Книга: Евангелие от режиссёра
Назад: XVIII. Мистерия или убийство?
Дальше: Глава 13. К сожаленью, день рожденья…

XIX

Как режиссёр режиссёру

Из рассказа С. А.

Сергею Афанасьевичу позвонил бывший староста курса. Собрание выпускников намечалось через неделю, нужно было скинуться. Левий раньше не ходил на собрания курса, но в этот раз приехал друг из Германии. Хотелось повидать его, и он пришёл.

Увидел однокурсников. Как они изменились! Словно он надел очки с дополненной реальностью, и программа состарила их лица лет на двадцать. Легко узнаются, но… Это как страшный сон. Особенно страшно было узнавать девушек.

А тот, кто ушёл молодым, таким и остался в памяти.

Вспомнили Антона Кротова, который после второго курса летом поехал на Камчатку с подругой. Им в лесу встретились медвежата, и девушке захотелось поиграть с ними. А потом выскочила мамаша. Антону пришлось защищать девушку. Медведица разорвала его на куски, девчонка успела убежать.

Для спасения бывает нужна жертва. Вернее, она всегда нужна.

Поговорили о смысле жизни и о судьбе и почему так нелепо погиб товарищ. Женщины всё легко объяснили Божьим промыслом.

Левий ехал в метро, сердце бередили ожившие воспоминания. Он не заметил, как стал вспоминать странный сон с оркестром.

Из дневника С. А.

Вернулся со встречи. Тяжело это…

По дороге размышлял.

Я понимаю: смерть Иисуса была неизбежной. Дух не ограничить законом, как джина в бутылке. Он всё равно вырвется. Иисус, живя по духу, не мог не нарушать букву. И закон исполнился, до йоты, до черты, когда повесили Иисуса на древе.

Что касается Иоанна Богослова… Его идея воплощения полностью исказила наше зрение, и мы перестали понимать, ради чего умер Иисус.

Прочитал за последние дни кучу толкований святых отцов, вытекающих из иоанновского Евангелия. Вся эта экзегетика в меня не лезет. Это всё для философов греческой школы – слишком сложно, длинно, закручено, антиномично. Знания о многих вещах меняются, и это недальновидно – объявлять столь зыбкие вещи догматами!

Иисус якобы соединил в себе божественную и человеческую природы: неслитно и нераздельно. Кто видел эти природы, особенно божественную? И это должно помочь нам спастись? Наша природа преобразится? Это – египетские концепции божественного света, преображений, энергий и обожения через мистерии. Их подхватили неоплатоники, один из них подписался Дионисием Ареопагитом, потом был Максим Исповедник, затем – Палама. Это – из великих, кто писал о преображении. Христианство вернулось к египетской сотериологии, приправленной греческой философией.

Нет, это религиозно-философское болото мне не пройти, сохранив разум и трезвость. Ещё более непостижимо знаменитое «омоусиус», единосущие: один бог, но их три, потому что троица – это единица. Толкование этого термина менялось между двумя соборами, едва не на противоположное – это за пределами моих скромных умственных возможностей. Буду искать другой путь. Не понимаю всё это, наверное, потому что я еврей. Не дано или отнято.

Философия – это старуха, вцепившаяся в свой скарб.

Её ветошь не отстирать от грязи взаимных оскорблений, интриг, политики. А если бы удалось, она старомодна, тяжела, со множеством ненужных кружев. В топку её.

Мне нужна ниточка, за которую только потянуть, как бывает, и тогда всё выпрямится и станет ясным и простым.

Евангелие от Иоанна утверждает однозначно божество Иисуса, а синоптики – его человечество. Это я усвоил – спасибо Маргарите. Но церкви приняли все четыре Евангелия, как единую истину. И вот следствие – антиномия, соединение противоположностей, истина, опровергающая саму себя. Это причина догматических войн и уничтожения оппонентов в течение всей истории. Но эта антиномичность нравится философам и кажется им вершиной, которую только может достичь ум.

Я вовсе не против диалектики, нет. Но чтобы найти корень из минус единицы, нужна духовная составляющая i, мнимая в мире действительных чисел. А здесь вместо i – ядовитая гностическая заноза, которая воткнулась в тело благой вести и отравляла её две тысячи лет. Это жало сатаны и его режиссура. Нужно вытаскивать эту занозу и залечивать рану. А Режиссёра – допросить и гнать вон, а ещё лучше – в озеро огненное его вместе с его философией. Эти его тайна беззакония, мистерия, театр, постановка ведут нас к концу.

Откладываю записи. Сегодня много беготни. Со сценарием я ещё даже не на старте. Когда утверждение? Ещё время есть. Пока лето, все отдыхают. Господи, хоть с летом повезло.

Пишу в кафе.

Христа убили законом и ради закона. Никакое правило, ритуал, предписание не даст спасения. Нельзя спастись процедурой. Как ни старайся, законом и по закону можно только умереть, а не спастись.

Спасает только Отец. Он личность абсолютно свободная, не связанная ни одним предписанием. Спасает Он по любви. И только! Христа убили по закону, а Он спас его по любви. Так я понимаю рыбаков и Павла.

У Иоанна всё наоборот. Как всегда, впрочем… Он оправдывает закон. Когда Христа искали убить, он, якобы, сказал иудеям: Не дал ли вам Моисей закона? И никто из вас не поступает по закону. За что ищете убить меня? По Иоанну так: если бы исполняли закон, то не убили бы Христа.

Какая слепота!

Но Христа убили. И как Иоанн оправдал закон? А так: не было суда синедриона! Всё случилось по промыслу Божьему, это была воля Отца, чтобы Иисус умер на кресте от рук язычников. Они были жертвенным ножом в руке Бога, а убил сына Отец. Это мистерия. Да-а… Напишу как-нибудь об этом. Сейчас времени нет.

Что-то глубокое приоткрывается в этом гностическом Евангелии… Оно словно дышит преисподней.

Вечер.

Уверен, Отец никогда не замысливал смерть сына, как некое таинство, нужное для нашего спасения. Это какое-то въевшееся в нас языческое злое учение, требовавшее человеческих жертв. Это отвратительно для Бога. Совершилась злая воля убийц, свободная злая воля. Так написано рыбаками! Иоанн же был мистиком. Да.

Что было днём:

Трамвай, офис, метро, Щепка, Мосфильм, опять метро. В воздухе – тревога, напряжение, ожидание грозы. Мир напрягся. Мировая элита ходит с козыря, значит, скоро война. А у меня фильм. Я заряжен, из меня сыплются молнии. Так хочется снять стресс.

Домой, домой. Ужин, Маргарита, добрая, тёплая, живая.

Всё прочь. Бокал вина и спать.

У Маргариты в постели стираются все обиды. Какой великий дар женщинам от Бога! Так почти у всех бывает, кроме некоторых, самых стервозных, у которых не бывает оргазма. Вот в чём дело! Эврика! У них происходит перезагрузка во время оргазма – в отличие от мужчин, которые продолжают контролировать ум. Ах, ну конечно, оргазм – это всё то же состояние изменённого сознания, СИЗ кратко. Дошло, наконец, после стольких лет… Это как плавка металла. Там такая температура! С поверхности ума всё погружается в глубину и помнится потом по-другому, лежит в долгосрочной памяти. Оргазм всё расплавляет, а обиды – это примеси в сплаве, их не видно, они растворяются в долгой памяти, как в железе, вместе со всем остальным ломом.

Теория СИЗ прошла сегодня проверку.

Плавка, кроме оргазма, ещё при творчестве бывает, во время открытия, когда кричат: Эврика! И при обучении в детстве – не тогда, когда запоминается, а когда доходит. Этот восторг! После него злость и обиды словно растворяются.

Снова был странный сон.

– Опять ты?

– Да. Это я.

– Ты, наверное, знаешь, что мне нужен отдых, я хочу отвлечься, расслабиться, забыть дневные заботы?

– Да, но я тебе готов помочь с фильмом. Я дам тебе сценарий.

– И что ты за него хочешь?

– Место советчика, друга, собеседника, которое занимает пока образ Того.

– Тебя вообще нет, вернее, ты уже нагло залез ко мне в мой ум.

– Ты сам мне позволил.

– Когда?

– Когда? Ты ещё не понял? Потом поймёшь. А пока позволь спросить, что ты думаешь о Евангелии от Иоанна?

– Зачем тебе?

– Интересно твоё мнение. Оно тебе нравится?

– Поначалу да, понравилось. Когда я первый раз взял Библию, я только его и читал. Прочёл раз двадцать.

– А сейчас?

– Сейчас нет. Если нюхаешь натуральный цветок, его запах будет волновать тебя всегда. И с каждым годом сильнее. Запахи копятся и хранятся в сердце, соединяются с настроением. Когда вдыхаешь его через годы или десятилетия, вспоминаешь всё: и погоду, и слова, и лица – всё, что связано с этим запахом. Он будит воспоминания, печалит или радует. А искусственный запах, поначалу сильный и неотличимый от натурального, очень скоро обнаруживает свои искусственные компоненты. Он через время становится неприятен, а затем отвратителен. Так жизнь отличается от придуманного сюжета. Но некоторые гении рождали настоящее, живое, на что можно смотреть бесконечно. Таков Пушкин. Но он пророк! Ему серафим дал жало мудрое змеи и угль, пылающий огнём, вместо сердца. И сам Творец был с ним, когда он писал. А у Иоанна я вижу искусственную конструкцию, придуманную для спора с рыбаками. Иоанн не видит глубины у рыбаков, а видит её в мистериях и александрийском богословии. Я это чувствую.

– Ты режиссер, у тебя неплохое чутьё. Это я тебе сам как Режиссер говорю. А ещё я сценарист и писатель в одном лице, знаешь ли. И с большим опытом. И соавтор одного из… Впрочем, об этом рано… Как думаешь, я реально существую или ты разговариваешь сам с собой?

– Есть ощущение реальности, но ведь всё это во сне. А сон – это состояние изменённого сознания, сдвижка точки сборки. Так у Кастанеды? Не ты, случайно, был его духом – «союзником»? Может, мне, как советовал дон Хуан, схватить тебя и держать, пока ты не отдашь свою силу?

– Ха-ха. Ты что, маг? Магия – это игра, в которую я играю не со всеми.

– Ну тогда докажи просто, что ты реален и твои предложения реальны.

– Просыпайся, ты сам всё увидишь.

Передо мной появился серебряный колокольчик: динь-день-динь.

Я проснулся, и тут же зазвенел будильник. Маргарита потянулась:

– Зайчик, вставай. Опять плохо спал? Вспотел весь.

Маргарита была ласковой, расслабленной, глаза блестели, словно в них закапали раствор глицерина.

– Нет, Марочка, всё хорошо, милая. Просто я дома посижу, почитаю, подумаю. Мир пусть бежит. Пусть катится это чёртово колесо дня и ночи, мелькают спицы часов. Хочу слезть с этой безумной колесницы. А вечерком мы со Страховым посидим. Давно его не было. Ты за?

– Я не против. Только чтоб на ногах.

– Ты золото.

– Ой, у тебя рука… Дай-ка пощупать. Она опять беленькая и гладенькая, мягенькая.

– Да. Ух ты, пальцы чувствую, они как новые. Сжи-ма-ют-ся. Ха!

– Царица небесная! Я вчера молебен заказала… Чудо! Ты понимаешь, что это чудо? Господи. Сколько я отстояла: и святителю Николаю, Косме и Дамиану. А вчера перед Иверской – и вот. Ну, теперь-то хоть поверишь?

– Да, во что-то поверю, пожалуй, – я был потрясён. – Х-м… Сам всё увидишь?..

– Ты о чем, зайчик? Ну вот. Всё, звоню Людочке. Нужно батюшку обрадовать. Он за тебя, безбожника такого, утром частичку вынимал. И вот! Да-да, алло, алло. Людочка. Ты слышишь? Да, да. У нас тут чудо. Да, с Сергунчиком. Царица небесная! На глазах, всё на глазах. Она, владычица, всё она, родимая. Батюшка благословил вчера к Иверской. Отец Александр. Так, сейчас восемь? Он служит. И всё прямо на глазах. Я бегом к нему… Да. Ты будешь? Ну всё, там…

Маргарита оделась наспех и убежала. Я сидел в кресле, вращал рукой, сжимал пальцы, всматриваясь в совершенно белую кожу и прислушиваясь к внутреннему ощущению. Наконец осознание происшедшего пробилось из сердца в ум, и я не удержался: потекли слезы. Меня переполнила благодарность к Богу. И одновременно чувство вины: благо совершает Отец, а дети приписывают добро, кому захотят, и потом благодарят придуманных благодетелей. Вот и сейчас: Маргарита – царицу небесную и её иконы, ая – то ли демона, то ли своё второе я.

Назад: XVIII. Мистерия или убийство?
Дальше: Глава 13. К сожаленью, день рожденья…