Глава 11

Нет времени на то, чтобы быть вместе:

Барбара и Джон Ливингстон

Консуэла приоткрывает дверь, оглядывает меня и впускает внутрь. Она отводит меня на второй этаж дома семьи Ливингстон, обставленного в викторианском стиле, приветливого и немного обветшалого, в гостиную с мягкими креслами, фотографиями и нервным попугаем в большой клетке. В центре комнаты среди кучи игрушек на одеяле сидит Кэри, девочка двух с половиной лет, и рисует троллей.

На видеомагнитофоне весь день крутится «Мэри Поппинс». Когда я вхожу, героиня фильма объявляет супругам Бэнкс, британцам из верхушки среднего класса, и их детям, что ужин готов, и все они чинно рассаживаются за обеденным столом. Пока я устраиваюсь, принимаюсь рисовать троллей с Кэри и говорить с няней Консуэлой, с работы возвращается Барбара Ливингстон. Она подзывает дочку, целует ее, потом переодевается в домашние джинсы. Спустя полтора часа с работы возвращается Джон Ливингстон. Он на ходу подхватывает Кэри и обнимает ее, потом усаживается немного поболтать. Вскоре он поднимается, готовясь отвезти Консуэлу домой, и спрашивает жену: «Взять на обратном пути какой-то еды на вынос?».

В отличие от Мэри Поппинс, свободной и – по крайней мере символически – находящейся «на подъеме», у Консуэлы, которой 22 года, свой собственный семилетний сын, живущий в Сальвадоре с ее матерью. Как позже объяснила мне Барбара, няня делит небольшую квартиру с двумя работницами и мужем, официантом в ресторане «Тореадор». Поскольку Консуэла работает без документов, она боится иммиграционной службы. «Она никогда не ходит в парк с Кэри, опасается, что ее поймают». В отличие от миссис Бэнкс на экране, Барбара только что вернулась из офиса, где отработала десять часов, и, в отличие от мистера Бэнкса, Джон покупает еду на вынос в соседней кулинарии. Жизнь Консуэлы и жизнь Ливингстонов в современных США, кажутся по меньшей мере столь же далекими друг от друга, как жизни Мэри Поппинс и семьи Бэнксов в Англии столетней давности. Если на то пошло, жизнь Консуэлы намного больше отличается от жизни Ливингстонов. Похоже, классовые различия сохранились, тогда как отношения полов постепенно меняются и для Консэулы, и для Барбары. Но сначала я должна рассказать историю Барбары.

Войдя в дом Ливингстонов, я заметила полупустую шпалеру, которая должна была служить опорой для хрупкой и разросшейся бугенвиллии, покрытой блестящими лиловыми листьями. На одном окне трещина. Краска отслаивается. Барбара сказала: «У нас нет времени на дом». Мне позже пришла в голову мысль, что дом немного напоминал их брак, ставший последним пунктом в длинном списке вещей, которые надо починить. В данный момент они договаривались с мастером перестелить пол на кухне. Стол в столовой был заставлен лампами без абажуров, стопками книг, завален кучами белья. Только комната Кэри казалась полностью завершенной. Джон и Барбара сами ее раскрасили; под потолком, над зелеными стенами идет аккуратная кайма из красных, желтых, голубых и оранжевых сердечек, сочетающаяся с сердечками на наволочке подушки Кэри. Над ее кроватью развешана коллекция шапочек, рядом с куклой-клоуном. Но спальней и гостиной еще предстояло заняться. Учитывая рабочие дни по десять часов и множество мелких дел, которые необходимо выполнить в субботу, многому приходилось ждать своей очереди – но только не Кэри и не ее комнате.

34-летняя Барбара – молодая активная женщина с мягкими карими глазами, черными волосами и способностью с неизменной любезностью говорить по телефону (за вечер она ответила на восемь звонков). Барбара управляет большим фитнес-клубом и магазином косметики в Дейли-Сити. Джону 37, это высокий и худой мужчина со светлыми волосами. Его глаза, окруженные сетью морщинок, говорят о спокойном чувстве юмора, которое не так давно помогло ему пережить тяжелые времена на работе и дома. Он работает в бухгалтерском отделе оптовой компании, торгующей пластмассовыми изделиями.

Оба супруга начали свои интервью с рассказа о тяжелом детстве. Барбара выросла в компании девочек в католической рабочей семье в Висконсине, с отцом-алкоголиком и сильной матерью, которая умерла, когда Барбаре исполнилось 15. Джон рассказал о своем замкнутом отце, который, когда приходили гости, уединялся в пустой комнате. По его воспоминаниям, мать работала официанткой и даже брала дополнительную работу, продавая мороженое по воскресеньям. «Я помню только, как они меня критиковали, – сказал он, – в результате я и сам стал замкнутым человеком». Для большинства пар брак – это шанс исцелить и восстановить друг друга в эмоциональном плане, однако для Ливингстонов такое исцеление имело жизненно важное значение. Женаты они были вот уже девять лет.

Что касается их стратегий, то Барбара была супермамой, а Джон – суперпапой, хотя и в меньшей степени. Барбара уходила из дома в 7:45, а возвращалась в 17:30. (Последние пять месяцев работы выдались необычайно напряженными: «Я ужинала и возвращалась в офис еще на два-три часа, работала по десять часов еще и по субботам».) Барбара была супермамой не потому, что у нее был такой длинный рабочий день, а потому что каждый день после работы она специально уделяла четыре часа Кэри. Девочку заставляли спать по два с половиной часа днем, чтобы вечером она не ложилась до полдесятого или десяти (по словам Барбары), либо до десяти или одиннадцати (по словам Джона) и могла поиграть с родителями. Также, как пояснил Джон, «Кэри не спит по выходным. Она добирает сон днем в будни». В эти дни Кэри часто просыпалась по два-три раза за ночь, и обычно именно Барбара вставала, чтобы «загнать ее обратно в постель». Это значило, что Барбара спала по семь часов, к тому же с перебоями, хотя, как она сказала, посмеиваясь: «Я не отношусь к числу людей, которые прекрасно чувствуют себя даже после пяти часов сна».

Барбара делила с Джоном работу по дому и уход за ребенком по схеме «50 на 50», и ей не пришлось за это бороться. Джон всегда участвовал во второй смене в том же смысле, в каком в ней участвовал Грег Элстон, то есть делил время, но не ответственность. Консуэла отчасти помогала с уборкой, а Барбара выступала организатором и первичным родителем для Кэри. Как отметил Джон, «по выходным Барбара в основном занимается Кэри. Я бы тоже мог, если бы она попросила, но обычно она не обращается за этим». Однажды вечером за ужином, когда Джон пододвигал свое кресло к столику Кэри, с которого девочку кормили (а она как раз пыталась из него выбраться), пятка Кэри случайно попала под кресло Джона. Девочка громко закричала. Отец усадил ее к себе на колени, успокоил, что-то мягко разъяснив, и убаюкал. Однако Барбара поднялась со своего места забрать у него ребенка и самостоятельно его успокоить. Джон сразу передал дочку.

Как и многие пары, Барбара и Джон экономили время на домашних заботах. Что касается готовки, Джон заявил, что «примерно в 40 % случаев мы покупаем еду на вынос, едим в ресторане или просто пропускаем ужин». Они экономили время и на покупках одежды: «Если не считать вещей для Кэри, мы не покупаем одежду. Нам ничего не нужно», – сказала Барбара. Они перестали выгуливать свою девятимесячную овчарку Дэйзи, оставив ее слоняться по их небольшому заднему двору. Чувствуя вину за то, что недостаточно уделяют внимания собаке, они подумывали отдать ее кому-нибудь. Также они экономили время на письмах. («Пять лет назад в июне мы нашли наши рождественские открытки в бардачке машины. Они так и не были отправлены, и мы перестали их посылать».)

Джон сказал мне, что работа Барбары «важна так же, как и моя», и супруга с ним согласилась. Как и в случае Элстонов, у мужа и жены было мало свободного времени, однако ответственность за дом лежала в основном на Барбаре. Она решала, что надо предпринять, и просила мужа выполнить определенные задания, что он и делал со всей присущей ему чуткостью. Хотя Джон часто был «на борту» столько же времени, сколько и Барбара, уделял Кэри столько же внимания, сколько жена, и был не менее умелым первичным родителем, Барбара хотела играть для Кэри более важную роль. Именно она, а не Джон, сидела дома, взяв отпуск по уходу за ребенком, и это, похоже, определило схему, которой они оба позволили закрепиться.

Они считали, что проблема не в разделении их труда. Проблема была в том, что домашний труд, Кэри и карьера отнимали у их брака кучу времени. Барбара со вздохом пояснила: «Я даже не могу вспомнить, когда мы в последний раз выходили куда-то одни». И она считала, что ей трудно говорить о семейной жизни.

На самом деле, Барбара почти два часа проговорила в достаточно расслабленной манере, рассказывая о том, как ее отец снова женился – на прекрасной женщине, но жил теперь в трейлере, круглыми сутками смотрел телевизор и много пил. Она рассказала о повседневных делах на работе и о воспитании Кэри, а потом упомянула о том, что они с Джоном «ходят к психологу…». Внезапно она разрыдалась, замолчала, а потом тихо сказала: «Потому что мы почувствовали, что с нашим браком что-то не так».

ЭТО НАЧАЛОСЬ С РОЖДЕНИЯ РЕБЕНКА

На интервью муж и жена показывают определенными знаками, что они связаны друг с другом. Так, иногда они вместе вздыхают или жестикулируют. (В тот вечер Барбара и Джон вдруг вместе рассмеялись над случаем, когда Джон поставил кости для овчарки в микроволновку.) Когда я интервьюирую одного из супругов, он или она начинает безо всякой подсказки подробно говорить о другом. Причина в том, что, когда я ставлю вопрос о чувствах партнера, связанных с работой или детьми, ответ естественным образом отражает связь с другим. Часто в ответах по списку домашних работ (кто моет посуду, кто заправляет постель и т. д.) встречается показательное выражение «оба… оба… оба». В интервью они описывают разные жизни, однако в них отразится общий опыт и неподдельная эмпатия к любому опыту, оставшемуся неразделенным поровну. Я подумала, что какие бы проблемы у них ни были, они возникли вопреки тому факту, что они очень любили друг друга.

Я спросила супругов, хотят ли они поговорить о проблемах в их браке. Они сказали, что хотят; это может помочь. Так в чем же беда? Вовсе не в ребенке. Им обоим приносила огромную радость кучерявая дочка, бойкая, умная, обаятельная, и они хотели еще одного ребенка, такого же, как она. По разным причинам Барбара и Джон были недовольны своей нынешней работой, однако оба жили не ради карьеры. Они никогда не пререкались и не ссорились из-за денег, ни тот ни другая их не транжирили. («Барбара, бывает, звонит мне из магазина и спрашивает, купить ли ей какую-то блузку, а я говорю: конечно, зачем ты спрашиваешь?») Многие обыденные причины конфликтов для Ливингстонов ничего не значили.

По словам супругов, проблема частично состояла в нехватке времени, проведенного вместе. Они были приветливыми и мягкими людьми, а потому были готовы открыть свои двери в случае нужды десяткам родственников и друзей. Отец Барбары прожил с ними полгода, когда Барбара была беременна Кэри, – за это время он постепенно набрал вес и перестал пить. Вскоре после этого они пригласили пожить у них дома умственно отсталую кузину. Они постоянно звали на ужин друзей или коллег, проживающих за городом, – по два-три раза в неделю.

Помимо этих постоянных актов гостеприимства, они не жалели внимания и любви для Кэри, и это на самом деле тоже мешало им общаться друг с другом. Барбара объяснила это так: «Какое-то время у нас была дурная привычка. Один из нас мог прилечь с Кэри, а потом уснуть. А тот, кто не спал, перетаскивал другого в постель в полусонном состоянии. Теперь мы стараемся укладывать Кэри в постель пораньше, чтобы у нас было какое-то время друг для друга. Но это медленный процесс, и он пугает, поскольку мы так отдалились друг от друга».

Они оба признали, что их отстраненность не была случайностью. Но чего именно они избегали? Барбара сказала: «Я, например, могу сделать какое-то критическое замечание. А муж просто замыкается в себе. Мы боимся, что перестали понимать, как нам разговаривать друг с другом, и нам придется посмотреть правде в глаза. Я думала, что он что-то от меня скрывает. Но нет. Он просто такой человек. И, обидевшись, я стала наращивать панцирь. Я утратила контакт с тем, что делает меня счастливой. Я просто знала, что что-то не так».

Я спросила Джона: «Насколько, по вашему мнению, проблемы в общении и близости с Барбарой связаны с тем, что у вас две карьеры и семья?». Он ответил:

Возможно, все дело именно в этом. Проблемы начались, когда родилась Кэри. Секса в наших отношениях после ее рождения стало намного меньше, в основном по моей вине. Долгое время его вообще не было. Может быть, я ревновал к Кэри, поскольку до рождения ребенка мы были женаты шесть лет и для Барбары самым важным человеком был я. Может быть, я просто слишком зависел от жены, а ей потом пришлось отдавать часть себя Кэри, и начались проблемы.

Когда дочери было четыре месяца, Барбара снова вышла на полный рабочий день, на свою прежнюю работу, а в доме теперь с 8:15 утра до 18:00 работала Консуэла. В этот период Джон проводил какое-то время с Кэри, но не в том расслабленном режиме, как ему бы самому хотелось. Давление на Барбару тоже постепенно усилилось. Рассказывает Джон:

Не знаю, злился ли я на это, но в течение нескольких месяцев, когда жена подолгу работала, я обычно приходил домой и бо́льшую часть вечера проводил с Кэри, и это нормально. Однако я злился на то, что со мной не было Барбары, поскольку нуждался хотя бы в паре минут личного времени. Кроме того, я почувствовал, что она обманывает Кэри, раз матери не было рядом. И я надеялся, что Барбара будет проводить больше времени со мной. Я думаю, что именно тогда я ушел в себя. Не хотел жаловаться, заставлять ее чувствовать вину за то, что она много работает. Иногда, когда я злюсь, я перестаю разговаривать. А когда я не разговариваю, это сводит ее с ума. Так и перестали общаться.

Джон нашел в Барбаре единственного человека, который может общаться с ним так, как никогда не общались отец и мать, и теперь он зависел от нее в этом отношении. Когда родилась Кэри, Барбара сосредоточилась на ребенке, а Джон – на Барбаре, чувствуя себя исключенным, обиженным и злым.

В то же время Джон понимал, что это не «правильные» эмоции: он хотел испытывать к Кэри те же родительские чувства, что и Барбара. Однако поскольку жена бессознательно его оттесняла и, возможно, потому, что он не знал, как чувствовать себя родителем, из этой затеи ничего не вышло. Снаружи казалось, что «мы в равной мере родители Кэри». Однако на самом деле это так не ощущалось. Поскольку Джон считал, что карьера его жены должна быть для нее такой же важной, как профессия – для него самого, он чувствовал слишком большую вину за свои претензии на ее длинный рабочий день. Столкнувшись с этим конфликтом, Джон замкнулся в себе и начал больше времени уделять собственной карьере:

В первые год после рождения Кэри я работал по 60, 70 часов в неделю. Если я выходил [из офиса] до семи часов, на меня косо смотрели. Я на самом деле увлекся рекламой наших товаров. В первый год говорили, что я просто великолепен, и все такое. «Не подведи нас». И все в этом духе. Я чувствовал себя неуверенно и хотел угодить. Но также я видел, что внутри меня растет злость: я мог бы проводить больше времени с Кэри.

Мои начальники были сволочами, юристами-трудоголиками. Я сам далек от права, а для них, если ты не юрист, ты – никто. Когда рынок пластика просел, они потеряли ко мне всякий интерес. Позже, когда я уволился, они наняли двух человек мне на замену.

У обоих моих начальников были дети в возрасте Кэри. У их жен были какие-то интересы, не на полный рабочий день. Одна занималась гончарным делом. Другая продавала продукцию Mary Kay. После семи часов вечера каждая из них начинала названивать в офис. Один парень несколько месяцев провел в депрессии, потому что у него родилась девочка, а не мальчик. Вот придурок!

Наконец Джон уволился со своей работы, и его быстро наняла другая компания, где он снова оказался в сложной ситуации: «Там три вице-президента. Ни один из них не доверяет мне, поскольку я не японец. Мне приходят какие-то мерзкие телексы от начальника в Токио, который спрашивает: „Где это?“, „Где то?“. Потом мой босс в Лос-Анжелесе рассказывает моим подчиненным о жалобах токийского начальника».

Джон, чувствуя, что его бросили дома и ущемляют на работе, начал страдать от панических атак. Он описал их так:

Первая атака случилась у меня на работе. Я собирался пойти пообедать и вдруг почувствовал головокружение и потерял сознание. Очнулся на полу. Я думал, что у меня сердечный приступ. С тех пор это происходило почти каждый день, в течение почти целого года. У меня начинается учащенное дыхание, когда я просыпаюсь утром. Атака может наступить, когда я поднимаюсь с постели, принимаю душ, одеваюсь. Иногда я сижу по часу, прежде чем могу встать, из-за учащенного дыхания. Это прекратилось на несколько месяцев. Но как раз вчера утром я просидел так 20 минут. Собирался выйти из дома, подошел к двери, но почувствовал, как нарастает тревожность. Меня трясло. Не мог дышать. И я подумал: «Нет, не смогу вести машину».

Врач выписал ему ксанакс от тревожности, и Джон постепенно на него «подсел»: «Таблетки контролируют мои приступы, но они меня прибивают. Из-за них у меня нет либидо. Я обычно принимал по две в день, но хотел соскочить. Каждый раз, когда я прихожу продлить рецепт, я надеюсь, что мне откажут. Я еще принимаю их, но уже не так часто».

Желая во что бы то ни стало найти немедикаментозное решение своей проблемы с тревожностью, Джон обратился в клинику БОС-терапии. Там ему сказали, что он страдает от «мужской менопаузы». Однако Джон не поверил: «Я не думаю, что проблема в этом. Мне казалось, что тревожность больше связана с домашней жизнью и моей работой. Я больше не ходил туда».

Никогда в жизни ему не был настолько нужен кто-то, с кем можно поговорить, и никогда, казалось, это не было настолько сложно. Барбара пыталась справиться и с Кэри, и со своей работой, но за пределами этих задач она чувствовала, что попала в ловушку установившегося между ними молчания.

В XVIII веке молодые родители вроде Джона и Барбары могли столкнуться с проблемой плохого урожая, пожара в хлеву, колик у ребенка. Один из них мог страдать «нервным расстройством», которое, как тогда считали, вызвано плохим питанием и сыростью. И тому и другому супругу было бы, возможно, сложно общаться. Оба могли чувствовать себя одинокими. Однако они не стали бы задумываться о разводе.

Ливингстоны, пара конца XX века, считали, что их союз должен удовлетворять более высоким стандартам человеческого счастья. Брака без общения или без секса, по современным меркам, не должно быть. Барбару и Джона стали преследовать мысли о разводе, и тогда они решили обратиться к семейному консультанту.

Специалист предложил им попросить съехать умственно отсталую кузину, а также посоветовал пораньше укладывать Кэри, Джону – отказаться от ксанакса, а им обоим – тратить больше времени на брак. Но откуда взять время? От первой смены или от второй? Джон думал так:

Мне кажется, Барбара должна рассмотреть вариант уйти на неполный день или – скажем прямо – уволиться. Я знаю, что ей нравится работать. Не уверен, захочет ли она сидеть дома. Может быть, я взваливаю на нее слишком большой груз, когда прошу уволиться. Дома мог бы сидеть я. Необязательно, чтобы она здесь торчала, – главное, чтобы один из нас был дома, чтобы тратить больше времени на Кэри. Я думаю, что в глубине души Барбаре, возможно, и понравилось бы работать поменьше. Однако она с этим не согласится. Я подозреваю, что мы оба не знаем, что она хочет делать.

Я спросила Джона: «Вы хотели бы уволиться с работы?».

Да, мне это кажется менее естественным, но если бы Барбара решила, что ей нужна занятость на полную ставку, и если бы нам подошло это в финансовом плане, я бы уволился и стал сидеть дома с Кэри, а если бы у нас родился еще один ребенок, то с ними обоими. Мне пришлось бы приспосабливаться, но я бы справился. Мне бы тогда пригодилось какое-нибудь хобби, какая-то работа на неполный день, чтобы что-то вносить в семейный бюджет, пусть и совсем немного.

По словам Джона, его желание «уволить» жену связано с Кэри. Но брошенным чувствовал себя он, а не Кэри!

Я спросила Барбару, хотела бы она уйти с работы, чтобы сидеть дома с дочкой. Она ответила неуверенно: «Не знаю. Не могу сказать, что я чувствую». Когда она привела свои доводы в пользу работы, то упомянула и такие вещи, как «возможность потратить 20 долларов на обед с друзьями, а не три доллара на сэндвич “У Билла”». Сама по себе работа, как она потом пояснила, в данный момент довольно скучная. Но поскольку такой ответ не показался ей самой удовлетворительным, Барбара повторила: «Не знаю даже, что чувствую по этому поводу».

Семейный миф четы Ливингстон состоял в том, что Барбаре некогда разговаривать с Джоном, потому что она деятельная работающая мать. Консультант уже отчасти показал им, что постоянное движение, в котором находилась Барбара, стало еще и способом избегать конфликта с Джоном. Теперь она просто не осмеливалась остановиться.

Этот страх конфликта поразил меня, когда однажды вечером на кухне, где присутствовала и я, между ними кое-что произошло. Джон готовил вкусную запеченную курицу по собственному рецепту. Барбара сидела за кухонным столом, пытаясь научить Кэри испанским названиям частей тела. («Где у тебя manos? Где у тебя cabeza? Где твои ojos?»). Консуэла плохо говорила по-английски, и Барбара хотела создать некое равновесие. Они пригласили на ужин Энн, знакомую из Канзаса, которая была в городе в командировке. Энн оказалась любительницей собак («лучше иметь собаку, чем ребенка»), которая двумя неделями ранее оформила свой развод. Овчарку Дэйзи к этому времени уже отправили в подвал, где она тихо точила зубы о старые куклы Кэри. То и дело поглядывая в сторону подвала, гостья вежливо улыбалась, а Кэри привязала стул к мусорному ведру длинной веревкой. Я в тот момент разговаривала с девочкой.

Барбара спросила, читала ли я книгу «Родитель: как стать лучше». Я сказала, что не читала. Когда у них с Джоном получалось выкроить на себя хоть какое-то время, она хотела, чтобы они учились тому, как быть самыми лучшими родителями. В частности, она обратила внимание на то, что она чаще вела себя с ребенком строго, тогда как Джон был «мягче». Родительские обязанности – вот то, что у них уже хорошо получалось; будучи, вероятно, уверенной в том, что они могут опереться на эту их сильную сторону, Барбара сказала Джону: «Тебе надо будет прочесть “Родитель: как стать лучше”. Это на самом деле отличная книга. Нам надо поработать над тем, чтобы действовать более последовательно». Джон отнесся к этому недоверчиво. Она вспомнила о другой книге о родительских ролях, которая ему понравилась. «Она была неплохая», – ответил Джон. Жена опять стала твердить, что надо прочесть «Родителя». Джон испытывал давление на работе, а теперь его упрекали еще и в том, что он не на высоте в той единственной сфере, в которой он чувствовал себя уверенно, поэтому он разозлился на Барбару: «А быть стервой тоже там учат?». Повисла долгая мучительная пауза. «Я не хотел, – мягко произнес он, – правда, не хотел». «Ну, в сарказме есть доля истины», – ответила Барбара. Они не видели способа исправить ситуацию и сгладить неловкость, возникшую в присутствии двух гостей. Почти вопреки их воле брачная машина произвела достойные сожаления слова, которые непросто было забрать обратно. Наконец ребенок затеял с гостьей новую игру в веревку, развеселил нас всех, и остаток ужина прошел хорошо.

Судя по последним новостям, владелец перевел косметический кабинет Барбары в Стоктон, так что ее рабочий день дополнился двухчасовой поездкой на работу и обратно. Однако когда Барбара рассказывала мне об этих новостях, она выглядела удивительно спокойной: «Так что это будет длинный маршрут», – сказала она. Джон добавил с философским видом: «Посмотрим, что скажет семейный консультант».

Через два месяца они снова пригласили меня на ужин. Я сказала, что принесу десерт. Дверь открыл Джон. «Ничего не изменилось, – сказал он с порога. – Два дня назад у нас ужинало 12 человек. А потом трое друзей Барбары из Нью-Йорка остались ночевать». Один друг, который переезжал в Сан-Хосе, разместил в газете объявление о поиске квартиры и указал их домашний номер, так что теперь телефон у них звонил круглые сутки. Я спросила о том, не казалось ли им, что их используют. «Нет, – ответил Джон. – Мы рады помочь». Их открытость, общительность, любовь к суете вокруг – все это сохранилось и, скорее всего, как считал Джон, сохранится навсегда. «Надеюсь, что, когда Кэри вырастет, она будет приглашать друзей».

Но несмотря на слова Джона, что-то все-таки изменилось. Они не смогли выкраивать больше времени на самих себя, но бояться этого они стали меньше. Я заметила, что дом стал выглядеть более аккуратным и ухоженным. Впервые Джон заговорил об отпуске без Кэри. После долгих раздумий Барбара все же решила оставить собаку. Бо́льшую часть времени собака по-прежнему проводила во дворе или в подвале – ее отставили в сторону, как и сам брак. Но теперь они не хотели отдавать ее, и временами псу разрешали носиться по кухне вместе с Кэри, а потом успокаивали, прежде чем выпроводить.

Барбара рассказала о своем чувстве: будучи главным распорядителем второй смены и первичным родителем для Кэри, она иногда ощущала себя словно бы матерью Джона. Их семейные консультанты дали Джону задание почувствовать и вести себя так, как если бы он был отцом Барбары. Отец до самой смерти не клал ему руку на плечо, не делился своими мыслями. Поскольку мать Джона была столь же некоммуникабельной, в выполнении этой задачи он не мог положиться на свой детский опыт. Но говоря о том, как он пытается вести себя с Барбарой по-отцовски, он был радостным и полным надежды. Это был веселый эксперимент. А если Барбара хотела от него этого, он был рад стараться. Это «упражнение», которое прописали ему консультанты, вызывало чувство некоторой неловкости, но супруга казалась довольной.

Если сравнивать со временами их бабушек, Барбара и Джон жили в эпоху, когда требования к браку выросли, как и ожидания от него, тогда как его поддержка со стороны общества ослабла. Есть по крайней мере одно долгосрочное решение для проблемы современной семьи – сократить требования и увеличить поддержку. Я, впрочем, спросила Барбару, какой совет она бы дала более молодым парам. Как та, что заглянула в пропасть и вернулась, она сказала с чувством: «Обратитесь к хорошему консультанту и работайте над проблемой».