ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Странник
Майя просыпалась медленно, мучительно стряхивая сонное оцепенение и ощущая спиной солнечное тепло. Ее слуха достигло пение птиц. Она долго пыталась поднять веки, и когда это наконец удалось, ей открылся совершенно незнакомый пейзаж. К пению птиц примешивался странный скребущий звук, как если бы какой-нибудь вороне вздумалось поточить клюв о ветку. В голове стучала кровь; Майя заставила себя встать, раздвинув грудью ветки кустарника.
— Ага, очнулась. Пришел полдень, и она очнулась. Sangrion.
Майя вздрогнула, потому что говоривший находился у нее за спиной, и голоса его она не узнала. Оглянувшись, она обнаружила человека, который сидел, скрестив ноги, в низком кустарнике, а спиной опирался на высокую сосну. Истрепанную тунику в пятнах укрывал грязный плащ, а на ногах были старые кожаные сандалии. В густых темных волосах тут и там проглядывала седина. Глаза у человека были темные, но яркие, взгляд, которым он смерил Майю, невозможно было истолковать.
— Доброго утра, сестрица, — сказал он с сильным акцентом.
Майя моргнула, и на мгновение ей стало страшно. Она не знала этого человека, а он знал ее… или, по крайней мере, знал что-то о ней. Серебристый край кольчужницы у горла выдавал в нем мастона. На коленях у человека лежала металлическая книга. В левой руке незнакомец держал стило, а разбросанные по странице стружки орихалка говорили о том, что человек занят гравировкой. Так вот откуда исходил тот скребущий звук!
— Кто вы? — хрипло спросила Майя, с трудом проталкивая слова сквозь пересохшее горло.
Он хмыкнул и стряхнул со страницы стружку.
— Я путник. Странник. Хожу по королевствам, пишу историю людей. Это Мон. Это моя страна.
Мучившие Майю подозрения сгустились в ком.
— Вы — мастон.
— И то верно, сестрица.
Он опустил взгляд, и стило вновь коснулось металлической страницы. Послышался скребущий звук.
Майя чувствовала, как нарастает злая сила у нее в груди. Она истекала гневом, как котелок — паром, но отчего — не знала. Она села прямо и огляделась. Рядом лежал ее заплечный мешок. Застывшие было мышцы ожили и заныли от боли.
— А ведь ты, сестрица, хэтара, — заметил путник, не поднимая головы и не отрывая стилуса от страницы.
Майя в ужасе уставилась на него. Шепот кистреля проникал в сердце. Но она не хотела зла этому путнику.
— Мне надо идти, — встревоженно сказала Майя.
— Стой, — коротко ответил человек. — А послание? Я еще не передал.
— Какое еще послание? — переспросила Майя. Глубоко внутри она знала, что должна бояться этого человека. Что надо бежать, не то он сделает с ней что-то страшное. Чувство это не внушало доверия, и все же Майя с трудом удерживалась от того, чтобы не броситься сломя голову в лес.
— Я не шевуалье, сестрица. Я тебе ничего не сделаю. Полдень, видишь? Нерожденные всего слабей на солнце. Но у тебя внутри силы все больше. Даже и сейчас. Надо поскорей избавиться, а то ведь захватит тебя целиком. Потом придут другие, и — пффф! Поминай как звали!
Он хитро улыбнулся.
— Гнет тебя эта штука, а? Что, поддашься? Пусть возьмет верх? А?
Майя умоляюще посмотрела на путника.
— Вы можете их прогнать? — с надеждой спросила она. Он покачал головой и поцокал языком.
— Не могу. Я странник. Я историю пишу. А не творю. Жгучая ярость всколыхнулась в ней, и Майя чуть было не бросилась на собеседника, но вместо этого прижала локти. сунула ладони под мышки и заставила себя успокоиться. Она начала раскачиваться взад-вперед. У нее стучали зубы.
— О чем вы пишете? — спросила она.
Он аккуратно отряхнул блестящую страницу.
— О правде, сестрица. О правде, и все тут.
Майя облизала губы.
— А о какой правде вы пишете сейчас?
Взгляд мудрых глаз встретился с ее взглядом, и от стыда Майя порозовела и отвернулась, ибо ей казалось, будто странник видит ее насквозь.
— Я пишу о том, как хэтара из Комороса, дочь короля, выжгла дотла аббатство Крюи. Мое было аббатство, так-то, — он был мрачен, но, кажется, не винил Майю. — Кто я таков, чтобы судить дочь короля? Отец твой — мизерабль, а не отец. Не заслужил он такой дочери. Много их таких, мизераблей при титулах, да толку с них… Мизерабль при власти — людям горе. Я тебя не сужу, сестрица. Я уже много лет пишу твою печальную историю.
Глаза у Майи защипало.
— Там, в аббатстве… все погибли? — сдавленным голосом спросила она. Краем разума она уловила пламя на утесе, костер, в котором горело аббатство. Злая, чужая часть ее души взвыла от радости при виде жадного огня.
Голос путника был тверд и спокоен:
— Только Альдермастон, и даже он еще жив. Он не мог сбежать, — путник вздохнул. — Ты поцеловала его в лоб, сестрица. Твой поцелуй — проклятие. Он несет смерть, — путник понизил голос. — Предательская штука. Никто живым не уйдет, видит Идумея.
По щекам у Майи покатились слезы. Она не сразу поняла, что плачет — так редко с ней это случалось. Слезы были горячие, они падали с ресниц и оставляли влажные дорожки на щеках.
— Я не хотела, — выдавила Майя.
Запрокинув голову, она уставилась в небо, на верхушки деревьев. Сердце разрывалось при мысли о том, что она натворила. Майя закрыла лицо руками и зарыдала. Броситься с утеса — вот лучшее, что она может сделать. Спасти мир от чудовища, которым она стала. Только смерть прекратит это безумие. Пусть она не будет владеть собой, пусть не сможет остановить проникшего ей в душу Бесчисленного, но зато и вреда больше никому не причинит.
— Этим делу не помочь, сестрица, — негромко и чуточку насмешливо заметил странник. — Ваши с ней мысли накрепко связаны. Понимаешь? Прыгни — и она заставит Исток поднять тебя обратно на утес. И чем больше ты натворишь, тем крепче станет ваша связь.
Майя уставилась на него, распахнув мокрые глаза.
— Вы что, читаете мысли?
— И такой дар у меня есть, — сухо ответил странник. — Знаешь, как тяжело? — Тут он усмехнулся. — Слышать все, что думает каждый встречный… Вот уж радость-то! Мизерабли кричат: вот идет старый толстый Мадерос! У него изо рта воняет. Ноги тонкие, а брюхо только что не лопается. Горбатый. Уродливый. Ха! — странник помахал рукой в воздухе. — Как же мы любим друг друга судить! Как быстро наши мысли берут над нами верх! А вот Исток смотрит в самое сердце, сестрица. Не в лицо, а в сердце. По делам судит, по твоим делам. Не по чужим.
Майя умоляюще посмотрела ему в глаза:
— Скажите, как мне прогнать этого… это… то, что внутри меня?
— Сама знаешь. Ступай к Великой Провидице.
Но Майю мучили сомнения.
— Да, таков был совет Альдермастона Крюи. Но ведь и Бесчисленные тоже хотят, чтобы я шла в Несс. Откуда же мне знать, чего на самом деле желает Исток?
Путник почесал уголок рта тупым концом стило.
— Я ведь тебе уже сказал. Мысли твои перепутались с ее мыслями. И власть твой враг забрал большую. Но предки твои хорошо чувствовали Исток, — он заговорил тише. — Очень хорошо, сестрица. Голос в голове, голос в сердце — не одно и то же. Научись их разделять.
Путник назидательно постучал себя по лбу.
— Альдермастон Джозефус говорил: «Истина, которую я поведаю, будет в разуме и в сердце твоем, ибо снизойдет Исток и найдет обитель в твоей душе», — путник фыркнул. — Альдермастон Пол говорил: «Исток несет покой, подобного которому не знал никто, и покой этот в сердце и в разуме нашем». Иди в аббатство, сестрица. Учись там. В книгах Альдермастонов много мудрого. Твоим дохту-мондарцам такая истина и мудрость даже не снились.
Майя нахмурилась:
— Я всегда мечтала учиться в аббатстве, Мадерос. Но отец запретил.
Мадерос поджал губы:
— Знаю, сестрица. Сказано тебе, я всю твою жизнь записал. Интересное у вас Семейство. Так вот, послание.
Майя удивленно вскинула на него взгляд и вытерла глаза. Почему-то от этого разговора ей стало легче. Слова Альдермастонов несли с собой мир и покой. Как будто древняя мудрость была светильником, разгонявшим поселившуюся у нее в душе тьму.
— Я думала, вы уже…
Он прищелкнул языком.
— Нет, сестрица. Что я могу? Вспомнить совет-другой от стариков, которые повидали жизнь. А вот послание — это да, это я передам.
Откинув крышку своего ранца, он стал рыться внутри.
— Ах, blessit vestiglio!
На свет явился сложенный лист бумаги с восковой печатью.
— Я своими глазами видел, как она плавила воск на печать, — сообщил Мадерос. — Чтоб никто не вскрыл, не подменил.
Майя ответила ему непонимающим взглядом.
— Кто — она?
Сердце совершило сумасшедший кувырок.
Мадерос молча протянул ей письмо.
Сорвав печать, Майя развернула письмо. Бумага дрожала у нее в руках. Первое же прочитанное слово наполнило душу сладкой болью, и снова пришли слезы.
«Доченька».
Буквы, выведенные чернилами, неверный почерк. Это было письмо от матушки. Майя никогда не видела, чтобы матушка писала собственноручно. Она диктовала письма секретарям или писцам, потому что, будучи женщиной, не имела права читать или гравировать. Там, где рука не дрожала, буквы выглядели даже изящно, а неуверенность в подборе слов наводила на мысли о том, что писать матушке приходится редко. Майя вытерла глаза рукавом и нетерпеливо побежала взглядом по строкам.
Доченька!
До меня дошли вести о том, что очень скоро (если вести не лгут) придет час, и Исток испытает тебя. Я рада этому. Исток не причинит тебе страданий сверх меры, однако остерегайся оскорблять его. Прошу тебя, доченька, предложи себя Истоку. Я слышала, как ты страдаешь в доме леди Шилтон. Если ты получаешь через нее приказы от короля, он и теперь распорядится о том, что тебе делать. Послушай моего совета, доченька. Отвечай кратко, повинуйся отцу-королю во всем, если только это не оскорбит Исток и не нанесет ущерба твоей душе. Не занимайся больше учением Дохту-Мондар. Где бы ты ни оказалась, с кем, когда — исполняй приказы короля, если они чисты.
Я люблю тебя больше всего на свете и прошу лишь об одном: не пятнай сердце, разум и тело общением с людьми распутными и недостойными. Не ищи себе мужа кроме мастона. Я так надеюсь, что у тебя все будет хорошо, гораздо лучше, чем ты надеешься, ведь беды и горести — это та тропа, по которой мы приходим к Идумее. Я молю об одном: пусть высшие силы дадут мне еще хоть раз увидеть тебя прежде, чем смерть разлучит нас.
Твоя любящая матушка, Королева Катарина
Майя вытерла нос. Упавшие на бумагу слезы расплывались чернильными пятнами. Казалось, будто на плечи опустилось огромное теплое одеяло. Всего несколько слов, написанных материнской рукой, несли в себе больше счастья, чем Майя знала за всю жизнь.
Вот только что же она натворила с этой своей жизнью! И все же в глубине души Майя знала: как бы то ни было, что бы она ни совершила, матушка все простит и примет ее. Увидеться бы только с нею!
— Матушка по-прежнему живет в Муирвуде? — хриплым шепотом спросила Майя.
— Верно, сестрица. А твоя судьба ведет на север.
Майя вздохнула и нерешительно посмотрела на Мадероса:
— Увижу ли я ее когда-нибудь?
Мадерос криво ухмыльнулся.
— Все возможно, коли будет на то воля Истока, — ответил он.
Майя встала на ноги и забросила за плечо мешок. Прикусила губу.
— Я не буду больше даже близко подходить к аббатствам, — сказала она. — Я не знала… чем это чревато. Я сожалею.
Мадерос сунул книгу в ранец, подобрал лежащий рядом узловатый посох и встал, опираясь на него всем весом. Посох был крив, весь в наростах и оканчивался деревянной шишкой. Больше всего он походил на корень какого-то исполинского дерева.
— Я тебе уже сказал, сестрица. Каждому по делам его. Тебе — по твоим. А Бесчисленным — по тому, что совершили они.
— Далеко отсюда до Несса? — спросила она. — Сейчас полдень, никак не разберу, в которой стороне север.
Мадерос поднял свой узловатый посох и ткнул им в сторону высокой, изобилующей острыми скалами горы, одетой снегом.
— Перевалишь Вацхольт — попадешь в Отландию. Пройдешь ее насквозь, выйдешь к Ростику, ну или еще к какому портовому городу. Там найдешь корабль. Будь осторожней, сестрица. Отландцы заодно с дохту-мондарцами и схватят всякого, кто нарушит их закон. Несс у них в соседях, а с таким соседом не забалуешь. И не попадайся Верным. Сцапают.
— Кто это — Верные?
Он загадочно улыбнулся.
— Увидишь, сестрица, увидишь.
— Пойдем со мной, Мадерос, — попросила Майя. — С тобой так спокойно. А я теперь одна.
Она с грустной улыбкой подумала о кишоне, которому предстояло много дней провести в постели, прежде чем он сможет пошевелиться. Были еще Джон Тейт и Аргус, и они могли бы пойти с ней вместе, но, хоть Майе до боли хотелось видеть их рядом, она не могла подвергать их такому риску, поскольку теперь точно знала, что несет в себе зло.
Мадерос ответил корявой улыбкой.
— Не пойду, сестрица. Послание я доставил, как и обещал. А дальше… Кто может прекратить бурю? Кому под силу остановить ветер? Зато вот уж свистеть нам никто не запретит, а, сестрица?
И он, посвистывая, зашагал на восток. Майя проводила его удивленным взглядом — такой прыти от старика она не ожидала. Но вот он исчез в лесу, и девушка осталась одна.
* * *
Она достигла подножия Вацхольта незадолго до наступления темноты. Преодолевать перевал при свете луны она не решилась, поскольку знала, как это опасно, и потому устроилась на ночлег в лесу. Долгие странствия многому ее научили: она нашла съедобные травы и чуть утолила мучительный голод. Протекавший мимо ручеек напоил ее ледяной водой, приятно смочившей пересохшее горло. На сердце было тяжело, но Майя не отчаивалась.
В памяти у нее снова и снова звучали слова Мадероса. Когда он произносил слова из книг Альдермастонов, на душу Майе снизошел такой покой, словно сами слова эти несли в себе силу Истока. Не потому ли ученики тратят столько времени на чтение и гравирование? Не могут ли слова сами по себе быть орудием власти? До этого Майя никогда ни о чем подобном не задумывалась.
С Вацхольта налетел ледяной ветер, взъерошил древесные кроны, заставив Майю поежиться. Восхождение будет трудным, однако она успела привыкнуть к тяготам пути. Посильнее завернувшись в плащ, она обхватила колени руками и застыла в своем крохотном убежище. Костер она не разводила, боясь быть замеченной. Кто бы ни нашел ее в ночи, она никому не хотела причинять зла.
Настала ночь, но Майя не стала спать. Она смотрела на восходящую луну и думала. Мысль о сне пугала ее, удаленность от человеческого жилья несла в себе спасение. Что за народ эти отландцы? Скоро ли дойдет до них весть о пожаре в аббатстве Крюи? Очевидцы могут описать внешность вившейся в аббатство гостьи, и тогда Майю схватят. Но если она не будет задерживаться, то, наверное, успеет добраться до порта и ускользнуть неузнанной.
А может, все это пустые надежды.
В лесу послышался какой-то звук.
Приспустив капюшон, Майя прислушалась и услышала тяжелое хриплое дыхание. Сердце кольнуло страхом. Кто идет по ее следам — медведь, волк? Звук быстро надвигался. Кто-то ломился сквозь кустарник.
Майя подхватила мешок и приготовилась бежать, но тут зверь залаял, и она его узнала. Аргус собственной персоной ввалился в ее маленький лагерь и, радостно поскуливая, бросился лизать ей лицо.
— Ты мой хороший, — сказала ему Майя, в душе которой вина мешалась с радостью. — Ты меня нашел!
Она крепко обняла пса и зарылась лицом в его шерсть. За псом сквозь кустарник шел человек.
Жизнь, а в особенности мой личный опыт научили меня не пренебрегать упреком друга, даже если упрек этот кажется несправедливым. Чаще всего друг бранит нас из лучших побуждений, говорит при этом правду, и услышанное от него относится к тем вещам, которые полезны, хоть и неприятны. Обидеться легко. Узнать что-то новое о себе — трудно.
Лийя Демонт, Альдермастон аббатства Муирвуд
