Глава 33. Дорога домой

Этой ночью свет на первом этаже, в квартире Яна, снова не горел.

Слепые окна. За четыре последних месяца Катя видела их разными. Размытыми пеленой дождя, занесенными снегом, отражающими солнце и черными, словно за ними недавно полыхал пожар. Окна меняли оттенки, меняли настроение. Иногда смотрели с надеждой, иногда обреченно. Они были разные, но всегда неживые. За четыре месяца в них ни разу не зажегся свет.

На парковку у входа в парк Катя приезжала каждый вечер. Сначала ритуал казался чем-то важным, приближающим ее к Яну. Потом – чем-то вроде искупления. Затем – формой самоистязания. И, наконец, тягой преступника к месту преступления. Но спустя четыре месяца это стало казаться тем, чем и являлось, – пустой тратой времени. Ян мог появиться здесь через двадцать лет или не появиться вовсе. Подобные мысли преследовали Катю днем, а вечером она снова мчалась сюда.

И вдруг одно из окон заполыхало апельсиновым светом.

Катя не сразу в это поверила, но тело тотчас же отозвалось: молоточками застучала кровь в висках, гулко забилось сердце.

Еще раз проверила: да, то самое окно. Там, за кухонной шторой, что-то вспыхивало и затухало, двигалось и замирало. Там, на кухне, был Ян.

Прилипнув взглядом к окну, Катя не сразу нащупала ручку, чтобы открыть дверь. На ватных ногах вышла из машины. Она, словно кошка, кралась по мягким прошлогодним листьям, по студеным апрельским лужам. В ее зрачках отражался оранжевый свет окна.

Катя поднялась по невидимым в темноте ступенькам, вошла в тускло освещенный тамбур. Прижала ухо к двери – тихо. Дернула за дверную ручку – заперто. Сглотнула комок в пересохшем горле и протянула дрожащую руку к звонку. Пальцы не слушались. Надавила сильнее – и закрыла глаза, когда раздалось пронзительное дребезжание.

Никто не открывал.

Катя подождала и нажала снова.

Опять тишина.

Тогда Катя надавила на кнопку и не отнимала пальца так долго, что голова начала трещать от безостановочного звона.

Дверь наконец распахнулась, и на Катю дохнуло теплом и затхлостью. Она отступила на полшага, щурясь от электрического света.

– Ян… дома? – спросила Катя, чувствуя во рту горький, как от микстуры, привкус.

Марго, одетая в одну лишь футболку Яна, удивленно вскинула бровь.

– Да он уже три года как съехал.

– Куда?.. – Катя отыскала опору, прислонилась спиной к стене.

Марго пожала обнаженным плечом, с которого сползла футболка.

– Кто ж его знает.

Яна здесь нет…

Уже три года…

Катя поморщилась, словно от боли, и потерла переносицу указательным пальцем.

– Но он же должен как-то оплачивать счета…

– Для этого американцы придумали интернет. А я раз в полгода достаю рекламу из его почтового ящика. Сегодня еще и заночую здесь. Спонсор выгнал. За плохое поведение, – Марго, поеживаясь, потерла голой ступней о ногу.

– Ты знаешь, как с ним связаться? Ну хоть какая-то ниточка? – с мольбой спросила Катя.

– Не-а. Старый телефон давно недоступен. Нового номера не знаю. Возможно, у него есть электронная почта или скайп – но этого я тоже не знаю. Может, зайдешь? Я нашла бутылку виски. Закуску, правда, уже съела.

– Нет, я пойду…

– Нет, ты останешься, – и Марго бесцеремонно втянула Катю в квартиру за ворот плаща.

Не раздеваясь, Катя опустилась в кресло возле кровати Яна.

Она все еще не могла поверить в происходящее. Каждый вечер четыре месяца подряд дежурить у его подъезда – и взамен не получить ничего. Удача почти улыбнулась ей. Но «почти» не считалось. Так, наверное, чувствует себя игрок, когда спин выпадает на ближайший сектор к его ставке.

Марго села на кровать и, поджав под себя ноги, плеснула в стаканы виски. Катя грустно улыбнулась.

– Эту бутылку я подарила Яну, когда у него закончились деньги.

– Ему вряд ли понравилось.

Катя тяжело вздохнула.

– А я думала – понравится. Продавец в магазине сказал, это самое лучше…

Выпили, не чокаясь: Катя пригубила, Марго – залпом. Похоже, актриса топила своих демонов.

– Судя по тому, что бутылка была непочатой, права я, – с нажимом заявила Марго. – Только дело не в качестве виски, в этом я не разбираюсь. Яну вряд ли понравилось, что ты купила ему это, – красотка потрясла бутылку за горлышко, – когда у него закончились деньги. Он же гордый. И не просто гордый, а до какой-то дурацкой степени, как могут только мужчины, – Марго долила себе виски – раз уж бутылка оказалась в руке. – Однажды мы вместе возвращались домой, в эту самую квартиру, так он не сел ко мне в такси, а поехал на троллейбусе, потому что, кроме заветной последней купюры, денег у него хватало только на талончик.

Марго сделала большой глоток. Поморщилась – и выпила еще. Она то и дело поправляла наспех поднятые заколкой волосы, казалось, они вот-вот рассыплются по плечам.

– Наверное, он и в самом деле тебя любил, – заключила Марго.

Любил.

В прошедшем времени.

Катя посмотрела на нее с мольбой.

– Давай сменим тему. Лучше расскажи о себе. С чего у тебя все началось?

И разрумяненная алкоголем Марго, неунывающая авантюристка, хищница и укротительница мужчин, произнесла фразу, которая стала для Кати вторым потрясением за вечер.

– По-настоящему я родилась тогда, когда уехала из Слуцка, чтобы поступать в театральный.

А дальше Катя вполуха слушала байки и все смотрела и не могла насмотреться на лицедейку, которой восхищалась столько лет.

Слуцк, черт побери! Слуцк!

Катя, пьянея, улыбалась.

Она сняла и плащ, и джемпер. Сидела, закинув ногу за ногу, в джинсах и майке.

Слуцк! Ну надо же!

– А он не такая уж и скотина… – донесся до Кати задумчивый голос Марго.

– Ян?

– Да нет же! Его отец. Знаешь, у его бывшей жены были проблемы с алкоголем. Когда он стал хорошо зарабатывать, она все чаще оставалась дома одна. Дети взрослые. И как-то постепенно, постепенно… А когда Ян в армию ушел – так вообще… А Игоша при всем при этом ее не бросил.

– Игоша? – Катя чувствовала себя так, словно выплывала из тумана: неясные мысли, мутные образы.

– Игнат Вадимович, – печально улыбнулась Марго и, взбив подушку, растянулась на кровати. – Думаю, несладко ему пришлось: жена-алкоголичка, один сын – наркоман, второй – Ян. Не дай Бог кому такое. А у него, между прочим, до сих пор на компе, на рабочем столе, семейное фото висит. Не наш с ним портрет, а то, старое. Ян на нем еще школьник.

Катя едва подавила в себе желание завыть. Как бы ей хотелось увидеть то фото, сделанное до истории с Машей, до гибели его брата и матери. Заглянуть в то время, когда Ян был еще цельным, счастливым. «Золотым» мальчиком, летящим на олимпиаду в Японию.

Рассказ о муже, казалось, истощил Марго. Она поелозила щекой по подушке и затихла. Заколка, наконец, щелкнула, волосы рассыпались по плечам. Несколько прядей упало на лицо, но Марго не обратила внимания. Как и не заметила сборов Кати. Окликнула ее, когда та уже открывала входную дверь.

Катя заглянула в спальню.

– Мне пора.

– Он вернется, – словно сквозь сон произнесла Марго.

Катя отвернулась. Веки стали тяжелыми и горячими. Казалось, под них попал песок. И сквозь этот песок Катя увидела фото блондинки, стоящее на полке.

– Послушай, Марго… – ей пришлось вернуться в комнату и растормошить актрису. – А ты можешь узнать у Спонсора одну фамилию?

Сбивчиво цокали каблучки сапог по неровной плитке.

В парке было темно и безлюдно. Редко и тускло горели фонари. В их свете влажно поблескивали уцелевшие скамейки. По этой аллее Ян когда-то запретил ей ходить по ночам. «А то некому будет выполнять мои желания».

Катя прошла мимо одной из скамеек с покореженной спинкой. Вернулась. Это была та самая скамейка, где Катя когда-то ревела под дождем, собираясь возвращаться в Бешенковичи. Присела на нее, кутаясь в плащ. В сторону черным тоннелем убегала аллея. И Катя увидела, как по ней, не спеша, засунув руки в карманы джинсов, идет Ян.

Он сел рядом и положил руку на спинку скамейки, словно хотел обнять Катю. У него были такие же мокрые длинные волосы, как в тот день, и такие же, почти прозрачные, зеленые глаза. Но теперь Катя знала, как вкусно, до мурашек по спине, пахнет его кожа. Как отзывается ее тело на прикосновение его пальцев. Как он может одним только взглядом заставить ее сердце биться быстрее или вовсе пропустить удар. Тем томительнее было сидеть так близко и не касаться его.

Катя закрыла глаза, а когда открыла, она снова сидела на скамейке одна.

* * *

Ян вошел в квартиру. Поставил у стены чемодан, снял с плеча чехол с саксофоном. Висела странная, непривычная тишина, насыщенная запахами затхлости, сигаретного дыма и остатков еды. Таким он и представлял свое возвращение домой. Знал, кто такая Марго, когда попросил ее приглядывать за квартирой.

Раковина на кухне была доверху наполнена немытой посудой. В его комнате на полу стояли стаканы с отпечатками губной помады разных оттенков. Ян сбросил на пол скомканное белье с кровати. Открыл окно. Подошел к комнате Кэт и толкнул дверь. Скрипнув, она распахнулась, ударила по стене и замерла.

И снова тишина.

Эта комната осталась такой же, какой запомнил ее Ян. На покрывале до сих пор отпечатывался квадрат от коробки, в которую он складывал вещи Кэт. Но ничего здесь больше его не взволновало. Он испытывал лишь нечто, отдаленно напоминающее светлую грусть. Ян одернул покрывало и вышел из комнаты.

* * *

Катя открыла ноутбук и вошла в аккаунт на «Фейсбуке».

Она сидела в ночной сорочке за барной стойкой в недавно снятой квартире. Перед ней простиралось почти сорок квадратных метров сияющего паркета. На стене, беззвучно транслируя новости, висел телевизор. На разложенном диване оседало пышное, еще теплое одеяло. Створка окна в эркере была приоткрыта, влажный ветер легко покачивал прозрачную, почти невесомую занавеску. В квартиру просачивался нежный аромат ранней осени.

Прежним местом жительства Кати была подтопленная, пропахшая бытом прежних жильцов «хрущевка» – первое, что удалось найти после разрыва с Валерой. Следующую квартиру она сняла с помощью агентства недвижимости.

Агент – длинная и нескладная девица с кукольными ресницами – отнеслась к ней, словно к вип-персоне. Предложила кофе, в ее присутствии не отвечала на телефонные звонки. Безропотно ездила по адресам, которые заинтересовали клиентку, и пыталась скрасить паузы рассказами о своей тяжелой жизни.

– Вам, конечно, не понять… – тоскливо говорила она, шагая по узорчатой плитке квартала новостроек. Время от времени оглядывалась и, поймав цепкий взгляд Кати, смущенно улыбалась, наверняка неправильно истолковывая причину ее любопытства.

Девушка не узнала Катю. Наверное, и Катя бы сейчас себя не узнала – по сравнению с собой четырехлетней давности, той, которая не решалась поставить подпись на договоре с агентством недвижимости. А вот девушка почти не изменилась. Только стала гуще красить ресницы.

Они собирались посмотреть квартиру, шестую по счету. Дом находился в шикарном месте: недалеко от центра, возле реки. Многоэтажки причудливого дизайна, отделанные плиткой, выглядели как произведение искусства. По заверениям агента, квартира-студия была оборудована всем необходимым для современной женщины, включая посудомоечную машину и мультиварку. В подъезде круглосуточно дежурил консьерж.

– Я вас не обманываю, и вы меня не обманите, – лебезя, просила агент, набирая код домофона. – Все должно быть по-честному. Для вас это небольшие деньги, а для меня – чуть ли не половина моей зарплаты.

– А бывает, что клиенты не платят? – будто между прочим спросила Катя, разглядывая свое отражение в зеркале бесшумного лифта.

Девушка произнесла что-то, похожее на «э-э-э», замялась, опустила глаза.

– Все платят, конечно. Просто не хочется разборок. Милиция, все дела…

Девушка, несомненно, лукавила. Пробежав наметанным взглядом по договору, Катя поняла: это филькина грамота. Многие хозяева квартир не хотели связываться с фирмами, поэтому агенты ходили по домам вместе с клиентами под видом их родственников или друзей. Если все устраивало, клиент на месте заключал договор с хозяином квартиры. А после этого клиент должен был оплатить агенту пятьдесят процентов от стоимости аренды за первый месяц. Но с какой стати? Агент даже не получал на руки документ, подтверждающий, что клиент снял жилье.

Ту квартиру Катя арендовала. Ей понравилась пауза, которая повисла позже, на улице. Наступило долгожданное время мести за слезы, отчаяние и страх перед огромным ночным городом, в котором Катя когда-то оказалась без жилья, – по вине этой девицы. Они смотрели друг другу в глаза, и девушка все больше тускнела.

Но не попадись Катя на уловку, она бы не познакомилась с Яном. И кто знает, может, уже давно бы вернулась к родителям в Бешенковичи. Катя вынула из кошелька несколько крупных купюр.

– Сдачи не надо.

На «Фейсбуке» ее ждало сообщение от Яна Воронцова: «Привет! Ты красивая. Давай знакомиться». Катя устало вздохнула и захлопнула крышку ноутбука.

За последние месяцы она пересмотрела профили нескольких десятков Янов Воронцовых в соцсетях, но ее Яна среди них не было. Где-то она понимала это по фото, где-то по постам, где-то по сообщениям. Сегодня пришел ответ от последнего «неопознанного» Воронцова.

Еще не все потеряно…

Но отчаяние уже отзывалось болью в висках.

Думай, Катя, думай!

После встречи с Марго Катя потянула за каждую ниточку, которая могла бы привести ее к Яну. Нашла клуб, в который они ездили во время ремонта, а там – безымянную брюнетку. Брюнетка вспомнила рыжеволосого парня, с которым однажды уехала, но больше ничем помочь не смогла.

Через бывших сотрудников казино Катя разыскала «ведьму» со Дня всех святых. Оказалось, в ту ночь, на вечеринке, «ведьма» видела Яна в первый и последний раз. Все, что их связывало, это пара вопросов на испанском и короткая поездка в такси.

Возможно, кое-что могла бы рассказать Мадлен, но после ареста Султана она как сквозь землю провалилась. Впервые за последние восемь месяцев в Катиной слепой уверенности образовалась брешь и, как вода сквозь трещину в плотине, стала просачиваться мысль: а если все напрасно? Если она больше никогда его не увидит?

Трещина становилась все больше.

Думай!

Но голова казалась тяжелой, а мысли неповоротливыми.

Кутаясь в плед, Катя вышла на балкон. С высоты седьмого этажа открывался живописный вид на город. Солнце, апельсином зажатое между высотками, проливало сок на речную рябь. Велосипедисты не спеша крутили педали вдоль набережной. Малышня шумно кормила уток.

…Во время последнего телефонного разговора с Яном она слышала женский голос. Но что за женщина? На каком языке говорила?

Тупик.

…Султан собирался дать Яну какое-то поручение, но Султан в тюрьме.

Тупик.

Мысли вяло трепетали, как рыбки, давно выброшенные на берег.

Она продрогла и уже собиралась вернуться в гостиную, когда услышала плач ребенка, внезапный и громкий.

Катя глянула вниз, улыбнулась. Повод оказался пустяшным: у мальчишки упало в воду мороженое.

А потом ее улыбка померкла: медленно, очень осторожно память стала распутывать клубок. Лето, река, утки, мороженое… Стараясь не упустить картинку, нарисованную воспоминаниями, Катя быстро переоделась, наскоро подобрала волосы шпильками и вызвала такси.

Она весь путь прошла заново: пересекла парк, спустилась по ступеням к озеру, добежала до реки. Река должна была вывести Катю к тому месту, где когда-то, словно из воздуха, появился Ян с обвинением в преследовании. Но набережная, словно длинная серая змея, везде выглядела одинаковой: у воды – бетонный парапет, по другую руку – скамейки и стриженый газон. Через одинаковое расстояние к реке спускались ступеньки, на них отдыхали утки.

Так где же?..

Катя металась по берегу, пока не поняла, что не найдет то место. Остановилась. Огляделась. И внезапно ее накрыло пережитое ощущение из детства. Словно она заблудилась в лесу, а вокруг, куда ни глянь, только ели, кусты и мох, и даже солнца не видно из-за туч. Так странно было пережить это снова, в центре города.

Катя прислонилась к парапету. Руки замерзли. Она машинально потерла ладони и спрятала их в карманы кожанки.

Утки подплывали все ближе, самые смелые поднимались по ступенькам и протягивали головы, клянча еду.

Что она надеялась здесь найти? В тот раз Ян мог увидеть ее откуда угодно. Из окна любой кофейни. С крыши любого дома. Даже из проезжающего вдоль набережной такси. Значит, снова тупик?

Хотелось сжаться в комок, лечь прямо здесь, у парапета. Хотелось так сильно, что Катя представила это. Почувствовала, как пористый бетон холодно и влажно трется о щеку…

Женщина в клетчатом пальто, с фигурой, как песочные часы, сошла с моста и направилась к домикам с черепичными крышами. Она шла легко, будто ее тело состояло не из плоти и крови. Ветер, играя, ворошил длинные темные волосы.

На мгновение Катя встретилась с ней взглядом. Брюнетка прошла еще несколько метров, потом развернулась и спустилась к набережной.

– Я заметила вас с моста, – произнесла незнакомка. Ее глубокий, ласковый голос задевал за живое. – Вас трудно не заметить.

– Почему? – Катя тускло улыбнулась. На ней была куртка цвета мяты, бежевая туника, серые джинсы. Наоборот, она сливалась с пейзажем.

– Вы в отчаянии, это заметно. Ваше отчаяние такое явное, оно настолько интенсивно-черное, что затмевает все остальное. Вы знаете, что такое черный цвет – не вороного крыла, не маренго, не эбонит? Настоящий черный? Это даже не цвет, а полное поглощение цвета и света. И это то, что сейчас происходит с вами.

– А вы сумасшедшая. Это тоже очень заметно, – полушутя сказала Катя.

– Я не сумасшедшая, я художница. И если у вас есть свободное время, не хотели бы вы провести его у меня дома, за чашечкой чая? Смотрите, вы уже посинели от холода. Утки перестали вас бояться. До моего появления одна из них пощипывала ваш ботинок.

– Правда?! – Кате стало жутко от мысли, что она так глубоко ушла в себя.

– Нет, – улыбнулась художница. – Но через полчаса стало бы правдой. Пойдемте.

Они прошли через арку и словно оказались в другом городе. Внутренний дворик был выложен булыжником. Вдоль ступенек тянулись резные поручни. Тонкими струями шуршал миниатюрный фонтан.

Миновав кафе с крошечными столиками, они зашли в подъезд и по винтовой лестнице поднялись на четвертый этаж. За массивной дверью оказалась просторная студия.

– Красиво…

– Располагайся.

Свет из окна падал на мольберт. У противоположной стены стояла круглая кровать, усыпанная пестрыми подушками. К белым стенам прислонялись холсты: и большие, словно оконные рамы, и маленькие, размером с ученическую тетрадь. С десяток картин висело на стенах.

Незнакомка положила в высокие прозрачные стаканы дольки апельсина и листочки мяты, залила чаем из заварника, вставила соломками трубочки корицы. Аромат мгновенно наполнил студию.

– Меня Мариной зовут, – женщина плеснула в чай из коньячной бутылки. Протянула гостье стакан.

– Катя.

– Приятно познакомиться, Катя.

Они чокнулись стаканами. Долго пили чай, сначала обжигающий, потом подостывший, терпкий. Марина подливала в него коньяк. Потом они пили коньяк без чая, закусывая кружочками лимона. И чай, и коньяк, и лимон – все гармонировало со студией, с ее цветом и запахом.

Голос Марины, словно вода сквозь песок, просачивался через кожу и концентрировался где-то под ложечкой. Художница становилась все разговорчивее. Рассказывала о детстве, которое провела в хипповской коммуне под Сан-Франциско. О продаже картин через интернет. О замужестве, которое длилось четыре дня. Не прерывая монолога, она поставила пластинку на патефоне, заиграл Нэт Кинг Коул. Теперь гармония была и в звуках.

Марина остановилась за стулом, на котором сидела Катя. Растянула завиток у ее виска и отпустила. Локон щекотно, приятно скрутился в пружинку. Катя прикрыла глаза. Пол покачивался, танцевал под спокойную печальную музыку.

Не спеша, тягуче, художница стала вытаскивать шпильки из пучка. Кате казалось, что шпилька тянется из самой глубины солнечного сплетения, а следующая – с низа живота, через позвоночник, через затылок. Тонко, нежно, звеняще. И все тело тянулось следом, выворачивалось изнанкой, медленно и сладостно.

Марина распустила Кате волосы, помогла копне мягко лечь на лопатки и осторожно коснулась боковых прядей, словно завершая сложную торжественную прическу.

– Я хочу нарисовать тебя обнаженной.

– Ладно… – все еще звеня от ощущений, ответила Катя.

– Не здесь, на кровати.

Марина помогла ей раздеться: стянула тунику, расстегнула тугую застежку бюстгальтера.

Катя легла на спину, на прохладный шелк простыни – и увидела под самым потолком картину в синих тонах с золотыми мазками.

Не было понятно, что именно изображено на холсте: человек или животное, или абстракция. Но что-то в плавных изгибах линий, формах и оттенках, скорее на уровне подсознания, чем здравого смысла, казалось знакомым, царапало душу.

Катя долго вглядывалась в картину, потом приподнялась на локтях.

– Кто это? Кого ты рисовала?

– Нравится? – спросила Марина, не переставая наносить мазки на холст. Ее запястья и лоб были вымазаны черной краской. – Это мой приятель, Ян. Строптивый. Своевольный. Никогда не знаешь, что у него на уме. Наверное, поэтому он играет такую прекрасную музыку.

Катя медленно выпрямилась. Марина замерла у мольберта с кистью в одной руке и палитрой – в другой.

– Что… – Катя все еще не могла поверить в происходящее. – Что играет Ян?..