Глава 5

Семейный миф традиционной пары:

Фрэнк и Кармен Делакорте

Фрэнк Делакорте, с которым я начинаю интервью, сидит в своем личном кресле с регулируемой спинкой, подлокотниками и опорой для ног, выдвигающейся, когда он откидывается назад. В его скромной гостиной это единственное кресло с подлокотниками. Некоторые мужчины, с которыми я проводила интервью, сидели в креслах, повернутых к телевизору, что указывало на желание остаться в одиночестве и отдохнуть. Кресло Фрэнка развернуто в сторону комнаты, намекая на причастность происходящему, а внушительные размеры указывают на авторитет. Это центральный элемент комнаты – кресло добытчика. Я сижу на диване, рядом со мной магнитофон. Я провожу интервью с мужчиной, который, как выяснилось, придерживается более традиционных взглядов на мужчин и женщин, чем Эван Холт, но при этом делает по дому больше и почти без лишних понуканий.

Фрэнк – стройный мужчина 29 лет с длинными, мускулистыми руками, ухоженными черными волосами и задумчивыми карими глазами. О себе и своем браке он рассказывает скромно, но взвешенно: «Я считаю себя в общем-то традиционалистом. Так я себя ощущаю в душе. Я чувствую, что мужчина должен быть главой дома. За ним должно оставаться последнее слово. Я не думаю, что его слово должно быть единственным: мой отец был главой семейства, но очень часто мать умела добиться своего. Но мне кажется, что в жизни у меня как раз такая роль, и я не вижу причины, по которой мне захотелось бы ее поменять». Он делает паузу, затем слегка пожимает плечами, но не для того, чтобы извиниться. Он медленно подбирал слова, словно бы говорил нечто настолько фундаментальное, что обычно не выражается словами.

Фрэнк зарабатывает 12 тысяч долларов в год, склеивая ящики из шпона на фабрике. Шпон – не настоящее дерево, с которым он любит работать. Ему не нравится сильный запах химикалий в клее, он боится того, что они могут оказаться вредными. Он говорит, что по профессии он столяр, но, когда небольшой столярный бизнес тестя, в котором он работал, прогорел, Фрэнк был вынужден податься на фабрику. Хотя в те дни он просматривал объявления о работе, надеясь найти более высокооплачиваемое место, и даже как-то сходил в обеденный перерыв на собеседование, из этого ничего не вышло. Но его брак, слава богу, оказался счастливым. Вот уже шесть лет он был женат на Кармен, которая в этот момент сидела в спальне и смотрела мелодраму по телевизору.

Фрэнк, третий из шести детей в никарагуанской рабочей семье, в детстве часто переезжал с места на место, поскольку мать и дети ездили за отцом, моряком торгового флота, который работал в разных портовых городах. Он вспоминает, что его мать и отец – он называет их «они» – были «суровыми» и «немного холодными». Он не хочет жаловаться, однако чувствует, что теплых чувств в семье было недостаточно. Он задумывается над тем, есть ли у него право жаловаться, раз у его родителей тоже была тяжелая жизнь, но осторожно заключает, что, было бы лучше, если бы в детстве он рос в более теплой атмосфере. Он хотел создать более сердечную семью, а благодаря браку с Кармен это ему уже удалось.

Фрэнк Делакорте придерживался взглядов большинства мужчин, принадлежавших к рабочему классу, с которыми я разговаривала. Мужчины среднего класса часто рассчитывали на то, что жены будут «помогать» содержать семью, тогда как сами они должны были «помогать» по дому. Часто они полагали, что жене «работа на пользу» и что у «нее есть на это право, если она этого хочет». Мужчины среднего класса часто считали себя равными партнерами, играющими разные роли. Хотя их более высокие зарплаты давали им потенциально больше власти, они считали, что настоящий мужчина не станет ни подчеркивать это преимущество, ни говорить о нем, он будет просто им обладать. Некоторые порой шутили, что держат жену «в черном теле» или научили ее «приносить тапки», но такие шутки лишь подтверждали факт, что угнетение женщин на этом классовом уровне осталось в прошлом.

Фрэнк же, наоборот, рассуждал в терминах «позволить жене работать». С его точки зрения, настоящий мужчина должен демонстрировать любовь и внимание к той, кому Бог отвел в браке подчиненную роль. Поскольку семейство Делакорте нуждалось в заработке Кармен, чтобы сводить концы с концами, на деле у Фрэнка было меньше экономической власти, чем у большинства мужчин из среднего класса. Тем не менее или, возможно, именно по этой причине и сам Фрэнк, и его жена хотели, чтобы Фрэнк был «хозяином в доме» и чтобы за ним было «последнее слово» по вопросу о том, должна ли Кармен работать. В наши дни традиционный идеал Фрэнка оказался ему не по карману.

Он не связывал свое желание быть «хозяином в доме» с потребностью компенсировать расовую дискриминацию, то есть не проводил связь, которую я заметила у нескольких других интервьюируемых мужчин из числа представителей меньшинств. Если бы Фрэнк был ирландцем или немцем, а не латиноамериканцем, он, возможно, больше бы увлекался профсоюзной деятельностью. Большинство его коллег, латиноамериканцы на низкооплачиваемых местах на фабрике по производству ящиков, не были членами профсоюза. Однако Фрэнк не требовал, чтобы его отношения с Кармен выступали компенсацией за расовую несправедливость.

Фрэнк предвидел конфликт между своими доходами и своим традиционализмом еще до того, как женился на Кармен. Пытаясь быть прямодушным, он пояснил:

Я не был готов жениться. На самом деле, в то время мне казалось, что я на это не способен, поскольку у меня не было той работы, которую я хотел. Думаю, что я не самый амбициозный человек на свете [нервный смешок]. Да, Кармен гораздо сильнее хотела выйти замуж, чем я жениться. Я на самом деле какое-то время сомневался. Я чувствовал, что могу разочаровать ее, особенно в финансовом отношении. Кармен тогда работала. Она сказала мне: «Если сложить наши зарплаты вместе, на жизнь будет вполне достаточно. У нас с тобой никаких проблем быть не должно». И это на самом деле было так! В конце концов я уступил. На самом деле, это она предложила мне жениться на ней, а не я сделал ей предложение.

Фрэнк женился на Кармен, когда она захотела этого, и она была готова совершенно добровольно согласиться на то, что ей придется работать, хотя сама желала сидеть дома и быть «мамочкой с молоком и печеньями». Компромисс сложился не после брака, как в случае Холтов, а до него, как его предпосылка. И этот компромисс был не такой, как у Холтов – не взаимные уступки между представлениями мужа о мужской роли и идеалами жены. По этому пункту супруги Делакорте были согласны друг с другом. Их договор – это компромисс между традиционным идеалом и слишком худым кошельком, который не позволял реализовать его.

В итоге с самого начала было понятно, что, если из-за колебаний на рынке деревянных комодов Фрэнку пришлось бы потерять работу или согласиться на меньшую зарплату, Кармен не стала бы винить в этом самого Фрэнка. Они вместе разбирались бы с трудностями. Еще важнее то, что неспособность Фрэнка полностью обеспечить семью (что соответствовало бы его «мужскому» идеалу) не была бы исключительно его моральным бременем. В отличие от других жен, Кармен не сочла бы себя вправе злиться на мужа за то, что должна работать. У Кармен были свояченица и двоюродная сестра, обе работающие матери, которые были недовольны тем, что не могут сидеть дома, и изводили из-за этого своих мужей. Кармен такой не была: с ее точки зрения, договор состоял в следующем: «Нам нужна моя зарплата, но я не буду об этом постоянно трындеть». Подобно большинству феминисток из среднего класса, Нэнси Холт хотела работать и считала, что должна хотеть работать. Ей и в голову не приходило претендовать на право злиться из-за того, что она должна работать. Она отстаивала другое право – на то, чтобы ей тоже предоставлялось свободное время из уважения перед карьерой, на которую она имела полное право. Однако Кармен была твердо уверена, что единственная настоящая работа может быть только дома. Поскольку у Нэнси и Кармен были противоположные взгляды на женственность, они придерживались разных представлений о том, какие чувства должны быть связаны с работой, воспитанием детей и какие эмоции супруги должны дарить друг другу.

Обе женщины по-разному выстраивали отношения с собственной профессией. Кармен полагала, что свою следует недолюбливать и относиться к ней как к чему-то маловажному. Нэнси думала, что она должна любить свою профессию и придавать ей большее значение. Кармен чувствовала, что обязана быть благодарной за любую дополнительную помощь, которую Фрэнк оказывает ей по дому. Нэнси считала, что Эван должен выполнять 50 % второй смены, и ей было сложно испытывать признательность за меньшее.

Кармен 29 лет. Она красивая крепкая брюнетка, воспитательница детского сада. Она говорит со мной оживленно, красиво жестикулируя. Кармен хотела донести до меня, что работает не потому, что этого хочет. Причина – в ее гордости. Объяснила она это так: «Единственная причина, по которой я работаю, в том, что каждый раз, как я иду в продуктовый магазин, чек оказывается на 20 долларов дороже. Я не работаю ради саморазвития. Или чтобы раскрыть себя. Вот еще!». Она не хотела быть такой женщиной, женщиной нового типа, которая ищет свою подлинную сущность в каком-нибудь офисе на 30-м этаже небоскреба. Ирония в том, что, хотя она не хотела любить свою работу, она ее все-таки любила. Кармен с явным удовольствием посмеивалась, рассказывая о каждом ребенке, которого нянчила. У некоторых женщин с профессиональной карьерой обнаруживается противоположная дилемма. Одна несчастная феминистка и писатель мрачно призналась: «Я хочу любить свою работу, но не люблю». По иронии судьбы Кармен повезло, что ей пришлось работать. Она полюбила свою работу, хотя этого не предполагалось.

Кармен описывает свою занятость в домашнем детском саду как «бизнес, которым я управляю из дома», чтобы ее не путали с «няней». Подобно всем воспитательницам и няням, которых я проинтервьюировала, Кармен отчетливо понимала то, насколько мало уважают в Америке тех, кто сидит с детьми: «Считается, что вы из себя ничего не представляете, если вы няня». У женщин, занимающих более «мужскую» должность или выбравших профессию уровня среднего класса, такая проблема самоуважения не возникала.

Фрэнк попытался спасти свою гордость, объясняя другим людям, что на самом деле Кармен «сидит дома». Это не был, строго говоря, миф, но не совсем и правда. Бригадир Фрэнка Билл, стоящий выше него на одну ступеньку на социальной лестнице, мог позволить себе, чтобы жена не работала, и готов был доказывать каждому, что так и нужно. Фрэнк каждый день ездил на фабрику вместе с Биллом, и, обсудив рост цен, они неизменно переходили к теме женщин. Фрэнк, откашлявшись, с некоторой нервозностью объяснял: «Мы говорили о том, что нужны дополнительные деньги, и я рассказал ему о деле, которым занималась Кармен: “Знаешь, у тебя же есть дом. И твоя жена могла бы заняться тем же бизнесом, что и Кармен. Это не так уж и плохо”. Но Билл ответил: “Ни в коем случае. Не хочу, чтобы кто-нибудь сказал, что она няня”. Он считает, что живет так, как должно жить большинство людей – муж работает, жена дома». Фрэнк считал, что Биллу претила сама мысль о том, что жена будет трудиться, не потому, что это было недостойно ее, а потому, что это было недостойно его. Это лишило бы его той роскоши, которая отличала бригадира от рабочего, – домашних услуг жены, занятой дома полный день. Я спросил Фрэнка, что он думает о замечании своего бригадира, и он ответил: «Мне определенно показалось, что он меня осадил».

Хотя Кармен занималась еще и своей собственной годовалой дочерью, Делией, зарабатывала 5 тысяч долларов в год, присматривая за четырьмя детьми-двухлетками своих работающих соседок. Она была одной из тех матерей, которые влились в постепенно складывающийся класс женщин – воспитательниц, нянек, домработниц, экономок и компаньонок для пожилых – всех тех, кто за небольшую плату и безо всякого статуса делают работу, которую в прошлом выполняли женщины, сидевшие дома. Ирония в том, что Кармен хотела играть именно эту исчезающую роль домохозяйки. К тому же она гордилась тем, что работает дома. Фрэнк никогда не отрицал того, что она зарабатывает деньги, работая на дому. Однако когда он говорил: «Кармен сидит дома», это помогало ему сохранить представление о самом себе как единственном кормильце, что становилось все сложнее и сложнее.

Кармен была рьяной сторонницей традиционных ценностей. (Одна женщина в моем исследовании так хотела быть традиционной женой, что попыталась «случайно» забеременеть, чтобы можно было уйти из колледжа и выйти замуж. Она вставила обратно в брачную клятву слово «повиноваться», работала, «потому что муж так сказал», одевалась в основном в розовое, а кошку назвала «Муркой». Однако даже у этой женщины традиционализм был не столь ярко выраженным, как у Кармен.) Кармен в основном брала пример с Нэнси Рейган, и ни во что не ставила Глорию Стайнем. Даже в своей латиноамериканской культуре женщин, застрявших на низкооплачиваемых и бесперспективных работах, она намного больше остальных была уверена в своем желании сидеть дома и подчиняться мужу. Женщинам в ее положении часто хотелось работать меньше, на лучших местах и получать больше, но все же большинство таких женщин хотели работать. Только 10 % женщин в этом исследовании можно было бы счесть «традиционными» в том смысле, что они вообще не хотели работать, хотя я подозреваю, что в масштабе страны их доля выше. Кармен роль традиционной женщины особенно привлекала тем, что означала бы подчинение Фрэнку. Она взволнованно сказала мне: «Я не хочу быть равной Фрэнку. Я не хочу быть равной на работе. Я хочу быть женщиной, хочу, чтобы у меня были всякие вещи с рюшечками. Я не хочу конкурировать с мужчинами, вот еще! Не хочу делать то, чем занимается муж. Пусть он это делает. Может, суть в этом – я хочу, чтобы обо мне заботились».

К этому она добавила: «Я хочу, чтобы Фрэнк знал больше меня. Не хочу, чтобы дети выросли с мыслью: “мама все знает, а папа просто выдумывает”. Я горжусь тем, что Фрэнк знает больше меня. Может быть, это неправильно, но я горжусь этим».

В старших классах Кармен была способной, но не слишком увлеченной ученицей, а потом не стала продолжать образование и пошла по узкой дорожке от одной офисной работы к другой, по сравнению с которыми детский сад казался облегчением. Она считала отсутствие высшего образования своим достоинством, поскольку, по ее мнению, это ставило ее на одну ступень ниже Фрэнка – который знал «больше», хотя и закончил свое образование на том же этапе. Тем же принципом Кармен руководствовалась в постели: чем больше Фрэнк знал, чем более доминирующим был, тем лучше. Она говорила: «Я не хочу быть в постели ему ровней. Я хочу, чтобы он доминировал! Я над ним доминировать не хочу. Я не хочу говорить ему: “Знаешь, ты должен заниматься со мной сексом вот так и вот так”».

Кармен считала, что доминирующие женщины совершают тяжелый грех – тяжелее только убийство и жестокое обращение с детьми. Одной из опасных дорожек к женскому господству выступала, по ее мнению, успешная карьера. Брезгливо выпятив губы, она рассказала мне о «чрезмерно» амбициозной свояченице, которая защитила диссертацию по ветеринарии («профессорша кислых щей», – посмеялась она), а потому строила всех вокруг, и так и не вышла замуж.

Кармен не нравились амбициозные карьеристки еще и потому, что из-за них женщины ее типа становятся немодными. Рост цен и так заставлял женщин искать работу. Но что еще хуже, в телесериалах, которые она жадно поглощала, пока дети спали, фигурировали эгоистичные дамы, на фоне которых женщины домашнего склада казались непривлекательными. Женщин типа Кармен теперь изображали толстыми, с депрессией, брошенными, то есть неудачницами. Женщины, верившие в то, что надо быть домохозяйками, оказались на грани исчезновения. Их отовсюду вытесняли женщины-карьеристки. Феминистское движение она считала причудами высшего общества. Кармен рассуждала об этом так: «Бетти Форд за освобождение женщин, так ведь? А пол она уже помыла? Красивые ногти, подтяжка лица, укладка, а у меня ногти сломаны, на голове бардак, и я думаю, ага, ты мне будешь рассказывать… Вместо того чтобы красоваться повсюду, Глория Стайнем лучше бы села и посмотрела мыльную оперу. Она ей расскажет, как оно все на самом деле. Ей бы лучше снять розовые очки и посмотреть как следует».

Если судить по этим взглядам, может показаться, что по своему темпераменту Кармен – человек зависимый. Но дело в том, что Кармен действительно верила в идеал скромной простушки. Это часть ее гендерной идеологии. Она активно ей следовала. Возможно, причина в том, что она боялась, что без культурных ограничений она в итоге станет помыкать Фрэнком.

Почему Кармен придерживалась именно этого взгляда на роли полов, а не какого-то иного? Я думаю, дело могло обстоять так: в юности она сопоставила свои навыки с реальным миром – ни диплома колледжа, ни умения печатать на машинке, без этого женщнам предлагалось лишь очень небольшое число интересных, хорошо оплачиваемых и респектабельных работ. Она объяснила это с нотками отчаяния в голосе: «Я не готова к тому, чтобы вышагивать и сидеть на заднице, как секретарша. Я умею печатать, но не пятьдесят слов в минуту. И что мне делать? Полы скрести? Да, мне надо было готовиться к этой работе [машинистки], но я этого не сделала. Мать дала мне хорошее образование, но я не смогла им воспользоваться. Да, это моя вина. Но я же не сижу на пособии и талонах на еду. Я стараюсь помогать мужу». Кармен не могла бы содержать себя сама, не скатившись в нищету, поэтому лучше содержать себя при помощи брака. Если мужу было нужно, чтобы она работала, пусть так и будет. Таков уж удел семей в наши дни.

Некоторые другие женщины из этого исследования, у которых за плечами была только средняя школа и которые тоже застряли на низкооплачиваемых работах в офисе или в торговле, хотели, чтобы им нравилась их работа, и хотели делить с мужьями бытовые тяготы. Отсутствие профессиональных перспектив не всегда определяет взгляды женщин на гендер.

Однако тут же сыграл свою роль еще и внутренний мотив. Подобно Нэнси Холт, Кармен хотела избежать участи своей матери. И если Нэнси убегала от унизительной жизни домохозяйки, Кармен Делакорте, возможно, стала традиционалисткой в ответ на тяжелую жизнь своей собственной матери, которая была «независимой женщиной». Мать стала для Кармен опасным образцом карьеристки, которая всего добивалась самостоятельно. Она была вспыльчивой одаренной женщиной, которая вышла замуж в 18 лет, забеременела в 20, а в 22 уже развелась. Брак оказался полным провалом. Отец Кармен никогда не присылал алименты и впервые позвонил ей через 30 лет, перед самой своей смертью от рака. Кармен рассказывала о жизни матери с состраданием: «В том обществе, когда женщина овдовела или развелась, ей только и можно, что “наряжать святых” [одевать статуи святых в церкви по праздникам] всю оставшуюся жизнь. Повторно замуж выйти не получится. И свиданий никаких не будет. Когда моя мать развелась, она была молодой женщиной, так что ее жизнью стал руководить ее отец».

Оставшись одна с ребенком, мать Кармен уехала в США, пройдя весь путь от помощника делопроизводителя до регистратора, а потом младшего и старшего аудитора в развивающейся страховой компании. Она жила с ребенком в маленькой квартире, с двумя другими разведенными латиноамериканками и их детьми, пока не вышла снова замуж (в это время Кармен было уже 16) за столяра, злоупотреблявшего спиртным.

Размышляя о том, что она могла бы попасть в ту же ситуацию, что и мать, Кармен явно вся сжалась: «Я никогда не хотела бы жить как мать! Никогда, никогда! Я не думаю, что могла бы стать такой как она, потому что ей не на кого было опереться».

Глория Стайнем извлекла бы совершенно другие уроки из проблем своей матери – что она, собственно, и сделала. Тяготы мамы Кармен могли бы показаться хрестоматийными примерами, объясняющими, почему общество должно предотвращать насилие в отношении жен, не поощрять двойные стандарты и гарантировать, что разведенные мужчины будут материально поддерживать своих детей. Однако Кармен, оценивая свою собственную ситуацию, вынесла из этой истории предостерегающий урок: не полагайся на свою самостоятельность. Если бы только ее мать больше покорялась мужу, не козыряла своим интеллектом и сдерживала свою инициативность, возможно, отец Кармен не ушел бы. Мораль сей сказки такова: женщин этот мир не щадит, если они не в браке. Так что необходимо выйти замуж. Если женщина хочет преуспеть в семейной жизни, она не может быть доминирующей личностью. Чтобы не брать власть в свои руки, она должна попробовать себя на вторых ролях, также она должна, если может, создавать образ человека хрупкого, деликатного и не обремененного знаниями. Кармен рассудила, что, если она сможет чувствовать себя такой женщиной или казаться ею, Фрэнк ее никогда не бросит. С ее точки зрения, женщины по своей природе были такими же одаренными и сильными, как мужчины; но их долг – загнать свои личные качества и интеллект в готовый образ «простушки». Женская покорность не была для нее сексизмом. Это была защита от сексизма.

Как только у нее сложился этот образ мысли, из этого последовали определенные выводы. Один был связан с ее отношениями с Фрэнком, другой – со второй сменой. Учитывая ее восприятие того, что она может делать, она хотела быть традиционной. То есть она должна была говорить тихо, быть нерешительной, мягкой, пассивной и спокойной. Но на самом деле Кармен разговаривала громко, была яркой, активной, своевольной, вызывающей и талантливой. Иногда во время оживленных споров с Фрэнком соседи из квартиры снизу могли слышать, как Кармен то риторически повышала голос, то приглушала в ходе какого-то долгого объяснения. Потом можно было услышать голос Фрэнка: низкий, мягкий, примирительный и ровный. В супермаркете Фрэнк вежливо соблюдал неписаные правила управления тележками, тогда как Кармен расталкивала тележки, загораживающие проход. Порой в семейных ссорах она шла в атаку. Например, она заставляла Фрэнка «постоять за себя», когда отец пилил его за то, что он некогда отказался от перспективной работы банковского служащего. Однако на следующее утро после подобных эпизодов она обычно ругала себя за то, что у нее «не тот» характер, какой должен быть у женщины, которой она стремится быть.

Она рассказала мне про свою молодость: «У меня был бойфренд, которого все любили, и мы думали, что поженимся. Но я им все время командовала. Он ушел, и я все думала, что он вернется, но он не вернулся. Мать всегда говорила мне: “Не забывай Уильяма”».

После первых трех лет супружеская жизнь оставалась по-прежнему гармоничной, но однажды у Кармен и Фрэнка вышла показательная стычка. Фрэнк пожаловался, что Кармен неправильно рассудила, внеся деньги за новое кресло (которое могло подождать), прежде чем заплатить за квартиру (которая ждать не могла). По словам Кармен, «Фрэнк сказал мне: “Поскольку я зарабатываю большую часть денег, я могу принимать главные решения”. На что я ответила: “Неужели? Погоди-ка! Даже и не думай! То, что ты больше зарабатываешь, ничего не значит. Я тоже работаю”. Я спросила его: “Ты правда так считаешь?”. И он с улыбкой ответил: “Ну, на самом деле нет. Я просто подумал, что этот трюк пройдет”».

В общем и целом Фрэнку было достаточно видимости покорности со стороны Кармен. Он любил Кармен, какой бы бойкой она ни была. Ее напористость не имела большого значения; она ему никак не угрожала. Как согласовать ее характер с ее идеологией – это была ее проблема, а не его.

КАК ИСПОЛЬЗОВАТЬ ОДНУ СТОРОНУ ТРАДИЦИОНАЛИЗМА, ЧТОБЫ ОБОЙТИ ДРУГУЮ

Кармен хотела подчиняться мужу. Она хотела, чтобы Фрэнк приносил домой деньги, а она бы занималась домом. Когда я спросила ее, что бы она сделала с миллионом долларов, она громко рассмеялась, а потом начала перечислять все предметы мебели, которые бы купила, и описала большой дом, которые приобрела бы для матери. После чего, немного успокоившись, осторожно объяснила, почему деньги не повлияли бы на разделение мужской и женской сфер: «С такими деньгами у нас были бы чай, кофе, душевые, всякие удобства. Затем я сводила бы детей выпить фанты. Я бы просто была мамой». Я спросила: если бы у них был миллион долларов и Фрэнк мог не работать, стал бы он сидеть дома? «Конечно, нет! Дети перестали бы его уважать, если бы он сидел дома. Он и сам возненавидел бы себя, а через какое-то время и меня. А если бы мне не хотелось работать по дому, я бы стала придираться к нему. По крайней мере он должен был бы садиться в машину и играть где-нибудь в гольф часа два, что-нибудь делать вне дома».

Но в реальном мире возникла одна практическая проблема: как справляться со всей второй сменой, которую тянула Кармен? После того как ее первому ребенку исполнилось девять месяцев, Кармен снова начала присматривать дома за другими детьми. Каковы бы ни были ее взгляды на женщин, ее потребности мало чем отличались от потребностей других матерей: ей позарез была нужна помощь Фрэнка. Однако эта потребность вызывала в ней весьма противоречивые чувства. С одной стороны, она на самом деле нуждалась в помощи. С другой стороны, дом должен был оставаться «ее вотчиной». Она сказала, что ей не особенно важно, будет ли Фрэнк принимать участие во второй смене – его помощь может пригодиться, однако поднимать из-за этого большой шум смысла нет. Кроме того, заставлять его помогать на кухне – значит, возможно, занять доминирующее положение. Действительно, чем реже Фрэнк появлялся на кухне, тем больше Кармен этим гордилась. Когда она описывала их разделение домашнего труда, все выглядело так, словно бы она уступала Фрэнку то или иное количество работы. Его участие в ее домашних делах она толковала как собственную неудачу, и в этом отношении отличалась от других женщин, которые хвастались всем тем, что их мужья делали по дому. Кармен описывала участие Фрэнка в походах по магазинам, оплате счетов, уборке так, словно бы это была своего рода исповедь: «Да, мы с Фрэнком ровня в том смысле, в каком мы делаем вместе часть домашней работы». Однако тут она сразу переходила к разговору об опасностях, которые таятся в равенстве полов. От «равенства» один шаг до «конкуренции», а потом до антагонизма и развода.

Как же она могла решить противоречие между желанием удержать Фрэнка за пределами кухни и необходимостью его туда привлечь? Она оставила свою наигранную покорность как есть, продолжая утверждать, что «настоящим боссом» был Фрэнк. Но также она решила проблему, приспособив к новым задачам старый женский обычай: она стала строить из себя неумеху. Это был гениальный ход: это позволило ей оставаться послушной женой у парадного входа и в то же время провести Фрэнка на кухню через черный ход.

Единственным минусом этой стратегии могло бы стать низкое мнение других о способностях Кармен, однако такая проблема не возникала. Супруга никогда не просила Фрэнка помочь ей напрямую, так что, когда он помогал, причина была не в том, что это его роль, а потому что сама Кармен не могла что-то сделать. Фрэнк варил рис, когда приходил домой с работы – не потому, что он любил готовить или потому что у него это особенно хорошо получалось, а потому что он мог сварить рис лучше, чем Кармен. Фрэнк оплачивал счета потому, что Кармен как-то оплатила сначала не те счета. Фрэнк шил (когда за них не шила мать Кармен), поскольку Кармен не умела шить. Фрэнк вместо Кармен разбирался с банкоматом, поскольку она «вечно забывала» кодовый номер их счета. Фрэнк возил их на машине за покупками, поскольку Кармен не водила. Одна намеренная ошибка за другой, и вот уже Фрэнк выполняет едва ли не половину второй смены. Возможно, здесь уже поставила точку Кармен или сам Фрэнк. Если бы это была на самом деле половина, им бы показалось, что это неправильно.

Миф о том, что Кармен была «неумехой», спас мужскую гордость Фрэнка: теперь он мог зайти на кухню, чтобы по-рыцарски «спасти даму». Кроме того, он спас женскую гордость Кармен: она могла, не говоря ни слова, заставить Фрэнка вместе с ней работать на ее территории, не утратив свою женственность. Миф о женской беспомощности не сработал бы со всяким традиционным мужчиной, а эгалитаристов он бы ужаснул. Зато он оказался полезным Кармен и Фрэнку.

СТРАТЕГИЯ НЕКОМПЕТЕНТНОСТИ

Некомпетентность выступала одним из способов привлечь традиционных мужчин ко второй смене. Еще одним способом стала болезнь. У Кармен был артрит, который периодически «разыгрывался» и не позволял носить тяжелые вещи. Неясно, использовала ли она болезнь точно так же, как беспомощность. Но любопытно, что другие традиционные женщины, с которыми я разговаривала, похоже, болели чаще женщин с более эгалитаристскими убеждениями. Они заболевали по определенной модели. Подчеркивая то, что все задачи в доме на них, они продолжали героически трудиться, пока не заболевали, падая от усталости. То есть это не они останавливались, а болезнь ставила препятствие. Иногда это была пневмония, иногда – мигрени, радикулит или артрит. В подобных случаях мужья, спешащие на помощь в этой чрезвычайной ситуации, «протягивали им руку». Выздоровев, женщина возвращалась к своей двойной нагрузке, снова ныряя в поток с головой, и через какое-то время снова заболевала. Такая болезнь могла иметь нечто общее с временной некомпетентностью: это были два способа косвенно получить то, что многие женщины с эгалитаристскими убеждениями получали напрямую, а именно работу мужчины во вторую смену. 11 % женщин в этом исследовании, которые назвали себя традиционными, также указали, что болели чаще мужей и чаще других женщин.

Делакорте, как и многие другие традиционные пары, представляли собой странную смесь нового и старого. Они думали, говорили и чувствовали в традиционном ключе, однако им приходилось уживаться с упрямой реальностью современной жизни. Они стремились к мужскому правлению, однако отступили к гендерной демократии. Фрэнк хотел быть мужчиной, жене которого не нужно работать, однако на деле он нуждался в ее зарплате. Кармен хотела заниматься исключительно своим домом, но реально не могла справиться без помощи Фрэнка. Фрэнк полагал, что кухня – владения Кармен, однако все равно там работал. Ему нравилась идея отдельных сфер для мужчин и женщин, но он часто оказывался рядом с Кармен, когда выбирал в супермаркете консервы или же вел подсчеты на карманном калькуляторе, чтобы контролировать беспощадную схватку между их скромными доходами и постоянно растущими ценами. Кармен хотела лишить свою работу любого смысла, кроме финансового. Однако неудобный факт состоял в том, что ей нравилась ее работа и что эта работа давала ей ту силу, которая она охотно использовала, чтобы, как это ни смешно, «подарить» Фрэнку его доминирующую позицию и «отработать» свою подчиненность. Пока они нуждаются в заработке Кармен, она будет обладать этой опасной силой, подрывающей их общий идеал.

Ставя под сомнение культурные модели женского самоутверждения, строго ограничивая свою склонность к доминированию домашним хозяйством, «помня об Уильяме» и ставя Фрэнка выше себя, Кармен стремилась к подчиненной позиции. Она выносила свою напористость за пределы дома и подчеркивала чувство зависимости от мужа.

Традиционализм Делакорте не соответствовал ни внешним, ни внутренним реалиям их жизни. Внешняя реальность состояла в том, что Фрэнку нужна была Кармен, чтобы зарабатывать деньги, а Кармен нужна была помощь Фрэнка в работе по дому и в уходе за ребенком. Внутренняя реальность состояла в том, что Фрэнк не был склонен доминировать, а Кармен – оставаться послушной. Оба противоречия скрывались в семейном мифе о том, что «Фрэнк мало делает по дому».

В обеих семьях – Делакорте и Холт – супруги придерживались общего для пары представления о том, как именно они разделяли работу по дому, и в обоих случаях это представление было мифом. Холты говорили, что их соглашение о разделении труда наверху и внизу было равноправным. Делакорте утверждали, что у них неравное разделение. В обеих историях отражалось то, во что пара хочет верить, что, в свою очередь, противоречило некоторым важным элементам реальности и создавало напряжение, которое их «легенда» прятала и сглаживала.

Сама по себе гендерная идеология не слишком многое говорит нам о том, какую часть второй смены отрабатывает муж работающей матери. В целом традиционные мужчины в моем исследовании работали по дому немного больше, чем мужчины с переходной позицией, которые поддерживались идеи о том, что их жены должны работать, однако также считали, что жены должны заниматься еще и домом. Больше всего в домашней работе принимали участие мужчины-эгалитаристы.

О том, в какой мере муж работающей матери участвует в бытовых тяготах, можно больше узнать из взаимодействия между конкретными гендерными идеологиями пары, экономическими обстоятельствами их жизни и гендерными стратегиями, посредством которых супруги примиряют идеологии с обстоятельствами. Кармен была защитником традиции, чья стратегия разыгрывания из себя неумехи вела к нетрадиционному результату – мужчине, помогающему на кухне. С другой стороны, Нэнси после своей жестокой феминистской битвы осталась с традиционным результатом. В семье Холт, конечно, беспомощность разыгрывал не кто иной, как Эван.

В отличие от Эвана, Фрэнк не отделял «справедливость» от участия во второй смене – он не пытался быть справедливым в том смысле, в котором Нэнси этого хотела. Он не пытался, подобно некоторым мужчинам, которые поначалу согласились на то, чтобы делить домашний труд поровну, отказаться от обязательств, притворившись, будто он их выполняет. Также Фрэнк не заявлял, что слишком занят своей карьерой или что больше страдает от стресса на работе. Без лишнего шума он просто брался за дело.

Стратегия Нэнси заключалась в том, чтобы требовать перемен. Когда это ни к чему не привело, она вернулась к женским хитростям, в которые сама не верила. Ее сексуальная холодность и чрезмерная занятость Джоуи также служили ежедневными напоминаниями Эвану об эмоциональных издержках его отказа помогать.

Опыт Нэнси Холт говорит о том, как женщина пытается отказаться от стратегии, потерпевшей неудачу, и не страдать от этого. Кармен такую работу проводить было не нужно. Однако обе истории показывают, как ранний жизненный опыт создает эмоциональную энергию, скрывающуюся за определенным представлением о женственности и мужественности. Обе истории демонстрируют, как можно сохранить фасад гендерной идентичности, когда такие вещи, как сопротивление супруга или ограниченность семейного бюджета, подрывают саму ее суть.

Поскольку экономическое давление заставляет женщин, ориентированных на домашнюю жизнь и не желающих выходить за ее пределы, искать низкооплачиваемую работу в растущем секторе услуг, применявшиеся в семействе Делакорте способы примирить традицию с современностью могут получить большее распространение. Но то, что случилось с Фрэнком и Кармен, может случиться и с другими. Последнее, о чем я слышала, – Фрэнк разругался со своим бригадиром и потерял работу. Когда им пришлось сплотиться перед лицом этой неудачи, они часто повторяли себе: «Слава Богу, у Кармен есть работа».