20. Коннор

Перед тем как Сэма утащили прочь, его ударили, и я знаю – Калеб сделал это для того, чтобы запугать меня. Это сработало бы, если б Сэм не посмотрел на меня так, будто велел мне быть сильным. Я не сильный. Я чувствую себя слабым. И пока смотрю, как его тащат к низкому бетонному зданию, похожему на тюрьму, ко мне приближается какой-то старик, одетый в белое.

Странно, но я чувствую его приближение, словно от него исходит жар. Как от солнца. Что-то в этом роде. Он вызывает у меня ощущение… безопасности. И я знаю, что не должен этому поддаваться, конечно же, не должен. Я помню это ощущение, потому что такое же чувство вызывал у меня голос отца – Мэлвина Ройяла, – когда я был маленьким. И еще потом, когда он говорил со мной по телефону.

Но все это время отец лгал мне; он собирался похитить меня и использовать меня для того, чтобы сделать больно маме… И все равно у меня возникало такое же чувство.

Чувство безопасности.

Наверное, у некоторых людей есть к этому талант. И я уже знаю, как опасно этому поверить, даже на секунду.

– Коннор, – говорит старик так, словно знает меня всю жизнь. – Я – патер Том. Я знаю, что ты испуган и встревожен, но у тебя нет на то причин. Мы очень рады, что ты здесь. Я намерен представить тебя пастве нашей церкви и показать тебе твое новое жилье. Ты здесь не узник. Ты – гость и, я надеюсь, наш друг.

Как ни глупо, но эти слова создают впечатление, будто никакого похищения и не было. Будто он пригласил меня сюда. Старик похлопывает меня по плечу. Он ведет себя так, словно я приехал сюда отдыхать на каникулах и меня не уволокли с ножом у горла, пока мама пыталась освободить меня. Словно Сэма не бросили в местную тюрьму.

Мне нужно стараться, чтобы помнить, как все было на самом деле. В присутствии этого старика реальность искажается. «Вот бы мне так уметь!» Потому что, если б я так умел, я стал бы выше, сильнее и не боялся бы никого. И освободил бы Сэма. И мы вернулись бы домой.

Патер Том, продолжая говорить, неспешно ведет меня к большому главному зданию. Оно похоже на церковь, но у него нет шпиля, креста или колокольни, а в окна вставлены обычные прозрачные стекла. Я не уверен, что мне следует идти с патером.

Может быть, я должен бежать? Драться? Но бежать здесь некуда. Ворота закрыты, их охраняют крепкие мужчины с оружием. Стена очень высокая, а поверху протянута колючая проволока. Мама учила меня высматривать такие вещи и думать, прежде чем что-то сделать. «Беги, если можешь. Жди, если приходится. Делай то, что нужно сделать, чтобы выжить». Она говорила это на тот случай, если кто-то нападет на нас из-за того, что сделал отец. Но сейчас это тоже пригодится.

Прямо сейчас самое лучшее, что я могу сделать, – это заставить патера Тома думать, будто я его слушаюсь. Это легко. Он все равно считает себя умнее всех. Если с ним просто соглашаться, он начнет мне верить.

Странно, насколько я спокоен. Помню, каким беспомощным и загнанным я чувствовал себя в классе, когда из динамиков гремели выстрелы, и все кричали, и я знал, что могу только прятаться. А сейчас я действительно пойман в ловушку, я беспомощен… но сейчас я могу думать и прикидывать. Что-то изменилось с того момента.

Я почти ничего не отвечаю патеру Тому, но он, похоже, не обращает на это внимания. Может быть, для него это нормально. Он ведет меня вверх по ступеням в здание, которое я решил называть церковью. Внутри посередине зала тянется узкая ковровая дорожка, а по обе стороны от нее стоят люди. Они выстроились ровными рядами, и через пару секунд я понимаю, что по левую сторону стоят только мужчины, а по правую – только женщины. Все женщины стоят, сложив перед собой ладони и склонив головы. Здесь есть и несколько детей, но они ведут себя так же тихо и серьезно, как взрослые. Даже самый маленький, которому не больше трех лет. Все поворачиваются, чтобы взглянуть на нас, и когда мы проходим по дорожке, мужчины произносят в один голос:

– Привет тебе, брат!

Сначала я думаю, что они обращаются к патеру Тому, но нет: они смотрят на меня, улыбаются, кивают. Женщины и дети ничего не говорят, они просто смотрят вниз, и я вдруг вспоминаю тех девушек в подвале в Вулфхантере. Они стояли точно так же: очень прямо, очень неподвижно, склонив головы и сложив ладони, словно для молитвы. Как куклы, ожидающие приказа.

От этого мне становится нехорошо.

Патер Том ведет меня через всю церковь – наверное, это и есть церковь – до другого конца помещения, к помосту высотой примерно в фут. Посреди помоста стоит большое кожаное кресло. Это выглядит странно. Я ожидал увидеть что-то вроде кафедры. Или алтаря, как в настоящей церкви. Но это больше напоминает… сцену.

Патер Том указывает на пустое место в переднем ряду, рядом с ковровой дорожкой, и говорит:

– Братья оставили тебе место. – Он ожидает, что я пойду туда, куда он указывает, я это понимаю. Не знаю, что будет, если я этого не сделаю, но хочу проверить. Я просто стою на дорожке, словно я слишком тупой, чтобы понять. Он по-прежнему дружелюбно смотрит на меня и говорит: – Коннор, почему бы тебе не занять твое место? Обещаю, это будет быстро.

Я ничего не отвечаю, просто иду туда, куда он показывает. Вижу, как в его улыбке что-то слегка меняется. Он думает, будто заполучил меня, потому что я сделал то, что он велел. Но я сделал это для того, чтобы посмотреть, что сделает он. И еще потому, что ничем не смогу помочь Сэму, если меня тоже где-нибудь запрут.

Патер Том поднимается на помост и усаживается в кожаное кресло. Когда он садится, все мужчины говорят:

– Да благословит тебя Бог, святой отец!

– И вас, братья мои, – отвечает Том. – Спасибо вам за то, что вы приняли в свое число юного брата Коннора. Он здесь лишь как гость, но я знаю, что он будет благодарен за ваше милосердие к чужаку. Я знаю, все вы гадаете о том, что случилось вчера вечером. Вы знаете, что мы отправились, дабы вернуть нашу сестру Кэрол, но знаете вы и то, как хитры демоны внешнего мира. Прошло долгих три года, но она все еще скрывается от нас вместе с нашим драгоценным чадом. Однако с Божьей помощью и благодаря неустанным молитвам наших святых мы найдем их, и очень скоро. – Он с улыбкой смотрит на меня, и мне кажется, будто я оказался в луче прожектора. – С Божьей помощью и с помощью брата Коннора.

Я хочу крикнуть, что я здесь не для того, чтобы помогать ему, что меня похитили, но что-то заставляет меня промолчать. Ланни не стала бы молчать, она кричала бы и дралась, и может быть, это было бы правильно. Но я хочу узнать, что замышляет этот старик.

Наверное, это все из-за того дела, которое расследовала мама, – насчет пропавшего студента.

Она упоминала о девушке по имени Кэрол.

«Не говори ему ничего, мама!» Я знаю, что они используют меня, чтобы добраться до этой девушки. И это наверняка сработает, потому что, если у мамы и есть какое-то слабое место, то это я и Ланни. И еще Сэм, но он, наверное, согласился бы с тем, что нас это касается в большей степени. Меня притащили сюда, чтобы заставить маму выдать ту сбежавшую девушку.

– Братья и сестры, мы будем молиться об этом сегодня вечером, после окончания работ. Но сейчас я хочу поручить вашим заботам юного брата Коннора, дабы он чувствовал себя как дома и узрел наше истинное братство. Сегодня вечером у нас будет ужин, сестра Гармония. Настоящее пиршество, дабы отпраздновать его приход в Биттер-Фоллз.

Высокая белокурая женщина, стоящая в первом ряду по ту сторону прохода, поднимает голову и кивает, но ничего не говорит. Выглядит она ровесницей мамы, может быть, немного младше. Я полагаю, она должна будет готовить ужин или что-то вроде того. А в желудке у меня уже урчит. Я не знаю, как можно чувствовать голод в такой момент, но я чувствую – и ничего не могу с этим поделать. Может быть, я не должен ничего есть здесь. Кажется, в греческих мифах говорилось о том, что если что-нибудь съесть или выпить в загробном мире, то уже никогда не сможешь оттуда уйти?

Патер Том говорит еще какое-то время, но это сплошные цитаты из Библии и объяснения того, что они значат, и я не очень-то слушаю, хотя он объясняет совсем не то, чему меня учили в воскресной школе. У него глубокий спокойный голос, который то понижается, то повышается, словно патер поёт. Это заставляет расслабиться, и я погружаюсь во что-то вроде транса, слушая звучание этого голоса.

Потом он умолкает.

Я немного изумляюсь, осознав, что люди вокруг двигаются. Женщины и дети направляются прямо к двери, плотной вереницей, а мужчины стоят и чего-то ждут. Патер Том сидит в своем кресле и разговаривает с одним из мужчин, которые были вместе с нами в фургоне, – с тем, который сидел за рулем, а не с тем, кто ударил Сэма шокером. Я так сосредотачиваюсь на них, что оказываюсь застигнут врасплох, когда замечаю, что кто-то протягивает мне руку. Я моргаю и оборачиваюсь. Это один из тех людей, которые стояли рядом со мной.

– Рад, что ты здесь, брат Коннор, – говорит он и пожимает мне руку, потом хлопает меня по плечу, словно мы друзья. И прежде, чем я успеваю сказать, что я ему не друг и вообще не хочу быть здесь, его сменяет другой тип, пониже, который заявляет:

– Добро пожаловать, здесь ты в безопасности.

Все они подходят ко мне по очереди, широко улыбаясь и протягивая руки для рукопожатия.

– Бог да благословит тебя за то, что ты приехал к нам, – говорит один из них, как будто у меня был выбор. Я знаю, что это спектакль, что им приказано действовать так, чтобы я чувствовал себя гостем. Они словно просто принимают искаженную реальность патера Тома, не задавая вопросов. Обычно я понимаю, когда кто-то говорит мне что-то лишь для того, чтобы сказать, но все эти мужчины обращаются ко мне так, будто и вправду рады меня видеть.

– Я хочу уйти, – пытаюсь сказать я одному из них. Он просто улыбается, кивает, хлопает меня по плечу и отходит в сторону, уступая место следующему.

После десяти человек я начинаю сбиваться со счета. Все они говорят немного разное, но одно неизменно: они улыбаются мне. Они выглядят довольными. И все похлопывают меня по плечу.

Через некоторое время становится очень сложно не улыбнуться в ответ. Я не хочу улыбаться, но когда люди это делают, когда они так радостно смотрят на тебя… это странно. Какая-то часть тебя начинает говорить, что ты должен тоже проявлять радость.

Мне не нравится то, что мне хочется улыбаться.

Я замечаю, что одна из девочек – наверное, моя ровесница или около того, – бросает на меня быстрый взгляд, выходя из церкви со всеми остальными. Это симпатичная темноволосая девчонка, ниже меня ростом. Я смотрю на нее, пока очередной тип говорит мне, как они рады, что я здесь. Она идет в конце длинной вереницы женщин, тянущихся прочь из церкви. Поворачивается и смотрит на меня снова, и я думаю… я гадаю, не хочет ли она что-то мне сказать. Может быть, она может мне помочь. Может быть, я смогу найти настоящего друга, который поможет мне освободить Сэма…

Я почти слышу, как моя сестра дразнит меня: «Ты просто хочешь так думать, потому что она симпатичная».

Как только девочка оказывается за дверью, мужчины тоже начинают уходить, и к тому времени, как последний из них пожимает мне руку, я чувствую себя ужасно усталым от всех этих приветствий. Я не заметил, как ушел патер Том, но сейчас его кресло пусто. Я не знаю, куда идти, поэтому следую за мужчинами, покидающими здание.

Девочка, которую я заметил, стоит около крыльца и разговаривает с женщиной постарше. Она бросает на меня еще один взгляд и улыбается. Это совсем короткая улыбка, но у меня возникает ощущение, будто из мира вытянули весь воздух. У меня щелкает в ушах – или мне так кажется. Мне становится одновременно жарко и холодно, и я едва не оступаюсь.

Вот такая это улыбка.

– Привет? – Я произношу это вопросительно. Небрежно. Она отвечает:

– Привет тебе, брат Коннор. – И мне кажется, что никто никогда не выговаривал так мое имя. – Мы все рады, что ты с нами.

Она слегка приседает – как будто делает старомодный реверанс. Не протягивает мне руку, и я не знаю, что делать со своими, поэтому просто сую их в карманы и слегка киваю.

Старшая женщина уходит.

– Спасибо, – говорю я девочке. – Как тебя зовут?

– Ария, – говорит она. По-моему, я никогда раньше не встречал кого-либо с таким именем. Оно красивое.

– Ария… а фамилия?

Она лишь улыбается в ответ.

– Я с радостью покажу тебе здесь все. Могу я называть тебя Коннор?

– Э… конечно, – отвечаю я. – Я хотел бы поговорить со своим папой. С Сэмом.

Она не прекращает улыбаться.

– Конечно, я спрошу, можно ли это сделать. Но ведь он не твой настоящий отец, верно? – Мне это не нравится, и она, должно быть, видит это, потому что немедленно отступает, будто я собирался ее ударить. – Извини, это было грубо. Мне не следовало так говорить.

Теперь я чувствую себя виноватым за то, что напугал ее.

– Нет, – говорю, – ничего страшного. Ты права. Просто… я не люблю говорить о своем родном отце.

– Да, конечно. Извини, пожалуйста, Коннор. Ну, я думаю, что сначала ты должен увидеть водопад, это самое лучшее, что здесь есть, а потом…

– Ария! – резко произносит чей-то голос. Я поднимаю взгляд и вижу, что к нам идет самая старшая из женщин – сестра Гармония, патер Том называл ее по имени в церкви. Вид у нее сердитый. – Иди работать. Быстро!

– Но я делала только то, что сказал патер Том…

– Иди! – рявкает сестра Гармония.

Ария делает резкий вдох и бежит прочь, опустив голову, длинные волосы хлещут ее по лицу. Она одета в синюю юбку, такую длинную, что из-под подола видны только башмаки, и в голубую рубашку. Ария словно сошла с картины в музее – красивая, но такое впечатление, будто она жила сто лет назад. Руки ее сжаты в кулаки, она направляется куда-то в поля.

Сестра Гармония смотрит на меня и, в отличие от всех остальных, не улыбается. Ее рот сложен в прямую линию.

– Я покажу тебе твое жилье, брат Коннор, – говорит она, и впервые я слышу что-то, звучащее негостеприимно. Она не хочет, чтобы я был здесь. В ней нет этой лихорадочной теплоты, которая исходит от остальных. Она твердо берет меня за локоть. – Прости сестру Арию, она молода и не понимает, насколько неуместно ее поведение. Сюда.

После всей этой фальшивой братской любви ее отношение кажется… настоящим. Словно свежий ветер в лицо. И я осознаю́, насколько мне это было нужно. Не то чтобы я забыл, что меня похитили и притащили сюда, или как мама дралась за меня, и как Сэм… Просто все это было чересчур. И сейчас, когда у меня в голове прояснилось, я понял: все, что делали люди в церкви, предназначалось для того, чтобы я чувствовал себя важной персоной. Даже то, как разговаривала Ария.

Ей было приказано быть со мной любезной.

Но если сестра Гармония и получила такой же приказ, она его игнорирует, и я, как ни странно, благодарен ей за это. А то весь этот усыпляющий ритм проповеди, которую читал патер Том, потом радостные приветствия, улыбка Арии… я был выбит из равновесия.

Сестра Гармония ведет меня в здание, представляющее собой одну сплошную кухню; внутри находятся только женщины. Они режут овощи. Они хлопочут у больших, как в каком-нибудь ресторане, печей, помешивая варево в кастрюлях или смешивая продукты. Две из них выпекают хлеб. Он пахнет потрясающе, и рот мой наполняется слюной, так что мне приходится даже сглотнуть.

В углу стоит маленький столик, и сестра Гармония усаживает меня за него.

– Я принесу тебе поесть, – говорит она и поворачивается. Но потом оглядывается на меня. – Я знаю, что ты, скорее всего, думаешь, как выбраться отсюда. Но, Коннор, даже не пытайся. За тобой наблюдают. Если ты нарушишь правила, то человек, которого привезли вместе с тобой, поплатится за это. Ты понял?

Я киваю. Сестра Гармония сказала это очень тихо, и сквозь кухонный шум ее слова трудно было расслышать. Губы ее плотно сжаты, взгляд мрачен, и я задумываюсь о том, как она сама попала туда. Но миг откровенности завершается, сестра Гармония выпрямляет спину и идет прочь. Остальные женщины поднимают взгляд и кивают, когда она проходит мимо, но никто не улыбается. Здесь у нее есть власть, но вряд ли есть подруги.

Я размышляю: быть может, это еще одна игра, затеянная патером Томом? Может быть, они хотят, чтобы я беспокоился за Сэма? Это делается для того, чтобы заставить меня играть по правилам? Не знаю. Может быть, сестра Гармония была искренна. Или, может быть, как и Ария, она делает то, чего хочет патер Том…

«Мне нужно попасть к Сэму». Если я буду знать, где он, то, может быть, смогу украсть у кого-нибудь ключи и выпустить его… Закрываю глаза и думаю об этом; как перебраться за ограду и как хорошо будет сбежать отсюда и вернуться к маме и Ланни. Это помогает мне помнить о том, что это место – ненастоящее. Там, снаружи, все настоящее. А здесь все… поддельное.

Застенчивая круглолицая девушка лет двадцати приносит мне миску супа и хлеб, и я на миг задумываюсь о том, следует мне есть это или нет. Я ужасно голоден, но… я не доверяю этой еде.

Девушка сразу же понимает мои сомнения. Она подходит, берет ложку, зачерпывает суп из моей миски и отламывает кусок от моего хлеба. Потом съедает это, продолжая странно улыбаться.

– Видишь? – говорит она. – Все безопасно. Мы не станем ничем вредить тебе, брат.

Я все равно отодвигаю миску.

– Я правда не очень хочу есть, – говорю ей. Однако съедаю маленький кусочек хлеба. Он очень вкусный.

– Что ж, – отзывается она, – если ты не голоден, я, конечно, понимаю это. Ты можешь прийти сюда в любое время, когда захочешь поесть. Просто спроси меня. Я сестра Лирика.

Когда она забирает миску и уносит прочь, я сразу же жалею о своем отказе, но съедаю весь остальной хлеб. В него, вероятно, ничего не подмешано, раз уж она его попробовала – по крайней мере, я убеждаю себя в этом, потому что не могу перестать жевать его. Сестра Лирика приносит мне запечатанную пластиковую бутылку воды, и я откручиваю крышку и пью воду.

– Хлеб очень вкусный, – говорю, доедая последний кусочек. – А сестра Гармония – ваша начальница?

– Она – старшая жена, – отвечает Лирика и моргает. – Она в ответе за всех сестер.

Девушка явно считает странным то, что я этого не знаю. Я гадаю, бывала ли она когда-нибудь за пределами этих стен, видела ли хотя бы кусочек настоящего мира.

– Старшая жена? – переспрашиваю я. – А сколько у него вообще жен?

Этот вопрос, похоже, тоже ставит ее в тупик, как будто я спрашиваю о каких-то очевидных вещах.

– Мы все – невесты патера Тома, – говорит она. – Как повелел Господь.

Гармония замечает, что мы разговариваем. Она широкими шагами подходит к нам, так, что ее длинная юбка развевается позади, и приказывает:

– Сестра Лирика, вернись к работе, пожалуйста. Юному брату ни к чему твоя болтовня.

Лирика спешит уйти, забрав мою тарелку из-под хлеба и бутылку с водой. Я успел отпить всего пару глотков. Несколько долгих секунд Гармония смотрит на меня, потом собирается уйти. Странно. Она не похожа на мою маму, но что-то такое в ней есть. Может быть, сердитый взгляд. Мне кажется, она сердится не на меня. Просто… сердится.

Я спрашиваю:

– Вы считаете это нормальным?

Сестра Гармония поворачивается лицом ко мне. Я стараюсь говорить тихо, так же, как она, когда предупреждала меня.

– Что именно я считаю нормальным?

– То, как он обращается с вами. – Я окидываю взглядом комнату. – Со всеми вами.

– Господь сказал: «Также и вы, жены, повинуйтесь своим мужьям». Я подчиняюсь повелению Господа.

Да, но ей это не нравится, я же вижу. Я думаю, видит ли это и патер Том… но если он видит, почему поставил ее тут главной?

Потом вспоминаю слова Лирики: «Она в ответе за всех сестер».

Так же как Сэм в ответе за все, что я сделаю здесь неправильно. Ее поставили главной, и это значит, что она должна подчиняться, иначе другие женщины пострадают.

Хлеб был вкусным, но теперь он тяжелым комом лежит у меня в желудке. Как будто я поел в загробном мире и теперь никогда не смогу уйти.

Сестра Гармония наклоняется, что бы смести крошки со стола в ладонь, и при этом шепчет:

– Не ходи к водопаду, чтобы ты ни делал. – Потом выпрямляется. – Теперь ступай со мной. Я покажу тебе, где ты будешь спать.

– Я хочу увидеть Сэма, – говорю я ей.

– Эта часть запретна.

Она не собирается спорить. Просто идет прочь, чтобы выбросить крошки в ведро, потом смотрит на меня, ожидая, что я пойду за ней. Я должен решить, идти мне или нет. Снова вспоминаю слова Лирики. Если Гармония в ответе за этих женщин, она, вероятно, в ответе и за меня, их гостя, пока я на их попечении. И это означает, что, если я буду бродить здесь без разрешения, ее накажут, как и Сэма.

Я не могу так рисковать.

Я иду за ней.