21. Гвен

У меня внутри нарастает давление, словно не вырвавшийся наружу крик. Оно сдавливает сердце и легкие, и как бы глубоко я ни дышала, давление не ослабевает. По мере того как удаляюсь от своих неожиданных и временных союзников, я чувствую себя все более открытой и уязвимой. Нам нужна настоящая помощь. Настоящие варианты.

Может быть, Джи Би сумеет дать нам это…

Мы едем прочь от жилого комплекса Бельденов; машина подпрыгивает на узкой ухабистой грунтовке, ведущей к трелевочной трассе. Сыновья Бельденов, дежурящие у ворот, отворяют их перед нами и закрывают позади нас. Эти ворота расположены так далеко от их жилья, что Бельдены сильно заранее получают весть о том, что кто-то едет к ним. Если сюда явятся служители закона, у этой семейки будет уйма времени на то, чтобы скрыть улики.

Мне отвратительно, что я оказалась в долгу перед этими людьми.

Ланни сидит молча, потом вдруг произносит:

– Мам, а что, если Сэм и Коннор сбежали от них? Что, если они вернутся домой, а нас там нет?

Все мое тело ноет от неожиданного прилива эмоций – настолько привлекательна сейчас мысль об их возвращении домой. И настолько же невозможна.

– Если они это сделают, то свяжутся с нами, – говорю я ей. – Любой из них может позвонить нам или в полицию, и мы сразу же узнаем об этом. – Достаю свой телефон. – Он всегда включен, милая.

Я знаю, что это рискованно. Телефон Сэма может быть у похитителей, если они только не выбросили его, как предположил Майк Люстиг. И если они этого не сделали, то сейчас у них есть средство постоянно следить за мной. Сэм поставил у себя приложение, отслеживающее мой телефон. Я глубоко дышу, стараясь справиться с очередным мощным приступом тревоги. В обычное время я выкинула бы наши телефоны и обзавелась бы новыми.

Мне приходится напомнить себе, что если телефон Сэма у них и если они этот телефон включат, я смогу проследить его.

Проверяю. Он выключен.

Перед глазами у меня проносится сцена: мать Реми Лэндри печет печенье для сына, который никогда не вернется домой и не отведает это печенье. Во рту у меня пересыхает, мне становится так холодно, что на коже проступают мурашки. «Нет. Этого не случится. Не с нами».

– Нам нужно ехать домой, – говорит Ланни, но на самом деле она не хочет этого. Наш дом осквернен людьми, вломившимися в него. Дырами от дроби в стене и в потолке. Воспоминаниями. Она представляет, что войдет в жилище, не несущее в себе этих жутких напоминаний, но в реальности все окажется иначе. Никто из нас больше не может чувствовать себя там в безопасности.

– Джи Би поможет нам, – говорю я ей. И молюсь, чтобы это оказалось правдой, потому что если мы не найдем там помощи, следующий мой звонок будет в ФБР. Это спусковой крючок, который я отчаянно боюсь нажимать. Если вмешается ФБР, из этого, конечно, может выйти что-нибудь хорошее… но и плохое тоже. Руби-Ридж. Уэйко .

Коннор и Сэм могут оказаться под смертоносным перекрестным огнем.

– Но что, если они…

– Если смогут освободиться, они освободятся. И боже упаси кому-то встать у Сэма на пути, если он будет защищать Коннора.

Я пытаюсь поверить в это. Пытаюсь убедить в этом Ланни. И это действует, пусть и немного: непреходящее, удушающее давление внутри спадает достаточно, чтобы я снова могла дышать. Смотрю на приборы, проверяю, сколько у нас осталось бензина; это рефлекс, выработанный за время жизни в глуши. Горючего достаточно.

Но до меня вдруг доходит, что хотя внедорожник сжигает довольно много бензина, «автодом» должен жрать в несколько раз больше.

И неожиданно я понимаю, как нам сузить район поиска. Вряд ли около логова сектантов находится много заправочных станций.

– Все будет в порядке, обещаю, – говорю я и в первый раз думаю, что это действительно может быть правдой.

Ланни не отвечает, только кивает и закрывает глаза. Вид у нее измотанный. Бедная девочка… Я вот совершенно не чувствую усталости. Мне кажется, я больше никогда не буду спать – по крайней мере, пока не верну моего сына и Сэма живыми и здоровыми.

Я звоню Кеции и пересказываю ей свою мысль насчет заправочных станций. Ей эта догадка нравится, и она говорит, что сейчас начнет работать над этим и перешлет информацию в Теннессийское бюро расследований и в полицию штата. Надеюсь, это не превратится в тотальное бедствие. Я не могу это остановить. Но могу попытаться составить экстренный план.

Путь до Ноксвилла занимает мучительно много времени, и в мозгу у меня снова и снова прокручиваются ужасные картины того, что сейчас, возможно, приходится претерпевать моим любимым. Приходится крепче вцепляться в рулевое колесо, чтобы руки не дрожали. Мне становится чуть легче, когда я подъезжаю к офисному зданию, паркую машину и тороплю девочек вверх по лестнице. Там открываю ключом-карточкой крепкую дверь без каких-либо надписей, и мы входим в просторный офис. Открытое пространство заставлено столами, за некоторыми из них сидят люди, работающие за компьютерами; для некоторых детективов Джи Би это единственный вид расследования. Для других рабочий стол – лишь место, где можно присесть, написать отчет и сделать несколько звонков.

У меня даже нет своего стола. Когда я здесь, просто занимаю один из тех, на которых нет таблички с именем. Хотя в офисе я бываю нечасто – это прописано в нашем соглашении с Джи Би.

Ее кабинет представляет собой стеклянную выгородку в дальнем углу. Сейчас жалюзи на стеклянных стенах подняты, и Джи Би видит меня сразу же, как я вхожу в дверь. Она встречает нас на полпути, обнимает меня и говорит:

– Привет. Как ты? – Отстраняет меня, чтобы окинуть пристальным взглядом, и качает головой, прежде чем я успеваю что-нибудь соврать. – Неважно, я и сама это вижу. Привет, Ланни. И Ви Крокетт я, конечно же, тоже знаю.

Джи Би действительно знает Ви – по событиям в Вулфхантере. Начальница бросает на меня взгляд, ясно говорящий, что она понятия не имеет о причинах присутствия Ви здесь. Я даже не пытаюсь объяснить.

– Слушайте, девушки, может, пройдете в комнату отдыха и перекусите что-нибудь, пока я говорю с Гвен?

Ланни задерживается на секунду, дожидаясь моего кивка, потом ведет Ви в направлении, указанном Джи Би. Я иду следом за своей начальницей в ее кабинет и жду, пока она запрет дверь и опустит жалюзи, а потом уже опускаюсь в кресло. Джи Би прислоняется к своему столу и скрещивает руки на груди.

– Я бы спросила, каким образом ко всему этому причастна Ви Крокетт, но сейчас, вероятно, это не так уж важно, – говорит она. – Тебе нужна помощь, а не только моральная поддержка. Верно?

Я киваю. Удушающее давление нарастает снова. Я хотела бы быть Крутой Гвен, той женщиной, которую она наняла на работу, женщиной, которая способна сразиться с кем угодно и когда угодно… но сейчас мне не с кем сражаться. Я делаю глубокий вдох и говорю:

– Мне нужна Кэрол.

Джи Би не двигается.

– Я отрядила на это Фарида и Цисли после твоего слушания в суде.

– А мое дело?

– Закрыто примерно двадцать семь минут назад. Я проверяла. Ты уже не отпущена под залог, а полностью свободна и невиновна.

– Уже легче… – Я вздыхаю. – Фарид и Цисли? – Это лучшие оперативники Джи Би. Фарид – абсолютный мастер интернет-слежки на всех уровнях; он может выследить кого угодно, где угодно и когда угодно, если этот человек хотя бы искоса взглянул на компьютер. А Цисли – маленький карманный дракон в женском облике, и Джи Би переманила ее у профессионального судебного поручителя. Цисли опасна. И дорого сто́ит. – Спасибо.

Она лишь отмахивается.

– Фарид не нашел ничего, и это неудивительно, учитывая, насколько осторожна эта девушка. Но Цисли кое-что накопала. Она прикинула, что Кэрол не станет снова рисковать и передвигаться общественным транспортом, даже автобусом, поэтому решит пересидеть в убежище для жертв семейного насилия. У Кэрол есть видимые следы побоев, и ей не будут задавать вопросов.

– И?..

Джи Би отвечает мне улыбкой, которая заставляет меня вспомнить, что такое надежда.

– Она ее нашла. Цисли дежурит на месте; пока что Кэрол не пыталась покинуть убежище. Вероятно, она пока что чувствует себя в безопасности, но у таких убежищ есть связи, позволяющие переправить ее из Ноксвилла в какое-нибудь другое место – быстро и тайно, в любой момент, когда она захочет.

– Вы в этом уверены?

– Цисли уверена, а она никогда не ошибается. – Джи Би приподнимает брови, глядя на меня. – Что ты хочешь сделать? Только не говори, что похитить Кэрол, я не могу так рисковать. И сомневаюсь, что на этот раз ты сможешь уговорить ее добровольно пойти с тобой.

– И пытаться не буду, – отвечаю я. – Мне просто нужно с ней поговорить. Она может назвать мне точное место и сказать, с чем мы там столкнемся. Кэрол – ключ к безопасному возвращению Коннора и Сэма. – На краткий миг у меня начинает кружиться голова, когда я представляю, что может случиться, если она не захочет говорить со мной. И что мне тогда делать?

До меня доходит, что я могу подбросить ей следящее устройство. Может быть, в карман ее рюкзака…

Тогда, если все остальное не сработает, если мне придется торговаться за жизнь моего сына…

Я вздрагиваю. Я не смогу. Я просто не смогу этого сделать. Я не выдам Кэрол людям, которых она так боится. Даже после того, как она меня подставила. Она просто пыталась выжить. И защитить собственного ребенка.

Мысль, от которой я так пыталась уклониться, заставляет меня очнуться, и я спрашиваю Джи Би:

– Ребенок при ней, в убежище?

Джи Би склоняет голову набок, лицо ее по-прежнему непроницаемо.

– А почему ты спрашиваешь об этом?

– Потому что я считаю, что она сбежала от сектантов, будучи беременной, – отвечаю я. – Люди, которые заявились ко мне домой, искали ее и ребенка. Я уверена, что они хотели заткнуть ей рот, если у нее есть сведения, способные протянуть ниточку от них к похищению Реми. Но ребенок нужен им не меньше.

Джи Би вздыхает и опускает глаза, плечи ее слегка поникают.

– Цисли сказала, что с ней ребенок. Мальчик трех или четырех лет.

Должно быть, Кэрол забрала ребенка у тех, у кого прятала его до этого. Она собирается исчезнуть из города, когда шумиха уляжется. Убежище для жертв семейного насилия – идеальное место, где можно спрятаться от всех.

– Если до этого дойдет… – Джи Би качает головой. – Может быть, тебе придется сказать им, где она.

– Не могу. – Я произношу это тихо, но слова мои кажутся тяжелыми, как камни. – Я не выдам им ни ее, ни ее сына. Я не смогу жить с этим. Все, что я знаю об этой секте, свидетельствует: они рассматривают Кэрол просто как ходячий инкубатор, а ее сына… они хотят вырастить его так, чтобы он верил в то же, во что верят они. Если Ви не ошиблась, я смотрела видеозапись, сделанную в одном из их старых укрытий. Джи Би, поверьте, это… – Я не могу вложить в слова тот ползучий ужас, который испытываю. Я помню тот кошмарный дом в Вулфхантере, а Сэм рассказывал мне о женщинах в логове Карра. Я не могу обречь ни Кэрол, ни ее сына на возвращение в подобный ад на земле.

– Знаю, – говорит Джи Би. – Ты никогда не пойдешь на такую сделку, Гвен. Вот за что я тебя люблю. – Она отталкивается от края стола. – Идем, я отвезу тебя.

Мы оставляем Ви и Ланни в офисе, несмотря на их протесты; я не хочу, чтобы девочки оказались еще сильнее впутаны во все это. Я не знаю, что может случиться. Кэрол в отчаянии. Она может быть вооружена… Я уж точно вооружена – и готова пойти на отчаянные меры, чтобы защитить своих детей. Я не хочу, чтобы Ланни и Ви оказались на линии огня. Они устраиваются на диване в комнате отдыха с пиццей, стопкой дисков с видеозаписями и строгим предупреждением никуда не уходить. К тому же Джи Би поручила кое-кому присматривать за ними. «Доверяй, но проверяй», – вспоминаю я слова Лилы Бельден и качаю головой.

Черт побери, она была права.

Убежище для жертв семейного насилия находится в квартале, который некогда был жилым, но теперь переделан под коммерческие цели. Большинство изначально стоявших здесь домов были снесены или значительно перестроены, но тот, на который указывает Джи Би, выглядит совершенно чуждо. Это большой дом, минимум на четыре или пять спален, и, судя по всему, когда-то он был местной достопримечательностью. Сейчас по нему отлично виден возраст, и ему не помешала бы покраска стен и ремонт крыши. На нем нет никаких вывесок, за исключением маленькой таблички с надписью ЮРИСТАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. Входная дверь выглядит совершенно обычно, однако под слоем краски скрывается металл. Я уверена, что он сплошной, во всю толщину. Окна забраны решетками.

– Главный вход с обратной стороны, – сообщает Джи Би. – Цисли в соседнем дворе, наблюдает за ними. Как ты собираешься это сделать?

Я не хочу лгать людям, содержащим это заведение. Это мог бы быть самый простой способ: я могла бы прямо войти сюда и рассказать им ужасную историю. И эта история даже была бы правдивой, просто относилась бы к прошлому; замужество за Мэлвином дало мне, по крайней мере, это преимущество. Но мне противно так поступать. И когда Джи Би, не сбавляя скорости, поворачивает руль, чтобы въехать во двор, я говорю:

– Вам уже вернули тот залог, который вы внесли за меня?

– Вернули, – подтверждает она.

– Вы не можете одолжить эти деньги мне? Под банковские проценты?

Джи Би приподнимает брови, однако я сомневаюсь, что это действительно удивило ее.

– Они будут автоматически списываться с твоих гонораров, – говорит она. – Ты уверена? Абсолютно уверена?

– Уверена. Но они нужны мне наличными. Кэрол не примет никаких обещаний.

Джи Би разворачивает машину и направляется к ближайшему отделению банка. Через двадцать минут мы выносим оттуда запечатанный мешок с двадцатью пятью тысячами долларов, и я кладу его в свою наплечную сумку. Джи Би больше не спрашивает меня, уверена ли я. Она просто довозит меня до дома, который стоит под углом к убежищу, отделенный от него изгородью. Этот дом пустует, в окне выставлен лист ватмана с надписью «В АРЕНДУ». Мы паркуемся и проходим на задний двор, такой же заброшенный, как и передний, – сухая трава, мертвые кусты, груды мусора по углам, покосившийся навес. Я не вижу Цисли Уэст, пока Джи Би не направляется прямо к ней. Агент выбрала наблюдательную точку около кучи мусора и одета практически под цвет вылинявшей серой краски, которой когда-то был покрашен навес. Она сидит в складном кресле, укрывшись пледом камуфляжной расцветки. Устроилась с явным удобством, и я вижу ее лишь тогда, когда мы подходим на пятнадцать футов и она поднимает руку. Встает, складывает кресло и прислоняет его к столбику навеса. Потом сворачивает камуфляжный плед в небольшой квадрат и сует в сумку, висящую у нее на бедре.

Она почти на голову ниже меня – наверное, в ней нет и пяти футов. Идеально сложена, кожа гладкая – и темная, как кора орехового дерева, – а глаза цвета опавшей листвы. Волосы у Цисли курчавые, коротко стриженные, и хотя она не щеголяет впечатляющей мускулатурой, ее боевые навыки весьма серьезны. Я видела, как она тремя быстрыми движениями свалила байкера, который был вдвое шире ее.

– Ваша девушка все еще внутри, – говорит она Джи Би, потом серьезно смотрит на меня. – Привет, Гвен. Я тебе очень сочувствую. Ты в порядке?

– Голова все время болит, – отвечаю я и пытаюсь улыбнуться, хотя Цисли сохраняет на лице мрачное выражение. – Мне нужно поговорить с Кэрол. Есть какой-нибудь план?

– Прямо сейчас? Возле стоматологии по соседству у них припаркован минивэн. Он принадлежит убежищу, а стоматологу они сдают его в аренду, но могут использовать, чтобы эвакуировать людей, если кто-то найдет их и явится за ними. Так что Джи Би может зайти к ним и спросить про Кэрол, они скажут, что такой у них нету, и когда они увидят, что Джи Би уезжает, то посадят Кэрол в минивэн и отвезут в другое место, безопасное. Минивэн – наш лучший шанс.

Это хороший план, и мне не потребуется лгать, поэтому я киваю в знак согласия. Джи Би садится в свою машину, а мы с Цисли обходим квартал и останавливаемся у кабинета стоматолога. Это небольшой дом, обшитый вагонкой, впрочем, недавно модернизированный и с пандусом, ведущим к крыльцу. На маленькой парковке, обустроенной на месте прежнего двора, стоит неприметный минивэн с тонированными стеклами. Я оставляю Цисли на крыльце, вхожу в стоматологию и усаживаюсь на стул для посетителей в слегка обшарпанной приемной. За стойкой регистратора никого нет, а из глубины здания доносится высокий вой бормашины.

Мне нужно оставаться вне поля зрения, пока Цисли не даст мне сигнал, потому что если Кэрол увидит меня, то сразу поймет, что мы затеваем.

Регистраторша выходит из соседней комнаты и с удивлением смотрит на меня. Я просто говорю ей, что жду свою подругу, она без вопросов принимает это, садится за стойку и открывает какой-то журнал. Минута проходит за минутой. Я сопротивляюсь желанию выглянуть в окно и проверить, как идут дела.

Цисли наконец-то приоткрывает дверь и кивает, и я выхожу на крыльцо.

Мы спускаемся по пандусу. Водитель задвигает боковую дверь минивэна. Это крепкого сложения мужчина лет сорока, лысеющий, с кожей на несколько оттенков светлее, чем у Цисли, и с уже заметным пивным брюшком. Он открывает водительскую дверь, чтобы забраться внутрь, и Цисли срывается с места и бросается к пассажирской дверце. Она движется так быстро, что мне это кажется просто невероятным. Когда водитель садится за руль, она уже захлопывает дверцу со своей стороны.

Я подхожу и останавливаюсь, перекрывая ему выход. Цисли достает пистолет. Это совершенно незаконно, но она действует уверенно. Водитель вздрагивает и замирает.

– Спокойно, – говорит она. – Мы просто хотим побеседовать с твоей пассажиркой. Потом мы уйдем, а она может делать все, что захочет. Ладно? Кивни, если согласен.

Водитель колеблется, и я вижу в его позе ярость и напряжение. Но он все-таки кивает. Я захлопываю его дверцу и отворяю сдвижную дверь, ведущую в кузов.

Кэрол сидит в дальнем углу, держа на руках большеглазого мальчика. Когда она видит меня, во взгляде ее проскальзывает облегчение, однако настороженность никуда не уходит. Я забираюсь в кузов, закрываю за собой дверь и достаю из своей сумки банковский мешочек.

– Это тебе, – говорю я и кидаю ей. Кэрол ловит мешок и расстегивает его. Смотрит на двадцать пять тысяч, лежащие внутри, потом в замешательстве переводит взгляд на меня.

– Почему? – спрашивает она. – После того, как… – Она не завершает фразу, но ей и не нужно. Я понимаю. Кэрол смотрит мимо меня на водителя, который держит руки поднятыми. – Всё в порядке. Я поговорю с ней.

Это подлинное облегчение. Я вижу, как Цисли кладет пистолет на колено, но не убирает совсем. Водитель медленно опускает руки и кладет их на рулевое колесо.

– Только не надо сигналить, – предупреждает Цисли. – Мы все друзья. Верно?

Он кивает. Но она все равно взирает на него, словно ястреб, готовый запустить когти в добычу, и он сидит смирно.

– У меня всего несколько вопросов, и ты можешь ехать, куда тебе угодно, – говорю я Кэрол. Потом делаю паузу и смотрю на маленького мальчика. Он очень милый. Я вспоминаю Коннора в этом возрасте: как он улыбался, как сердился, каким очаровательным он был. Это одновременно согревает и причиняет боль. – Это же сын патера Тома, верно? – Она стискивает в пальцах мешок с деньгами, потом скованно кивает. – И патер Том хочет вернуть его.

– Конечно, хочет, – подтверждает Кэрол. – Он ни за что не допустит, чтобы его собственность ушла от него. Но я не позволю ему забрать Ника. Я скорее умру.

Мне кажется, что она впервые откровенна со мной. Ее попытка уехать на автобусе была, вероятно, временной мерой. Она ни за что не бросила бы ребенка – по крайней мере, насовсем.

– Патер Том оскверняет все, к чему прикасается. Я пришла туда как бездомная бродяга, когда мне было тринадцать лет. И он заставил меня поверить в то, что я ничто, за такое короткое время, что мне самой не верится. Но я вовсе не ничтожество. И никогда не буду.

При этих словах Кэрол вскидывает голову, и я вижу, что она по-прежнему изо всех сил старается усвоить это – всей душой, а не только на словах.

– Можно задать тебе вопрос? – говорю я. – Когда ты жила в секте, как они называли место, где спали женщины?

Она отвечает, не раздумывая:

– Сад. Ну, как Эдем. Мы все были его Евами.

Горечь в ее голосе заставляет меня вздрогнуть и вспомнить ту огромную кровать в брошенном комплексе. Кэрол не лжет. Она действительно была в этой секте.

На лице ее все еще видны синяки, которые она поставила сама себе – иссиня-черные пятна. Но подлинные раны, нанесенные ей, кроются намного глубже.

Я представить не могу, чего ей стоило сбежать – не только ради себя, но и ради ребенка, которого она носила.

«Господь милосердный…»

Я делаю глубокий вдох и говорю:

– Вчера вечером они забрали моего сына, Коннора. Они хотели, чтобы я сказала им, где ты находишься. Они приехали на автофургоне, как ты и сказала. А еще они забрали Сэма, моего мужчину. Мой сын примерно того же возраста, какого была ты, когда попала к ним.

Кэрол становится мертвенно-бледной. Потом сует мешок с деньгами в рюкзак – тот же самый, который был у нее в прошлый раз. Рюкзак Реми.

– Мне жаль, – говорит она. – Что вы сказали им обо мне?

– Ничего. Но тебе нужно уехать, Кэрол. Немедленно. Мы нашли тебя, и это значит, что они тоже могут тебя найти. Возьми эти деньги и начни новую жизнь вместе со своим сыном – где-нибудь подальше отсюда. – Мои глаза наполняются слезами, мне трудно продолжать. – Но прежде, чем ты уедешь, пожалуйста, прошу тебя, скажи, где мне искать своего сына. Я умоляю тебя. Пожалуйста. В твоей власти помочь мне спасти его.

– Но… вы уже знаете про Сад. Вы должны знать… – Ее голос прерывается. – А, вы нашли старое место, то, которое было возле Вулфхантера… Они уехали оттуда до того, как я к ним присоединилась.

– Я знаю, что их новое поселение находится где-то возле парка Катуза. Просто… скажи мне, как их найти. – Меня трясет так сильно, что я вынуждена обеими руками ухватиться за спинку одного из сидений. Слезы прорываются наружу, я чувствую, как они текут по моим щекам – холодные, словно подтаявший лед. Я не знаю, что буду делать, если она мне не скажет. Я не хочу думать об этом. – Кэрол, пожалуйста…

Она мотает головой. Господи, нет, она мотает головой, и я чувствую, как отчаяние у меня внутри скручивается спиралью, точно змея, пожирающая мои внутренности. Но Кэрол говорит:

– Он купил старый трудовой лагерь возле Биттер-Фоллз. Но это вам не поможет. Пути наружу нет. И пути внутрь – тоже. Это его крепость. – Я вижу, как ее глаза блестят от слез, ярко, словно елочная мишура, но она смаргивает их. – Я знала людей, которые пытались уйти. Все они умерли там. Он сделал их своими святыми. Мне жаль вашего сына, но больше я ничем не могу вам помочь. Я не позволю им утопить моего мальчика, как он сделал со всеми остальными…

Я холодею, и дальнейшие ее слова превращаются в глухой гул. «Утопить моего мальчика». Я пытаюсь сглотнуть, но слюна у меня во рту словно бы сделалась твердой и жесткой, как гравий. Хриплым голосом я переспрашиваю:

– То есть как – утопить?

Кэрол делает невероятно глубокий вдох, словно и вправду собирается нырнуть в воду.

– Он сказал мне, что Ник будет его новым мессией. Но он говорил такое и прежде, а потом заявлял, что у ребенка нет нужных признаков, и относил его к водопаду, а потом возвращался один. – Она содрогается, и я тоже ощущаю этот ужас – глубокий, первобытный. Неудивительно, что она сбежала. – А мужчин, которые нарушали правила, он называл «святыми», избранными Богом. Он отводил их туда для крещения и топил их. Он говорит, что таким образом собирает на небесах армию, которая будет нас защищать.

Мне никогда не было так холодно, как сейчас, когда я слушаю это.

– Именно так и случилось с Реми?

– Реми думал, что может купить мне свободу, если пообещает работать на них три месяца. Так я ему сказала. Но он не вернулся назад, они никого никогда не отпускают. Они забрали его, и он или стал одним из них, или сейчас уже присоединился к святым. Я не знаю, что именно с ним стало. – Кэрол вытирает слезы. – В тот вечер я сумела ускользнуть, а Реми пошел с ними. Я воспользовалась шансом и сбежала. Я обменяла его на жизнь своего ребенка. И я думаю об этом постоянно.

Она назвала своего сына Ником. Николас. Среднее имя Реми. Мне кажется, что сейчас она говорит совершенно честно. Но отчаяние, гложущее меня, не уходит.

– Мне нужно попасть туда, Кэрол. Найти моего сына. Где в этом лагере его могут держать?

– Если он стал новообращенным, то спит вместе с мужчинами в их доме. Но где он днем… это зависит от многого. Новообращенные обычно работают на полях. Но он не новообращенный, он заложник, поэтому я не знаю. Может быть, они держат его в будке – там патер Том запирает тех, кого называет святыми, прежде чем увести их к водопаду… Но это неважно. Вы не сможете попасть внутрь.

– Если понадобится, я вышибу ворота.

– Они слишком прочные, да и вас расстреляют еще на подходах. У него там целая армия, патрули вокруг ограды. Он все время проповедует, что правительство придет их убивать. Они будут сражаться, все они. – Кэрол с трудом сглатывает. – Они уже убивали по его приказу. И погибнут, защищая его, – все до единого.

– А что насчет того водопада, о котором ты упоминала?

– Это неважно. Вокруг всего лагеря ограждение высотой в двадцать футов. Проволока поверху и постоянное патрулирование. Они расстреляют любого, не успеет он перелезть. Но если вы и перелезете, вас поймают. И тогда помоги вам Бог!

Я должна верить в то, что шанс есть. Должна.

Кэрол продолжает:

– Когда-то мне снились кошмары о том, как эти святые выходят из воды. Но мне все это казалось нереальным, пока я не забеременела. – Она снова сглатывает, словно борясь с тошнотой. – Тогда я не могла спать, представляя, как моего ребенка тоже утопят там. Я не знала, будет ли это мальчик или девочка, но не могла допустить, чтобы мой ребенок родился там. Я добровольно вызвалась в миссионерскую поездку – нас посылают в жилых автофургонах, трое мужчин и одна женщина. Новообращенным удавалось привлекать людей лучше, чем тем, кто родился в секте, – те бедные девочки не знали никакой другой жизни. Мы могли очаровывать парней, рассказывать им наши грустные истории, заставлять их поверить в то, что они спасают нас. – Она смотрит на рюкзак, за который продолжает держаться. – Как и было с Реми. Делать это было легко. Придумываешь печальную историю, говоришь парню, что только он может меня спасти… И тот думает, что поступает правильно.

Я хочу уйти. Мне нужно уйти. Она назвала место – Биттер-Фоллз, – где мы можем найти Коннора и Сэма. Но есть нечто ужасающе-притягательное в ее исповеди, полной раскаяния и ненависти к себе.

– Ты в этом не виновата, – говорю я ей. – Ты была жертвой. Ты была ребенком – запуганным, с промытыми мозгами. То, что ты нашла в себе силы сбежать, куда больше говорит о тебе. Просто… живи ради своего сына. Найди место, где вы будете в безопасности. Обещаю, если тебе вдруг понадобится моя помощь, просто позвони. Я сделаю все, что смогу.

– Почему? – Это звучит как крик боли. – Я ведь подставила вас при первом же удобном случае!

– Ты сделала то, что должна была сделать, Кэрол. Я понимаю.

Она молчит еще несколько секунд, потом говорит:

– Он всегда давал нам имена, которые ему нравились. В честь музыки и цветов. Меня он назвал Кэрол . – Она неожиданно протягивает мне руку, второй продолжая придерживать сына. – Но я – Дария. Дария Айверсон. А это – Ник Айверсон.

Я пожимаю ей руку.

– А я – Гвен Проктор. Но… когда-то я была Джиной Ройял. И к тому имени я отношусь так же, как ты – к имени Кэрол. Оно принадлежит умершей женщине.

Я не спрашиваю ее, куда она направится после этого. Я надеюсь, что она сумеет скрыться. Надеюсь, что она и ее сын найдут в этом мире безопасный уголок, где смогут жить далеко-далеко от сект, святых и мертвых.

А я?

Я отправляюсь на войну.