Глава 17

Повторять биографические траектории прошлого – или творить историю?

Женщина с развевающимися волосами показывает, каково это – работать и в то же время заниматься семьей. В этом образе сочетаются активность, занятость и радость. Однако немой женский манекен в переднике, с широко открытыми глазами и руками, сложенными на груди, выглядывающий из окна моего соседа, то есть образ матери, внешне присутствующей, но мыслями витающей в каком-то другом месте, – нередко более реалистичная картина домашней жизни, складывающейся, когда работающие пары «экономят» на доме и постепенно ужимают свои представления о потребностях ребенка, брака и дома. Этот манекен – шутка моего соседа, но он также символизирует определенную эмоциональную реальность, возникающую, когда мужчина не участвует во второй смене.

Когда женщин «забросили» в экономику, их кошельки, самоуважение, представление о женственности и их повседневная жизнь – все это изменилось. «Двигателем» революции выступают экономические перемены – снижение покупательной способности зарплат «сильного пола», упадок «мужских» рабочих профессий и подъем «женских» в растущей сфере услуг. Новые представления о мужественности и женственности стали мощным стимулом – в том числе и потому, что создали новый кодекс чести и идентичности для обоих полов, пытающихся угнаться за меняющимися условиями.

Однако революция повлияла на женщин быстрее, чем на мужчин. Ее неравномерность возвела барьер между Эваном и Нэнси Холт, Ниной и Питером Танагава, Рэем и Анитой Джадсон. Дом уже давно перестал быть «тихой гаванью в бессердечном мире», как некогда назвал его Кристофер Лэш, – и превратился в амортизатор для вызовов далеко за его стенами.

В первую очередь гендерная революция обусловлена изменениями в экономике, но люди чувствуют ее в браке. Точно так же «двигателем» перемен в отношениях между черными и белыми выступали экономические сдвиги. Когда количество неквалифицированных рабочих мест сокращается, а капитал уходит из больших городов в пригороды или в страны третьего мира с их дешевой рабочей силой, черные и белые вынуждены конкурировать друг с другом за оставшиеся рабочие места. Можно сказать, что конфликт между расами порождается за кулисами инвестиционных банков, в отделах кадров и в штабах профсоюзов. Однако в реальной жизни это расовое напряжение ощущается на школьном дворе, в тюрьме и на улице. Афроамериканцы «амортизировали» возросший уровень безработицы «за белых» точно так же, как увеличившееся число занятых оплачиваемых трудом женщин амортизировало противоречивые требования семьи и службы «за мужчин» – отрабатывая лишний месяц каждый год. Однако, в отличие от большинства белых и чернокожих американцев, мужчины и женщины живут вместе. Амортизация мужских проблем, которая приходится на женщин, становится частью брака, создавая в нем напряжение.

Хотя большинство моих информанток выполняли основную часть бытовых забот, они ощущали, что у них больше прав на это жаловаться, чем у работающих женщин 50 или 100 лет назад. Тогда американкам не позволялось просить мужчину помочь с «женской работой». Как указала Гвендолин Хьюз в своей книге «Матери в промышленности», вышедшей в 1925 году, в начале века практика супермамы была не «стратегией», а обычным образом жизни. Сегодня же женщины ощущают, что они вправе требовать помощи по дому. Но большинству все еще приходится просить.

Во время моих первых интервью более половины информанток не пытались изменить принятую в своих семьях модель разделения труда. Они жаловались, шутили, обреченно вздыхали; они приобретали определенный моральный капитал, поскольку «так много» делали, однако не напирали с изменениями. Некоторые не хотели, чтобы мужья участвовали в работе по дому, полагая это неправильным, или компенсируя своим трудом превышение «полномочий» в семье. Другие информантки действительно хотели, чтобы мужья участвовали наравне с ними в работе по дому, но не настаивали на этом.

Некоторые женщины, не требовавшие помощи в быту, на самом деле просто не «оставляли места» для мужчины, который мог бы найти себе применение дома. Они изображали экспертов по воспитанию детей, по ужинам и распорядку социальных интеракций. Что-то в тоне их голоса говорило: «Это моя епархия». Они вытесняли мужей, а потом наращивали свой моральный капитал, поскольку «делали вообще все».

Около трети информанток на момент интервью пробовали заставить супругов больше работать по дому. Однако другая треть женщин уже попытались в прошлом надавить, но не добились особого успеха и просто устали от собственных тщетных усилий. Некоторые, например Эдриэнн Шерман и Нэнси Холт, пробовали вести активные переговоры – с долгими спорами, составлением списков и графиков. Они как будто сообщали мужьям, что больше так не могут. Или же прибегали к пассивным переговорам – изображали из себя дурочек или просто заболевали.

С другой стороны, лишь 20 % мужчин считали, что должны делить ответственность и работу по дому с женщинами – соответственно, остальные 80 % не придерживались этого мнения. Мужья, чьи жены заставляли их больше работать по дому, часто сопротивлялись, преуменьшая свои представления о собственных потребностях. Они заявляли, что им не нужно заправлять постель, готовить еду или планировать отпуск. Собственно, некоторые мужчины, казалось, исподтишка конкурируют с женами за то, кому менее важно, как выглядит дом, какой вкус у еды и что подумают гости. Другие отрицали свое уклонение от бытовых забот, не признавая ту дополнительную работу, которую выполняли их супруги. Некоторые предлагали альтернативные способы участия в домашнем хозяйстве. Например, Питер Танагава эмоционально поддерживал жену в ее карьерных устремлениях, вместо того чтобы больше помогать по дому. Сет Стейн давал деньги и статус (который обеспечивала его карьера), но не помогал по хозяйству. Другие мастерили мебель или достраивали дом – в чем их жены на самом деле не нуждались.

Некоторые мужчины намекали супругам на то, что они уже «пожертвовали» значительной частью своей мужественности – в сравнении с другими представителями своего пола. Они пытались заставить жен чувствовать себя «счастливее других женщин». Бессознательно они преподносили им дар, состоящий в том, что они не столь патриархальны, как могли бы быть.

Во всех этих истинах особенно выделяется одна: наиболее серьезный ущерб женщинам, которые несут двойную нагрузку, наносит вовсе не тот факт, что они работают допоздна или слишком устают. Это лишь вполне очевидные материальные издержки. Более глубокая проблема, с которой сталкиваются женщины, состоит в том, что они не могут позволить себе роскошь искренне любить супругов. Подобно Нэнси Холт, многие женщины в браке несут неприятную и тяжелую ношу обиды на мужей. От этого недовольства трудно избавиться, словно бы это какие-то опасные промышленные отходы, созданные на вредном производстве.

Когда женщины подавляют свое раздражение, многие, например, Нэнси Холт, платят за это, в какой-то мере переставая понимать то, что с ними творится. Психологические уловки, которые позволяли Нэнси, с одной стороны, сдерживаться и не набрасываться на мужа, а, с другой, не скатываться в депрессию, на самом деле мешали ей признать собственные реальные чувства и понять их истинные причины. Ее психологическая «программа поддержания себя» – благодаря которой она сравнивала себя с другими женщинами, а не с Эваном, и перестраивала связи между любовью и уважением, уважением и реальными действиями, напоминая себе, что ей «повезло» и что она «все-таки была в равных отношениях», – все эти мыслительные привычки облегчали движение по пути масштабной рационализации. Они сглаживали обе стороны сильнейшего противоречия – между ее горячим желанием жить в равном браке и всем тем, что не давало ей достичь идеала. Они не позволяли Нэнси понять свои реальные ощущения.

Некоторые женщины не хотели, чтобы мужья участвовали во второй смене и не злились на них за то, что они не участвуют. Но они, кажется, расплачивались другим – обесцениванием самих себя и своих дочерей. Энн Майерсон занималась домом, поскольку хотела сберечь время мужа, чтобы он мог внести «больший вклад» на работе. Ее собственный труд был «не столь важным». И вопреки собственным чувствам она жалела о том, что у нее родились дочери, поскольку им тоже придется заниматься домом, чтобы их мужья смогли делать свое великое дело. Какими бы энергичными и талантливыми они ни станут, у них все равно никогда не будет привилегии спокойной и вознаграждаемой преданности работе. Вместо того чтобы увидеть проблему в системе наград и традиционных отношений полов, Энн жалела о том, что у нее нет мальчиков, которым эта система была бы «на руку». Тем самым Энн описывала противоречие, с которым, по моему мнению, сталкивается каждая: женщинам приходится отрабатывать вторую смену, в то время как вторая смена оказывается чем-то вторичным. Хуже всего не лишний месяц работы в году, а то, что общество обесценивает домашний труд и отводит женщинам второстепенную роль, поскольку они выполняют этот обесцененный труд.

Каким бы низким уважением ни пользовался труд по воспитанию детей, в человеческом плане это, вероятно, одна из наиболее благодарных форм. Следовательно, оценивая тяготы жизни в ситуации забуксовавшей революции, мы должны в качестве части издержек учесть недостаточно крепкие связи между Сетом Стейном, Эваном Холтом и их детьми. Старший сын Сета, злясь на частое отсутствие отца, стал дуться и замыкаться в себе, тогда как его младший брат начинал беситься, когда время подходило ко сну. Попытки растормошить первого и успокоить второго стали еще одной заботой по окончании долгого дня Сета. Он упускает чувства, которые его дети испытывали бы к нему, если бы не обижались на его отсутствие. Он упускает потасовки и споры, которые в конечном счете напоминают родителю о том, что он важен ребенку. А еще он упускает объятия и разговоры о том, почему облака не падают на землю и почему люди иногда грустят.

Хотя бо́льшую часть этих эмоциональных издержек несут отцы, многие матери тоже страдают. Женщины как главные по второй смене становятся «заправилами», «стрелочниками» ускоренного ритма семьи-и-работы. Они торопят детей, чтобы те успели выполнить ежедневные обязанности – «Давай, давай, ешь…», «Давай, надевай пижаму…», а потому часто оказываются объектом детской агрессии.

БУДУЩИЕ НЭНСИ ХОЛТ?

Когда я еду из своего кабинета в Калифорнийском университете в Беркли через Оклендский мост через залив к себе домой в Сан-Франциско, я часто сравниваю пары, которые изучала, со студентами, которым преподаю. Кто из них пойдет по стопам Нэнси Холт? Кто станет новой Ниной Танагава? Кто Джессикой Стейн, Эдриэнн Шерман или Энн Майерсон? И кто из мужчин будет похож на Арта Уинфилда?

Кто будет как Джон Ливингстон, Рэй Джадсон? Будут ли мои студенты в будущем воспитывать детей так же, как воспитывали Джоуи Холта, Александру Танагава, Виктора и Уолтера Стейнов, Адама Уинфилда? Проще ли будет новым поколениям с семьями, где оба супруга работают? Было ли брожение 1970-х и 1980-х годов промежуточной фазой, когда готовился брак нового типа, которому суждено сформироваться в будущем? Или же мои студенты будут точно так же жить в условиях забусковавшей революции?

Я обсуждаю все эти вопросы в разговорах со своими студентами в моем кабинете по адресу Бэрроуз-Холл, 464 на кампусе Беркли. Почти все студентки непременно хотят работать всю жизнь по специальности. В этом они ничем не отличаются от своих «коллег» по стране в целом. В опросе более 200 тысяч первокурсников, проведенном Американским советом по образованию в марте 1988 года на более чем 400 кампусах, студентов попросили назвать свою вероятную карьеру. Менее 1 % женщин указали «домохозяйка на полный день». В моем кабинете лишь немногие девушки признаются, что все, к чему они стремятся, – быть домохозяйкой, при этом они приводят длинные и сбивчивые объяснения того, почему им вообще хочется сидеть дома, словно в наши дни для молодой женщины такой выбор требует предоставления специальной справки по типу медицинской.

В опросе студентов старших курсов, проведенном в 1985–1986 годах в Калифорнийском университете Беркли, Энн Мачун обнаружила, что 80 % старшекурсниц считали наличие карьеры «очень важным». В то же самое время 80 % из них определенно планировали выйти замуж или иметь постоянного партнера, тогда как другие 17 % надеялись, что уже его имеют. Они планировали родить самое большее двух или трех детей, причем позднее, чем это делали их матери. Большинство хотели сделать в своей карьере перерыв продолжительностью от одного года до пяти лет, чтобы посвятить себя детям, однако не думали, что это поставит их в невыгодное положение на работе. Студенты, у которых я веду занятия, тоже подходят под это описание. Когда я показываю им изображение женщины с развевающимися волосами, с портфелем в одной руке и ребенком в другой, они говорят, что это нереально, но хотят во всем походить на нее.

Даже для самых выдающихся женщин противоречия между работой и семьей вполне реальны. И моим студенткам это известно. Многие знают это по проблемам матерей (а некоторые и по их разводам). Однако когда они сами сталкиваются с этими противоречиями и его культурными прикрытиями, то начинают испытывать страх. Студентки приветствуют новые карьерные возможности и возмущаются сохраняющимся неравенством. Однако, когда заходит разговор о домашних делах, их взгляд становится каким-то неопределенным и рассеянным, а сами они – нерешительными и непоследовательными. Они планируют отложить брак. Или не торопиться с ним. Если у студенток есть постоянный бойфренд, они не обсуждают с ним вопрос о том, как будут делить работу по дому в будущем. До всего этого еще «очень далеко». И этого избегают не просто одна или две; похоже, что это их коллективное решение – не заглядывать вперед. Вопреки вниманию, которое уделяется в прессе работающим матерям, молодые женщины не задаются вопросом о том, какие важные перемены нам необходимы, чтобы семья с двумя работающими супругами хорошо функционировала.

Если Нэнси Холт и многие женщины в этой книге реагировали на фрустрацию своих матерей, которые прожили жизнь домохозяек и не смогли состояться в каком-то другом качестве, многие мои студентки (18–22 лет) реагируют на проблемы уже своих родительниц – угнетенных работающих матерей. Для многих молодых женщин занятая на полный день мать – новый идеал. Но это еще и назидательная история.

Многие студенты выросли в семьях с массой противоречий и вечно занятыми родителями. Когда я спрашиваю их о преимуществах воспитания в семье, где отец и мать работают, они называют образование, семейные каникулы, финансовые потребности, которые покрывала зарплата родителей. В целом они соглашаются со студентом, который сказал: «Я стал в итоге самостоятельным. Я умею готовить для себя, делать домашнюю работу без понукания. Я не стал бы таким независимым, если бы мама все время сидела дома». Когда же я спрашиваю о недостатках такого детства, иногда вспоминаются неприятные вещи: «Когда мне было десять, я приходил домой, опустошал пепельницы, делал себе салат на ужин и принимался за домашнюю работу в полном одиночестве. Я справился, но мне это очень не нравилось». А другой заметил: «Моя мать все время куда-то спешила, а отец допоздна работал. Мне кажется, что я по-настоящему познакомился с ними, только когда поступил в колледж». Когда просишь студентов сопоставить выгоды и недостатки такой семьи, и мужчины, и женщины говорят, что выгоды перевешивают. Они сами хотят, чтобы в их семьях работали оба супруга, но в их жизни все должно быть иначе.

Готовясь окунуться во взрослую жизнь, большинство студентов отвергают модель женственности в стиле Кармен Делакорте, однако не слишком доверяют и модели Эдриэнн Шерман. Большинство студенток – и это в Калифорнийском университете, центре студенческих волнений 1960-х годов! – смутно надеются на брак в формате «50 на 50», однако не верят в его реализацию. Они росли в семьях, где вторая смена стала предметом вечных споров, и поэтому устали от супружеских дрязг. Они согласны с целями революции, но подходят к ним прагматически, робко, с некоторым фатализмом, соответствующим духу «пробуксовки». Они вот-вот пойдут по стопам Нэнси Холт.

После опыта их работающих матерей следующим фактором, оказывающим наибольшее влияние на их взгляды на брак, является знакомство моих студентов с ситуацией развода. По этой причине некоторые молодые женщины становятся более традиционными. Как сказала одна из них, «моя мать в первом браке постоянно требовала равенства с отцом. Результатом стали отвратительные споры. Во втором браке она сидела дома и просто говорила: “Да, дорогой, конечно”, и все было спокойнее. Я не знаю, что мне делать. Я не хочу оказаться в браке вроде ее первого, но не представляю, как я могла бы жить в семье второго типа». Большинство дочерей разведенных родителей бояться быть застигнутыми «врасплох». Одна 19-летняя студентка пояснила мне: «Моя мать работала дизайнером-фрилансером, и именно она занималась мной и братом. Она не слишком много зарабатывала, и после развода ее доход упал, так что у нее началась серьезная депрессия. Тем временем мой отец снова женился. Когда я позвонила ему, чтобы рассказать, как ей плохо, он просто сказал, что маме надо найти работу». Если женщина уходит с работы, чтобы заниматься детьми, ее можно застать «врасплох». Поэтому некоторые женщины могут осторожно ступать по следам Аниты Джадсон, офисной служащей и матери двоих детей, которая продолжала работать «на всякий случай».

Проблемы, с которыми сталкиваются женщины из среднего класса, для пролетариев еще тяжелее. Женщины-рабочие обычно выходят замуж за мужчин-рабочих, которые более уязвимы в условиях экономических колебаний. Менее образованные с большей вероятностью отдают приоритет работе мужа: одно общенациональное исследование 1986 года показало, что 53 % женщин без высшего образования, но лишь 25 % выпускниц колледжа считают, что «жене важнее поддерживать карьеру своего мужа, чем самой иметь карьеру». В отличие от представительниц верхней части среднего класса, они обычно все равно должны работать и не могут позволить себе нанять прислугу.

Но как обстоит ситуация с молодыми мужчинами? Планируют ли они делить домашние заботы с работающими женами? В исследовании старшекурсников в Беркли, проведенном в 1986 году, выяснилось, что 54 % женщин и 13 % мужчин считали, что будут готовы пропустить важное совещание на работе ради заболевшего ребенка. 69 % женщин и 38 % мужчин считали, что будут в равной мере заниматься стиркой. 50 % женщин и 31 % мужчин считали, что будут поровну делить обязанности по приготовлению еды. Опрос, проведенный компанией Catalyst, показал, что половина женщин планирует ставить на первое место работу мужа, но две трети мужчин сказали, что они планируют ставить на первое место свою собственную профессию.

В 1985 году в глубинном исследовании старшекурсников Беркли Энн Мачун спрашивала студентов, собираются ли они жениться на женщине, у которой будет работа вне дома. Большинство ответили: «Если она хочет, пусть трудится». Когда их спросили, захотят ли они взять в жены ту, которая попросит их выполнять половину работы по дому и по уходу за ребенком, один ответил: «Да, я всегда смогу кого-нибудь нанять». Другой ответил: «Это будет зависеть от того, насколько сильно я буду ее любить и как она попросит». Несколько мужчин сказали, что не хотят «списков».

ГЕНДЕРНАЯ СТРАТЕГИЯ ДЛЯ ВСЕЙ СТРАНЫ

Вера в прогресс человечества, пришедшая в Америку с традицией европейского Просвещения, отлично сочеталась с открытым и динамичным фронтиром, растущей экономикой и международной торговлей, а также с движениями за расовое и гендерное равенство. Как и большинство американцев в последние два столетия (по меньшей мере), мои информанты обычно говорили, что «ситуация улучшается». Они считали, что мужчины «стали работать по дому больше, чем раньше». И в определенном смысле это действительно так.

Однако наша молодежь вряд ли будет жить в новой эре. Корпорации сделали слишком мало, чтобы удовлетворить потребности работающих родителей, а правительства не особенно подталкивают бизнес в этом направлении. Нуклеарная семья все еще остается основным вариантом воспитания детей. Однако мы не изобрели для такой семьи никакой внешней системы поддержки, которая позволила бы успешно справиться с этой задачей. Наша революция может забуксовать навсегда.

По всей вероятности, именно это и произошло в Советском Союзе, еще одном большом индустриальном обществе, которое привлекло бо́льшую часть женщин, воспитывающих детей, к оплачиваемому труду. С начала индустриализации советские женщины работали вне дома и в то же время несли основную часть нагрузки во вторую смену. Одна советская шутка звучала так: «Ты работаешь? Значит, ты уже освобождена». Забуксовавшая революция выдавалась за революцию свершившуюся. И некоторые авторы доказывали, что и тут груз, возложенный на работающих матерей, оказался скрытой причиной роста числа разводов.

Можем ли мы придумать решение получше? Ответ зависит от того, как мы вершим историю. Гендерные стратегии есть не только у отдельных людей, но также у правительств, корпораций, школ и фабрик. В том, как страна организует свою рабочую силу и детские сады, как школы обучают молодежь, отражаются труд и семейные роли, предусматриваемые нацией для каждого пола.

Хотя мы постоянно слышим риторические заявления о поддержке семьи, государственные программы помощи практически отсутствуют. Действительно, по сравнению с другими странами мы являемся отсталым обществом. В 1993 году президент Клинтон подписал исторический Закон об отпуске по семейным и медицинским причинам, согласно которому работники получают право на 12 недель отпуска в случае рождения ребенка или болезни одного из членов семьи. Однако закон исключает примерно 50 % работников, занятых в компаниях со штатом менее 50 человек. Также он не применяется к работникам с частичной занятостью, большинство из которых женщины. Кроме того, отпуск остается неоплачиваемым.

В Германии мать после рождения ребенка получает полностью оплачиваемый отпуск на 14 недель. Матери в Италии получают 20 недель с полной оплатой. В 2002 году канадские матери получили право брать после рождения ребенка целый год отпуска с сохранением 60 % зарплаты. Матери в Норвегии могут брать годовой отпуск с сохранением 80 % зарплаты. В Японии в 2011 году родители новорожденного получают 450–500 долларов в месяц, и это при бесплатных детских садах. В целом в 127 странах мира – включая почти все промышленные страны – предусмотрена определенная форма оплачиваемого отпуска по семейным обстоятельствам. Однако в США, самой богатой стране в мире, работающим родителям не гарантируется ни цента оплачиваемого отпуска, который они могли бы провести дома с новорожденным ребенком.

Американская программа поддержки семей должна была бы обеспечить родителей – состоящих в браке, одиноких, геев или лесбиянок – оплачиваемым отпуском по уходу за детьми (своими либо приемными), а также по уходу за пожилыми людьми. Также необходимо поднять зарплаты на «женских» рабочих местах. Такая программа изменила бы работу на неполный день (сама формулировка наводит на мысль, что человек делает что-то лишь «наполовину») и ввела бы более гибкие «семейные фазы» с меньшим количеством часов для всех обычных рабочих мест, заполняемых родителями маленьких детей.

Государство могло бы предоставить налоговые вычеты застройщикам, которые возводят доступное жилье вблизи мест работы и торговых центров с кулинариями, о чем Долорес Хейден пишет в своей книге «Перестройка американской мечты». Или организовать привлекательные и креативные детские сады. И если лучше всего о детях заботятся престарелые соседи, студенты, бабушки и дедушки, все они могли бы получать плату за занятия с ними. Фургоны с образовательными играми для детсадов могли бы ездить по районам так же, как в моем детстве ездили фургоны с мороженым.

Подобным образом американское государство могло бы сократить число детей на «самопопечении», сделать мужчин участниками жизни их детей, а браки более счастливыми. Такие реформы могли бы даже улучшить жизнь детям разводящихся родителей: исследования показали, что чем больше внимания отцы уделяют детям до развода, тем больше они интересуются ими и после него. Если бы государство поощряло корпорации учитывать долгосрочные интересы работников и их семей, то фирмы сэкономили бы на долгосрочных издержках, обусловленных частыми прогулами, текучкой кадров, подростковой преступностью, психическими заболеваниями и социальными пособиями одиноким матерям.

Все это реальные реформы в пользу семьи. И если сегодня они кажутся утопичными, нам следует вспомнить, что восьмичасовой рабочий день, отмена детского труда и избирательное право для женщин в прошлом тоже казались утопией. В своей книге «Мегатренды» Джон Нейсбит писал, что 83 % руководителей компаний считают, что многие мужчины чувствуют потребность брать на себя обязанности родителя, однако только 9 % корпораций предлагают отпуск по уходу за ребенком отцам.

Из всех знакомых мне браков с двумя работающими супругами самыми счастливыми были те, в которых традиционная роль матери-домохозяйки не возлагалась на женщину и в то же время не обесценивалась как нечто связанное с «крестьянским» образом жизни, оставшимся в прошлом. В таких браках муж и жена делили между собой эту роль матери-домохозяйки. То, что супружеские пары называли «хорошим общением», часто означало, что они благодарили друг друга за то или иное проявление заботы о доме. Например, говорили спасибо за участие в школьной постановке, за помощь ребенку с чтением, за ужин, приготовленный в добром расположении духа, за то, что не забыт список продуктов, и за добровольное выполнение части обязанностей «наверху». Вот в чем заключалось золото и серебро супружеской коммуникации. Вплоть до нашего времени женщины, которые нашли в браке «нового мужчину», составляли счастливое меньшинство. Однако когда государство и общество будет формировать новую гендерную стратегию, а молодежь учиться на примерах, все больше женщин и мужчин будет иметь возможность наслаждаться более естественным ритмом досуга и испытывать искреннюю радость, которая возникает, когда семейная жизнь – это именно семейная жизнь, а не вторая смена.

ПОСТСКРИПТУМ

Со времени выхода в свет «Второй смены» Грег Элстон перестал пугать своего сына Дэрила страшными шутками и не занимается его «закаливанием». Ливингстоны разошлись, а Джадсоны развелись. Кэри Ливингстон живет в основном со своей матерью, хотя ее отец очень хочет участвовать в ее жизни. Рэй Джадсон видится с Эриком и маленьким ребенком раз в две недели, а также с Руби, если она на месте. Шерманы, когда близнецы подросли, вернулись к активной профессиональной жизни, но теперь они вышли на пенсию, и Майкл стал активным правозащитником.