25. Сэм

Настало время для последней буквы в уже упомянутой аббревиатуре: E – Escape. Побег. Я знаю, что там, на берегу пруда, был чертовски близок к смерти; я едва не удушил себя проклятой цепью, пытаясь помешать Коннору войти в воду. Он не знал, что должно было случиться, и я сделал бы буквально все, что угодно, дабы предотвратить это. Самоудушение казалось мне малой ценой, раз уж им так нужен мертвый святой.

То, что в последнюю секунду патер Том передумал, не кажется мне победой. Время на исходе. Он собирается убить моего сына. Он хочет этого.

Я уже не буду в лучшей форме для побега, чем сейчас. И должен поставить всё на один бросок игральных костей.

Полумертвое состояние не лишено определенных выгод, и одна из них заключается в том, что человек, которому было поручено тащить меня обратно в мою темницу, вынужден помогать мне подняться на холм. Это нелегкий путь для человека, который постоянно шатается и спотыкается, и я стараюсь притвориться совсем слабым – до такой степени, что он сдается и позволяет мне упасть. Сползая наземь, я цепляюсь за него. К его поясу пристегнуты ключи, а поскольку я все равно падаю и отвлекаю его тем, что пытаюсь уронить и его, он, похоже, не замечает, как эти ключи соскальзывают с карабина.

Это один из тех типов, которые были в автофургоне, и я надеюсь, что ключ от замка зажигания тоже висит на этом кольце, как и ключи от моих наручников. Для того, чтобы открыть мою камеру, ключи ему не понадобятся: это замок с шифром. Так что у меня есть немного времени, прежде чем он осозна́ет, что они пропали.

Тюремщик бросает меня на земляной пол будки и захлопывает дверь. Я слышу, как замок лязгает о проушины двери, потом защелкивается.

Я слышу, как этот тип уходит.

Неловко двигая пальцами, пытаюсь подобрать ключи к своим оковам. Переохлаждение теперь реально подступило вплотную, и я дрожу, как дерево во время урагана – мое тело пытается выработать достаточно тепла, чтобы защитить жизненно важные органы. Меня это не тревожит; вот когда дрожь прекратится, это будет означать, что у меня действительно проблемы. Но она затрудняет подбор ключей, как и пониженная чувствительность пальцев, усталость и темнота.

Один из ключей наконец-то входит в замочную скважину браслета, охватывающего мою лодыжку, и, повернув его, я освобождаю левую ногу. Бок под повязкой буквально горит. Мне приходится отдохнуть несколько секунд, прежде чем взяться за второй ножной браслет. С наручниками сложнее, но я стараюсь сохранять спокойствие и не прекращать попытки, и спустя непозволительно долгое время все же ухитряюсь освободить одно запястье. Со вторым намного проще.

Цепь – чертовски хорошее оружие, если я, конечно, смогу использовать ее должным образом. Она тяжелая. Я складываю ее пополам и для проверки слегка помахиваю, держа за сомкнутые браслеты. Неплохой кистень получается…

Теперь мне нужно как-то открыть чертову дверь. Я уже исследовал петли; они расположены снаружи, так что от них мне прока нет. Но я методично копал землю под дверью, когда поблизости не было охраны, и складывал обратно в ту же яму. Всякий новый раз копать было легче. У меня есть подкоп примерно шести дюймов в глубину, засыпанный неплотно лежащей землей, и теперь, когда мне это нужно, я могу копнуть достаточно глубоко, чтобы, возможно, пролезть под дверью.

Глубины немного не хватает. Используя наручники в качестве дополнительного инструмента, я углубляю подкоп еще на три дюйма, так, чтобы он мог вывести меня на ту сторону двери. Это трудная и болезненная работа. Я пытаюсь игнорировать то, что время уходит быстрее, чем хотелось бы, стараюсь не обращать внимания на собственное булькающее дыхание, на боль в плече, боку и горле. Рано или поздно тип, у которого я украл ключи, заметит их отсутствие, и он будет точно знать, где их искать. К этому моменту мне уже нужно исчезнуть.

Пользуясь непроглядной темнотой, я проползаю под дверью. Будучи на полпути, несколько кошмарных секунд не могу собраться с силами, чтобы протолкнуть свое тело дальше; просто лежу, хватая ртом воздух и сопротивляясь пульсирующей алой боли. Снова открылось кровотечение. «Оно медленное. Заткнись, ты можешь это сделать». Я проталкиваюсь вперед и подавляю стон, когда нижний край двери проезжается по моим ранам. Жгучий пот заливает мне глаза. «Еще одно усилие…»

Я делаю рывок, мои колени выскальзывают из-под двери, я откатываюсь в сторону и поднимаюсь на четвереньки, потом на ноги. Я был так сосредоточен на побеге, что забыл – обычно около здания ходит патрулем охранник. Но сейчас его нет – видимо, ушел выполнять приказ, который патер Том отдал у озера. «День Расплаты. Он грядет для всех нас, – думаю я. – И для меня в особенности, если я облажаюсь».

Я ковыляю в тень здания, прячусь там, чтобы перевести дух, и пытаюсь составить какой-нибудь план. Мне нужно добраться до «автодома», залезть в него, а потом ехать к воротам и изо всех сил жать на сигнал; Коннор поймет, что это значит, и прибежит – или хотя бы попытается. Когда он будет со мной, я намерен таранить ворота, и если эти ублюдки встанут у меня на пути, пусть будет так. Это их выбор. А мой выбор – спасти сына.

«И что ты будешь делать, когда они начнут дырявить эту жестянку автоматными пулями, гений?» Я не знаю. Пусть лучше этот план сработает, потому что запасного у меня нет. «Черт!» Что ж, иногда приходится работать с тем, что есть.

Я добираюсь до ряда деревьев, отмечающих край поля, и останавливаюсь, чтобы выдохнуть и проверить повязку. В слабом лунном свете вижу, что на белой хлопковой ткани расплылось большое, темное влажное пятно. Я истекаю кровью, ясно. Значит, теперь тикают еще одни часики. «Шевелись, Кейд. Живее».

Но мне приходится ждать, пока ко мне вернется дыхание, а мир перестанет вращаться, поэтому я смотрю на поля. Они уже практически все убраны к зиме, не считая маленького ухоженного сада. Никакой озимой пшеницы, которая была бы весьма полезна, потому что я мог бы использовать ее как прикрытие или…

Я прислоняюсь к дереву и улыбаюсь – впервые, кажется, за долгое время. Потому что теперь у меня есть запасной план.

Я направляюсь не к фургону, а к амбару. На маленьком пастбище сектанты держат коров. Проходя мимо, я чувствую запах навоза, хотя самих коров не вижу. Но присутствие коров означает, что в амбаре хранится сено.

Сено – великолепный отвлекающий фактор.

У меня нет спичек, но рядом с трактором я нахожу полупустую пластиковую канистру с горючим. Неплохо. Поливаю горючкой тюки сена. Спичек по-прежнему нет, но я хватаю зарядные провода, висящие на стене амбара, и подцепляю их к аккумулятору стоящего рядом трактора. Сведя электроды, получаю отличную яркую искру.

Прежде чем поджечь сено, удостоверяюсь, что следующее действие четко прописано у меня в голове. Я знаю, где припаркованы машины, – видел их по пути сюда. Все достаточно просто. Ну, я на это надеюсь.

Подношу искру к сену. Горючее воспламеняется с сухим резким хлопком. Я отступаю, чтобы не попасть под огненную волну, и когда выхожу из амбарной двери в темноту и направляюсь к «дому на колесах», то вижу, как позади меня начинает заниматься дрожащее оранжевое зарево. Куры в сарае поодаль поднимают шум. Слава богу, что в амбаре не было ничего живого, только припасы. Не хочу думать, что бы я делал в противном случае, потому что сейчас я не могу позволить себе ни капли жалости.

Инстинкт выживания прошит слишком глубоко.

Я уже на полпути к «автодому», надежно укрытому темнотой, когда до моего слуха доносятся крики. Не могу разобрать слов, но я намеревался отвлечь как можно больше сектантов на тушение пожара.

Но происходит нечто совсем другое.

По всему лагерю вспыхивают прожекторы. Воют сирены; звук делается то выше, то ниже, словно извещая о приближении торнадо.

Вой прекращается, и из громкоговорителя раздается голос патера Тома:

– Братья, День Расплаты настал! Сегодня – день, когда длань Сатаны поднялась против нас. Но не бойтесь, наша армия святых уже призвана с небес ради этого сражения. Славен Господь!

Я слышу вдали крики – ответное «славен Господь!».

О боже… Сюда идет ФБР, и сектанты знают об этом. «Какого черта ты себе думаешь, Майк?» – хочу я крикнуть ему, но я устал, с головы до ног в грязи, моя кровь течет на землю, а «автодом» слишком далеко, и я двигаюсь слишком медленно, чтобы добраться до него. Ключи у меня в руке. Неважно.

Лагерь – по крайней мере, здесь, со стороны ворот и около главных зданий – освещен ярко, словно Бродвей. Я вижу, как приспешники патера Тома бегут на отведенные им тактические позиции. «Как Майк может не знать, что любое проникновение сюда, кроме скрытного и неожиданного, – это плохая идея?» Но, может быть, Люстиг тут ни при чем. Может быть, это замысел какого-нибудь местного агента, жаждущего славы и не понимающего, что здесь вот-вот разразится новая бойня под Уэйко…

Мне требуется несколько секунд, чтобы осознать, что я упустил из виду нечто жизненно важное. Прожекторы. Они сосредоточены в основном возле тех мест, где живут и работают сектанты. Но ограждение достаточно далеко оттуда. Майк не дурак. Он знает, что нужно попробовать затеять переговоры; вероятно, такой приказ действительно есть. Но он также должен знать, что сектантов не хватит, чтобы охранять весь периметр лагеря. Федералы собираются ворваться внутрь ограждения, что бы ни происходило у ворот. Мне нужно лишь затаиться и ждать. Это почти успокаивает. Или успокаивало бы, если бы не подожженный мною амбар – любой, кого отрядят на тушение пожара, наткнется на меня. Нужно спрятаться.

Лучшее, что я могу, – это ползти по-пластунски, отталкиваясь от земли ступнями и предплечьями. Я приближаюсь к ограждению – это не идеальное укрытие, но если я буду лежать неподвижно, меня будет трудно заметить.

Или, по крайней мере, я так считаю до того момента, когда позади меня не слышится щелканье затвора дробовика. В спину мне упирается что-то, весьма напоминающее сдвоенный ствол.

– Вставай, – произносит мужской голос. – Живо.

Это тот тип, у которого я стащил ключи.

Надо же так облажаться…