– Теперь ты даже не Кэт, ты Катрин, – произнес Ян, наблюдая, как обнаженная Кэт, лежа на его кровати, ухоженным пальчиком стряхивает с тонкой сигареты пепел в бокал с остатками вина. Завораживающе красивое, хотя и непривычное, зрелище.
Но в его доме по-прежнему не курили. Поборов легкое сопротивление, он затушил ее сигарету в своем стакане, на дне которого плескалось виски.
– Это хорошо или плохо? – сладко вытягиваясь на постели, спросила Кэт.
Она могла бесконечно смотреть на то, как меняется взгляд Яна. Ленивый, расслабленный, он вдруг становился осязаемым. Радужка его глаз мутнела, и Катя убегала за кофе или в душ. Потому что у нее был план, и новая кровать Яна с решетчатой металлической спинкой подходила для его осуществления как нельзя лучше.
– А это хорошо, что трава зеленая, а небо голубое? – спросил Ян, облизав губы. – Я вот не знаю, Кэт. Просто ты сейчас – такая. К такой тебе я еще не привык. Но постараюсь привыкнуть, – с хитрецой в голосе закончил он и ловким движением притянул ее к себе.
Катя подумала, что ее план полетел к черту, но, к счастью, в дверь позвонили. Курьер принес пироги: их ужин и, вероятно, завтрак.
– Кэт, как хорошо, что мы вернулись друг к другу сейчас, пока еще молоды и красивы, – размышлял Ян, покончив с куском сочной мясной кулебяки. – Пока нам не нужно привыкать к морщинам друг друга, потому что они будут появляться незаметно, как незаметно растут дети, – Ян оборвал себя.
Они никогда не говорили о детях. Ян подумал, что хотел бы детей от Кэт. Двоих. Или троих. Возможно, он даже любил бы их больше, чем ее. Но Ян не произнес этого вслух.
А еще он до безумия, до помутнения в глазах хотел Кэт, словно только открыл для себя сладость женского тела. Последние полдня она дразнила его: ускользала, когда желание едва не накрывало его с головой. От этого близости хотелось еще больше. Пока Ян подыгрывал Кэт. Но вскоре она поплатится! Его бросало в озноб от предвкушения.
Об этом Ян тоже ей не сказал. Только приподнялся на локте, чтобы подушечками пальцев было удобно водить по спине Кэт и чувствовать, как от его прикосновения по ее коже разбегаются мурашки.
– Ты знаешь, как это бывает? – он придвинулся и коснулся губами ее плеча. – Когда ты долго-долго находишься взаперти, а потом выходишь на улицу – и на тебя обрушивается этот воздух, и этот мир. И солнце или дождь – неважно. И ты невольно делаешь глубокий вдох… Вот так я чувствую себя рядом с тобой.
Они не выходили из дома уже два дня, почти не покидая постели. Заказывали еду с доставкой на дом, и вскоре паркет в спальне скрылся под разбросанными упаковками от пирогов, пиццы и суши. Батарейки в их телефонах давно сели, но никто не думал об этом.
– Кэт, я только одного не могу понять… Как ты полюбила меня таким? Я знаю, что влекло ко мне других женщин, но о любви речь не шла. Это было что-то физиологическое, что-то на уровне инстинкта. Ведь я был сволочью, Кэт. Я такое творил… И с тобой. И тебе это не нравилось, совсем не нравилось. Знаешь, есть женщины, которые такое любят, которым это нужно. Но ты точно не из таких. Так почему?..
Она смотрела на него – и не могла насмотреться. В солнечном сплетении все время болело, как перед важным экзаменом.
– Если человек может точно ответить на вопрос, за что он полюбил кого-то, значит, он не любил, вот что я думаю, – ответила Катя, каждой клеточкой тела ощущая, как мучительно медленно, вырисовывая волны и спирали, скользят по ее спине пальцы Яна. – За что, например, мать любит своего ребенка? Ну за что, Ян? Это чувство дается свыше, вот и все.
Ян улыбнулся.
– Ты стала такой мудрой, моя маленькая Кэт, – он развернул ее к себе лицом, приложил ее ладонь к своим губам.
Их взгляды встретились, и Катя осторожно высвободила руку.
– Расскажи, как тебе жилось в Германии.
Ян откинулся на подушку. Германия. Жизнь длиною почти в четыре года.
– Сначала я выступал в клубах, а когда потеплело – еще и на улицах, – рассказывал Ян, гладя Кэт по шелковистым, непривычным на ощупь волосам.
Теперь она лежала на его груди, от ее щеки было горячо и приятно. Простыня молочного цвета стекала по ее нежно загорелому плечу, как тога, и путалась где-то в ногах. Ветер играл занавеской, впуская свежий воздух сквозь приоткрытое окно. Намечался дождь.
– Там на улицах выступает много музыкантов, очень талантливых. На чем только они не играют: чемоданы вместо ударных, картонные коробки, какие-то гигантские трубы и летающие тарелки. И это кроме привычных инструментов. И все музыканты разные. Кто-то – в затейливых костюмах, кто-то – в робе, кто-то и вовсе похож на бомжа. Там мой шрам, прикрытый шляпой, был просто одной изюминкой из целого мешка, рассыпанного по улицам.
– Ты хотел бы туда вернуться?
– Меня временами тянуло назад. Там все как-то… проще. Но теперь не тянет.
– Совсем не скучаешь по своей жене? – поддразнила его Кэт, упираясь подбородком в ладонь, лежащую у него на груди.
Ян тотчас же подмял Кэт под себя.
– Подожди!.. – смеясь, она попыталась вырваться.
– Надо было думать, прежде чем говорить такое, – прошептал Ян, рисуя поцелуями дорожку по изгибу ее шеи.
– Я хочу кое-что попробовать! – остановила его Кэт.
Ян поднял голову.
– Кое-что новенькое?
Кэт запустила руку под подушку и достала оттуда наручники из черной кожи, украшенные металлическими заклепками.
– И на каких курсах тебя этому учили? – приподняв бровь, поинтересовался Ян.
– Я самоучка, – ответила Кэт, садясь на него сверху. – Руки!
– Что? Я?! – захохотал Ян. – Тебе придется потратить на это свое желание!
– Сейчас не моя очередь загадывать. Тогда придется отложить это на какой-то… неопределенный срок.
Кэт сделала вид, что встает с кровати. Ян вернул ее на место.
– Ладно! Согласен!
Катя затянула ремешок на одной руке, продела цепочку через металлический прут кровати и тщательно закрепила второй наручник.
– Ты хоть понимаешь, до какой степени я тебе доверяю? – Ян попытался подняться.
Катя плотоядно улыбнулась и толкнула его ладонью в грудь. Ян упал на спину.
Очень медленно наращивая темп, обещая, соблазняя, дразня, Катя довела его до исступления. Она очень старалась. И вдруг, на самом пике, остановилась.
– Еще!.. – простонал Ян.
– Это твое желание? – томным голосом спросила Катя.
Ян приоткрыл глаза.
– Кэт…
Его губы мучительно искривились. Он попытался схватить Катю руками, но только до предела натянул цепь наручников. Возможно, Ян мог бы порвать ее, если бы толком понимал, что происходит.
– Так да или нет? – спросила Катя, елозя бедрами. – Да… Или нет…
– Да…
– Скажи: «Это мое желание».
– Это… мое… желание.
Ян еще несколько раз встрепенулся и, застонав, затих.
Катя расстегнула наручники.
Он просто уснул: не отвернулся, но и не обнял ее. И Катя тоже, впервые за три последние ночи, не обняла его – чтобы не чувствовать холода в ответ.
Утром, еще было темно, она проснулась – внезапно, словно увидела дурной сон. Ян сидел на краю кровати, полностью одетый, в пальто.
– Знаешь, что я хотел сделать этой ночью? – спросил он, сосредоточенно надевая перчатки. – Тоже связать тебе руки. И пригласить мужчину – для тебя. И чтобы твое «нет» стало твоим десятым желанием. А потом подумал, что ты, такая, как сейчас, можешь «нет» и не сказать. Мне назло, – он опустил руки на колени. В его глазах холодно отражался свет далекого фонаря. – Ты понимаешь, как далеко мы зашли, Кэт? Я не хочу этого. Теперь я другой. Будешь уходить, оставь ключи на полке.
Ян ушел.
Он не вернулся ни через час. Ни через день. Ни через неделю.