Напрасно она оставила кастрюлю из-под борща в раковине. Сейчас Виталик колотил грязной ложкой в опустевшее дно и кастрюлька дребезжала, как маленький колокол. Маленький, но совершенно невыносимый! Др-р-р-блям-др-р!

— Виталь, я сейчас вымою, — Арина втянула голову под одеяло. Да, она свинюшка, Виталик позаботился, ужин ей теплый приготовил, а она даже посуду за собой не помыла! Но можно еще хоть минуточку побыть в сонном, теплом, мягком, безмятежном.

Дребезг умолк, но тут же возобновился.

— Ну солнышко, ну еще минуточку!

Выглянув наружу, Арина приоткрыла один глаз.

Никакого Виталика, ни с кастрюлькой, ни без, рядом не было. В щель неплотно задернутых штор лилось солнце. Солнце?! На темной столешнице обозначился длинный желтый треугольник, и прямо в середине заливался истошной трелью ее собственный телефон. Умолк — и опять задребезжал. Зачем она выбрала этот звук, ужас! «Старый телефон», видите ли!

— Ну? Чего? — буркнула она в трубку, даже не взглянув, кто звонит.

— Вершина, ты где? — спросила трубка голосом Киреева. Отвратительно бодрым голосом.

— Я? Кажется, дома… Ой! — Арина взглянула на часы. — Киреев, я проспала!

— Ну проспала так проспала, чего ж теперь. У тебя ж рабочий день не нормированный.

— Ты это Чайнику скажи, — она неловко, одной рукой, натягивала джинсы.

— Сама скажешь. Я, собственно, чего звоню. Машину профессоршину вроде бы нашли. В Ладоге.

— В Ладоге? В какой из? Странно, — забормотала она, не очень спросонья понимая, что вообще говорит. — Может, и правда кто-то покататься решил. Далековато для случайного угонщика, но с ними не угадаешь.

— В Ладоге, Вершина, — перебил Киреев. — В Ладоге — это значит, в Ладожском озере. В воде. Ферштейн?

— Господи!

— Погоди ты вздрагивать. Салон, насколько можно с берега разглядеть, пустой.

— Погоди, так ее еще не достали? Откуда такая уверенность, что это машина Мирры Михайловны?

— Ну так марка, цвет, сроки. Три дня назад, пацаны клянутся, там ничего не было. Думаешь, таких «рено» в розыске до фига? Да еще фигня какая-то за ветровым стеклом бултыхается.

— Скрипичный ключ? — Арина вспомнила, как Евгений Васильевич описывал машину.

— Сам не видел, но вроде того.

— Столкнул кто-то или сама съехала?

— Кто ж ее знает. Но место там не так чтобы опасное, так что я сказал бы, что «рено» специально с берега столкнули. Чтоб глаза не мозолила. Так-то ее могли до будущей весны не найти, а то и вовсе… Могло ведь и течением утащить. Нам просто повезло: пацаны местные порыбачить решили. Я думаю, на самом деле искупаться, но они не признаются. Но про пустой салон говорят очень уверенно. Не то с берега разглядели, не то ныряли.

— Ныряли? Они что, моржи?

— Они просто пацаны, которые, подозреваю, до ледостава купаться лезут. Твердят, что машина пустая.

— Может, там в багажнике труп той неуловимой девушки, что жертв выманивала? Типа маньяк избавился от помощницы?

— Все может быть, Вершина. В том числе и труп. Но не факт, что именно девушки.

— Даже если там нет трупа, улик скорее всего тоже нет, смыло все.

— Ну кто его знает. Даже в сгоревших машинах что-то, сама знаешь, находят, а тут вода. Кстати, почему он ее не сжег? Ну или она.

— Поймаешь — спросим. А пока надо водолазов вызывать, машину вытаскивать, обследовать…

Кастрюлька из-под вчерашнего борща так и скучала в раковине. Арина только вздохнула — не до того. Зато до комитета добралась в какое-то немыслимо рекордное время.

И водолазов Чайник подписал. Без восторга, впрочем:

— Ты понимаешь, Вершина, сколько это стоит? У тебя полет фантазии, а мне за фонды отчитываться. Что там с этой машиной, что ты там найти собираешься?

— Петр Ильич! Похищены два человека, один из них — ребенок! Десятилетняя девочка! А вы говорите фонды.

— Так это той консерваторской дамочки машина?

— Да.

— Думаешь, раз у всех жертв нотные имена, то и профессорша эта — из того же ряда? — он поморщился. — Да и не все, одна же Ольга вроде?

Арина воззрилась на начальника так, словно он принялся пускать изо рта огненные фонтаны — и заодно жонглировать собственными ботинками, для вящего эффекта. Чайник — тупица, это всем известно, он не мог догадаться про ноты! Но, получается, догадался? Значит — не тупица?

— Ольгу все называли Лялей, — угрюмо сообщила она, — у нее даже на униформе не Ольга, а Ляля значилось.

— Ладно, пусть все. Чего ты на меня, как баран на новые ворота, уставилась? Не тебя одну в музыкальную школу водили. Ну ноты, и что? Тоже мне, основание для следственных действий!

Она выдохнула почти облегченно. Все-таки тупица. Или… Кто там сказал, что ум не имеет отношения к образованности? Если дурак получит университетский диплом, умным он не станет, станет дураком с университетским дипломом. Нет-нет, Чайник — далеко не дурак, это ясно. Дураки стремительных карьер не делают. В аппаратных играх Чайник — виртуоз. Но почему же так и кажется, что он — тупица? Савельев вон — редкостный зануда, но даже злейший враг его тупицей не назовет. Потому что профессионал. А в чем профессионал Чайник (даже звучит смешно)? В аппаратных играх? Интересная, должно быть, профессия — карьерист…

— А может, без водолазов обойдешься? — почти жалобно спросил профессиональный карьерист. — Нет, ясно, что машину поднимать надо, но пусть тамошние подсуетятся?

— Ага, подсуетятся они! А если в салоне какие-то следы остались? Надо, чтоб Никас посмотрел, да и медики пусть биологию поищут.

— И чего они там наищут? Может, эта профессорша с дочкой просто в аварию попала? Уехали покататься и свалились в воду. Обычное ДТП и к нам не имеет отношения.

— Когда Мирра Михайловна пропала, — терпеливо сообщила Арина, — пустой «рено» еще сколько-то стоял возле спорткомплекса. Ну где сын ее занимается.

— Так, может, ее просто угнали? Типа покататься.

— Тот, кто отогнал «рено» очень старался не попасть на камеры. Да и по времени не получается, — она вкратце пересказала содержимое тех записей, что они отсматривали вместе с Киреевым.

— Ладно, убедила. Бери кого хочешь: водолазов, мчсников или кто там должен машины вытаскивать, экспертов, патологоанатомов, хоть графологов и экстрасенсов — только смотри у меня — чтоб результат был! Результат давай! А то пришлют из области, а то, неровен час, и из столицы бригаду типа на помощь, и где мы тогда окажемся? Они явятся, считай, на готовенькое, и вся наша работа псу под хвост. Ну не то чтобы под хвост, но кто вспомнит? Я почему на тебя ору-то? Ты не обижайся, я понимаю, что ты пашешь, как крестьянская лошадка, но если дело заберут, даже если тебя в бригаде оставят, толку что? Кого, если что, награждать будут? Уж точно не нас с тобой. Так что давай, Вершина, давай результат. Ясно?

— Да, Петр Ильич, конечно.

Можно подумать, ей самой результат не нужен, и «пашет» она исключительно из любви к процессу расследования, размышляла она всю дорогу до места обнаружения утонувшей машины. Вот только представления о результате у них с Чайником, похоже, сильно разные. Для него — отчитаться победно перед вышестоящими, для нее — найти пропавших живыми. Хорошо бы при этом еще и самого похитителя поймать, но это уже дело второй значимости. А кого там за это наградят — и вовсе плевать. Ну… почти. Кто бы спорил, здорово было бы войти в учебники как следователь, вычисливший музыкального Имитатора — да вдобавок еще и успевший последних жертв живыми найти! Приятно, да. Вот только «найти живыми» — несоизмеримо важнее, чем «войти в учебники».

На льющиеся с вздымающегося из серой воды «рено» потоки Арина смотрела почти равнодушно. Даже появившаяся в поле зрения табличка с номером не заставила сердце вздрогнуть. Вот если бы номер был посторонний — тогда, пожалуй, имело смысл забеспокоиться, а раз машина та самая, значит, никаких неожиданностей. Следователь — лицо процессуальное, без нее никак. Но все это — крики, недовольное хмыканье криминалиста, забирающийся под тонкую куртку ветер, протокольные фразы, пронзительные вопли чаек — все шло как будто мимо сознания. Она чувствовала себя не человеком — функцией. Роботом, который должен обеспечить процедуру и должным образом ее зафиксировать, оформить все бумаги, все подписи, все действия и бездействия. Человек же рвался в заброшенную промзону, в которой канул белый фургон и — сейчас Арина была в том почти уверена — где должны находиться Мирра, Милена и Юлий. И, вероятно, та девушка с камер наблюдения, водитель этого проклятого фургона.

— Только на многое не рассчитывай, — сказал вдруг над самым ухом Никас.

— Да я понимаю, — почти радостно ответила Арина, чувствуя, что совсем скоро робот сможет уступить место человеку. — Вода все смывает.

— Положим, далеко не все, но тут тебе не стоячий пруд, а это все осложняет.

— Но и ты не абы кто, а маг и волшебник, разве нет?

— Кстати, тут до квартиры минкинской бабули рукой подать, — сообщил Киреев.

— Угу, — буркнула Арина. — А еще тут неподалеку живет мальчик Харитон Седых. Помнишь, я говорила?

— Помню. Один из таких же, как Юлий Минкин, но ты решила, что он ни при чем. А сейчас перерешила?

— Да нет, просто подумалось. Что, если Юлий и Харитон еще в школьные времена были знакомы?

— Питер — вообще маленький город, ты не знала?

— Плотность случайных столкновений тут точно выше среднестатистической. Вот у меня дома, например, я могу неделями ни с кем из одноклассников не пересечься, хотя казалось бы, все не то что в одном городе, все-таки миллионник, вообще на одном пятачке живем. Ну… жили, пока я в Питер не перебралась. Питер в этом смысле совершенно необыкновенный.

— Я как-то неделю подряд сталкивался со всеми своими бывшими девушками. Причем действительно случайно. Потом вдруг раз — и все.

— Внезапная статистическая флюктуация, — небрежно заметила Арина, испытывая странное двойственное чувство. Даже тройственное. С одной стороны слышать про бывших девушек Киреева было почему-то не слишком приятно. С другой — даже наоборот, они же «бывшие»? С третьей — она была недовольна собой: какое ей вообще дело до его девушек, бывших, нынешних и будущих?

— Вот тут нашу «газель» камеры в последний раз заметили. Угол Зеленого проезда и чего-то там Кирпичного.

Зеленым проезд был лишь по имени. Пунктирные тротуары с выкрошенными поребриками, пыль, асфальт, шлакоблоки — и хоть бы одно дерево! Или хотя бы кустик! Ничего. Серость и уныние. А почти сразу за перекрестком вдоль разбитой проезжей части потянулись бетонные плиты — так иногда огораживают особо ценные стройки. Здесь, если стройка и велась, то когда-то очень давно, сейчас в щели между плитами можно было разглядеть только заросший бурьяном и заваленный мусором пустырь. Такой же пустырь простирался справа.

Метров через триста-четыреста он сменился грязно-белой кирпичной стеной, кое-где «украшенной» железными воротами. Довольно ржавыми.

Довольно скоро проезд уперся в бетонный забор. Кир, буркнув под нос «станция Юрюзань, кто приехал, вылезай», сдал назад, свернул влево, в один из ответвляющихся от «центрального проспекта» «переулков», по обе стороны которого выстроились не то гаражи, не то ремонтные боксы: опять грязно-белый кирпич и железные створки. Потом последовал еще один поворот, и еще один, и еще… Арина скоро потеряла представление о том, где она находится и как, если что, отсюда выбираться.

Кое-где «переулки» были так узки, что двум машинам не разъехаться, а кое-где и одна застряла бы.

— Эти нам не годятся. Если наша блондинка их сюда привозит, надо, чтоб машину можно было сразу куда-то загнать. Потому что безлюдно-то здесь безлюдно, но перетаскивать безжизненные тела лично я бы поостерегся. По закону подлости в самый неподходящий момент непременно появляется свидетель. А то и свидетели.

Так что совсем узкие проходы они игнорировали.

— Постапокалипсис тут снимать, — буркнул под нос Киреев.

На карте промзона выглядела неправильной формы небольшим серым пятном. Небольшим! Два, три, ну, может, четыре квартала. Но сейчас ей казалось, что они кружатся по этому пятну уже очень долго. И будут кружиться вечно.

Кирпичные гаражи сменялись железными ангарами, потом вдруг опять возникали глухие стены или щерились пустыми окнами заброшенные здания промышленного вида. По большей части одноэтажные, но некоторые возвышались на два и даже на три этажа. Раза два попались пустые бетонные каркасы — столбы и перекрытия — недострой.

Некоторые ворота (или правильнее — двери?) были распахнуты. Но живых людей почему-то никак не попадалось. Попрятались они все, что ли?

— Кир! — Арина от неожиданности схватила опера за рукав.

Справа от темного проема открытых ворот курил мужик в брезентовых штанах Голый торс лаково поблескивал крепким загаром. Как он не мерзнет, удивилась Арина.

— Уважаемый! — негромко позвал Киреев. — Машину тут не виде…

Договорить он не успел. Мужик, щелчком отбросив окурок, шагнул в распахнутые железные ворота — и пропал.

Они рванулись в темный проем так дружно, словно там не было ничего опасного. Главное — догнать этого, в брезентовых штанах, а там — будь что будет.

Но дядька как сквозь землю провалился. Впрочем, среди ящиков, ржавых автомобильных крыльев, гнутых труб и металлических конструкций вовсе уж непонятного назначения могло прятаться что угодно. Например, немецкий танк времен Великой Отечественной. Или даже, чем черт не шутит, тираннозавр. Торчащая из-за груды ржавых бочек труба действительно напоминала танковую пушку. А неровная пирамида полуразвалившихся ящиков справа — тираннозавра.

Конечно, им не удалось обнаружить ни танков, ни тираннозавров. Ни, что было совсем огорчительно, никаких мужиков в брезентовых штанах. Или пусть даже без штанов.

— Ладно, — Киреев потащил Арину к выходу. — По крайней мере убедились, что какие-то аборигены тут имеются. Поехали дальше искать.

Следующий абориген, кроме заляпанных мазутом джинсов, был одет в такую же заляпанную тельняшку и жилетку с миллионом карманов. Из некоторых торчали хвосты провода и какие-то черные рукоятки.

Киреев выскочил из машины и заговорил — быстро-быстро, просительно, чуть ли не заискивающе:

— Слышь, братан, погоди, мне только спросить.

Тот обернулся, поглядел выжидающе, но не произнес ни слова.

— Приятель у меня тут где-то, он объяснял, да я что-то заблудился. Может, подскажешь, где тут чего? Он на белом фургоне ездит. Может, видел?

Дядька, подумав несколько секунд, помотал головой и все так же равнодушно двинулся вглубь.

За следующие сорок минут они «выловили» еще четверых — разной степени одетости и замызганности. С одним из подобных персонажей удалось даже поговорить почти подробно.

Но белой «газели» не видел никто.

— Даже собаку сюда не притащишь! — Киреев обреченно махнул рукой. — Ни запаха Юлия, ни тем более его сестры — или кто там эта девушка — ничего у нас нет, не с чем сравнивать, кого собаке вынюхивать!

— Кир, ты гений! Собаку сюда надо!

— Так не с чем же… — он не договорил «сравнивать», хлопнул себя по лбу. — Ах ты, что ж я тупой такой! Девушка на белом фургоне — да, вполне призрак, но Юлий-то до последнего момента жил дома! И если он тут появлялся, хорошая собака это унюхает!

О том, что Юлий тут мог и не появляться — или появляться в виде обмотанного веревкой или скотчем тючка в недрах белого фургона — Арина предпочитала не думать. Ведь хорошая собака и внутри машины может что-то или кого-то учуять. И даже если Юлия сюда просто привезли — может, запах еще остался?