Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В десяти из описанных мною пар вторая смена стала поводом для обсуждения чувств и представлений каждого из супругов о гендере и браке. Когда Эван Холт готовил ужин, Нэнси Холт казалось, что муж признается ей в любви. Когда едой занимался Роберт Майерсон, Энн чувствовала себя наполовину виноватой, что не смогла оградить его гораздо более важную профессиональную карьеру от груза домашних забот. Когда Фрэнк Делакорте готовил соус песто для пасты, это означало, что Кармен «не могла» этого сделать. Когда Питер Танагава жарил курицу, подразумевалось, что он «помогает Нине». Когда Рей Джадсон поджаривал ребрышки, Анита думала, что он делает это ради собственного удовольствия, а не чтобы помочь ей. Когда Сет и Джессика Стейн ели обед, приготовленный домработницей, Джессика думала о том, что ее услуги оплачиваются из ее зарплаты, а еда – из зарплаты Сета. Смыслы, которые каждый супруг приписывал второй смене, существенно различались, но для большинства людей она означала либо «обо мне заботятся», либо «я забочусь о ком-то».
Одни личные смыслы тяготели к традиционному идеалу заботы, другие – к идеалу гендерного равенства. Раскол между двумя этими идеалами, казалось, проходил не только по границе между социальными классами, но между супругами в одном браке и между двумя спорящими друг с другом голосами в голове одного человека. Рабочие тяготели к традиционному идеалу, служащие – к идеалу равного разделения труда. Мужчины были более склонны к первому, женщины – ко второму. Энн Майерсон бросалась из одной крайности в другую. Большинство браков либо разрывались между двумя идеалами, либо представляли собой устойчивый компромисс между ними. Таким образом, раскол проходил через все браки, с которыми я имела дело.
Конечно, я видела важные классовые различия. В мире вообще гораздо больше пар, которые все субботы занимаются стиркой, как Делакорте или Джадсоны, и меньше тех, что выписывают чеки прислуге, как Стейны или Майерсоны. Проблемы работающих семей, относящихся к рабочему классу, сложнее, но и для состоятельных пар такой брак создает свои трудности. Положение пар из рабочего класса осложняется из-за отсутствия денег для оплаты услуг, в которых они нуждаются, экономической нестабильности, плохих детских садов и монотонных и унизительных работ, на которых трудятся супруги. Для среднего класса положение обостряется из-за того, что нанятая прислуга приходит и уходит, и из-за непомерных требований карьеры, в которые оба супруга свято верят. Но борьба между идеалами мужественности и женственности идет на всей классовой лестнице сверху донизу.
Независимо от идеала, к которому стремится пара, напряжение двух рабочих смен часто отражается на мужчине почти так же, как на женщине. На женщинах, работающих дополнительный месяц в год, оно сказывается самым очевидным образом – несет с собой усталость, болезни и эмоциональное выгорание. Однако одно из важных открытий моего исследования заключается в том, что напряжение распространяется и на мужчин. Если мужья наравне с женами трудятся по дому во вторую смену, оно оказывает на них прямое воздействие. Если нет – то влияет через «вторую половинку». Майкл Шерман разделял эмоциональную ответственность и тоже тратил свое время на работу по дому. Ему пришлось пересмотреть свои карьерные амбиции, вступить в конфликт с родителями из-за того, что он обманул их надежды, и выбыть из конкурентной борьбы со своими коллегами. Эван Холт и Сет Стейн не пошли на подобные уступки, но все равно заплатили огромную цену: Эван расплатился тем, что вся его сексуальная жизнь и отношения с ребенком оказались отравлены обидой, Сет – тем, что жена и сын отдалились от него и стали жить своей жизнью.
Когда я начинала это исследование, то наивно полагала, что взгляды людей на гендер будут складываться в единое когнитивное и эмоциональное «целое». Я воображала, что эти позиции будут согласовываться с тем, как супруги хотели делить вторую смену. Пары, верящие в участие в домашних делах на равных, должны были помогать друг другу больше. Пары, верящие в разделение труда по принципу «70 на 30», – меньше. Но мне открылись удивительные парадоксы. Питер Танагава на «сто процентов» поддерживал карьеру жены, но багровел от мысли, что она будет косить лужайку или что его дочери, тогда еще подростки, будут сами ездить в школу на автомобиле. Многие мужчины, подобно Эвану Холту, превозносили карьеры своих жен. Они подчеркивали, что их супруги хотели работать. Это делало их интереснее в глазах мужей, и у пар оказывалось больше общего. Но когда дело доходило до вклада мужчины в работу по дому, принципы менялись. Роберт Майерсон полагал, что муж должен помогать по дому, «если жена попросит». Питер Танагава – что мужчина должен вносить свою лепту, пока супруга делает хотя бы немного больше.
Гораздо важнее оказалось противоречие между тем, что мужья думали о ролях в браке, и их реальными чувствами в этом вопросе. Кто-то был эгалитаристом «снаружи» и традиционалистом «в глубине души», как Сет Стейн, кто-то – традиционалистом снаружи и эгалитаристом внутри, как Фрэнк Делакорте.
Иногда глубинные чувства, возникшие как реакция на детский опыт, укрепляли фасад гендерных взглядов того или иного человека. Например, страх, что ей придется вести ту же борьбу, что и ее родительнице, которой досталась незавидная участь матери-одиночки, очень сильно повлиял на убежденность Кармен Делакорте в том, что женщины должны добиваться от мужчин защиты своей покорностью. С другой стороны, страх Нэнси Холт стать «половой тряпкой», как ее мать, придал эмоциональный заряд ее вере в обязанность Эвана делить с ней работу по дому поровну. Потеря в детстве матери Рэем Джадсоном, а теперь и страх потерять жену укрепили в нем веру в то, что мужчина должен сделать женщину зависимой, чтобы она от него не ушла.
У других людей завуалированные чувства, казалось, расшатывали фасад гендерной идеологии. Например, Энн Майерсон рассказывала, что росла сорванцом и была уверена, что девочки «ни в чем не уступают мальчикам». Напористая карьеристка, захотевшая иметь детей, только когда ей исполнилось 32, Энн чувствовала, что в своих потребностях и желаниях полностью походит на своего мужа. Но по каким-то причинам ее роль в офисе казалось ей ненастоящей, тогда как домашняя роль – наоборот. Вместо того чтобы укреплять фасад, эти глубинные чувства вызвали у нее амбивалентный синдром резких смен настроения.
Точно так же Джон Ливингстон на первый взгляд всегда выступал за то, чтобы они с Барбарой оба содержали семью и занимались домом. Но когда у них родилась дочь Кэри, он почувствовал, что Барбара стала уделять ему меньше внимания, и это вызвало у него чувство оставленности, зависимости и гнева. Когда Барбара снова пошла работать, он на нее рассердился, но при этом чувствовал себя виноватым за то, что злится на нее из-за ее работы. Так его идеология установила определенное правило: ты будешь хорошо относиться к тому, что твоя жена работает. Но это правило пришло в противоречие с его настоящими чувствами – гневом из-за того, что Барбары никогда не бывает рядом. А поскольку у Джона была привычка уходить в себя, когда он злился, он отдалился от жены. Его дистанцированность и реакция Барбары на это привели к эскалации конфликта, которого супруги избегали ввиду своей «сверхзанятости».
В первый год жизни Кэри Джон эмоционально отдалился от Барбары, а ухаживая за ребенком, вел себя как второстепенный родитель по сравнению с женой. Кроме того, он все время подчеркивал, что «кое-кому» нужно побольше заботиться о девочке. Когда работа позволяла, он был не против разделить вторую смену. Он занимался домашним хозяйством, но не мог простить Барбаре, что она от него эмоционально отдалилась. Все те способы, которыми Джон пытался связать воедино свои мысли (гендерную идеологию), эмоции (горечь от отдаления Барбары) и поступки (дольше сидеть на работе и жертвовать временем, проведенным с семьей) – весь этот комплекс – образует его «гендерную стратегию». А взаимодействие его гендерной стратегии с гендерной стратегией его жены определяло то, как они реально делили вторую смену.
Все, кого я интервьюировала, так или иначе сформировали гендерную стратегию. У одних внешняя сторона идеологии вступала в противоречие с глубинными чувствами, у других – нет. Одни руководствовались правилом «Мы должны стремиться делить вторую смену», «Мы не должны злиться из-за необходимости ее делить или из-за того, что она нас чего-то лишит» (как в случае Шерманов). Для других нормой было стыдиться того, что они «вынуждены» ее делить (семья Делакорте). Но то, что мужчина или женщина хотели делать, обычно не до конца объясняло то, как они вели себя в реальности.
Одно из двух: большинство женщин, желавших равного разделения домашнего труда, либо выходили замуж за тех, кто собирался участвовать на равных, либо делали все возможное, чтобы изменить мужей после свадьбы. До появления детей Эдриэнн Шерман пошла на рискованный шаг, заявив мужу: «Либо мы делим работу по дому, либо разводимся». Она предъявила ультиматум и выиграла. После того как родился Джоуи, Нэнси Холт инициировала серьезный кризис в браке, но не рискнула поставить ультиматум. Обе женщины пошли на конфронтацию с мужьями и в результате вызвали большой переполох. Другие героини книги пытались расшевелить мужей иными способами. Кэрол Элстон вспоминает, что, когда она была на восьмом месяце, а муж почти все время работал, как-то вечером она усадила его рядом с собой на крыльце и сказала: «Я не буду рожать этого ребенка, если ты не будешь эмоционально готовиться к этому вместе со мной». Хотя она не всерьез угрожала абортом, у нее получилось донести свою мысль до супруга. Другие женщины вели с мужьями утомительные разговоры, пытаясь добиться своего.
Вторая половина работающих матерей, которых я опросила, пыталась разными способами изменить распределение ролей в доме. Одна из причин, по которой за это так часто берутся женщины, в том, что им приходится нести на себе весь груз противоречий между традиционными взглядами на мужчину и женщину и обстоятельствами современной жизни. Пока они не возьмут на себя дополнительный труд по изменению устоявшихся привычек, именно они будут работать лишний месяц в год. Если бы они жили в культуре, предполагавшей активное участие отцов, им не пришлось бы изобретать персональные стратегии для решения этой проблемы.
Женщины также пытались изменить роли в браке косвенным путем. Эта стратегия была главной для традиционной работающей матери, которая отчаянно нуждалась в помощи по дому, но не могла обратиться за нею к мужу (потому что он не верил в такие вещи). Столкнувшись с этой дилеммой, Кармен Делакорте «сделала вид», что «не умеет» варить рис, оплачивать счета и шить. Некоторые женщины, подобно Нине Танагава, использовали болезнь как полуосознанный сигнал о помощи. Одна очень успешная деловая женщина, Сюзан Пиллсбери (она говорила, что «поровну делит работу по дому» с мужем), рассказала следующую историю:
Я была беременна. Мы думали, как назвать ребенка, и никак не могли придумать имя. Мой муж Джерри хотел иметь ребенка, но ему было все равно, как его будут звать. Я не настаивала на том, чтобы он проявил интерес. Знаете, он консультант по вопросам принятия решений, это его специальность. Я предложила сформулировать «критерии принятия решений»: например, имя должно быть семейным именем, или оно должно хорошо подходить к фамилии, или быть определенной длины… Как только я сформулировала это как проблему, он так увлекся, что не мог остановиться. Люблю рассказывать эту историю. Он теперь ее тоже рассказывает.
Даже женщины, ненавидящие «женские хитрости», иногда прибегали к ним. Нэнси Холт чувствовала, что женщины ведут себя недостойно, когда отказывают мужьям в сексе, чтобы что-то от них получить. Но когда Эван отказался помогать по хозяйству, Нэнси отказала ему в сексе и испытывала из-за этого угрызения совести.
В отличие от стратегий, рассчитанных на изменение распределения ролей, стратегия супермамы состояла в том, чтобы работать в две смены, ничего не навязывая мужу. Около трети матерей следовали этой стратегии. Они продолжали засиживаться в офисе и поздно укладывали детей спать, чтобы побыть с ними. Многие были убеждены, что работать лишний месяц в год – их долг. Другие и хотели бы, чтобы муж участвовал в домашних делах, но чувствовали, что их моральный кредит в «банке брака» недостаточен, чтобы убедить партнеров больше делать по дому.
Стратегия супермамы – это способ принять на себя удар, когда требования семьи и работы противоречат друг другу. Чтобы эмоционально к этому подготовиться, многие супермамы воображают себя «динамичными, организованными, компетентными» женщинами, которым не нужен отдых и у которых отсутствуют личные нужды. То, что супермамы обычно подавляют собственные чувства, – это одновременно подготовка к этой стратегии и ее следствие. Нина Танагава говорила, что «не чувствует» себя. А Барбара Ливингстон повторяла: «Я не знаю, что чувствую».
Попытавшись всеми доступными способами изменить Эвана, Нэнси Холт в итоге с неохотой урезала количество часов на работе. Раздумывая о том, что она будет делать после рождения второго ребенка, Кэрол Элстон с готовностью пожертвовала профессией. Меняя одну няню за другой и не видя никакого просвета, Энн Майерсон уволилась. Одним женщинам возвращение домой казалось поражением, как это было с Нэнси Холт и Энн Майерсон. Другим – победой.
Часто женщины, готовясь к уходу с работы, отдалялись от слишком увлеченных профессией друзей, возобновляли дружбу с подругами, ориентированными на семью, и вообще искали поддержку для перехода к более уединенной жизни дома.
Не только перед успешными профи, но на самом деле перед большинством женщин, жертвующих работой, вставала эмоциональная задача не потерять чувство собственного достоинства. После отпуска по уходу за первым ребенком Кэрол Элстон чувствовала себя подавленной, «толстой», «простой домохозяйкой», в супермаркете ей хотелось кричать: «У меня же есть степень по бизнес-администрированию!».
Еще один ряд стратегий предполагает экономию на том, что в идеале «требуется делать» для дома, ребенка, брака или себя самой, и на усилиях по выполнению этих требований.
Экономия на домашней работе была открытой, осознанной и характерной почти для всех, у кого не было домработницы. Работающие матери, придерживающиеся традиционных взглядов, часто начинали интервью с извинений за дом, и чувствовали, что его состояние бросало тень на них лично. Они либо стыдились того, что дома был беспорядок, либо думали, что должны стыдиться, и было очень тяжело отделить их чувство собственного достоинства от того, как выглядит их жилище.
Сторонницы равноправия поступали противоположным образом. Они изо всех сил старались не беспокоиться о доме и с гордостью рассказывали о том, что махнули на него рукой. Как с торжествующей улыбкой заявила Анита Джадсон: «Я не из тех, кто моет стены». Другие задавались вопросом о том, нужно ли застилась постель, пылесосить, мыть посуду, собирать разбросанные игрушки или даже готовить еду. Как объяснила Кэрол Элстон: «У нас обильные ланчи, а я пытаюсь соблюдать диету, так что ужин – дело десятое».
В целом женщин больше, чем мужчин, волновало то, как выглядит дом. Когда им было все равно, они прилагали больше стараний к тому, чтобы об этом не беспокоиться.
После рождения первого ребенка во всех парах, которые я интервьюировала, партнеры стали уделять меньше внимания друг другу. Многие из них чувствовали, что они как будто «выжидают», чтобы потом побыть вместе. Как заметил Роберт Майерсон: «Мы никогда не бываем вдвоем. Мы ждем, пока девочки подрастут». Но если брак стал главным или единственным способом залечить прошлые эмоциональные раны – как это было у Джона Ливингстона, – ждать было тяжело.
В погоне за временем родители могли ненароком сэкономить даже на нуждах собственных детей. Во-первых, они меньше занимались физическим уходом за ними. Одна работающая мать заметила: «Зачем купать ребенка каждый день? Мы купаем Джереми через день, а так просто умываем его и моем руки. Чистим губкой. Ничего, не умер». Другая мама усомнилась в том, что ребенку нужно каждый день менять одежду: «Почему ребенок не может ходить в одних и тех же штанишках три-четыре дня? Когда я была маленькой, мне приходилось каждый день переодеваться, и я не успевала поносить любимую одежду». Еще одна мама поделилась своей философией в отношении овощей: «Джошуа все равно не ест зелень. Тогда мы готовим ему что-то простое – суп или бутерброд с арахисовым маслом. Он это переживет». Еще одна мать робко пожаловалась на то, какие костюмы принято делать для Хэллоуина: «Господи, эти мамаши шьют костюмы еще в сентябре! А я такая: “О нет! Уже Хэллоуин!” и бегу покупать готовый». Еще одна мать понизила стандарты в отношении того, что считать болезнью ребенка: «Я отправляю Джеймса в садик, когда он простужен. Мне не с кем его оставить, и другие матери в том же самом положении. Туда все дети ходят с простудой. Он от них заражается. И сам может их заразить».
Как ни печально, некоторые работающие родители экономили на эмоциональной заботе о своем ребенке. Если они получили от собственных родителей больше, чем могли дать своим детям, им приходилось жить с чувством вины. Оправдываясь за то, что она подолгу оставляет в саду свою девятимесячную дочь, одна работающая мать сказала, что «ребенок нуждается в сверстниках» и «ему нужна независимость». Сэкономить на заботе о доме сравнительно несложно, и последствия будут незначительными. Но с потребностями ребенка дело обстоит иначе.
Пары, которые могли себе это позволить, нанимали домработницу. Другие обращались к матерям, тещам и другим родственницам, чтобы те помогли с уходом за ребенком, хотя во многих случаях они сами тоже работали. На удивление было мало пар, которые, как Рэй Джадсон, обращались к старшим детям, чтобы те помогли с уборкой или присмотрели за младшими.
Главная посторонняя помощь, естественно, исходила от нянь. Иногда матери пытались «включить» няню в семью или хотя бы завести с ней крепкую дружбу, возможно, бессознательно стремясь обеспечить взамен ее верность и добрую волю. Кэрол Элстон оставляла своего шестимесячного младенца с «замечательной няней» на 11 часов в день и признавала ее заслуги: «Сын должен звать ее “мамой”. Она это заслужила». Кэрол часто приглашала няню с мужем на ужин или в поездки за город и обменивалась с нею подарками на Рождество и дни рождения. Но ей было сложно убедить няню, что она дружит с ней не только потому, что та сидит с ее детьми.
В конечном счете большинство женщин пожертвовали собственными нуждами. Они бросили чтение, хобби, телевизор, встречи с друзьями, не занимались спортом, не бывали одни. Когда я спросила Энн Майерсон, чем она занимается в свободное время, она ответила: «Счета оплачиваю». Когда я задала вопрос о «досуге» банковской служащей, она ответила: «Это время, которое я провожу за своей стойкой в банке». Во время интервью мне не встретилась ни одна работающая мать, которая бы продолжала заниматься своим хобби, как Эван Холт или Роберт Майерсон. Жертвовать своим личным досугом – часть культуры работающих матерей.
Со временем большинство женщин начинают комбинировать несколько стратегий – экономию, обращение за посторонней помощью, супермаму. Существует большой разрыв между женами, заставившими мужей разделить с ними вторую смену (как Нэнси Холт и Эдриэнн Шерман), и теми, кто так не сделал (как Нина Танагава и Энн Майерсон).
Мужские стратегии в какой-то части параллельны женским, а в какой-то отличаются от них. Одни отцы, например, Джон Ливингстон – суперпапы, точная или почти точная копия супермам. Другие, когда дети были маленькими, жертвовали своей вовлеченностью в работу или количеством отработанных часов – как Майкл Шерман и Арт Уинфилд. Многие мужчины махнули на дом, снизили ожидания в отношении времени, проведенного наедине с женой, бросили ходить в кино, видеться с друзьями, отказались от хобби. В этом отношении стратегии некоторых мужей напоминали женские.
Однако положение мужчин отличалось от женского в одном фундаментальном аспекте. Традиционно бремя второй смены ложилось не на них, и то, что они должны заниматься оплачиваемым трудом, не было «новой идеей». Окружающие оценивали их по способности содержать семью и завоевывать статус на работе, и им редко ставили в заслугу то, что они помогают по дому, поэтому большинству мужчин не приходилось оказывать давление на женщин, чтобы те больше занимались домашним хозяйством. Это важное различие. Бо́льшая часть из 80 % мужчин из этого исследования, которые не помогали по дому, говорили, что жены принуждают их этим заниматься.
Большинство мужчин сопротивлялись. Но давление со стороны жен часто поднимало на поверхность множество скрытых чувств. Рэй Джадсон отказывался делить работу по дому, потому что боялся потерять контроль над женой, перестав быть главным добытчиком. За сопротивлением Питера Танагавы стоял страх потерять статус мужчины, подобного всем остальным. Эван Холт боялся, что Нэнси будет им командовать и перестанет о нем заботиться.
Для некоторых супругов уклонение от работы по дому было способом «поквитаться» с женами. Мужчина может отказываться вносить свою лепту в домашний труд, чтобы отплатить жене за более быстрое продвижение по службе или «лишнюю» власть, которую она получила каким-то иным путем (жены тоже занимаются «сведением счетов»). За всеми этими дополнительными причинами не участвовать в домашнем труде, наконец, стоял простой факт: иметь жену, взявшую на себя бремя бытовых забот, – это привилегия. Если мужчина начинает участвовать в работе по дому, он теряет эту привилегию.
По крайней мере вначале большинство мужчин приводит иные причины того, почему они не разделяют с женами быт: их карьера требует от них слишком многого. Они испытывают больший стресс на службе. Когда эти отговорки не действовали, такие мужчины начинали говорить, что их «не воспитывали» для работы по дому.
Около 20 % мужчин выразили искреннее желание помогать по хозяйству – и реализовали его. Некоторые столкнулись с тем, что жены дома «все берут на себя». Как выразилась учительница и мать двоих детей: «Мой муж все печет. Он бы занимался всем, если бы я разрешила». Некоторые мужчины поначалу не хотели участвовать в домашнем хозяйстве, но позднее втянулись. Но большинство в итоге стали думать так же, как Арт Уинфилд: «Я участвую в работе по дому, потому что это справедливо, и занимаюсь ребенком, потому что мне это нравится».
Другие мужчины сопротивлялись самыми разными способами. Одни выполняли домашние обязанности для галочки. Эван Холт забыл список покупок, сжег рис, не знал, где сковородка. Такие мужчины мысленно отстранялись от выполняемой задачи, чтобы потом записать на свой счет, что они пошли навстречу, но обращаться к ним лучше не надо. Это был мужской вариант стратегии Кармен Делакорте изображать из себя неумеху.
Кроме того, многие мужчины ждали, пока их попросят, вынуждая жен брать на себя дополнительную обязанность вести уговоры. А так как многие женщины не любили просить – как будто «подачку выпрашивали», – эта стратегия часто срабатывала. Когда муж раздражается или мрачнеет после просьбы помочь, жена теряет всякую охоту обращаться к нему.
Некоторые мужчины делали «альтернативные предложения». Питер Танагава поддерживал Нину в каждом ее шаге и во всех кризисных ситуациях на работе, и его поддержка была такой полной и безоговорочной, что имела характер альтернативного предложения.
Другие мужчины часто сознательно или бессознательно применяли стратегию «урезания потребностей». Один торговый представитель и отец двоих детей объяснил, что никогда не ходил за покупками, потому что «ему ничего не нужно». Ему не нужно, чтобы ему гладили постиранные вещи, потому что он готов ходить в мятой рубашке. Когда я спросила, кто покупал мебель для их квартиры, он сказал, что жена, потому что «я бы мог и без нее обойтись». Ему не нужно было много еды. Мюсли было достаточно. Увидев у него на столе книгу для родителей, я спросила, читает ли он ее. Он сказал, что ему ее дала жена, но сам он не считает, что нужно читать такие книги. Урезая свои потребности, этот мужчина создал огромный вакуум, в который вторглась его жена со своей «большой потребностью» в том, чтобы он носил чистые, выглаженные рубашки, ел приличную еду, жил в обставленном мебелью доме и был в курсе последних тенденций в воспитании детей.
Многие мужчины хвалили своих жен за организованность. Похвала казалась искренней, но она также была удобной. В контексте других стратегий, таких как самоустранение от выполнения домашних задач или урезание потребностей, поддержка жены в том, как хорошо она справляется со второй сменой, могут быть еще одним способом заставить ее и дальше заниматься ею.
То, насколько работающий отец в действительности участвует в бытовых тяготах и уходе за детьми, зависит от взаимодействия между его гендерной стратегией (со всеми ее эмоциональными обертонами) и гендерной стратегией жены (у которой тоже есть свои эмоциональные обертоны). Его участие или неучастие во второй смене, конечно, также зависит от внешних обстоятельств – графика, времени на дорогу до работы, страха перед увольнением – и значения этих факторов для обоих супругов.
Многие пары сегодня верят в равное разделение домашних обязанностей, но в данный исторический момент лишь немногие и вправду делят их поровну. В комиксе Гарри Трюдо «Дунсбери» «эмансипированный» отец сидит перед компьютером и пишет книгу о воспитании своего ребенка. Он печатает: «Когда я проснулся сегодня, мне предстоял день тяжелого труда. Пока Джоанна собирала Джеффри в сад, я попросил ее освободить меня на день от обязанностей по дому. Джоанна сказала: “Хорошо. Я где-нибудь выкрою пять минут”».
Но то, что чаще всего склоняет чашу весов в пользу гендерной стратегии жены или мужа, так это дебет и кредит в их брачной экономике благодарности. Энн Майерсон, Нина Танагава, Кэрол Элстон и большинство жен, с которыми я разговаривала, казалось, чувствовали себя более благодарными своим мужьям, чем их мужья – им. Более низкие заработки женщин, высокий процент разводов и давние традиции подчинения создавали общественный климат, в котором большинство женщин считали, что им повезло, если мужчины делали по дому «хотя бы что-то». Под сенью культурного прикрытия, которое создает счастливый образ женщины с развевающимися волосами, во многих браках с обоими работающими супругами сегодня идет тихая борьба. Чувствуя, что перемены могут добавить дополнительную нагрузку к их и без того сложному браку, веря, что им уже и так «повезло», многие женщины продолжают осмотрительно следовать стратегиям, не требующим от мужчин слишком сильно меняться.
Войти с помощью соц. сетей: