Крошка и чудовище

Почему-то она с самого начала пожелала узнать о Крошке абсолютно все. До последней детали.

А его действительно звали Крошкой. Наверное, в ту пору, когда он еще был щенком, имя вызывало у всех улыбку умиления; потом смешно становилось совсем по другой причине.

Потому что со временем Крошка вымахал в огромного датского дога. Хвост у него, правда, остался необрезанным, зато во всем остальном… Гладкая лоснящаяся коричневая шкура, плотно облегающая могучую грудь и плечи. Громоподобный лай. Огромные карие глаза, сильные черные лапы.

И еще – у него было большое и доброе сердце.

Родился Крошка на острове Сан-Круа, одном из Виргинских островов, покрытом пальмовыми рощами и плантациями сахарного тростника. Остров постоянно обдувал ласковый ветерок, а травы тихо шелестели, когда сквозь них пробирался фазан или мангуста. Там встречались облюбованные крысами руины домов, построенных еще рабами; сорокадюймовые стены разделяли арки, сложенные из необработанного камня. Полевые мыши рыскали по пастбищам, а в ручьях резвились на солнце голубые мальки.

Словом, остров как остров. Как же на нем умудрился вырасти такой необычный пес?

Уже в раннем детстве Крошка усвоил много полезных вещей. Хотя и было-то в нем тогда – лапы да уши… Для начала он научился уважать все, что его окружало. Вертких, зловредных и бездушных скорпионов – вершины инженерной мудрости Природы: хватило одной-единственной попытки обнюхать увенчанный шинами хвост одного из них. Неожиданно повисшую мертвенную тяжесть в воздухе – она означала приближение урагана, и в доме начиналась полная катавасия, а его обитатели вдруг становились расторопными и покладистыми. Справедливость дележки – стоило ему только начать отпихивать братьев и сестер от материнского соска или кормушки, как его самого быстро прогоняли прочь. Крошка ведь был самым большим щенком в помете.

Главное, чему он научился, – уважению. Никто никогда не поднял на него руку; однако, будучи бесстрашным псом, он не вырос беспечным. Единожды испытанная боль от скорпионьего укуса; сильные и одновременно мягкие руки, отучившие его жадничать при еде; свирепая ярость урагана, – так постепенно, шаг за шагом Крошка постигал азы справедливости, одновременно учась осторожности. Он почти постиг главный закон этики: никто не попросит его сделать что-то, как и не запретит без явной на то причины. Взамен подразумевалось послушание, но не слепое, а наполовину осознанное. Оно строилось не на страхе, а на чувстве справедливости, и не мешало вовремя проявлять сметку.

В результате Крошка стал тем, кем стал – великолепным образцом своего собачьего племени. Но вот как он выучился читать, оставалось загадкой. Как и то, почему вдруг Алеку пришло в голову его продать. И не кому-нибудь, а именно ей, Алистер Форсайт, которую он и знать-то не знал…

Вот зачем ей все нужно было выведать про Крошку – чтобы понять. Потому что история-то вышла совершенно безумная. Алистер никогда не хотела иметь собаку, а если б и так – то все, что угодно, но не датского дога. И даже предположив совершенно невероятное – что ей вдруг стукнуло в голову купить пса именно этой породы! – все равно непонятно, при чем здесь Крошка. Сами посудите: жил он на далеком острове, откуда его пришлось переправлять в Скарсдейл, штат Нью-Йорк, самолетом.

Во всяком случае, все ее письма Алеку не скрывали настойчивого любопытства. Как, впрочем, и его, написанные раньше, в те дни, когда он продал ей Крошку. Из тех писем она и узнала о встрече Крошки со скорпионом, об урагане и о многом другом. А если при этом она выудила хоть какую-то информацию о писавшем, то и это легко объяснимо. Алек и Алистер Форсайт никогда друг друга в глаза не видели, однако их несомненно сблизила какая-то тайна, связанная с Крошкой. Да так крепко, как не бывает даже у тех, кто вырос вместе.

«Вы спрашиваете, почему я выбрал именно Вас из всех живущих на Земле, отвечал Алек в одном из первых писем на ее прямой вопрос. – Должен признаться, что сам не знаю. Это все благодаря Крошке. Ваше имя впервые произнес кто-то из туристов, заглянувших к нам на коктейль с круизного лайнера. Кажется, его звали доктор Швелленбах – такой милый старикан. Так вот, услышав Ваше имя, Крошка странно так вскинул голову, как будто я его позвал. Потом поднялся, подбежал к старику, навострив уши и тычась ему в ноги. Сначала мне показалось, что этот Швелленбах просто захотел прикормить мою собачку, однако Крошка не просил еды – он словно желал еще раз услышать Ваше имя. Тут я и спросил про Вас… Стоило мне на следующий день рассказать друзьям об этом случае и вновь громко произнести «Алистер Форсайт», как Крошка сорвался с насиженного места и стал проявлять признаки беспокойства. Он возбужденно дрожал, тычась мокрым носом в мою ладонь, и я не выдержал. Написал моему нью-йоркскому другу, а тот разыскал Ваш адрес в телефонной книге…

Остальное Вам известно. Сначала у меня и в мыслях не было продавать моего пса – просто хотелось поделиться этой историей, и все. Но мне почему-то казалось, что Вам просто необходимо увидеть Крошку, а поскольку Вы сообщили, что не можете в ближайшее время покинуть Нью-Йорк, – что мне оставалось делать? Только отослать Крошку к Вам. Сейчас я сам не знаю, как отнестись к этой дурацкой истории: судя по количеству вопросов, которыми заполнены все Ваши письма, она Вас не на шутку встревожила».

Из ее ответного письма:

«Я вовсе не встревожена, с чего вы взяли? Да ни чуточки! Заинтригована, сгораю от нетерпения – это есть, а если и волнуюсь, то самую малость. Однако испуга нет и в помине, хотя не понимаю почему. Порой мне кажется, что от Крошки – и, может быть, даже от кого-то вне его – исходит волна успокоения. Будто у меня появился ангел-хранитель, кто-то даже более значительный, чем эта умная псина. Согласна, это может удивлять и интриговать, но совсем не пугает.

А у меня появились новые вопросы. Пожалуйста, постарайтесь вспомнить: что именно доктор Швелленбах говорил обо мне в тот вечер, когда Крошка впервые услышал мое имя? Не оказывал ли кто-нибудь на Крошку влияние – кроме Вас? Что он ел, когда был щенком? Сколько раз…» и так далее.

Из ответного письма Алека:

«Я уже не помню, о чем мы тогда говорили с Швелленбахом, – ведь столько времени прошло! Кажется, он рассказывал о своей работе – что-то из области металлургии. Помню, что был упомянут некий профессор Ноуленд – крупнейший специалист нашего времени по сплавам, – а затем разговор сам собой перекинулся на его ассистентку. Подчеркнув ее высокие профессиональные качества, доктор Швелленбах добавил, что это не мешает ей оставаться самой жгучей красавицей с огненно-рыжими волосами, когда-либо сходившей с небес на грешную землю. (Вы не покраснели, мисс Форсайт? В конце концов, Вы сами настояли, чтобы я припомнил все до мельчайших деталей!) Так вот, как только было произнесено Ваше имя, Крошка стал сам не свой.

Что касается «чужого влияния», то я припоминаю только один случай, когда он исчезал на целый день – кто его знает, чьему влиянию он тогда подвергся? Крошке стукнуло всего три месяца, и его взял с собой старый Деббил. Это еще одна местная достопримечательность: одноглазый старик-бродяга, на вид вылитый пират, к тому же страдающий слоновой болезнью. За понюшку табака или стаканчик рома он всегда готов выполнить любое мелкое поручение. Помнится, в то утро я послал его на холмы посмотреть, не протекает ли труба, по которой к нам поступала вода из резервуара. Путь туда не близок – менее чем за два часа старик вряд ли обернулся бы, – и я предложил ему захватить с собой щенка: пусть порезвится на природе.

Но они пропадали допоздна. В тот день я закрутился с делами как белка в колесе, и послать на поиски мне было некого. Деббила я увидел только к вечеру и сделал ему выволочку. Спрашивать, где он пропадал, не имело смысла – имя бродяги вполне соответствует его умственному развитию. Разумеется, старик божился, что ничего не помнит, но это его любимая отговорка. Однако в последующие три дня я напрочь забыл о нем, потому что с Крошкой явно творилось что-то странное.

Он отказывался есть и почти не спал. Мог часами неотрывно вглядываться в плантацию сахарного тростника на холме, – что он там потерял, не знаю. В конце концов я сам сходил туда, но ничего подозрительного не обнаружил, кроме упомянутого резервуара и развалин дома, в котором некогда жил губернатор острова. Там теперь только груда камней, поросших кустарником, да арки – хотя поговаривали, что в развалинах водятся привидения… Когда Крошка пришел в себя, я, конечно, забыл обо всей этой чепухе: мне было достаточно, что мой пес снова обрел аппетит и сон и резво помахивал хвостиком! Хотя нет – иногда он вдруг застывал как вкопанный и опять тревожно поглядывал на развалины, будто прислушивался к чему-то.

До Вашего письма я не относился к этой истории серьезно. Кто его знает, что там произошло в развалинах: то ли его отогнала от выводка самка мангусты или он объелся ганжи, которую у Вас называют марихуаной… Я и сейчас не думаю, что тот случай как-то особенно повлиял на моего пса – во всяком случае, это не более странное событие, чем тот инцидент прошлой осенью, когда все компасы вдруг как по команде показали на запад.

Вспомнили? Ничего удивительнее мне не приходилось слышать. Я эту историю помню очень хорошо, потому что она произошла как раз после того, как я отправил Крошку к Вам. Одновременно со всех кораблей, рыбачьих лодок и самолетов отсюда и до Сэпди-Хука пришло сообщение, что стрелки их компасов указывают на запад – хотя за мгновение до того исправно целились в север! К счастью, светопреставление длилось от силы часа два и серьезных жертв не вызвало: сел на мель какой-то пароход да пара рыбачьих лодок недалеко от Майами попала в легкий переплет.

Напоминаю Вам об этом с целью подчеркнуть: поступки Крошки иногда бывают странными, однако они явно меркнут в сравнении с разом обезумевшими компасами».

Из ее следующего письма:

«Мой тропический друг, да Вы, оказывается, философ? Люди, подобные Вам, самое необъяснимое событие быстро доведут до таких абстракций, что и объяснения не потребуются. Еще бы мне не помнить этой истории с компасами: мой шеф, профессор Ноуленд – да, тот самый, который может сплавить что угодно с чем угодно! – тогда встал на уши, разбираясь с ней. Как я поняла, в том же состоянии пребывали и лучшие специалисты в самых разнообразных областях! Однако они нашли феномену вполне разумное объяснение. Что-то там связанное с природной квазимагнитной аномалией, дополнительным полем, чей вектор перпендикулярен нормальному магнитному полю Земли… В общем, чистые теоретики, счастливые, как дети с новой игрушкой, отправились по домам, а практикам – среди них были и профессор Ноуленд со своей группой – оставалось разобраться лишь с сущим пустячком: выяснить причину аномалии! Нет, наша наука – это что-то…

Обратили ли Вы внимание на мой новый адрес? Знаете, мне просто повезло: я всегда хотела иметь собственный домик, а тут кстати подвернулся один. Это чуть севернее Нью-Йорка, на берегу реки Гудзон – чудесная природа плюс отличная связь с городом. Я пригласила маму пожить со мной, думаю, ей здесь понравится. Кроме того, обязательно должно понравиться еще одному близкому мне существу, Вы, конечно, без подсказки не догадаетесь кому. Крошка ведь не городской пес… Я бы сказала Вам больше – что дом выбрал не кто иной, как наш гениальный датский дог, – но боюсь показаться поддавшейся нашему общему поветрию: наделять Крошку способностями, которые уже определенно на грани фантастики.

Однако так и произошло. У бывших хозяев коттеджа – моих приятелей Грегга и Мэри Уимс – начались галлюцинации. Им казалось, что по соседству поселилось ужасное привидение, которое частенько забредало и в дом. Бред, конечно, но Мэри, по ее словам, сама видевшая страшилище, так перепугалась, что решила немедленно съезжать, хотя в семейные планы это никоим образом не входило. И они почему-то отправились прямо ко мне. Весьма подверженная всякой мистической чепухе Мэри вбила себе в голову, что в доме теперь может поселиться жилец с большой собакой – а никто другой. Все это тем более странно, что оба понятия не имели о моем четвероногом приобретении… Однако стоило им увидеть Крошку, как они буквально повисли на мне, убеждая купить домик. Мэри, по-моему, сама не очень-то понимала, что с ней происходит: они ведь приехали уговаривать меня сначала купить себе большую собаку, а уж только затем – дом! Почему они выбрали меня, я до сих пор не знаю. «Вот увидишь, тебе там понравится!» – и все дела. Как бы то ни было, дом мне лег на сердце, а наличие собаки рассеяло последние сомнения.

Так что примите новое пополнение Вашей коллекции необъяснимых явлений».

Так они переписывались около года. Писали молодые люди друг другу часто и помногу и, как это часто случается, быстро сблизились. Со временем Алистер и Алек обнаружили, причем совершенно случайно, что в их письмах все меньше места занимает Крошка, хотя, конечно, были и такие, что посвящались исключительно ему. Все реже в этих письмах он выступал в роли canis superior – суперпса; он был просто псом – от морды до кончика хвоста – и поступал, как положено воспитанной собаке. Странности происходили с ним только от случая к случаю. Поначалу Крошка выкидывал труднообъяснимые фокусы в самые неожиданные моменты – то есть когда Алистер этого менее всего ожидала; позже он научился демонстрировать свои необычные способности, когда она этого ждала. А потом стал и вовсе управляемым: превращался в суперпса только по просьбе хозяйки…

Коттедж стоял на самой вершине холма, под которым проходила железная дорога, тянувшаяся по берегу реки. Сами поезда видны не были, из-за холма доносился лишь перестук колес. Воздух был первозданно чист и полон необъяснимой тревоги, смешанной с надеждами на лучшее будущее. Будто кто-то ехал себе утренним поездом в Нью-Йорк, преисполненный радостного ожидания чуда, и его мысленные волны достигли коттеджа на холме и проникли в дом, и он сохранил это приподнятое ощущение навсегда.

Тем весенним утром по узкой, петляющей по холму дороге, к дому с натугой пробирался кургузый автомобильчик. Его маломощный мотор мучительно пыхтел и урчал, преодолевая последний крутой подъем, и наконец испустил дух перед каменными ступенями, ведущими на веранду. Из машины выбралась миниатюрная женщина. Если бы не летная кожанка да не крепкое словцо, сорвавшееся с губ старой леди, когда она первым делом потрогала перегретый радиатор, ей вполне бы нашлось место на слащавой открытке «Дорогой мамочке в день рождения».

Дама нетерпеливо нажала несколько раз на гудок, и жуткий рев разорвал тишину, царившую вокруг. Дом ответил таким же пугающим собачьим воем, как будто исторгнувшее его четвероногое находилось в агонии. Дверь веранды распахнулась, и на пороге показалась девушка в шортах и с поводком в руках. Ее огненно-рыжие волосы немедленно вспыхнули огнем на солнце, а его блики, отраженные от речной глади, заставили девушку прищуриться.

– Глазам своим не верю! Мама! Мамочка, неужели это ты? Так быстро? Крошка, назад! – крикнула она огромному датскому догу, шмыгнувшему вниз по ступеням.

Пес замер. Впрочем, миссис Форсайт уже была готова отразить нападение с помощью гаечного ключа.

– Пусть только попробует подойти, – мрачно произнесла она, обращаясь к собаке. – Ради бога, дочка, как тебе удается справиться с этим чудовищем? Мне казалось, ты писала, что завела собаку – а это просто шотландский пони, только с клыками. Если он посмеет напасть на меня, я ему все копыта поотрываю. Интересно, где ты держишь его седло? Что это тебе взбрело в голову – зарыться в такую дыру, да еще в компании с верблюдом-хищником! Хотела бы я знать, кто внушил тебе подобную дурацкую мысль. Купить такую развалюху в тридцати милях от ближайшего населенного пункта, которая к тому же вот-вот свернется в пропасть… А дорога! Это, часом, не лестница для пеших путников? Да и высоко как – полагаю, у тебя вода закипает при градусах восьмидесяти, не больше? Вот, наверное, морока готовить завтрак! Полчаса пройдет, а яйца все сырые. Кстати, я голодна – надеюсь, твой датский василиск еще не все сожрал в округе, и твоей мамочке перепадет на легкий перекус семь-восемь сандвичей с салями. Девочка моя, твои цветы выше всяких похвал. Да и сама ты выглядишь потрясающе – я всегда в тебя верила. Жаль только, что Господь наградил тебя мозгами – иначе давно бы вышла замуж. Вид отсюда чудесный, девочка, просто превосходный. Мне нравится. Молодец, что ты купила этот дом. Эй, ты, иди сюда, – повелительно кивнула она Крошке.

Пес приблизился к неиссякаемому источнику словоизвержения, слегка поджав хвост и как бы нехотя. Однако миссис Форсайт в знак примирения протянула ему руку, которую он неторопливо обнюхал и даже позволил потрепать себя за холку. В знак того, что отношения установлены, Крошка махнул раз-другой своим неуставным хвостом и с достоинством вернулся к хохочущей Алистер, спускавшейся по ступеням.

– Мама, ты ничуть не изменилась, – произнесла она, нагнувшись, чтобы поцеловать мать. – Что это был за адский вой?

– Вой? А, это всего лишь гудок моего автомобиля. – Миссис Форсайт деловито подошла к радиатору и подняла капот. Видишь ли, один мой знакомый торгует шнурками для ботинок. Я решила помочь ему в бизнесе. Заказала себе такой клаксон, чтобы при одном его звуке люди выпрыгивали из ботинок и рвали себе шнурки. Здорово придумано, правда? Ботинки разбросаны по тротуарам, а все бродят в одних носках… Между прочим, помогает от плоскостопия. – Она с гордостью продемонстрировала дочери гудок. Он был соединен с четырьмя большими воздушными сиренами, расположенными на моторе и по бокам его. – Вот такая техника. Чтобы достичь нужного тембра, я еще перестраиваю их на одну шестнадцатую тона. Как тебе?

– Потрясающе, – искренне согласилась Алистер. – Но, мама, больше никаких демонстраций! Я и так верю, а Крошка чуть не оглох.

– Правда? – Миссис Форсайт задумчиво направилась к лежащему чуть поодаль догу. – Милый пуделечек, я совсем не хотела тебя оглушить, поверь.

Милый пуделечек повел на нее своими грустными карими глазами и с помощью хвоста дал понять, что извинения приняты.

– Мне он нравится, – решила миссис Форсайт и бесстрашно потрепала Крошку за верхнюю губу. – Ну и клычища! Песик, смотри не подавись языком. Кстати, цыпленок, – обернулась она к дочери, – ты все еще не замужем?

– А ты, мама? – отпарировала Алистер. Миссис Форсайт пожала плечами.

– Но я уже была замужем, – произнесла она не совсем уверенно. Алистер видела, как ее мать изо всех сил старается выдержать равнодушный тон: – Такие мужчины, как Дэн Форсайт, быстро не забываются. – Голос ее помягчел. – Твой отец, детка, был совсем неплохим человеком. – Решительно тряхнув головой, она переменила тему: – Я хочу есть, а ты мне пока все подробно расскажешь о Крошке. То, что я по крупицам собрала в твоих письмах, отбило у меня всякую охоту смотреть любимый детективный сериал по телевизору. Что это за Алек с экзотического острова? Дикарь, каннибал или еще хуже? Ты, правда, пишешь, что он весьма мил – интересно, какой смысл ты вкладываешь в это слово? Боже мой, посмотрите на нее, покраснела! Успокойся, никакой информации сверх твоих писем у меня нет – хотя, конечно, странно, с чего бы ты вдруг стала писать своей мамочке длиннющие трактаты с пространными цитатами из чужих писем? Пока ты злоупотребляла этим только с письмами старого греховодника Ноуленда, но там, слава богу, речь шла о ковкости, коэффициентах проницаемости и точках плавления. Металлургия! И такая красавица забивает себе голову молибденом и дюралюминием, вместо того чтобы прислушиваться, как плавится собственное сердечко в груди!

– Мамочка, тебе никогда не приходило в голову, что мне пока ни к чему выходить замуж?

– Еще как приходило. Но я знаю одно: ты лишь на сорок процентов женщина, пока тебя никто не полюбил, и только на восемьдесят – пока не родила. Что касается твоей бесценной научной карьеры, то, сдается мне, я слыхала об одной барышне по фамилии Складовская, которая и в науке преуспела, и не растерялась принять предложение руки и сердца от парня по фамилии Кюри.

– Послушай, – устало произнесла Алистер, когда они поднялись по ступенькам и вошли в дом, встретивший их приятной прохладой, – давай больше не возвращаться к этой теме. Пойми же, карьера сама по себе для меня ровно ничего не значит. Но я уже влюблена – в свою работу. А выходить замуж только для галочки – зачем?

– Господи, дочка, вот этого я тебе никогда не пожелаю, – быстро ответила миссис Форсайт. Окинув дочь еще раз критическим взглядом, она вздохнула: – Такое добро пропадает.

– О чем ты?

Миссис Форсайт покачала головой:

– Что толку объяснять, коли ты сама себе не знаешь цены. Действительно, спорить дальше не имеет смысла. У тебя дивная мебель. А теперь, бога ради, перестань морить мамочку голодом и расскажи все о своей адской гончей.

Алистер усадила мать на табуретку, как птицу на насест, а сама стала накрывать на стол, одновременно излагая все по порядку – о письмах Алека и о прибытии Крошки.

– Сначала все шло как положено. Крошка был замечательным псом, умным и воспитанным, и мы отлично ладили друг с другом. Правда, историю его появления здесь обычной не назовешь, но… В общем, я предпочитала думать, что его необычная реакция на мое имя – просто совпадение, и ничего больше. В конце концов, могло оно ему просто понравиться, ведь так?

– Не сомневаюсь, – отчеканила мать. – Мы с твоим отцом столько времени провели в акустической лаборатории, чтобы подобрать наиболее благозвучное имя. Алистер Форсайт – так упруго, ритмично! Сто раз подумай, прежде чем сменить его.

– Мама!

– Молчу, молчу, золотце. Рассказывай дальше.

– Итак, я считала все это дурацким совпадением, да и Крошка при мне никак не реагировал на мое имя. Он вел себя достойно своей породы, разве что ему особенно нравилось бывать в компании других людей. Ну что еще… Да, так продолжалось почти месяц, пока наконец в один из вечеров я не обнаружила, что Крошка умеет читать.

– Читать? – От изумления миссис Форсайт чуть не свалилась с табуретки, с трудом удержавшись за край раковины.

– Я не оговорилась. Видишь ли, мне приходилось работать по вечерам, а Крошка в это время обычно вытягивался у камина, положив морду на передние лапы. Меня трогало то, как он на меня смотрел. Я даже часто обращалась к нему, рассказывая все больше о работе, а он внимательно слушал. Тогда я думала, что это плод моего воображения, – даже когда он подходил ко мне. И это обычно совпадало с моментами, когда я переставала говорить о работе и собиралась заняться чем-то еще.

В тот вечер я была занята расчетами для некоторых редкоземельных элементов. Потянувшись за справочником по физхимии, я не обнаружила его под рукой. И тогда я в шутку спросила: «Крошка, зачем тебе понадобился мой справочник?»

И представь себе: он немедленно сделал такое обиженное «фррр», вскочил на ноги и бросился к своей подстилке. Спустя минуту он уже стоял перед мной с той самой толстенной книгой в зубах. Я еще подумала: а если бы он был не здоровенным догом, а, к примеру, скотчтерьером?.. Короче, я была настолько изумлена, что просто приняла из его пасти книгу и осмотрела ее. Было совершенно очевидно, что она не один раз побывала у него в зубах, а потрепанные страницы наводили на мысль, что Крошка изрядно помучился, пытаясь перелистывать их своими огромными лапищами. Отложив книгу в сторону, я потрепала его по морде, обозвала негодяем и повторила вопрос: что же он искал в справочнике по физхимии?

Алистер замолчала, делая себе сандвич.

– Ну и?

– Ничего, – ответила Алистер, собравшись с мыслями. – Он не ответил.

В кухне воцарилось молчание. Его нарушила миссис Форсайт, она пристально посмотрела на дочь и отчеканила:

– Ты меня разыгрываешь. Этот пес еще не настолько лохмат.

– Я так и думала, что не поверишь. Миссис Форсайт встала и положила руку на плечо дочери.

– Видишь ли, ягненочек, твой отец не уставал повторять, что доверять следует лишь тому, что услышал от людей, которым доверяешь. Конечно, я тебе верю. Но ты сама – веришь ли себе?

– Ты что, думаешь, я… больна? Тогда слушай дальше.

– Это еще не все?

– Отнюдь. – Алистер поставила тарелку с сандвичами на кухонный стол, и миссис Форсайт с энтузиазмом принялась за еду. – Так вот, Крошка фактически является моим научным руководителем.

– Швоим щем?

– Мамочка, я вовсе не для того наделала столько сандвичей, чтобы тебя насытить. Мне нужно было тебя на время звукоизолировать.

– Тершши карман шишше! – с готовностью ответила мать, уминая очередной сандвич.

– Да-да, Крошка жестко направлял мои исследования, пресекая все поползновения отклоняться в сторону… Мама, если ты будешь одновременно есть и издавать междометия, я замолкну навеки! Ну… я хочу сказать, что его самого что-то явно интересовало, а другое – не очень. И я хорошо чувствовала, куда он меня подталкивал. Стоило мне заняться чем-то, к чему он был безразличен, как он начинал подрывную деятельность – тыкал меня под локоть, крутился под ногами, недовольно ворчал или давил мне на психику, вздыхая как тельная корова. Я, бывало, выходила из себя и прогоняла Крошку на его подстилку. Он подчинялся, но дальше продолжалась та же игра на нервах: он просто лежал и неотрывно смотрел на меня. Долго ли я могла выдержать? Все обычно заканчивалось тем, что я просила у него прощение и переключалась на те задачи, которые его явно интересовали.

К этому времени миссис Форсайт покончила с очередным сандвичем, запив его стаканом молока, перевела дух и решительно потребовала:

– Стоп, стоп! Не так быстро! Я не успеваю за твоим рассказом… Так что же его интересует? И как он дал тебе понять, чего от тебя хочет? Читающая собака – белиберда какая-то! Да где это видано?

Алистер не смогла сдержать улыбки.

– Бедная мамуля. Мне тоже поначалу было не по себе. Конечно, я не могу утверждать, что Крошка и вправду умеет читать. Он не проявляет интереса ни к текстам, ни к картинкам. Видимо, тот случай со справочником был каким-то экспериментом, во всяком случае подобное больше не повторялось. Но то, что мой пес может различать книги, даже если у них похожие обложки или они переставлены на полке, – это факт.

– Крошка!

Пес, до тех пор тихо лежавший в углу, медленно поднялся, чувствуя себя неуверенно на скользком линолеуме.

– Ну-ка, старина, принеси мне «Основы радиосвязи» Хоуга.

Крошка выбежал из кухни. Было слышно, как он поднимается по лестнице в кабинет.

– Я не была уверена, что он послушается в твоем присутствии, – призналась Алистер. – Он не любит, когда я рассказываю гостям о его исключительных способностях. В таких случаях он предупреждающе рычит на меня. Тут раз заезжал доктор Ноуленд, так Крошка его насмерть перепугал. Я только собралась продемонстрировать шефу, что умеет мой пес, как тот вдруг зарычал, а потом просто зашелся в лае, чего никогда прежде в доме не допускал… Беднягу Ноуленда чуть удар не хватил.

В этот момент в кухне снова появился Крошка с книгой в зубах.

– Отдай ее маме, – приказала Алистер. Крошка с достоинством проследовал к табуретке, на которой восседала миссис Форсайт, которая на этот раз действительно онемела. Молча она приняла книгу из его зубов и, собравшись с силами, шепотом прочитала название:

– «Основы радиосвязи».

– Знаешь, почему я попросила его принести именно эту? – так же тихо спросила дочь. – Потому что у меня там их целая стопка на полке – выпущенных одним и тем же издательством, в одинаковых переплетах и одного размера…

– Но… как он это делает?

Алистер пожала плечами:

– Понятия не имею. Названий он не читает – это точно. И читать, по правде говоря, не умеет. Я проверяла, и не раз. Писала ему на бумажках приказы совершенно элементарные: «подойди к двери», «поцелуй меня»… Он только молча глядел на них и махал хвостом. Но стоило мне прочитать команду…

– Вслух?

– Нет, совершенно необязательно. Мне достаточно было просто прочитать записку, и Крошка немедленно исполнял все, о чем я его просила.

– Ты хочешь сказать, что этот бегемот умеет читать мысли?

– Именно. Подожди, сейчас сама увидишь. Дай-ка мне книгу.

При этих словах собачьи уши немедленно встали торчком.

– Так, здесь написано что-то о токах в переохлажденной меди. Посмотрим, заинтересует ли это Крошку.

Алистер уселась прямо на кухонный стол и стала медленно переворачивать страницы, едва пробегая по тексту глазами. Крошка заинтересованно уставился на хозяйку, но пока молчал. И вдруг нетерпеливо взвизгнул.

– Вот видишь? – Алистер бросила на мать быстрый взгляд. – Хорошо, хорошо, собачка, сейчас я перечитаю это место.

В кухне снова воцарилась тишина. Зеленые глаза Алистер медленно скользили по строчкам, пока Крошка решительно не ткнулся ей мордой в колени.

– Что, сноска? Ты хочешь, чтобы я еще раз прочитала сноску?

Крошка уселся, всем видом показывая: да, хочет.

– Так, что у нас тут в сноске? Сверхпроводимость – вот что тебя интересует! – догадалась Алистер. Она спрыгнула со стола и протянула книгу матери: – Прочти ему сама. Вот отсюда, параграф сорок пятый. Крошка, иди к маме, она тебе почитает. – Она подтолкнула пса к миссис Форсайт, которая завороженно произнесла:

– В далеком детстве я, помнится, читала сказки куклам, однако думала, что с этим покончено навсегда. А сейчас я должна читать какую-то техническую заумь этому извергу рода собачьего? Читать вслух?

– Да нет же, говорю тебе. Посмотрим, поймет ли он? Однако проверить это миссис Форсайт не удалось. Как только она уставилась глазами в страницу, Крошка словно взбесился. Пес кругами носился по кухне, как необъезженный мустанг, он бешено вращал своими огромными глазищами, челюсти его покрылись пеной, и он даже начал угрожающе порыкивать.

– Боже правый, что с ним?

– Я так и предполагала, – огорченно сказала Алистер. – У меня уже были подозрения, что он настроен только на мою волну, и мы только что в этом убедились. Придется мне…

С этими словами она протянула руку, чтобы забрать книгу у матери, но Крошка ее опередил. Он резво подскочил к миссис Форсайт, очень осторожно взял книгу у нее из рук и отнес хозяйке. Алистер ободряюще улыбнулась матери и снова принялась за чтение. Она молча перелистывала страницы до тех пор, пока Крошка вдруг резко не утратил интереса к происходящему. Отойдя к кухонному шкафу, он сладко зевнул и растянулся на полу.

– Все, урок окончен, – громко произнесла Алистер и захлопнула том. – Как тебе демонстрация?

В течение некоторого времени все, на что хватало миссис Форсайт, это беззвучно открывать и закрывать рот. Наконец она решительно тряхнула головой, как бы избавляясь от наваждения. Алистер рассмеялась:

– Ой, мамочка, да сегодня исторический день. Ты пусть ненадолго, но потеряла дар речи!

– Нисколько, – упрямо буркнула миссис Форсайт, – я… я… Да что там – ты права, я сражена наповал!

Когда они обе отсмеялись вдоволь, Алистер снова потянулась к книге:

– А теперь, мамочка, извини, но нам с Крошкой надо позаниматься. Да-да, мы делаем это регулярно, и я чувствую, что он пытается подсказать мне решения, до которых я сама, наверное, никогда не додумалась бы.

– О чем ты?

– Например, есть задача вольфрамового литья, к которой пока никто и подступиться не может. А я, кажется, знаю как.

– Да? И в чем же ты будешь отливать свой вольфрам? – Лицо Алистер сразу стало деловитым.

– Ты ничего не слыхала о льде под давлением? Это когда воду сжимают до состояния твердого тела при точке плавления.

– Что-то припоминаю.

– Для этого требуется немногое: большое давление и камера, способная его выдержать. Плюс еще кое-что. Не вдаваясь в детали, скажу только, что этот путь и приведет к успеху.

– Ну конечно, когда есть яйца и ветчина, только дурак не приготовит из них яичницу, – заметила миссис Форсайт. – Да, кстати, а твой лед, часом, не растает? И ты уверена, что этот формованный вольфрам – это ведь формовка, а не литье, я не права? – не перейдет в другое состояние, как лед?

– Это как раз то, над чем я сейчас работаю, – хладнокровно разъяснила Алистер. – Крошка, за мной! Мама, мы тебя покинем, хорошо? Если что, то свистни – мы же не на спиритическом сеансе.

– Хотелось бы верить, – буркнула миссис Форсайт, глядя, как ее дочь вместе с догом поднимаются по лестнице.

Затем она удрученно покачала головой и, набрав ведро воды, отправилась к своему автомобилю. Осторожно поплескав водой на раскаленный радиатор, миссис Форсайт совсем уже собралась залить воду в мотор, как вдруг уловила какое-то подозрительное шуршание. Так могли шуршать только подошвы на гравии, а значит, кто-то подымался по дороге к дому.

Оглянувшись, миссис Форсайт и впрямь увидела молодого человека, устало бредущего в гору. На нем был легкий, видавший виды костюм, а на руке он нес плащ. Несмотря на то что незнакомца явно сморил полуденный зной, походка его была твердой. Он подошел к миссис Форсайт и широко улыбнулся ей, обнажив превосходные зубы, которые хорошо гармонировали с копной золотистых волос и голубыми глазами.

– Скажите, это дом Форсайтов? – осведомился он глубоким баритоном.

– Совершенно верно, – ответила миссис Форсайт, чуть не свернувшая шею при попытке окинуть взглядом его широкие плечи. – Вы сейчас выглядите как мой Синий Кенгуру, – учтиво произнесла она, похлопав свою колымагу по раскаленному боку радиатора. – Весь выкипел.

– Синий Кенгуру? – странно растягивая слова, промолвил незнакомец. Он повесил плащ на дверь и платком вытер пот со лба.

– Я так его называю, – ответила миссис Форсайт, мучимая любопытством, откуда у молодого человека такой акцент. – Машинка что надо, работает как часы. Выжал педаль – рвет с места, как зверь. Поддал еще газу – тебе труба. Потом возвращаешься, ищешь потерявшуюся голову… У меня всегда при себе пузырек с клеем и пара подпорок, чтобы водружать голову на место. Без нее ведь – как без рук: есть нечем – так и помереть недолго, верно? А что вас заставило лезть на эту верхотуру?

Молодой человек молча протянул ей желтый конверт. Он внимательно оглядел миссис Форсайт с ног до головы, затем так же тщательно изучил ее машину. Лицо его было непроницаемо, только в глазах плясали чертики.

– Что это – телеграмма? Хорошо, давайте я передам дочери – она наверху. Заходите, не стесняйтесь. Хотите выпить чего-нибудь холодненького? Жара такая, что и Колумбу не снилось, когда он открывал Америку. Что это вы затеяли – не смейте вытирать ноги! Когда приглашаешь зайти в дом мужчину, приглашаешь и пыль с его сапог. Чего вам стесняться – честно заработанной грязи? Как вы заметили, у нас тут персидских ковров не водится… Собак боитесь?

Молодой человек рассмеялся:

– Обычно мне удавалось найти с ними общий язык, мадам.

Миссис Форсайт собралась было предупредить незнакомца, чтобы не шутил так, ибо в этом доме его могут понять буквально, – но вовремя спохватилась.

– Садитесь, – указала она незнакомцу на стул. Наполнив бокал пенящимся пивом, она передала его молодому человеку. – Пойду позову дочь, чтобы расписалась в получении.

Молодой человек на секунду оторвался от бокала, как будто собирался что-то возразить, но матери Алистер уже и след простыл. Что-то во всей этой сцене развеселило гостя, и он, отряхнув пену со рта, громко рассмеялся.

Услышав смех, миссис Форсайт хмыкнула, покачала головой и направилась к кабинету дочери.

– Алистер!

– … Крошка, перестань талдычить мне про вязкость вольфрама. Ты сам все знаешь. А против фактов не пойдешь. Думаю, я понимаю, к чему ты меня подталкиваешь, и отвечу тебе ясно и твердо: это невозможно. Не представляю себе, с помощью какого оборудования это можно сделать. Вот подожди пару-тройку лет, когда у меня появится собственная атомная электростанция, тогда и поговорим, а пока…

– Алистер!

– … ничего подобного в мире не существует… Что? Мама, это ты?

– Тебе телеграмма.

– Телеграмма? От кого же?

– Видишь ли, мои способности в телепатии составляют десятые доли процента от способностей этого пса-экстрасенса. Короче, я ее не читала.

– Мамочка, но это глупо. Что тебе стоило самой… Ладно, давай ее сюда.

– Телеграмма внизу, у юного античного дискобола, принесшего ее тебе. Ни у кого на свете, – добавила миссис Форсайт, закатив глаза, – не может быть такого загара при таком цвете волос.

– Мама, о чем ты?

– Спускайся вниз расписаться в получении, сама увидишь. А увидишь ты воплощение своей девичьей мечты – златовласую голову принца, всю в пивной пене и поте, разгоряченную и запылившуюся от благородных попыток добраться сюда без помощи крючьев и альпенштока, движимую лишь зовом сердца и упованиями работников почтовой компании «Вестерн Юнион».

– Моя девичья мечта – это вольфрамовое литье, – ответила Алистер с оттенком раздражения. Со вздохом отложив в сторону лист с расчетами и карандаш, она приказала Крошке: – Оставайся здесь. Я только разоблачу новый заговор матушки, цель которого – отдать мой рыжий скальп очередному охотнику за невестами, и тут же вернусь. – Она задержалась у дверей кабинета. – А ты, мамочка, разве не останешься здесь, наверху?

– Убери волосы с лица, – мрачно отрезала миссис Форсайт. – Чтобы я пропустила это сказочное зрелище? Да ни за что! И, пожалуйста, не вытрющивайся перед молодым человеком – ты знаешь, я нахожу это вульгарным.

Пока Алистер спускалась по ступеням и шла по коридору к кухне, мать семенила следом, постоянно что-то поправляя то в прическе дочери, то в ее туалете. Кончилось это тем, что они столкнулись в дверях, пытаясь одновременно войти в кухню. А войдя, Алистер беззастенчиво принялась разглядывать гостя.

Посмотреть было на что! Вскочив со стула, молодой человек не успел даже стереть с губ клочья пены, его нижняя челюсть отвисла, а голова чуть откинулась назад, отчего глаза казались прищуренными, как от яркого света. Все участники этой сцены в кухне на мгновение застыли, как на стоп-кадре.

– Так, – первой опомнилась миссис Форсайт, – поздравляю тебя, милочка. Ты разбила ему сердце. Ну а вы что поникли? Выше нос, грудь колесом!

– Смиренно прошу меня простить, – смог только вымолвить молодой человек. Создавалось впечатление, что он сам себя не слышит.

Взяв себя в руки, Алистер сказала:

– Мама, ты опять за свое.

Она двинулась к столу, чтобы взять телеграмму, и от зоркого глаза миссис Форсайт не укрылось, что дочери пришлось приложить немалые усилия, чтобы ступать твердо. Что было причиной – неуверенность, раздражение или какие-то иные биохимические процессы, выяснится позже, пока же мать в полной мере наслаждалась зрелищем, в котором участвовала ее дочь.

– Не уходите, – попросила Алистер молодого человека. – Может быть, я сразу же набросаю ответ.

Гость завороженно кивнул. Вид у него был совершенно обалделый. Он все еще не мог прийти в себя после того, как увидел Алистер, что уже не раз случалось прежде с другими молодыми людьми. Но как только девушка развернула телеграмму, на губах незнакомца заиграла лукавая улыбка.

– Нет, мама, ты только послушай!

«ПРИБЫЛ УТРОМ НАДЕЮСЬ ВАС УВИДЕТЬ ТЧК СТАРЫЙ ДЕББИЛ ПОГИБ РЕЗУЛЬТАТЕ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ ЗПТ НО ПЕРЕД СМЕРТЬЮ ВСПОМНИЛ ВСЕ ТЧК НОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ РАЗРЕШИТ НАШУ ЗАГАДКУ ИЛИ ОКОНЧАТЕЛЬНО ВСЕ ЗАПУТАЕТ ТЧК НЕ ЗНАЮ ЧТО И ДУМАТЬ ТЧК АЛЕК».

– Сколько ему лет, твоему тропическому дикарю? – спросила миссис Форсайт.

– Мама, никакой он не дикарь. И вообще, откуда мне знать, сколько ему лет? Да и какое это имеет отношение к делу… Может, он моих лет, а может – немного старше.

Алистер подняла голову. Глаза ее неестественно сияли.

– Соперник не на жизнь, а на смерть, – миссис Форсайт сочувственно поглядела на посыльного. – Не повезло вам – надо ж случиться такому совпадению!

– Я… – начал было молодой человек.

– Ой, мама, у нас же ничего не готово! Как ты думаешь, мы могли бы пригласить его остановиться у нас? Где же мое зеленое платье с… а, да ты же его еще не видела!

– Сдается мне, ваша переписка касалась не только умного пса, – с загадочной улыбкой произнесла миссис Форсайт.

– Мама, ну сколько можно? Это… так важно. Понимаешь, Алек… он… – Мама кивнула.

– Важнее, чем ты думаешь. Именно это я и хотела сказать.

Молодой человек снова попытался встрять в разговор:

– Я…

Алистер обернулась к нему:

– Пожалуйста, не думайте, что попали в сумасшедший дом. Мне очень жаль, что вам пришлось забираться так высоко.

Она подошла к буфету и достала из сахарницы двадцатицентовую монетку. Молодой человек принял чаевые с подчеркнутой торжественностью.

– Благодарю вас, мэм. Клянусь, я сохраню эту монету до конца дней моих.

– Да вы… Что?

Незнакомец церемонно выпрямился.

– Я очень ценю ваше гостеприимство, миссис Форсайт. К сожалению, я знаю ваше имя, а вы мое – нет, и пора исправить это недоразумение. – С этими словами он вложил два пальца в рот и свистнул что было сил.

– Крошка! – взревел он. – Ко мне, собачка! Меня тут не признают!

Ответом ему был не менее громогласный рев, и Крошка кубарем слетел с лестницы, неуклюже поскользнулся на линолеуме, но пес же устоял на ногах, развернулся и с ходу врезался в молодого человека.

– Ах ты, моя собачина, – счастливо бормотал он, возясь с догом, – ты тут, значит, дам ублажаешь. Глупое животное! Но ты ведь рад мне, правда? Рад?

Переведя взгляд на ошарашенных женщин, молодой человек широко улыбнулся.

– Прошу прощения, – наконец произнес он, потрепав Крошку за уши, оттолкнул его и затем вновь притянул к себе. Поверьте, как только я встретил миссис Форсайт, мне и словечка вставить не удалось. А потом я и вовсе лишился дара речи. Зовут меня Алек, а телеграмму я перехватил у настоящего посыльного, глядя на ваш дом на горе, он уж очень тяжко вздыхал и вытирал пот со лба…

Алистер закрыла лицо руками, и с губ ее слетело только протяжное «О-ой!».

А миссис Форсайт разобрал смех. После того как она вновь обрела дар речи, первыми ее словами были:

– А как ваша фамилия, молодой человек?

– Сандерсен, мэм.

– Мама, ну зачем тебе это?

– Хочу попробовать на слух, – ответила миссис Форсайт, и глаза ее странно сверкнули, – Александр Сандерсен. Звучит недурно. Алистер…

– Замолчи же! Неужели не стыдно?

– Я хотела только объявить, Алистер, что если ты и твой гость извините меня, то предпочла бы вернуться к своему вязанию.

И она направилась к двери.

Алистер перевела изумленный взгляд на Алека и крикнула матери вслед:

– Как, мама, ты вяжешь?

– Я? Да никогда в жизни не притрагивалась к спицам, детка. Увидимся позже.

Довольно хихикнув, миссис Форсайт вышла.

Чтобы разобраться во всех новостях, касавшихся Крошки, Алеку понадобилась почти неделя, благо рассказчица не скупилась на детали. А вот на то, чтобы объяснить все странности собачьего поведения, казалось, целой жизни не хватит. Может быть, причиной было и то, что стоило молодым людям остаться наедине, как время начинало нестись невиданными темпами.

Несколько раз по утрам Алек ездил вместе с Алистер в Нью-Йорк за покупками. Прежде он лишь однажды побывал в этом городе чудес, и Алистер доставляло немалое удовольствие чувствовать себя хозяйкой гигантского города и демонстрировать его диковины, как вываливают перед гостем содержимое шкатулки с драгоценностями. Потом Алек два дня не вылезал из дому, окончательно покорив сердце миссис Форсайт тем, что разобрал и починил коробку передач в Синем Кенгуру, а холодильник после его ремонта стал агрегатом, с которым мог справиться и ребенок. Финальную точку Алек поставил, укрепив осевший угол веранды.

Возобновились и занятия с Крошкой, теперь они стали более продолжительными и регулярными. В первый раз, когда к ним присоединился Алек, Крошке это не понравилось, но уже через полчаса он принял новые правила игры и успокоился. А потом, наоборот, все чаще прерывал Алистер и испытующе глядел на Алека. Хотя пес не мог читать его мыслей, он отлично схватывал все, что говорил его старый хозяин хозяйке новой. И со временем смирилась и Алистер, потому что так работать оказалось не в пример легче. Алек был несилен в теории, любимом коньке Алистер, зато у молодого человека оказался здравый практичный ум. Он принадлежал к тем самородкам, кто все схватывает на лету. Крошке явно нравилось работать с Алеком – во всяком случае, непроходимые тупики в их совместном продвижении к цели становились все реже. Алек обладал завидной способностью возвращаться назад и искать обходные пути, и так, шаг за шагом, они приближались к тому решению, в котором нуждался Крошка.

Со временем становилось ясно и то, почему он в нем так нуждался.

Ключом к разгадке послужил предсмертный рассказ старого Деббила. На основании его Алек построил гипотезу, объясняющую все странности в поведении собаки.

– Это случилось на заводике по переработке сахарного тростника. Деббил подозвал меня к лотку, по которому тростник загружается на конвейер. «Басса, – сказал он мне, – эта штука опасная». И показал на катки, по которым двигался конвейер. У них такие зубья, которые захватывают полотно конвейера, – дюймов по десять каждый. Шестерни старые, но чертовски крепкие. А старику показалось, что одна из них расшатана. «Не обращай внимания, старый дурень», – отмахнулся я, но он не отставал: «Нет, басса, гляди – эта штука с зубьями опасная». И прежде чем я успел сообразить, что к чему, он открыл предохранительную решетку и засунул руку в каток по локоть! Руку ему отрезало, как бритвой… Простите меня за эти подробности, мисс Алистер.

– Нет, ничего… Продолжайте, – ответила девушка, уткнув лицо в платок.

– Так это и произошло. Старик Деббил был малость чокнутый, и его нелепая смерть это только подтвердила. Правда, он уже был стар, часто болел, и жизнь его уже так потрепала, что все усилия доктора Тетфорда оказались втуне. Однако вот что было самое странное: когда у постели умирающего собралась вся деревня, чтобы обсудить предстоящие поминки, Деббил неожиданно послал за мной. Когда я вошел к нему, лицо старика осветила неземная улыбка.

Пока Алек рассказывал, перед его глазами стояла глинобитная хижина с крышей из пальмовых листьев, освещенная газовой лампой, поставленной на стол у постели умирающего.

– Я спросил его: «Как ты себя чувствуешь, старина?» – «Басса, считайте, что я уже мертв. Однако в голове у меня светло». – «Что ты хотел мне сказать, Деббил?» – «Басса, люди правду говорят, что старый Деббил не помнит даже вкуса манго, съеденного час назад. Он не помнит дом, в котором отсутствовал три дня». – «Не принимай всерьез, Деббил». – «Нет, это правда, басса. Моя голова как дырявый горшок, но сейчас, басса, у меня в голове стоит только одна картина. Ты должен знать, басса, в тот день, когда я пошел посмотреть на трубу, в развалинах губернаторского дворца мне повстречался огромный джамби».

– Джамби? – подала голос миссис Форсайт.

– Дух из местных, мэм. Островитяне страшно суеверны… Крошка! Чем ты недоволен, старина?

Крошка зарычал. Женщины переглянулись.

– Он не хочет, чтобы вы продолжали.

– Эй, Крошка, слушай меня внимательно. Мне необходимо, чтобы ты понял. Я твой друг. Я хочу помочь тебе, а ты поможешь – сам знаешь кому. Понятное дело, ему не нравится, когда об этой истории узнает все больше народу. Обещаю, что не скажу никому ни слова, пока не получу разрешения.

– Так как, Крошка?

Дог беспокойно ворчал, перебирая лапами и переводя взгляд с Алистер на Алека. Наконец из его могучей груди вырвался как бы звук согласия, и пес вопросительно посмотрел на миссис Форсайт.

– Ну нет, мама и я – одно целое, – решительно заявила Алистер. – У тебя нет выбора. – Она наклонилась вперед. Ты не умеешь говорить, но можешь показать, что хотел бы сказать или сделать. Думаю, если Алек расскажет нам все, мы быстрее поймем, что нам нужно, чтобы помочь тебе. Ясно?

Крошка долго смотрел на нее своими грустными глазами, потом глубоко вздохнул и улегся, положив голову на лапы и уставившись на Алека.

– Кажется, разрешение получено, – объявила миссис Форсайт. – И должна заметить, во многом тут заслуга моей дочери, которая находит, что вы очень милый молодой человек.

– Мама!

– Нет, вы только посмотрите – они оба покраснели! – торжествующе констатировала миссис Форсайт.

– Продолжайте, Алек, – попросила Алистер, отведя взгляд.

– Спасибо. Так вот, старик Деббил поведал мне совершенно фантастическую историю о том, что произошло в развалинах. Им там повстречалось чудовище настолько отвратительное, что можно было окочуриться от одного его вида. Однако старик настаивал, что от чудища исходила какая-то волна доброты и покоя, и Деббил совсем не испугался. «Он был такой мокрый, басса, навроде слизняка, а глаза его сверкали и бешено вращались, но старик Деббил стоял счастливым, как невеста перед алтарем, и ни чуточку не боялся». Мне показалось, что старик, как всегда, заговаривается, – то, что он чокнутый, было известно всем, – но самым странным было то, как он все это рассказывал. Он ни разу не запнулся, не потерял нить, и речь его звучала на редкость убедительно.

Далее он рассказал, что Крошка подбежал к чудовищу, а оно обволокло пса, накрыло, будто океанская волна. Крошка исчез из виду, а старый Деббил врос в землю, как соляной столб, не ощущая ни страха, ни времени и не испытывая желания бежать без оглядки. Его даже не очень удивила та штуковина, которую он заметил в зарослях кустарника.

Из слов Деббила выходило, что там была спрятана целая подводная лодка размером с усадьбу, без окон и дверей, если не считать маленького окошка на носу.

А когда солнце склонилось к закату, по телу чудовища прошла дрожь и оно, снова как волна, откатилось, выпустив из себя Крошку. Пес подошел к Деббилу и застыл чуть поодаль. Чудовище снова исказилось судорогой, как будто прилагало все силы, чтобы что-то сказать, да никак не получалось. И тут в голове у Деббила возникло облако, и из него раздался голос: «Никому ни слова, слышишь, никому». – «Он велел мне забыть обо всем, что я увидел, басса. Велел уходить и все забыть, басса». Но прежде чем уйти, Деббил успел заметить, как чудовище бездыханным упало на землю – как будто истратило последние силы на эти слова. «С тех пор облако не покидало мою бедную голову, басса. А теперь, когда я умер, облако куда-то делось, и Деббил все вспомнил».

Алек откинулся назад.

– Вот такая история. Получается, что все случилось полтора года назад прямо перед тем, как в поведении Крошки проявились первые странности.

Он глубоко вздохнул и посмотрел на женщин.

– Может быть, не стоило доверять предсмертному бреду полупомешанного старика. Но самому Деббилу никогда бы такое не придумать. После похорон я отправился к развалинам губернаторского дворца и ничего там не обнаружил, если не считать примятую площадку в зарослях кустарника, диаметром футов в сто. Вот и все. Можете считать это бреднями суеверного, неграмотного старика, который к тому же был при смерти.

В кухне повисло долгое молчание. Тишину разорвал голос Алистер:

– Значит, это вовсе не Крошка. А кто-то… что-то вне Крошки. – Она пристально поглядела на пса, и ее зрачки расширились. – Но я ничего не имею против.

– Старик Деббил тоже не имел, – отозвался Алек.

– Ну что вы тут заладили! – вмешалась миссис Форсайт. – Молчите. Сейчас говорить буду я. Конечно, легче всего придумать версию, в которую хорошо втискиваются факты, однако нас губит наш рассудок, и мы никак не можем собраться с духом и взглянуть правде в глаза. Все, что не противоречит фактам, мы отбрасываем, как слишком невероятное.

– Точно, – усмехнулся Алек. – Может быть, мы выслушаем вашу версию?

– Дурачок, – пробормотала Алистер.

– Не груби, детка. Извольте, Алек, вот вам моя версия. Я совершенно уверена, что наш Господь в неизъяснимой мудрости своей решил, что от Алистер не выйдет проку и она никогда не возьмется за ум. А потому, отлично понимая, что единственное, что откроет ей глаза, – это некое квазинаучное чудо, он и придумал…

– Знаешь, мама, – ледяным тоном отчеканила Алистер, – в один прекрасный день я положу конец и твоей разговорчивости, и твоим шуточкам.

Миссис Форсайт ответила ей улыбкой:

– Отчего ж не пошутить, дитятко мое? Самое время для шуток. Терпеть не могу, когда серьезные люди делают серьезные лица просто оттого, что боятся заглянуть правде в глаза. А как вы считаете, Алек?

Алек задумчиво почесал за ухом и сказал:

– Я бы предпочел оставить решение проблемы за Крошкой. В конце концов это его дело. Мы же будем продолжать наши исследования, держа в уме то, что сейчас услышали.

И тут, к их изумлению, Крошка подбежал к Алеку и лизнул его руку.

Развязка наступила спустя полтора месяца. (Он действительно вынужден был задержаться на полтора месяца – даже дольше. Ему пришлось призвать на помощь все свое воображение, чтобы найти себе в Нью-Йорке кучу неотложных дел в области торговли недвижимостью, которыми и объяснялось затянувшееся пребывание в доме Алистер. А по истечении шести недель он стал в этом доме своим, и нужда в подобных увертках сама собой отпала.) Для того чтобы облегчить общение с Крошкой, Алек изобрел специальный код, объяснив женщинам: «Посмотрите на бедного пса. Сидит он, как муха на стене, все слышит и все понимает, а сказать ничего не может. Представляете, каково ему?» Особенно хорошо представила себе это миссис Форсайт – и целых четыре дня никто в доме не занимался ничем иным, кроме составления кода. Сначала мелькнула мысль сшить специальную перчатку с привязанным карандашом, которую можно было бы надевать Крошке на лапу, но от идеи быстро отказались. Кроме всего прочего, пес ведь не понимал написанного, если только об этом же не подумала Алистер…

Наконец Алек изобрел довольно простую систему. Для начала он вырезал из дерева три фигурки – квадрат, круг и треугольник. Круг означал утверждение, квадрат – отрицание; выбором треугольника Крошка просил повторить вопрос или сменить тему. Оказалось, что с помощью всего трех фигур пес может передавать или принимать уйму информации. Происходило это следующим образом: как только определялась тема очередного занятия, Крошка усаживался между кругом и квадратом, чтобы одним поворотом головы отвечать «да» или «нет». С тяжкими изнуряющими беседами с бесконечными повторами и смысловыми тупиками было покончено.

Отныне разговоры протекали примерно так:

– Крошка, можно задать тебе вопрос? Надеюсь, он не покажется тебе чересчур личным. Ты разрешишь? – Это был, конечно, Алек, всегда предельно вежливый с собаками, ибо признавал за ними врожденную гордость.

«Да», – отвечал Крошка, мотнув головой в сторону круга.

– Скажи, правда ли, что ты, собака, – лишь посредник в нашем разговоре?

Крошка тянулся в сторону треугольника. «Нет».

– Хочешь сменить тему?

После некоторого замешательства Крошка все-таки возвращался к квадрату. «Нет».

В разговор вмешивалась Алистер:

– Он явно чего-то хочет попросить, прежде чем продолжит разговор. Это так, Крошка?

«Да».

Миссис Форсайт:

– Он уже пообедал и не курит. Остается одно – он просит нас сохранить тайну.

«Да».

– Отлично. Нет, Алек, ты все-таки молодчина, – сказала Алистер. – Мама, перестань же хихикать. Я только хотела…

– Ты уже все сказала, дочка. Больших разъяснений мужчинам и не требуется.

– Благодарю вас, мэм, – серьезно сказал Алек, и в глазах его загорелись знакомые искорки. Затем он снова обратился к псу: – Ну, так кто же ты, Крошка? Суперпес?

«Нет».

– А кто?.. Нет, на это он не ответит. Хорошо, пойдем другим путем. Деббил рассказал правду?

«Да».

– Так! – все возбужденно переглянулись. – И где же оно, это… чудовище? Осталось на Сан-Круа?

«Нет».

– Здесь?

«Да».

– Ты хочешь сказать – в этой комнате, в доме?

«Нет».

– Где-то поблизости?

«Да».

– Как же нам узнать, где оно, – не перебирать же все по порядку? – задумался Алек.

– Придумала! – воскликнула миссис Форсайт. – Судя по рассказу Деббила, эта «субмарина» была немаленькой.

– Совершенно верно, мэм.

– Отлично. Крошка, а его… это, корабль… он тоже находится поблизости?

«Да».

Миссис Форсайт развела руками.

– Теперь все ясно. Поблизости есть только одно место, где может спрятаться махина таких размеров. – И она торжествующе указала на западную стену дома.

– Река! – догадалась и Алистер. – Верно, Крошка?

«Да».

Подтвердив это, Крошка тут же подошел к треугольнику.

– Подожди, – сказал Алек. – Прости, ради бога, Крошка. Если можно, еще один вопрос. Вскоре после того, как ты перебрался в Нью-Йорк, случилась эта история с компасами, вдруг указавшими на запад. Это было как-то связано с его кораблем?

«Да».

– Он двигался во воде?

«Нет».

– Это уж чистой воды научная фантастика! – заявила Алистер. – Алек, в ваших тропиках водится научная фантастика?

– Встречается, мисс Алистер, но не так, чтобы часто. Однако и я кое-что успел прочесть, и космический корабль вполне заменил мне в детстве «Сказки Матушки Гусыни». Правда, я не встречал ничего похожего на наш случай. Во всех читанных мной рассказах космические чудовища прилетали на Землю с единственной целью – убивать и завоевывать. А наш гость, мне кажется, – почему, впрочем, не знаю, – совсем не из той компании. Он излучает какую-то доброту.

– Даже я это ощущаю, – задумчиво произнесла миссис Форсайт. – Мне все время кажется, что вокруг нас витает какое-то защитное облако. Ты чувствуешь, Алистер?

– И давно, – убежденно ответила дочь. Она бросила долгий взгляд на дога. Непонятно только, почему он… оно не желает нам показаться. Почему оно общается с нами лишь с моей помощью? И почему именно я?

– Думаю, главное обстоятельство – ваше тесное знакомство с металлургией. А вот почему оно ни разу не показалось, не знаю. Видимо, у него есть веские причины.

Так день за днем по крупице они добывали и передавали чудовищу информацию. Многое еще оставалось тайной, но, как ни странно, необходимости в перекрестных допросах Крошки больше не возникало. В их общении воцарилась наконец атмосфера доверия и доброжелательства, и задавать вопросы казалось не только излишне, но и нетактично.

День сменял день, неделя неделю, и в умелых руках Алека стал обретать форму некий чертеж. На вид это была отливка, причем несложная, однако внутри оказались переборки и камера. Судя по всему, в последней должен был находиться графитовый стержень. Никаких других отверстий, кроме того, что служил для ввода стержня, в камере предусмотрено не было; сам же стержень предполагался вращающимся, хотя что должно было приводить его в движение, вызывало жаркие споры.

– К чему здесь переборки? – вздыхала Алистер, взлохмачивая свои огненные волосы. – А графит? И при чем здесь вольфрам, скажите на милость?

Алек долго изучал чертеж и вдруг стукнул себя по лбу:

– Крошка! Каков уровень радиации в камере? Там горячо?

«Да».

– Вот в чем дело, – удовлетворенно произнес Алек. – Вольфрам нужен как защита от излучения. А отливка – для обеспечения надежной изоляции. Переборки превращают прибор в разрезе – в меандр. Видишь на стержне диски между перегородками?

– Да, но отверстие-то единственное… Не понимаю, как мы сможем отлить такое сооружение из вольфрама! Может, для чудовища это плевое дело, но не для нас! Правда, можно подыскать нужный флюс и достичь достаточной мощности, но надеяться на это просто глупо. Никто сейчас не умеет отливать вольфрам.

– И никто не строит космических кораблей. Но ведь должен быть какой-то выход!

– Не при наших возможностях и не с вольфрамом, – отрезала Алистер. – По Крошке выходит, что это так же просто, как нам зайти в кондитерскую и заказать свадебный торт.

– Интересное сравнение!

– Алек, и ты тоже! Мало мне мамы? – Однако Алистер улыбнулась, произнеся это. – Но вернемся к отливке. Мне кажется, ситуация следующая. Наш таинственный друг напоминает радиолюбителя, который отлично разбирается в приемниках, знаком с их устройством и принципами работы. Но у него перегорела лампа, а купить новую негде. Остается одно – сделать новую лампу. По-моему, чудовище именно это и пытается сделать. Правда, Крошка? Твоему другу действительно нужна деталь, принцип действия которой он понимает, а сделать ее сам не может?

«Да».

– И ему просто необходимо достать ее здесь, на Земле?

«Да».

– А что за неполадки? – спросил Алек. – Не может набрать космической скорости?

Крошка заколебался и в конце концов повернулся к треугольнику.

– Он или не хочет отвечать, или вопрос не по существу, – сказала Алистер. – Но это не главное. У нас сейчас одна проблема – отливка. Она невозможна. Насколько я знаю, никто на планете нам не поможет. Думаю, что не ошибаюсь. Крошка, это может быть только вольфрам?

«Да».

– Для чего он нужен? Для защиты от радиации? – спросил Алек.

«Да».

– Можно его чем-то заменить? – обернулся Алек к Алистер.

Она размышляла, глядя на чертеж.

– Можно, – задумчиво произнесла Алистер.

Крошка неотрывно следил за ней. Его даже передернуло, когда она наконец произнесла, пожав плечами:

– Однако чтобы достичь такого же эффекта, нужен слой других изоляторов, причем намного более толстый. Например, слой свинца толщиной в ярд может обладать примерно такими же механическими свойствами, но сооружение получится слишком уж громоздким. Может быть, бериллий… – Стоило ей произнести слово, как Крошка резво подошел к квадрату, что означало решительное «нет».

– Сплавы? – спросил Алек.

– Крошка, есть ли подходящие сплавы?

Снова треугольник. Алистер кивнула:

– Ты не знаешь, а я пока тоже ничего не могу придумать. Поговорю с доктором Ноулендом. Может быть, он…

На следующий день Алек остался дома и в веселой перепалке с миссис Форсайт смастерил решетку для вьющегося винограда. Алистер вернулась к вечеру и с порога радостно объявила:

– Нашли! Нашли! – Она закружилась по комнате. – Алек! Крошка! Быстро сюда!

Все вместе они пулей влетели в кабинет. Так и не сняв шляпки – зеленой с оранжевым, в тон волосам, – она сгребла с полки четыре толстых тома, припевая:

– Золото и молибден, вот что нам нужно. Как, Крошка, подходит? Сплав золота с молибденом-III! Итак, слушай!

Она возбужденно принялась нести Крошке какую-то тарабарщину, в которой мелькали абсорбции, формулы с греческими буквами, цифры… – и у Алека голова пошла кругом. Он уселся в кресло, наблюдая за ними, но стараясь не вслушиваться. Созерцание Алистер доставляло ему несказанное удовольствие.

Когда она наконец замолкла, Крошка отошел в угол и улегся, уставившись прямо перед собой.

– Вот это да! – восхищенно произнес Алек. – Вы только посмотрите, мисс Алистер, впервые Крошка над чем-то задумался.

– Ш-ш-ш, не мешай ему. Если моя идея верна, а он раньше об этом не думал, то нужно время, чтобы все обмозговать. Мы ведь и представить себе не можем, понятиями какой фантастической науки он сейчас оперирует.

– Ага. Это как если бы мы совершили вынужденную посадку в бразильских джунглях и нам нужно сделать новый гидравлический цилиндр для шасси. А тут выходит из чащи туземец и от чистого сердца предлагает нам кусок железного дерева, а нам остается решить, подходит оно или нет.

– Похоже, – прошептала Алистер. – Я… – Но ее прервал Крошка, неожиданно вскочивший на ноги. Пес подбежал к девушке и начал лизать ей руки, а потом даже положил ей лапы на плечи (что ему строго запрещалось) и наконец опрометью помчался к деревянному кругу, означавшему «да». При этом Крошкин хвост метался из стороны в сторону, как взбесившийся метроном.

Тут в кухне возникла миссис Форсайт и строго осведомилась:

– Что за гвалт? Кто это обучил Крошку ужимкам дервиша? Чем вы его напичкали? Молчите, я сама выясню… Неужели нашли? И что теперь – купите ему волшебную палочку?

– Да, мама, мы нашли! Сплав золота с молибденом. Мы сможем его отлить в нужную форму.

– Отлично, отлично, детка. Вы всю эту махину будете отливать? – Она указала на чертеж.

– Да, а что?

– Гм…

– Мама, можно спросить, что означает твой тон?

– Конечно, цыпленок. Ты бы лучше спросила, кто все это оплатит?

– А что такого? Это будет… Я… Ох! – Когда она наклонилась над чертежом, голос ее поник. Алек подошел поближе и заглянул ей за плечо: Алистер быстро делала подсчеты в углу чертежа. Закончив, она еще раз охнула и бессильно осела на стул.

– Сколько? – спросил Алек.

– Я составлю точную смету к утру, – тихо ответила она. – У меня уйма друзей. Может быть, мне удастся достать все это подешевле. – Она в отчаянии смотрела на Крошку. Подойдя к ней, он положил голову ей на колени, а она потрепала его за уши. – Не бойся, мы тебя в беде не оставим, – прошептала она.

Как и обещано, смета была составлена к следующему утру. Требовалось всего-то немногим более тринадцати тысяч долларов.

Алек и Алистер тупо посмотрели друг на друга, затем на собаку.

– Может быть, ты знаешь, где нам достать такую кучу денег? – спросила Алистер, словно надеясь, что Крошка тут же вытащит из-под мышки туго набитый бумажник.

Крошка взвизгнул, лизнул ей руку, затем перевел взгляд на Алека и снова улегся на полу.

– Что же нам делать? – произнес Алек в пространство.

– Всем отправиться на кухню и перекусить, – решительно заявила миссис Форсайт, направившись к двери. Молодые люди только было собрались последовать за нею, как на пути у них возник Крошка. Он явно не желал давать дорогу, повизгивал и даже тихонько залаял, когда они приблизились к нему.

– Ш-ш-ш! Крошка, что с тобой? Ты хочешь, чтобы мы задержались?

– Кто здесь хозяин? – поинтересовалась миссис Форсайт.

– Он, – просто ответил Алек, и никто не возразил. Они снова уселись: миссис Форсайт на диван, Алистер за рабочий стол, а Алек – за кульман. Однако Крошке такое расположение пришлось не по нраву: он взволнованно метался между всеми троими, подбегал к Алеку, толкал его, затем несся к Алистер и, осторожно взяв зубами кисть ее руки, пытался тянуть девушку к Алеку.

– Что это значит, старина?

– По-моему, он хочет вас переженить, – осталась верна себе миссис Форсайт.

– Мама, опять ты за свое, – сказала Алистер, краснея. – Он просто хочет, чтобы мы с Алеком поменялись местами. И всего-то.

– Точно, – согласился Алек и пересел на диван к миссис Форсайт. Алистер уселась за кульман, а Крошка пристроился рядом, мордой указывая на стопку бумаги. Алистер с интересом посмотрела на дога и взяла верхний лист, после чего Крошка носом пододвинул к ней карандаш.

Все замерли в ожидании. Никто не произнес ни слова – да и не пытался. Напряжение нарастало. Крошка застыл посреди комнаты, глаза его блестели, и когда у него наконец подкосились ноги, никто даже не шелохнулся.

Алистер медленно подняла карандаш. Алеку показалось, что она движется как бы в полусне – так слепой ощупывает возникшую перед ним стену. Карандаш медленно, судорожными движениями добрался до верха листа и застыл там, при этом лицо девушки оставалось совершенно бесстрастным.

Что произошло потом, никто из них позднее не смог бы описать. С их глазами случилось то же, что чуть раньше – с голосами. Они все видели, но не отдавали себе отчета, что видят. Тем временем карандаш в руке Алистер снова начал двигаться. Ясно, что команды получал непосредственно ее мозг, а руки только выполняли приказы. Карандаш двигался все быстрее, и на листе бумаги появилось то, что впоследствии получило название «Формулы Форсайт».

Тогда никто, разумеется, не подозревал о шуме, который эти формулы вызовут в научном мире, о миллионе слов, которые будут написаны по поводу удивительного открытия, удивительного вдвойне, если учесть, что у девушки, открывшей их, просто не могло быть достаточных математических знаний, чтобы их вывести. Вначале формулы вообще никто не понял, а позже в них полностью разобрались лишь считаные умы на Земле. Алистер в их число не входила.

Ближе всего к сущности ее открытия подошел автор одной из статей, опубликованной в популярном журнале. Вот что он написал:

«Формулы Форсайт, о которых воскресные приложения пишут как о законах «соединения чего-то с ничем», а также схемы, непосредственно из этих формул вытекающие, мало что скажут человеку с улицы. Ясно, однако, что перед нами принцип действия некоего прибора, источника энергии – да такого, что если когда-либо нам удастся его построить, современные атомные станции немедленно повторят судьбу газовых горелок.

Можно сказать, что источник энергии скрыт в оболочке, поглощающей нейтроны. У этой оболочки есть внешний и внутренний слои, а внутри у нее помещается стержень. Вероятнее всего, прибор помещен во вращающееся магнитное поле, с которым взаимодействует источник энергии. Вращаясь, слои оболочки приводят в движение стержень. Если не будет доказана некорректность математических формул, – а нам представляется, что это пока никому не удалось, несмотря на всю неортодоксальность приведенного математического аппарата, – то можно сделать по крайней мере один парадоксальный вывод. Именно, что возникающий эффект взаимодействия вращающегося поля и двух концентрических сфер, а также стержня не зависит от нагрузки. Иначе говоря, если магнитное поле вращается со скоростью 3000 оборотов в минуту, то и стержень будет вращаться с той же скоростью. Даже если мощность, которую пришлось затратить на вращение магнитного поля, составляет 1/16 л. с., выходная мощность этого устройства достигнет 10 000 л. с.

На первый взгляд этого не может быть. Хотя подобный эффект не более невероятен, чем 15 ватт энергии, перетекающей в антенну радиостанции, тогда как на входе тоже вроде бы ничего не поступает. Вся загадка таится в этих самых вращающихся сферах – слоях оболочки. Создается впечатление, что им присуща энергия, как пару – способность к расширению. И, как показал Рейнхардт в своей работе «Использование символа бета в Формулах Форсайт», эти сферы представляют собой ту самую концентрацию стабильной «чистой энергии», о которой человечество не могло и мечтать в самых смелых фантазиях. Сумеем ли мы когда-нибудь построить такие двигатели или нет, нельзя отрицать того, что каким бы загадочным путем ни достались нам эти знания, Формулы Форсайт стали эпохальным даром сразу нескольким наукам, включая, если уж на то пошло, и таинства философии».

…После того как все кончилось и формулы разместились на листе бумаги, страшное напряжение сразу прошло. Три человека сидели в блаженном оцепенении, а собака замертво распростерлась на полу. Первой пришла в себя миссис Форсайт. Она неожиданно резво вскочила на ноги.

– Ну вот и все, – произнесла она магические слова, снявшие колдовское заклятие. Все вернулось в норму. Не осталось ни страха, ни тревожных ощущений. Они стояли, в изумлении глядя на исписанный лист.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Алистер, предваряя лавину вопросов. Алек! А как же отливка? Мы должны ее сделать. Чего бы это нам ни стоило.

– Разве я против? – сказал Алек. – Но почему мы?

Алистер жестом указала на кульман:

– Потому что нам подарили Это.

– И не говори! – вмешалась миссис Форсайт. – А что это такое?

Алистер прижала ладони к вискам, как будто собираясь с мыслями, и лицо ее приняло отсутствующее выражение. Вид ее, как и весь предшествующий эпизод, беспокоил Алека. Она была сейчас где-то далеко, в другом месте, и он понимал: что бы ни случилось, ему туда путь заказан. Навсегда.

Наконец Алистер обрела дар речи.

– Он… говорил со мной – вы ведь знаете, да? Так было или мне только показалось? Алек, мама?

– Я тебе верю, цыпленок, – произнесла миссис Форсайт неожиданно мягким тоном. – Что ты хотела сказать?

– Мне кажется, я могу сформулировать только самую суть. Все подробно я пересказать не в силах. Так вот, все дело в том, что он не может отплатить нам за помощь ничем материальным. В его корабле каждая мелочь предельно функциональна, и ему нечего нам предложить взамен. Но он зато дарит нам нечто более ценное… – Ее голос оборвался. Казалось, она к чему-то прислушивается внутри себя. – Ценное во многих отношениях. Новую науку, или новый научный подход. Новые инструменты, новую математику.

– Так что же это в конце концов? И как оно поможет нам собрать денег на отливку? – спросила миссис Форсайт.

– Сейчас никак, – уверенно ответила Алистер. – Дар этот слишком велик, мы сейчас даже не в состоянии представить себе его истинной величины. Но что толку спорить, мама? Неужели непонятно, что глупо было бы ожидать от него каких-нибудь готовых приборов! У нас отсутствуют их технология, материалы, оборудование. Мы просто не в состоянии построить ни одну из их машин, что бы он нам ни предложил. Поэтому он сделал единственное, что оставалось в данной ситуации: дал нам новую науку и методы, с помощью которых мы сможем ее понять.

– Все верно, – согласился Алек. – Я это почувствовал, и я ему верю. А вы, мэм?

– О чем речь? Мне кажется, он… как все люди. Ему ведомо и чувство юмора, и чувство справедливости, – твердо сказала миссис Форсайт. – Что ж, пораскинем мозгами. В любом случае нужно искать деньги. А как же иначе? По крайней мере, будет что вспоминать до конца дней своих.

И они задумались.

Вот какое письмо было получено спустя два месяца на острове Сан-Круа:

«Здравствуй, ягненочек!

Не падай в обморок. Все кончено.

Отливка прибыла. В этот момент мне тебя особенно не хватало, но ведь тебе надо было ехать – и я даже была рада твоему отъезду! Как бы то ни было, я все выполнила, как было велено – тобой и Крошкой. Те люди, которые дали мне лодку и согласились меня отвезти, видно, решили, что я выжила из ума, – и даже не старались это скрыть. Представь себе, как только мы выплыли на середину реки и Крошка начал фыркать и повизгивать, давая понять, что это то самое место, я велела им выбросить отливку за борт, а они ни в какую. Настаивали, чтобы я открыла ящик и показала, что там. Переубедить их было невозможно, они упрямо твердили, что не хотят участвовать ни в каких темных делишках. Ты меня знаешь, когда на меня давят, я становлюсь неуступчивой, но в данном случае пришлось пойти на попятный: они ведь всерьез полагали, что в ящике спрятан труп! Но, увидев отливку, они настолько обалдели, что я едва удержалась от искушения обломать зонтик об их глупые головы и расхохоталась. Тогда один из них прямо заявил мне в лицо, что я спятила.

Но, худо-бедно, однако отливка все-таки отправилась на дно реки. Только брызги полетели. И ты знаешь, как только это произошло, меня охватило приятнейшее чувство. Лучше всего описать его, как полное удовлетворение, благодарность и уж не знаю, что еще. Мне никогда не было так хорошо, вот и все. Ты бы видела в этот момент Крошку – он весь дрожал и, мне кажется, испытывал те же ощущения, что и я. По-моему, его переполняло чувство глубокой благодарности, и он выражал его именно так. Словом, можешь быть спокойна: чудовище Крошки получило то, что просило.

Но это еще не все. Расплатившись с лодочниками, я поднялась на берег и готова была отправиться домой, но что-то меня остановило. Я, словно в наваждении, подошла к самой кромке воды и стала ждать.

Был ранний вечер, кругом царила полная тишина, а я стояла на берегу, подчиняясь чьему-то мысленному приказу. У меня и мысли не возникало ослушаться его. Я уселась на траву и глядела на водную гладь. Вокруг ни души, моя лодка уже уплыла, и единственное, на чем задерживался взгляд, была шикарная круизная яхта, стоявшая на приколе в нескольких ярдах от меня. Тишина стояла такая, что я могла расслышать даже топот детских ножек на палубе яхты – я хорошо помню, что там играла маленькая девочка.

Внезапно я увидела что-то в воде. Вероятно, следовало бы испугаться по случаю, однако никакого страха не было. Не могу тебе описать внешний вид того, что на мгновение показалось из воды. Представь себе нечто серое, огромное, сверкающее и совершенно бесформенное. От него и исходило то ощущение спокойствия и защищенности, о котором мы уже знаем. Оно смотрело на меня, именно смотрело, я поняла это еще до того, как увидела его единственный глаз с бешено вращающимся зрачком. Нет, не знаю, как тебе это описать! Хотела бы я иметь хоть чуточку писательского таланта! Знаю, что по человеческим меркам оно выглядело отвратительным – дальше некуда. Если это и было то самое чудовище, которое стояло за Крошкой, то мне понятно, почему он боялся показаться нам на глаза. Но оно ошибалось – потому что я явственно ощущала исходившую от него доброту.

И оно мне подмигнуло. Не моргнуло, а именно подмигнуло – после чего все мгновенно и произошло.

Чудовище исчезло, и тотчас же вода возле яхты взбурлила. Что-то серое и мокрое высунулось из воды, и я почему-то сразу догадалась, что оно тянется к играющей на палубе девочке. Кнопка, годика три, не больше. И такая же рыженькая, как ты. И тут чудовище легонько так шлепнуло девочку пониже спины, отчего та свалилась в воду.

Представляешь? Все это происходило на моих глазах, а я сидела, смотрела и даже рта не раскрыла. По-моему, нет ничего хорошего в том, что ребенок падает с палубы в реку. Однако в тот момент мне казалось, что в этом нет ничего плохого!

Короче, прежде чем я разобралась в своих впечатлениях, Крошка, подобно мохнатой пуле, рванул в воду. Кстати, меня всегда интриговали его огромные лапы; теперь я знаю, зачем они – это ж не лапы, а весла! За два могучих гребка он достиг барахтавшейся в воде малышки, схватил ее за шиворот зубами и поволок ко мне. Алистер, ни одна живая душа не видела, как малышка оказалась в воде, кроме меня. Но то, что она упала за борт, увидел один человек. Он тут же выскочил на палубу, принялся бегать и отдавать приказания. Но к тому времени как спустили резиновую лодку, Крошка уже вытащил малышку на берег. Та, кстати, даже не успела как следует испугаться – вероятно, решила, что это какая-то забавная игра! Чудо, а не ребенок.

Так вот, этот мужчина нашел нас, глаза его были полны слез, а сердце благодарности, и он немедленно пожелал озолотить Крошку или сделать что-нибудь в этом роде. И тут он заметил меня. «Это ваша собака?» – спросил он. Я ответила, что хозяйка – моя дочь, в настоящее время проводящая свой медовый месяц на острове Сан-Круа. И прежде чем я успела его остановить, он вытащил чековую книжку и что-то там нацарапал ручкой. Он объяснил, что хорошо знает таких людей, как я, и понимает, что лично для себя я ничего не приму. Однако попросил меня принять от него подарок для моей дочери. В письме ты найдешь чек. Почему он написал сумму в тринадцать тысяч, я не знаю. Во всяком случае, деньги тебе пригодятся, а поскольку мы-то знаем, что деньги нам, в сущности, возвращает Крошкино чудовище, я полагаю, ты можешь их принять. Мне также хочется кое в чем покаяться: это была моя идея – предоставить Алеку раздобывать деньги на отливку. Конечно, он истратил почти все свои сбережения и даже заложил дом, но я считала, что, когда он станет членом нашей семьи, ты как-нибудь поможешь ему заработать эти деньги. Правда, иногда наблюдая за тобой, я стала сомневаться в том, стоило ли тратить такие усилия, чтобы вас поженить.

Итак, я думаю, что история с Крошкиным чудовищем завершилась. Конечно, ряд вопросов до сих пор остается без ответов, но мне кажется, кое в чем мы никогда не разберемся. О многом я могу лишь догадываться. Например, почему чудовище установило контакт сначала с Крошкой. Видимо, с человеком ему это сделать было бы гораздо труднее, а собаки более приспособлены для телепатического обмена, хотя и не понимают многое из того, что им сообщает человек. Я, к примеру, не говорю по-французски, однако в состоянии фонетически транскрибировать французскую фразу так, что любой француз ее поймет. Так же действовал и Крошка. Чудовище передавало ему свои мысли и полностью контролировало его. Без сомнения, их первый контакт состоялся в тот самый день, когда старик Деббил взял с собой щенка на холм. А услышав твое имя, произнесенное доктором Швелленбахом, чудовище составило твой мысленный образ и решило – также с помощью пса – подтолкнуть твои научные интересы в определенном направлении. Очевидно, оно пользовалось именно мысленными образами – иначе как бы Крошка смог отличить одну книгу от другой, не умея читать? Ты же представляешь себе все, о чем думаешь, правда? Во всяком случае, моя версия ничем не хуже любой другой.

Тебе, наверное, любопытно будет узнать, что прошлой ночью повторилась эта свистопляска с компасами! В течение двух часов они все как один показывали на запад! Пока, дитя мое. Продолжай наслаждаться счастьем.

Любящая тебя (поцелуй от меня Алека) мамочка.

P.S. А Сан-Круа – действительно райское место для медового месяца? Джек (это тот человек, который посылает вам чек) становится день ото дня все более сентиментальным. И он ужасно похож на твоего отца. Он вдовец… – впрочем, не знаю, не знаю. Он утверждает, что нас свела судьба – или что он там понимает под судьбой. Якобы у него и в мыслях не было подниматься в тот вечер на яхте вверх по реке, но что-то его подтолкнуло. И совершенно не представляет, почему вдруг ему пришло в голову пришвартоваться в том самом месте. Просто понравилось – и все. Может быть, это и вправду судьба. Он такой милый. Мне только одного хочется: поскорее забыть, как чудовище подмигнуло мне из воды».