Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
К своим 36 годам Сет Стейн уже 11 лет был женат, пять – был отцом, восемь – практикующим юристом и последние шесть лет – адвокатом. Это высокий мужчина с широкими, слегка сутулыми плечами и крепким рукопожатием. Мы садимся и начинаем интервью в восемь вечера. Обычно, по словам Сета, в это время он расслабляется после десятичасового рабочего дня – с пивом, обмякнув в кресле, почти наугад переключая телеканалы пультом дистанционного управления. Как правило, ужин с женой и двумя маленькими детьми проходит в половину седьмого или в семь, потом 45 минут Сет проводит с детьми, держась, впрочем, немного в стороне от их игр. Фактически только тогда впервые за день он находит немного времени для себя.
Когда детей укладывали в постель, его жена Джессика, специалист по семейному праву, наконец освобождалась и возвращалась к юридическим документам. («Иногда, – сказал мне потом Сет, – я просматриваю бумаги у нее в кабинете и думаю: “Мы оба – пленники своей профессии”».) Гостиная с ее современными датскими креслами и яркими индийскими гобеленами, выделяющимися на фоне белых стен, – его личная комната отдыха, место, где он приходит в себя после повседневных задач, которые ставит сложная карьера. Впервые за сутки он снимает очки и ослабляет галстук.
Я попросила Сета описать типичный день:
Я встаю в шесть тридцать. Иду в ванную, принимаю душ, одеваюсь, в половине восьмого выхожу из дома. Успеваю мельком увидеть детей: «Как дела?», целую их на прощание. Затем начинается утро – со встреч с клиентами. Если в данный момент мы занимаемся большим судебным иском, я также могу видиться с другими юристами по делу, консультироваться с помощниками. В офисе я до шести, домой обычно прихожу самое позднее в полседьмого, чтобы сесть и поужинать. Затем я возвращаюсь в офис к восьми или половине девятого, чтобы поработать еще несколько часов. Я начал приходить домой на ужин в полседьмого год назад, когда понял, что пропустил первые два года жизни Виктора и не заметил, как тот вырос.
Джессика, высокая гибкая женщина 36 лет, часто одевающаяся в изящные крестьянские блузки и длинные юбки с растительным орнаментом, достигла, как он сама считала, такой стадии своей карьеры, когда стала настолько уверена в себе как профессионале, что могла отказаться от «строгих» темных костюмов, которые носила на работе раньше и все еще продолжала надевать для выступлений в суде. Она родилась в Техасе и была дочерью разведенной официантки. Джессика отучилась в юридической школе Техасского университета. По скромной и выжидательной манере, в которой она отвечала на мои вопросы, было заметно, сколько сил и решимости ей потребовалось, чтобы пройти весь этот путь.
Они с Сетом поженились, предполагая, что оба будут в равной мере работать по своим юридическим специальностям. Однако после многих вполне рациональных споров Джессика согласилась с тем, что карьера Сета важнее, поскольку «судебное право сложнее». Эти споры казались не маневрами, отвечающими его или ее гендерной стратегии, а попытками «сделать как лучше» для каждого супруга и для семьи в целом. Сет был рад результату, которым завершились споры, однако испытывал легкое недовольство браком. Джессика была недовольна и тем и другим.
Если Эван Холт сопротивлялся попыткам жены заставить его работать по дому, однако согласился с мифом о разделении домашнего труда на «наверху» и «внизу», а Питер Танагава, взбрыкнув, согласился поступиться ролью главного добытчика в семье, то Сет Стейн боролся, но не поступился ничем – кроме жены.
Подобно Нэнси Холт, Джессика начала с мечты о равноправном участии в домашнем хозяйстве, а потом была вынуждена от нее отказаться. Как и Нэнси, она не развелась, однако, в отличие от нее, со временем отстранилась от мужа.
Любопытно, что у Сета совершенно не было традиционных мужских взглядов на «женский труд». Если у него было время, он мог заняться стиркой или шитьем, нисколько того не стыдясь. Его мужественность не подтверждалась и не отрицалась тем, что он делал дома, поскольку то, что он там занимался, просто не имело никакого значения. Его вера в себя и собственную мужественность росла и слабела в зависимости от того, что о нем думали в его юридическом сообществе. Поскольку его карьера имела такое значение для его мужского самосознания и идентичности, она и диктовала ему, что следует делать.
Однако Сету было сложно увидеть связь между мужественностью и карьерой. Он на самом деле мало что мог сказать о том, что значит «быть мужчиной». «Люди есть люди, вот и все», – обычно говорил он, когда его спрашивали о чем-то подобном. Похоже, на сознательном уровне он замечал лишь то, насколько стал нервным из-за работы, в те редкие моменты, когда брал отгул. Сослуживцы утверждали, что Сет достаточно «крут», раз вступил в жесточайшую конкуренцию среди судебных юристов на рынке, на котором не протолкнуться.
Хотя одержимость Сета карьерой казалось нежелательной и ему, и Джессике, оба супруга примирились с ситуацией. Из этого следовало три вещи. Во-первых, карьера Сета, ставшая своего рода имперским центром, определяла происходящее в «колонии» – у него дома. Во-вторых, профессиональное рвение заставило Сета чувствовать, будто он заслуживает большего внимания со стороны жены, чем она с его стороны (хотя прямо супруги эту мысль не высказывали). Отрабатывая максимальное время и считая длинный рабочий день мужским способом заслужить заботу и внимание, Сет думал, что у него «приоритетное право выбора». В-третьих, карьера привела к тому, что у него пропала эмоциональная привязанность к детям, хотя он и не перестал заботиться о них. Он любил малышей, но день изо дня предоставлял Джессике думать об их потребностях и чувствах. В его понимании, это было не результатом гендерной стратегии, а нормальной установкой высококлассного специалиста. И в самом деле, его гендерная стратегия была встроена в сам механизм профессий, в которых доминировали мужчины. Проблему создавала не только личная установка Сета, но и обычный распорядок дня в его офисе, звонки, разговоры, которые напоминали каждому сотруднику о чрезвычайной важности работы для самоуважения, а также вся система срочных дел, основанная на исключении домашней жизни.
Сет и Джессика поженились, когда оба были студентами-юристами. У них общие воспоминания о том, как они вместе готовились к экзаменам в библиотеке, как их мог прервать какой-то студент и друг, спросив: «Идете в китайский ресторан или итальянский?». После шести лет брака родился Виктор, а через два года – Уолтер. Как и в случае семьи Танагава, рождение первенца в семье Стейн высосало из супругов силы, а рождение второго ребенка спровоцировало кризис.
Постепенно, но неумолимо разгорелся конфликт, возникший из противоречия между капитуляцией Сета перед непоколебимым механизмом своей карьеры и безмерными требованиями его маленьких детей и беспокойной жены. Сет понимал, что Джессике приходится заниматься второй сменой. Проблема в том, как сделать так, чтобы она на это не злилась. Чтобы сгладить недовольство жены, Сет пускался в рассуждение о том, как он сам жертвует свободным временем: отрабатывать 11-часовой рабочий день не так-то просто. С точки зрения Джессики, вопрос заключался в том, как вызвать в Сете желание участвовать во второй смене. Чтобы обосновать необходимость делить домашние обязанности, Джессика сосредоточилась на том, как она сама жертвовала карьерой, которая далась ей тяжелым трудом: это тоже было не так-то легко. Их представления о «жертвах» начали сталкиваться друг с другом. Ни один не чувствовал особой благодарности другому.
Я спросила Сета, не рассматривал ли он возможность сократить свой 11-часовой рабочий день, когда Виктор и Уолтер были маленькими. «Вопрос не в том, чего я хочу, – терпеливо объяснил он. – Я просто не могу. Я не могу передать часть своей работы группе некомпетентных юристов только для того, чтобы освободить вечер. Это подорвало бы мою репутацию! В такой завидной области конкуренция среди юристов бешеная». И он вдруг перешел от темы юристов, которые сокращают свой рабочий день, чтобы побыть с семьей, к рассказу об одном своем друге, профессиональном адвокате, который бросил юриспруденцию, чтобы стать второй трубой в третьеразрядном оркестре, и о другом выдающемся друге, который стал косметическим хирургом на какой-то «жировой фабрике» в Беверли-Хиллз, где проходят терапию богачи из светской тусовки. С точки зрения Сета, эти мужчины были показательными примерами выпадания из приличного мира, и напоминанием о том, как может деградировать мужчина.
Я начала с вопроса об отгулах (чтобы получить возможность заниматься детьми), однако разговор быстро съехал на недостойных юристов. С точки зрения Сета, отгул, взятый ради того, чтобы провести время с ребенком, попадал в ту же психологическую категорию, что и работа на «жировой фабрике». И то и другое дискредитирует мужскую карьеру, а потому и самого мужчину. Сет сказал, что он не знает ни одного хорошего юриста, который бы работал по сокращенному графику, чтобы тратить больше времени на маленьких детей, – ни одного.
Он пояснил это так:
Я хотел бы избавиться от болезненной увлеченности профессией юриста. Джессика давно еще говорила, что мы оба можем заняться публичным правом. Или мы могли бы путешествовать и заниматься вещами, которые нам нравятся. Если бы я мог избавиться от своего рвения, открылось бы много возможностей. Однако мне надо делать то, что я делаю. Я должен быть тем самым парнем, к которому обращаются, когда дело по-настоящему сложное. Это какое-то невротическое влечение.
Среди его друзей-юристов стало едва ли не модой играть роль такого «невротического, амбициозного трудоголика», который немного несчастлив в личной жизни. Коллеги втихомолку делились советами о том, как сопротивляться требованиям жен больше времени проводить дома. Сет рассказал мне, что один его друг, доктор, посоветовал ему: «Пообещай ей сводить детей в зоопарк в воскресенье». Другой сказал: «Я отбился от жены, заверив ее, что возьму четырехдневный отпуск этой весной». Я так и представила себе, как жены этих юристов – и среди них Джессика – взывают из-за кулис, подобно хору в греческой трагедии: «Твои дети не вечно будут детьми! Не вечно, не вечно…». В юридическом братстве Сета мужчины-карьеристы часто шутили, фантазируя, как они могли бы взять отгул; но они никогда не говорили об этом всерьез. Они говорили об этом в том же духе, в каком можно было говорить о сокращении потребления кофе или о курсах французского языка. Интересно, что в речи Сета о его напряженном графике не всплывала тема детей.
Почему он так безоговорочно подчинился требованиям карьеры, несмотря на маленьких детей? Возможно, ответ на этот вопрос можно найти в его собственном детстве – Сет вырос в Нью-Йорке 1950-х годов, в еврейской рабочей семье, повернутой на успехе. Он описывал сестер как «домохозяек, которым их воспитание не позволяло делать карьеру». О своей матери он сказал, что она была домохозяйкой, а отец был активным русским евреем, хватавшимся то за одно, то за другое. По его словам, «в течение долгого периода он каждый вечер уходил после ужина на какое-нибудь собрание. Он был председателем в куче разных мест – в частности, состоял в Обществе помощи России в войне, организации, которая собирала еду и одежду для русских. Позже стал убежденным сионистом. Но по вечерам его никогда не было дома».
Даже если бы в детстве Сет подготовился к тому, чтобы стать заботливым отцом (а это было не так) и даже если бы его коллеги-юристы подбадривали его (а они этого не делали), в конечном счете именно несчастливый брак мог заставить его сторониться детей и не слишком вмешиваться в их жизнь.
Сет хотел считать свой длинный рабочий день жертвой семье. Однажды, когда он особенно остро почувствовал, что его не ценят, он набросился на Джессику: «Я не катаюсь на яхте. Не играю в теннис. Не сплавляюсь по реке Колорадо. Не путешествую по миру. Я работаю как проклятый». Но Джессика отнеслась к этой тираде с прохладцей.
С самого начала Джессика собиралась совмещать свою юридическую практику с воспитанием детей и семьей. Она всерьез рассматривала только те юридические специальности, которые, по ее мнению, допускали, что какое-то время можно будет тратить на семью, а потому корпоративное право исключалось. Однако она не хотела застрять в положении матери-одиночки, подобно собственной родительнице, вдове. Поскольку она пошла на компромиссы, частично пожертвовав своей карьерой, она хотела, чтобы Сет сделал то же самое.
После рождения первого ребенка, Виктора, Джессика придумала две схемы, которые многие женщины могли бы счесть «решениями»: она сократила свое рабочее время и наняла домработницу на полную ставку. Через пять лет, когда я с ней встретилась, она, бывало, весело рассуждала на вечеринках за ужином о том, что в ее жизни «сплошные плюсы»: прекрасные дети – трех и пяти лет, с одной стороны, и, с другой, работа, которая ей нравится. Она оставляла Виктора в детском саду в девять часов и шла на работу. Затем она забирала его в полдень, кормила обедом и оставляла дома с Кармелитой, домработницей, а сама возвращалась на работу до пяти. Однако живость, с которой она описывала свой рабочий день, была деланной, что первым объяснил Сет:
Джессика очень разочарована тем, что я не могу заниматься детьми больше и не участвую в домашних заботах наравне с ней. Она говорит, что я переложил воспитание детей на нее. И от этого пострадала ее карьера. Она говорит, что оторвала от своей работы в два раза больше времени, чем я. И жалуется, что я не похож на каких-то других воображаемых мужчин или ее знакомых, которые тратят время на детей, поскольку хотят этого и знают, как это важно. С другой стороны, она понимает, в каком месте я работаю. Поэтому она сдерживается, пока ей не станет невмоготу, а потом уж я получаю по полной.
Джессике не нужна была помощь с работой по дому: Кармелита убирала дом и даже готовила по выходным еду на понедельник. Сет был нужен Джессике не для повседневного ухода за детьми – Кармелита справлялась и с этим. Но Джессика отчаянно нуждалась в том, чтобы Сет больше вкладывался в детей эмоционально. Даже если он не мог бывать дома, она желала, чтобы он этого хотел.
Джессика не приспособилась к его отсутствию так, как жены в XIX веке свыкались с отлучками мужей-моряков или рыбаков и как в XX веке – мужей-коммивояжеров. Она по-прежнему надеялась на то, что Сет сократит свое рабочее время, и ту же надежду внушала детям. Хоть бы Сет почувствовал, что именно он упускает, когда возвращается по вечерам в офис! Джессика вела себя так, будто воспитывала детей вместе с призраком.
В силу различия во взглядах четы Стейн на свои домашние обязанности они не могли ценить друг друга так, чтобы оба супруга были удовлетворены. Сет хотел, чтобы Джессика идентифицировалась с его амбициями и чтобы ей нравились бонусы его карьеры, – высокая зарплата и положение в обществе. Также он хотел, чтобы жена благосклонно смирилась с его неизбежным отсутствием дома. На самом деле, Джессика понимала все требования его работы так, как может понять только другой юрист. Однако казалось, что он просто не хочет бывать дома (Сет и правда проводил там мало времени). Со своей стороны, Джессика хотела, чтобы ее ценили за то, что она частично пожертвовала своей карьерой, и за то, что стала матерью. Теперь она работала 25 часов в неделю, 15 учетных часов, однако ей хотелось построить более крупную фирму по семейному праву и, возможно, написать книгу.
Сет игнорировал эти жертвы – да и были ли это, собственно говоря, жертвы? Разве это не замечательно – работать 25 часов в неделю? Также он слишком уставал к концу рабочего дня, чтобы обращать внимание на то, что происходило в его отсутствие. Такой мужчина, как Питер Танагава, возможно, не спешил участвовать во второй смене, однако он всегда ценил все то, что делала жена. Сет слишком выматывался, чтобы обращать внимание на что бы то ни было.
Столкновение представлений о том, что заслуживает одобрения, а что – нет, привело к тому, что оба супруга стали друг на друга злиться. Сет объясняет это так: «Мы оба чувствовали, что нас чего-то лишили». Например, Джессика недавно жаловалась, что отказалась от предложения поехать на конференцию по семейному праву в Вашингтон, поскольку Сет не мог остаться с детьми. Или другой случай: Сет настолько увяз в одном судебном деле, что отказался от прогулки на яхте со своими друзьями. Джессика не думала, что это было для него трудно, она полагала, что он просто «прячется за своей работой».
Незначительные события порой символизируют события важные. Так и случилось с подарком на день рождения, который Сет купил для Джессики. Он объяснил ситуацию так: «На день рождения я купил ей золотую цепочку, поскольку знаю, что она такие любит. Однако она посчитала, что я не нашел именно той цепочки, которую она на самом деле хотела, и просто рассвирепела. Я тоже разозлился из-за того, что жена не оценила моих усилий. Мы оба были в бешенстве». Что именно стало причиной конфликта – золотая цепочка с круглыми звеньями, которую Сет откопал в обеденный перерыв, подаренная вместо цепочки с продолговатыми звеньями, на которую Джессика когда-то положила глаз? Или же причиной стало то, что у одного слишком много карьеры, а у другой – слишком мало? Или то, что один дистанцировался от дома, а другая в нем застряла?
Взаимное непонимание Стейнов, проявившееся в конфликте из-за подарка, привело к дефициту благодарности, а последний – к исчезновению мелких бытовых жестов, выражающих заботу и внимание, особенно со стороны Джессики. Они все больше чувствовали, что теряют контакт друг с другом. Когда я спросил Сета, чего именно ему не хватает в Джессике, он дал поразительный ответ, в котором, казалось, позабыл элементарные правила грамматики:
Забота. Она не заботится обо мне достаточно. Но с самого первого дня условия сделки были настолько четкими, что я даже не расстраиваюсь. Я думаю вот о чем: у меня нет жены, которая бы обо мне заботилась. Время от времени меня расстраивает это, я хочу, чтобы у меня был человек, который мог посидеть рядом, поухаживать за мной, когда я прихожу домой. Но Джессике нужно, чтобы ей самой потерли спинку, точно так же как и мне. Нет, ей не интересны мои потребности мужской шовинистической свиньи (МШС), а у меня не может их не быть, я рос в таком типе общества. Я просто жертва общества – так что я могу иметь такие потребности и не испытывать вины. Я просто не могу выражать их.
Почему его английский стал вдруг корявым? Может быть, он хотел пошутить? Посмеяться над собой? Или попытался выразить ощущение неправильности своих желаний. Вспомнив это сокращение – MШС (MCP, male chauvinist pig) – Сет подытожил все обвинения, которые, как он сам понимал, Джессика могла предъявить ему за то, что он настаивал на своих собственных условиях оценки ситуации и на своих взглядах на мужественность.
Время от времени Сет фантазировал о том, что у него могла бы быть «правильная» жена – Джессика без карьерных устремлений. Когда я позже спросила его на нашем интервью, возникало ли у него когда-нибудь желание, чтобы Джессика не работала, он кратко бросил: «Да». Я спросила, испытывал ли он вину за эти мысли. Он ответил: «Нет!». Он любил Джессику как человека и чувствовал, что может и хочет безмерно ее ценить – но на своих условиях.
Между тем каждый из супругов видел, что его не ценят, а потому раздражался: принятие Сетом требований карьеры не оставляло эмоциональной энергии на детей, а потому злило Джессику. Тот факт, что Джессика стала меньше о нем заботиться, злило Сета. Теперь они избегали друг друга из-за взаимного раздражения. Чем меньше Сет бывал дома, тем меньше супругам приходилось иметь дело со своими негативными эмоциями.
Со временем Джессика свыклась с длинным рабочим днем Сета и почти смирилась с мыслью о том, что он стал беспомощным пленником своей профессии и к тому же невротиком. Так сложилась ее легенда. Но при этом Джессика провела еще один эмоциональный маневр – устремилась прочь от семьи и брака. Она не сбегала от материнства в свой собственный трудоголизм, как делали некоторые женщины, которых я опрашивала. Но она и не стала настоящей заботливой матерью. Вместо этого она стала относиться к материнству без особого трепета. Она покупала новые обучающие игры для Уолтера и помогала Виктору с уроками игры на фортепьяно. Однако в ее манерах появилась некоторая холодность, она мало разговаривала с детьми, зато живо обсуждала время, проведенное вдали от них, что указывало на «решение», суть которого сводилась к безразличию.
Если бессознательный маневр Сета состоял в том, чтобы телом и душей отдалиться от детей, то маневр Джессики заключался в том, что она оставалась с ними телом, но не душой (по крайней мере, не всей душой). Внешне казалось, что она смирилась со стратегией мужа, однако на деле решила ограничить свою собственную эмоциональную вовлеченность: чуть-чуть заботиться о детях, еще меньше – о Сете, а оставшиеся эмоциональные силы оставить для себя, своей отдельной жизни.
Для этого пришлось пойти на кое-какие нововведения. У Джессики уже был неудачный опыт найма помощников. Сначала она нашла отличную няню, которая отказывалась помогать по дому – например, собирать игрушки или иногда мыть посуду после завтрака. Поэтому Джессика наняла домработницу, чтобы та убиралась. Две женщины начали ссориться и звонить Джессике на работу, жалуясь друг на друга. Сперва Джессика пыталась их примирить, но в итоге просто рассчитала домработницу. Затем она наняла замечательную женщину, которая, однако, была слишком образованной для такой работы, так что через три месяца она уволилась сама. Теперь ей помогала Кармелита из Сальвадора, мать двоих детей, которая трудилась на двух работах, чтобы содержать свою семью и отсылать деньги домой престарелым родителям. Кармелита справлялась со своими задачами за счет того, что привлекла к работе свою 16-летнюю дочь Филипу, которая прикрывала ее по утрам в доме Стейнов, пока сама Кармелита была на другой работе.
Поскольку ни Кармелита, ни Филипа не водили машину, Джессика наняла Марту, старую школьную подругу, в качестве «дополнительной домработницы с машиной». Марта ездила по магазинам, отвозила Виктора в школу, печатала Джессике на машинке и занималась счетоводством. Также Джессика наняла садовника. Помимо этого, она наняла еще одного «помощника», Билла, 19-летнего студента местного колледжа, который был «вместо отца». Он играл в мяч с Виктором, которому тогда было пять, и вообще делал всякие «папины штуки». Джессика считала, что это необходимо, поскольку «Виктор больше всего страдает от отсутствия Сета». У Билла, жизнерадостного и разумного молодого человека, была такая же жизнерадостная и разумная девушка, которая порой оставалась с ним на ночь. Так что Сет периодически спотыкался в коридоре о штангу Билла, а свитер его девушки иногда обнаруживался на кухонном столе. Чувствуя, что Билл является «купленным отцом», Виктор решил обращаться с ним «как с моим братом. Билл может пойти с нами куда угодно». В субботу после обеда Джессика выписывала зарплату Кармелите и Филипе, Марте, Биллу, садовнику, а также другим приходящим помощникам – сантехникам, работникам, подстригавшим деревья, бухгалтерам-налоговикам.
Когда я заметила Джессике, что у нее, похоже, куча помощников, она ответила: «Ну, если вы хотите, чтобы у вас были и дети, и карьера, я не знаю никакого другого способа, кроме как жить в другой стране и нанять кучу людей, чтобы они на вас работали».
Во многих отношениях у нее было не меньше слуг, чем у какой-нибудь жены британского колониального офицера в довоенной Индии, однако ей все же чего-то не хватало. Джессика сухо объяснила это:
Думаю, я не смогла отыскать домработницу, которая могла бы по-настоящему поговорить с детьми, когда они приходят домой, проследила, чтобы они взяли в школу записку от родителей, помнила даты вечеринок на дни рождения или записывала детей на экскурсии, чтобы они не опаздывали – как Виктор сегодня утром. Я пришла домой и выяснила, что он не записался на экскурсию. Я думала, что моя домработница сделает это, но она такими вещами просто не занимается.
Джессика наняла людей на многие функции, из которых состоит роль заботливой матери из пригорода, но не могла нанять «душу» – которая бы планировала и сопереживала, то есть саму мать. И точно так же она не смогла нанять того, кто стал бы заботиться о ней самой.
Джессика махнула рукой на Сета. Действительно, через три года после нашего первого интервью, когда я снова спросила ее, что она чувствует из-за того, что Сет так мало бывает дома, она уверенно ответила: «В какой-то мере это мне подходит, поскольку Сет ничего особенного от меня не требует. Он сам о себе заботится. Возможно, другие мужья делают для детей больше, однако они бы от меня и требовали больше». Когда я спросила, что она хочет от своего мужа, она, казалось, удивилась: «Чего я хочу от него? Думаю, ему следует просто позволить мне делать то, что я хочу. Ездить в Нью-Йорк или Вашингтон на конференции».
Таким образом, сложилась своеобразная политика эмоционального невмешательства. Джессика сократила свои нужды, снизила свои запросы. Сет должен позволить делать ей то, чего она хочет. В обмен она предлагала ему немногое: «минимум» материнской заботы о детях и еще меньше заботы о нем самом. Несколько подавленным тоном она объяснила: «В прошлом году я сама все чаще уезжала из дома. Я по-прежнему хожу по магазинам и говорю Кармелите, что купить на обед, но потом, когда уезжаю на конференцию или еще куда-нибудь, не придаю этому значения. Пусть Сет волнуется». Джессика тоже создала для себя отдельный мир интересов и досуга, в котором нашла утешение:
Я пытаюсь делать то, что в наименьшей степени меня раздражает, и для этого я езжу по пятницам в Сиэтл. Я вылетаю туда после того, как уложу в четверг вечером детей в кровать. У меня целая свободная пятница для того, чтобы ходить по магазинам, сидеть в библиотеке и ходить к психиатру, который мне нравится и которого я посещала, когда мы там жили. В пятницу вечером я возвращаюсь домой. Когда я здесь, я волнуюсь о детях и работе, но, когда уезжаю, у меня появляется личное время. А еще с психиатром, к которому я там хожу, действительно очень интересно говорить. Я могу начать фантазировать и вернуться под его присмотром в детство, и мне это нравится. К тому же я обедаю со старыми друзьями. Для меня это идеальный день.
Поскольку такой «идеальный день» компенсирует всю остальную неделю, Джессика больше не считала отсутствие Сета настолько гнетущим. В конце концов, Билл водил Виктора на уроки фортепьяно, а Филипа играла в прятки с Уолтером. В прошлом, когда начались их проблемы с Сетом, она пыталась проанализировать и решить их. Теперь Джессика бросила эту затею и ушла в другой мир – мир своих идеальных дней.
И все же некоторые следы прежней стратегии Джессики сохранились. Часто она говорила неуверенно, словно пыталась рассмотреть что-то в густом тумане. Но ясность наступала, когда она рассказывала о чувствах детей к Сету: оба сына считали, что их обманывают и отнимают у них время, которое они могли бы проводить с папой. В этом отношении дети Стейнов отличались от соседских ребят, чьи отцы также часто отлучались – но матери готовили их к таким отлучкам. Виктор обычно пребывал в состоянии тихого и отстраненного недовольства, почти такого же, как у матери. Уолтер реагировал на отсутствие отца тем, что загонял себя до крайнего изнеможения. Когда его звали в постель, он, бывало, кричал: «Мне надо собрать кубики!», «Мне надо закончить рисунок!» или «Мне надо выпить молока!». Он бросался от одного занятия к другому. Когда Джессика пыталась затащить его в кровать, он всеми силами отбивался. Объясняя это так, как будто она ничего не может поделать, Джессика сказала: «Мальчик не пойдет в кровать ради меня, но сделает это ради Сета». Так что Уолтеру разрешалось не ложиться, пока папа не придет домой и не уложит его.
Когда же отец появлялся на пороге, Уолтер встречал его беспорядочным мельтешением, а Виктор – каменным равнодушием. Поскольку сама Джессика предпочитала уединяться в своем кабинете и ни на что не реагировать, дом еще больше становился местом одинокого отдыха Сета после работы.
«Я раньше думал, что мы по-настоящему яркая, привлекательная, всеми обожаемая пара, – мягко сказал Сет к концу интервью с ним, – но последние три года были тяжелыми. Когда я отрабатываю 11-часовой рабочий день, я точно могу сказать, что это не развлечение. Когда же Джессика не в духе, с ней просто невозможно жить».
Но по крайней мере они понимали, что вместе их должна удержать сексуальная жизнь. И Сет, и Джессика жаловались на нехватку интереса к сексу, однако думали, что это в основном связано с усталостью. Джессика мягко добавила, и в ее голосе была не только грусть: «Я бы никогда и не подумала отказываться от секса, какой бы раздраженной ни была. Я думаю, оба мы понимаем, что, если нет секса, нет и брака. Много чего другого может пойти не так. Если бы я не была с ним сексуальной, он нашел бы кого-то еще, и я бы совсем не удивилась этому. Я бы считала, что это в порядке вещей, и тогда я бы вернулась в Сиэтл».
Что-то в браке Стейнов решительно разладилось. Был ли Сет слишком обеспокоен своим самоуважением, чтобы позаботиться о Джессике, или же Джессика слишком боялась близости? Если так, возможно, у Стейнов начались бы проблемы независимо от противоречивых запросов работы и семьи, и от взглядов пары на мужественность и женственность. Однако Сет заботился о своих клиентах и своем больном отце (которому он целый год готовил по будням обед без соли). Джессика же была способна на тесные отношения со своим психиатром и близкими друзьями.
Опять же, возможно, что их брак пострадал от столкновения разных этнических традиций. Сет Стейн вырос в сплоченном и весьма эмоциональном семействе русских евреев – иммигрантов первого поколения. Джессика выросла в семье более холодных и замкнутых шведов со Среднего Запада, которые походили на родителей Дайан Китон в фильме Вуди Аллена «Энни Холл». В своей книге «Двусмысленное преимущество» Пол и Рэйчел Кован предполагают, что, женясь на нееврейке, еврей часто пытается найти жену, которая не будет во все вмешиваться и все контролировать, как делала его мать, тогда как нееврейка ищет в своем муже тепло, чувственность и энергию вертикальной мобильности, которых недоставало ее холодному и сдержанному отцу. Как считают Кованы, к среднему возрасту жена может догадаться, что у ее мужа много плохо выраженных потребностей, тогда как сам муж, возможно, сочтет свою жену слишком холодной. Может быть, именно это и случилось со Стейнами. Однако я встречала этот паттерн в семействах мужей-трудоголиков и жен с профессиональными амбициями, у которых были другие этнические и религиозные корни.
Третья интерпретация, утверждающая, что в этом случае имело место столкновение гендерных стратегий, возможно, более информативна. В том, что касалось второй смены, Джессика не была супермамой; она откупилась от забот по максимуму, и понизила свои карьерные запросы, чтобы делать остальные бытовые дела самостоятельно. Сет не трудился «внизу», в отличие от Эвана Холта, и не подбадривал жену, занимающуюся домашним хозяйством (как Питер Танагава). Сет присоединился к определенной группе мужчин, занимающих вершину делового и профессионального мира, мужчин, которые женаты и гетеросексуальны, но для которых женщины и дети – не самое главное. В определенном отношении Джессика чувствовала, что Сет «умер» подобно ее отцу.
Сет поддерживал идею карьеры жены, однако сам принял суровые требования своей собственной профессии. Он должен был найти место призванию Джессики, как он сам мне сказал, но мог ли он? Ему пришлось бы больше заниматься детьми, но где найти возможности? Все эти фразы с выражением «должен был» возникали в голове у Сета, пока он ехал с работы домой. «Отсутствие возможностей» управляло его дневной жизнью.
В той мере, в какой Сет принимал участие в жизни семьи, он ожидал, что будет получать дома и отдавать на работе. Джессика же хотела, чтобы Сет отдавал и дома, и на работе. Они отличались от других пар первоначальными мотивами, которые связывали со своими гендерными представлениями, и маневрами, в основном направленными во внешний мир, которые предприняли в силу гендерных взглядов. Если поначалу Сет засиживался в офисе допоздна, чтобы преуспеть в своей профессии, то потом он стал делать это просто для того, чтобы избежать конфликта дома, и все потому, как утверждал миф, что он был «энергичным и амбициозным трудоголиком». Джессика под предлогом поиска баланса между материнством и карьерой в какой-то мере отдалилась от детей, перенаправила их недовольство на Сета и почти полностью отстранилась от мужа.
Стоит спросить, почему Сет и Джессика еще до свадьбы не почувствовали потенциального конфликта между своими «маневрами». Когда Джессика встретила Сета, на первом курсе юридической школы, ее привлекла его аура успешности. Он был красивым, уверенным в себе и сильным человеком, которого ждала блестящая карьера. У Джессики тоже была эта аура успешности. Сет видел в ней элегантную, красивую, немного скованную женщину своей мечты.
На первый взгляд, Сет быстро свыкся с тем, что Джессика будет стремиться к профессиональному успеху:
Когда мы оба были студентами, мы очень четко понимали, кто такая Джессика и почему она не пойдет гулять со мной в эти выходные. Экзамены были важнее. Не было и тени сомнения, что Джессика будет всю жизнь работать по специальности. Было понятно, что некоторые женщины из юридической школы выпадут из профессии на десять лет, чтобы воспитывать детей. Но не Джессика. Работа для нее – все. Ей не интересен теннис после обеда. К черту теннис. Она лучше поработает.
Однако не такую Джессику Сет представлял в роли своей жены. У него была одна тайная мысль: он считал, что Джессика говорила не всерьез. Ему казалось, что образованная женщина цепляется за карьеру подобно тому, как привлекательная женщина цепляется за свою девственность: если мужчина все делает правильно, она рано или поздно уступит. Девственница говорит: «Нет, нет, нет… да». Карьеристка снова и снова повторяет: «Работа для меня важна, я серьезно», но в конце концов заявляет: «На самом деле, семья важнее».
Джессика, со своей стороны, проигнорировала первые признаки того, что Сет поставит карьеру выше жены. У нее не было даже мысли о том, что он переменится, однако она все время ожидала противоречащих друг другу вещей: что супруги будут полагаться в основном на зарплату мужа, но Сет будет уделять дому такое же внимание, что и она.
В семействах Холт, Танагава и Стейн мы видим три картины противоречий в парах, в которых оба супруга работают, причем каждая пара репрезентует особый тип мифа вместе со скрывающимся за ним напряжением. Семейный миф Холтов представлял в ложном свете тот факт, что жена, Нэнси, отрабатывает вторую смену. У Танагава он искажал причину, по которой жена делала это (Питер меньше заинтересован). Миф Стейнов неверно представлял, опять же, сами факты. Официально Сета не было дома, однако неофициально Джессики там тоже не было.
Все три женщины ощущали противоречие между своими надеждами и реалиями своих браков. Для всех конфликт усугубился после рождения первого ребенка и обратился в кризис с появлением второго. Во всех случаях женщины в итоге выполняли то, что надлежало делать во второй смене.
Но в каждой семье имелись свои особенности в выражении благодарности. В чете Холт Эван и Нэнси в достаточной мере ценили другие, не относящиеся ко второй смене, качества, чтобы это послужило компенсацией за недовольство, вызванное разделением домашнего труда. Если не считать проблемы более высокой зарплаты Нины, супруги Танагава тоже пришли к достаточному согласию, чтобы ценить благодеяния друг друга. Однако противоречие в браке Стейнов полностью заблокировало признание заслуг друг друга и обмен благодарностями. Лишившись этого, они стали меньше дарить любовь и отстранились друг от друга. Самые проблемные браки из всех встреченных мной обычно оказывались союзами двух людей, ориентированных больше на карьеру, чем на семью, и не способных прийти к соглашению касательно собственных домашних ролей. Ни в каком другом типе брака не было такого дефицита благодарности, ни в каком другом столько не спорили об условиях обмена ею, и нигде больше пульс семейной жизни не замедлялся до столь пугающей отметки.
Войти с помощью соц. сетей: