, Прохор, твёрдо одно: мы далеки от его Отца. Как мы можем достучаться до него? Никто не приходит к Отцу, как только через Сына. Это гордыня в человеке говорит, когда он без посредника обращается к Отцу Христа.

– Простите, отче, меня, но я осмелюсь возразить: Бог недалеко от нас. Ведь ещё Павел в Ареопаге сказал об Отце, что Бог не в рукотворенных храмах живёт, и что Он недалеко от каждого из нас. А Иисуса он там назвал не богом, а мужем, посредством которого Бог будет судить всех.

– Ну что ты противишься, дитя? Иисус для нас не какой-то там муж, а как Отец. И не просто как… Помнишь, мы писали с тобой о свете? Помнишь, как там Иисус сказал?

– Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света.

– Эх, Прохор, память у тебя – библиотека. На пользу бы это, а не во вред, – старец крякнул и махнул рукой от огорчения. – Так про кого Иисус сказал: веруйте в свет?! А, дитя? Напомни, что мы с тобой писали в самом начале благовестия?

Прохор выпалил, ни разу не споткнувшись:

– Был свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез него начал быть, и мир его не познал.

– Во-о-т, мир через него начал быть. Так и напиши слова Господа Иисуса: Я свет пришёл в мир, чтобы всякий верующий в меня не оставался во тьме. Так-то, дитя: Логос, сын Божий и есть свет. А мы? Мы веруем в свет, и мы сыны света, значит… свет наш… кто? Ну-у… кто? – старец словно вытягивал из Прохора ответ за верёвку.

– Отец?

– Ну конечно! Сын Божий, свет истинный – он наш отец. Почему? А потому что Слово крестит нас духом святым и рождает нас от воды и духа, даёт жизнь. В нём была жизнь и жизнь была свет человеков. Помнишь?

– А как же Иисус? Кто его Отец?

– У сына, у Логоса, есть его Отец. А вместе они Бог единый. Если мы станем детьми света, то Отец Христа станет нашим Отцом. Но только через Христа, в нём Бог становится нашим Отцом, – старец сотрясся от почти беззвучного смеха. – Не смущайся, не смущайся, дитя. Пиши за мной. Для памяти пиши, потом всё вставим в благую весть от любимого ученика.

Старец начал диктовать. Прохор записывал, а в уме его звучали слова Господа: вы – свет мира. И эти слова нагорной проповеди непримиримо столкнулись в нем с тем, что говорил старец про свет. А он диктовал когда-то, ещё в начале, про Иоанна: Он не был свет, но [был послан], чтобы свидетельствовать о свете. Свет по старцу – это и есть бог. Иисус – свет от света, бог истинный от бога истинного. Умный свет по старцу – божественной природы. И пока мы не родимся свыше… Впрочем, и тогда мы не станем светом истинным. Боже, как просто думать о Боге, как Отце! А природа, свет… Прохор дописал и посмотрел на старца.

– Знаешь ли, дитя, что молитва разрывает ткань времени?

– Настоящая молитва поставляет настам, куда мы устремляем свой ум.

– Я вот, когда молюсь Господу, прошу иногда поместить меня в то или иное место. И вот однажды я слышал Его слова, обращённые к Отцу: они были твои, и ты дал их мне. Запомни, отныне мы служим богу нашему Иисусу Христу, Его обо всём просим, через Него возносим молитвы к его Отцу. Отец отдал нас Сыну. И ещё я слышал, как Христос сказал ученикам: всё, что имеет Отец, есть моё.

– А зачем же Иисус сам молился? И нас научил молиться: Отче наш, сущий на небесах?..

– Отче наш? Забудь, Прохор, нет для тебя этой молитвы, и в нашем Евангелии её не будет. Иисус всегда Отца называл: мой Отец, а не наш. Я это точно знаю, мне всё это было явлено так же, как я говорю сейчас тебе. И только когда одиннадцать окончательно в него уверовали, как в бога, Господь сказал им: иду к Отцу моему и Отцу вашему. Но и тогда не сказал: нашему. Так что родись свыше отдуха, а потом называй Бога Отцом! А до тех пор у всех плотских отец дьявол, как и сказал Господь иудеям: Ваш отец дьявол. И ещё говорил: Если бы Бог был Отец ваш, то вы любили бы меня, потому что я от Бога исшёл и пришёл.

– Вы тогда эфесянам так же сказали, а я и не понял. Теперь только… А сам он, что же, выходит…

– Он не молился. Иногда… для людей, как пример благочестия, чтобы они подражали ему, по его человечеству – ведь он воплотился и стал как человек. Апостолы были простыми, видели его молящимся, но не поняли, что это было для них, а не для Иисуса. Господь иногда обращался к Отцу, но это не молитва – беседа, как у нас с тобой. Я видел в тонком сне, когда молился по чёткам, как Господь разбудил умершего, уже четыре дня пролежавшего в гробу, подвергшегося тлению и смердящего. Он громко воззвал к Отцу: Отче! Благодарю Тебя, что ты услышал меня. И добавил: Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня.

– А как же его моление в Гефсиманском саду? Он там молился до кровавого пота.

– А кто это видел? Апостолы проспали все, по их же словам, а потом Иисуса схватила стража. Кто и когда мог им рассказать о его молитве? Всё это бабьи пересуды, которые и записали по невежеству. Но для нас никакого кровавого пота не было! Боги не потеют!

– Господи, старче. Не шутите так. Я не перенесу.

– Хорошо, хорошо, Прохор. Но добрая шутка иногда делает больше, чем бокал вина. Вот, кстати, принеси, будем трапезничать вместе с Поликарпом.