XVIII

Мистерия или убийство?

Пётр Афанасьевич Храмов закрыл глаза, расслабившись в кресле. Звонок. Маргарита, плачущим тоном:

– Петруша, здравствуй, мне нужен врач для Сергунчика, хороший.

– Что с ним?

– Ты знаешь, мне кажется, у него галлюцинации из-за бессонницы. Нужен психиатр. Это всё от этого заказа. Ты знаешь, он такие слова говорит, стишки дурацкие. Я даже не решаюсь… Он переволновался, это не по его силам. Слишком сложно и ответственно. Сам Святейший благословил – это очень, очень…

– Да он не сильно-то и волновался. Может, просто инфекция? Что у него с рукой?

– Рука как будто усыхает, потемнела и тоньше стала. Врач поставил «туннельный синдром».

– Что за бред. Туннельный эффект? Может, ему инфекциониста, а не бывшего физика? Какой-то придурок там его укусил и занёс что-то африканское. Там же почти тропики.

– Я не знаю, Петюня. Ты умный, ты сильный. Спаси моего зайчика.

– Я поищу, пришлю врача. Не волнуйтесь там.

Храмов положил трубку. «Как-то неудобно с Сергеем, – подумал он. – Друзья вроде, а тут… Интересно, он догадывается?»

Да какого чёрта? Это вопрос физиологии – поймёт. А Маргарита – ну баба, и всё. Баба есть баба.

Из дневника С. А. Дополнено мной из его рассказа.

ЖУК

 

Лежит синичка, ударившись о стекло,

Умирает.

Мимо ползёт жирный вкусный жук.

Он ничего не понимает,

Ни во что не вникает,

Ни на что не влияет.

 

После размолвки с Маргаритой я не находил себе места. Кто или что нас разлучает? Кто или что?

До недавних пор вопросы веры не оказывали влияния на наши отношения. Но теперь… Я чувствовал, что стал нетерпимей к её идолам. Почему? Для меня стало важным разделить с ней всё, даже веру в Бога. И иметь единство, как в Песне песней: Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её – стрелы огненные; она пламень весьма сильный.

Рука пугала своей мёртвостью. Она – знак на пути, отчётливый. Смерть своей тенью коснулась, как давным-давно, о чём я уже почти забыл, и оставила этот знак, привязала к себе, одев обручальное кольцо на руку. Память смертная – особое состояние сознания, отличающееся от обычного. В нём человек постоянно помнит о смерти или смертельной болезни, на нём лежит её тень, и он видит горизонт, за который не перешагнёт. Всё несущественное отходит на задний план, меняется взгляд на все вещи, мир видится иначе, как бы с другой точки. Эта перемена происходит разом.

Рука медленно выводила карандашом слова. Сначала они появлялись в ставшей чужой кисти и пальцах, а затем вытекали жирной чёрной чертой через карандаш на бумагу.

НЕЗНАКОМКА

 

Я повстречался со знакомой незнакомкой,

Вуалью чёрной лик её прикрыт от глаз.

И ангел крыльями, прибитыми к груди наколкой,

Укрыл испуганное сердце мне той ночью тёмной,

Когда она его коснулась в первый раз

Рукою ледяной своей. Тогда в покоях

Владыки мирозданья сон мой задержался.

Там мой удел в тиши небес решался:

Мои ли снова запахи весны и шелест листопада,

Или мне вечным узником быть неба или ада.

 

 

С тех пор я начал жизнь мою с начала.

До времени меня она не замечала,

Другими занята,

Пока, явившись вдруг, вуаль приподняла,

В глаза взглянула. За руку взяла

И тяжесть как могильная плита

На грудь легла. И вот я жду, пока

Она не возложит печального венка.

 

 

Что к ней меня влечёт?

Её пытаюсь я любить,

Узнать получше, приучить

К ней ум, явить почёт

И уваженье.

Взять расчёт

От дел земных и в услуженье

К ней поступить. И ублажать,

И вечность с нею скоротать.

 

 

Но не могу,

Другую больше я люблю

 

Нет! Райские сады, или гурии, или нирвана – это искусственные наживки на трёх великих мировых крючках, заброшенных смертью в нашу протоку. Они пахнут вечностью, но такая вечность скучна до омерзения. Ничто, кроме преодоления и борьбы духа, не может сделать вечность привлекательной. А преодоления не бывает без жертв и мучений. Рай и ад в привычном смысле – человеческие выдумки, недостойные Бога.

Я погрузился в размышления и сразу выбрался из тени смертной, словно вышел на яркий свет.

Давно уже по пятому кругу прочитал все Евангелия, послания и деяния. Текст лёгкий, простой, понятный. Но смерть Иисуса на кресте… Почему Отец не пронёс чашу? Зачем такая жертва?

Рыбаки, как теперь понятно, считали Иисуса человеком. Предвижу возражения: «Все люди умирают, некоторые отдали за других свои жизни. Чем Иисус лучше их, если он просто человек? Почему апостолы назвали его Спасителем?»

Отвечу – дело в завете. Иисус заключил новый завет с Богом.

Завет между Иисусом и Богом состоялся в водах Иордана, и завет был в том, что Иисус обещал Богу добрую совесть, – так Пётр нам разъяснил в своём послании смысл крещения. А Бог обещал верным завету вечную жизнь. Верность завету измеряется смертью – и Христос заплатил эту цену. Любой договор имеет свою цену, а завет с Богом подписывается кровью. Только кровью. Так же как ценой преступления заповеди для Адама стала его жизнь. Иисус исполнил обязательства по завету, и Бог подарил ему вечную жизнь, ему первому. И тем отменил для всех нас проклятие Адама: смертью умрёшь.

Но почему цена завета так высока – смерть? А как ещё явить верность завету? Закон в сердце святее того, что в книге. А исполнение заповеди: не противься злому – несовместимо с жизнью. Жизнь – цена нового завета, которую пришлось, именно пришлось, заплатить. Не думаю, что Иисус имел изначально план спасения мира.

И нам, чтобы быть в завете с Богом, уже не нужно платить эту цену – мы присоединяемся к завету верой в то, что Бог благ и воскресил праведника. Поэтому смерть Христа и называется искупительной жертвой – он заключил завет от нашего имени и уже заплатил за нас. Это не то же самое, что задумать свою смерть, как искупительную жертву. Это только образ – для понимания.

Но многие цепляются за слова Павла об искупительной жертве и толкуют их юридически. Также и слова рыбаков о том, что Иисус пришёл послужить и отдать душу (жизнь) свою для искупления многих. Плюс ещё и слова Петра в Деяниях: Сего, по определённому совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили. Богословы всем вбили в голову, что Иисус запланировал свою смерть вместе с Отцом. За наши грехи, мол, кто-то должен понести наказание. Увлеклись схемами и породили иезуитов и их мораль. А предведение Бога лишь в том, что Отец знал о неизбежности смерти сына, если тот будет до конца исполнять свой завет с Ним. И Его «совет и воля» состояли в отмене несправедливого суда: Бог воскресил Иисуса.

Смерть Христа – это не продуманный ритуал жертвоприношения.

Так верили рыбаки. А теперь – о сочинении Иоанна Богослова.

По Иоанну смерть Христа была предусмотрена, продумана, нужна, чтобы приготовить на кресте живой хлеб, которым будут питать свои духовные тела те, кто рождён свыше. Это та святая пища, которая была принесена им с неба и дана верующим, подобно манне в пустыне. Он пришёл, чтобы отдать плоть за жизнь мира. Смерть Иисуса по Иоанну – это именно жертвоприношение, это мистерия.

От всего этого веет на версту язычеством. Как будто Богу нужны все эти хитрости для обмана смерти? На самом деле для нашего воскресения нужна только благая воля Творца и наша!

Что-то я увлёкся. Богословие – высококалорийная пища. Её бы не переесть! Но хочется ещё попробовать несколько мыслей на вкус.

Почему всё-таки завет подписан кровью Иисуса? Почему каждый не расписывается своей кровью? Кровь – это жизнь, как сказано в Писании! Иисус же отдал не просто жизнь, как могли бы сделать мы, а пожертвовал обещанной ему вечной жизнью. Вечной? Ну, да. Ведь не кто-то, а сам бессмертный Отец назвал Иисуса, крестящегося в Иордане, сыном. Сын бессмертного будет бессмертным рано или поздно… Если не лишится сыновства.

Разве он мог лишиться? Мог… как любой человек. Бог обещал быть Отцом всему Израилю, но Израиль часто отпадал от Бога. А Иисуса исключили из народа и отлучили от завета вожди, повесив его на древе. Такой приговор по закону означал: быть проклятым навечно, не воскреснуть, лишиться бессмертия. Но Иисус не побоялся нарушать закон Моисея и верил, что Бог справедлив. Он надеялся получить оправдание от Отца, будучи осужденным по закону, лишённым общего наследия с народом Израиля! Иисус умер, как преступник! Он к злодеям причтен был, как пророчествовал Исайя!

Мог ли Иисус не пойти до конца, сойти с дистанции, как у нас говорят? Мог – он был свободен в выборе. Но Бог знал его сердце и знал, что он не свернёт с пути, и потому его избрал.

Итак, главное: Иисус заключил новый завет с Богом. Присоединяйтесь!

Я встал. Пейзаж за окном был каким-то незнакомым, словно более ярким, чем обычно. Раздался звук трамвайных колёс, и прямо перед окном появилась платформа без крыши. На ней расселся оркестр, помост с дирижером был посредине, и дирижер стоял спиной к движению. Я сел в кресло и опять задумался:

Христос мог быть взят на небо, как Енох, угодивший Богу. Но вместо предлежавшей Ему радости претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия. Так Павел написал о нём. Сначала умер, и только потом небо. Енох не умирал, и что нам с того, что он вознесён? Это его личный успех. И Иисус мог не умирать и не заключить новый завет, но умер, и теперь мы зовём его Спасителем.

Я неожиданно проснулся. Оказалось, я сидел в кресле перед письменным столом, на котором лежали чистая стопка бумаги и карандаш.

Наваждение. Записал всё, что запомнил.