30

Какими другие видят нас

Другие народы часто обвиняли англичан в грехе гордыни; эта черта считается характерной для всей нации. Французский хронист XIV века Жан Фруассар описывал «великое высокомерие англичан, которые обходительны только с представителями своего народа и больше ни с кем». Немецкий рыцарь Николас фон Поппелау побывал в Британии в 1484 году и жаловался, что «англичане считают себя самыми умными людьми в мире», а также думают «что за пределами Англии мир не существует». Пятнадцать лет спустя путешественник из Венеции заявил, что «англичане очень любят самих себя и все, что им принадлежит». Стоит им только увидеть симпатичного иностранца, как они заявляют: «Он выглядит, как англичанин».

Жители других стран были уверены, что у англичан есть хвосты. Греки с Сицилии, которым пришлось пережить нашествие английских крестоносцев в 1190 году, отзывались о них как о «хвостатых англичанах». В конце XIII века шотландские солдаты, осажденные в замке Данбар, кричали с крепостных стен: «Вы, английские собаки с длинными хвостами! Мы убьем вас всех и отрежем ваши хвосты!» Возможно, первоначально подобные оскорбления были связаны с длинными волосами, которые завязывали сзади в хвост, и постепенно стали выражать негодование и возмущение в целом.

Французы обвиняли англичан в том, что последние много пьют и вероломно строят козни; понятие о «коварном Альбионе», актуальное в XVIII и XIX веках, имеет длинную предысторию. Англичане были холодными и флегматичными, они были нечувствительны к страданиям других и к своим несчастьям. Они не боялись смерти. Именно поэтому они сражались с такой яростью; они, практически не скрываясь, воровали друг у друга и убивали друг друга. Иногда они даже убивали своих королей. Так они стали известны своей жестокостью.

Сами англичане признают за собой многие из этих грехов. Автор «Жизнеописания Эдуарда II» (Vita Edwardi Secundi) в начале XIV века утверждал, что его соотечественники отличались «гордостью, ремеслами и вероломством». Ранульф Хигден из Честера в тот же период описывал своих сограждан как пьяных, заносчивых и нечистых на руку. Эта неумеренность в употреблении крепких напитков была частой причиной для жалоб, ее так часто описывали и проклинали, что она стала почти карикатурной. В 1473 году папский легат в Англии писал, что «по утрам они благочестивы, как ангелы, но после обеда больше похожи на дьяволов». Возможно, некоторые характерные черты нации не меняются никогда.

31

Простой человек

Если бы сын Генриха был объявлен королем сразу после смерти отца, его бы пришлось короновать прямо в пеленках, поэтому было решено, что разумным будет подождать с миропомазанием до того времени, пока мальчик не достигнет сознательного возраста. Ничто так не навлекает на страну несчастья, как малолетний король, окруженный магнатами, которых не волнует ничего, кроме их интересов. В самом деле, за время долгого правления Генриха VI, продолжавшегося почти сорок лет, судьба правящих домов Англии прошла через огромное количество ошеломляющих злоключений – так много было перестановок и сюрпризов, так много побед и поражений, что критик XIX века Уильям Хэзлитт описывал страну как «прекрасный пример медвежьего садка». Это была эпоха, когда состоялся ряд битв, ставших известными как Война Алой и Белой розы.

Три брата осуществляли управление страной за несовершеннолетнего короля. Их можно представить как драматических персонажей. Первым из них, самым младшим дядей, был герцог Глостер, тот, которому Генрих V доверил жизнь и безопасность своего сына. Старший дядюшка, герцог Бедфорд, был выбран умирающим королем, чтобы защищать и расширять завоеванные у Франции территории; война продолжалась, как и раньше. Генрих Бофорт, сын Джона Гонта и, таким образом, двоюродный дед короля, был епископом Винчестерским; он стал лорд-канцлером Англии и, таким образом, главным чиновником страны. Он был незаконнорожденным, но последующая женитьба Джона Гонта на матери Бофорта Екатерине Суинфорд придала его статусу законность.

Но братья, законные или незаконные, могут ссориться. Глостер пожелал получить титул регента, который фактически подразумевал под собой контроль над страной. Вместо этого, по требованию Бедфорда, его именовали только «лордом-протектором», обязанным уступать старшинство всякий раз, когда старший брат возвращался из Франции в Англию. Также Глостер ссорился с Бофортом по поводу того, в каком направлении должно следовать королевство, и их соперничество зашло так далеко, что в 1452 году они были практически в состоянии междоусобной войны. Бофорт собрал армию в Саутуарке, где находился его дворец, а Глостер приказал мэру Лондона не пускать это войско на Лондонский мост. Бедфорду пришлось приехать из Франции, чтобы добиться соглашения между ними. Они были словно собаки, дерущиеся за кости власти.

Новый король Генрих VI был официально коронован зимой 1429 года. Восьмилетнего мальчика на руках отнес в аббатство его наставник; можно было подумать, что ребенок слаб, но он сумел выдержать длинную церемонию и в конце ее без посторонней помощи пройти по нефу. Говорили, что Генрих всю свою жизнь оставался ребенком. В конце 1431 года его привезли во Францию, где по соглашению, заключенному его отцом, мальчик был коронован как король Франции в соборе Парижской Богоматери. В этом маленьком мальчике королевские династии Валуа и Плантагенетов сошлись вместе. Едва достигнув возраста десяти лет, он уже был единственным монархом мужского пола, который являлся королем и Англии, и Франции.

Следует отметить, что за год до его прибытия во Францию появилась Жанна д’Арк, вдохновившая французских воинов и вложившая в их душу надежду. Именно это было одной из причин, по которой так стремились продемонстрировать Генриха Парижу. В мае 1429 года в результате ряда великолепно проведенных вылазок Жанне д’Арк удалось снять осаду с Орлеана и приступить к возврату других французских городов, которые сдались врагу. Орлеан был ключевым городом для стратегии англичан, его падение означало, что полное поражение французской армии не заставит себя долго ждать. Теперь победу выхватили буквально из-под носа. В письме, которое Жанна написала в конце июня жителям Турне, она заявила: «Орлеанская дева дает вам знать, что за восемь дней выгнала англичан из тех мест, которые они захватили на Луаре, нападая на них или используя другие средства; теперь они мертвы, попали в плен или потерпели поражение в битве». Она начала процесс, давший обратный ход всем победам, которые англичане одержали за время предыдущего царствования. Жанна убедила дофина Карла прибыть на миропомазание в Реймсский собор, где он был коронован как Карл VII. Теперь на господство над Францией претендовали сразу два короля: Генрих VI и Карл VII. Потребовалось еще двадцать лет, чтобы победа окончательно перешла к одному из них.

После смерти Генриха V делами Франции никто особенно не интересовался. Без вызывающего вдохновение короля энтузиазм, связанный с завоеванием соседнего государства, кажется, понемногу сходил на нет. Споры между Бедфордом и Глостером не предвещали ничего хорошего; также Бедфорду отказывали в финансировании, которое ему было необходимо. В парламенте, да и повсюду говорили о том, что дела, связанные с Францией, должны финансироваться французскими налогоплательщиками. Сами англичане открыто сомневались в достоинствах и преимуществах царствования в двух королевствах. Какой смысл в присвоении территорий во Франции или владении ими, когда в Англии так много проблем? Король Англии должен оставаться в своей стране, а не сидеть в Париже или Нормандии.

Война продолжалась; ни у англичан, ни у французов не было ни желания, ни ресурсов, чтобы как-то разрешить эту проблему. Карл VII заключил союз с новым герцогом Бургундии, официально принес извинения за убийство предшественника герцога и пообещал наказать виновных. Таким образом, теперь те территории Франции, которые находились под влиянием Бургундии, стали поддерживать Валуа, и Карл мог действительно объявить себя королем если не всех французов, то по крайней мере большинства. При этом Бургундия бросила своих английских союзников, и этот шаг до глубины души потряс маленького короля; Генрих заплакал, прочтя письмо от герцога Бургундского, отменяющего свою клятву верности. Более чем двадцать лет спустя он все еще вспоминал об этом событии. «Он бросил меня, когда я еще был ребенком, – говорил король, – несмотря на все его клятвы, при том, что я ему не сделал ничего плохого». Здесь мы можем отметить характерную для Генриха простоту высказывания.

История Жанны д’Арк хорошо известна. Бедфорд повел против нее войну словами, объявив девушку ведьмой и колдуньей, служащей дьяволу. Она заявила, что ее миссия состоит в том, чтобы освободить Орлеан и организовать коронацию французского монарха; после того как цель была достигнута, Жанна, казалось, очутилась в тупике. Она была ранена во время военного столкновения в Париже, а потом захвачена солдатами Иоанна Люксембургского. Он продал ее Бедфорду, затребовав крупную сумму, и Орлеанскую деву судили по обвинениям в колдовстве. Французский король не сделал даже попытки спасти ее и, кажется, считал все, происшедшее с нею, всего лишь одной из превратностей войны. Весной 1431 года Жанну д’Арк сожгли на костре на рыночной площади в Руане.

Совет аристократов собрался, чтобы продлить несовершеннолетие молодого короля; все они служили Генриху V и сохранили память о короле, который был, по крайней мере, так же силен, как и их пристрастие к собственным интересам. Непростой триумвират трех братьев просуществовал до смерти Бедфорда в 1435 году. В 1437 году, когда Генриху исполнилось шестнадцать лет, он объявил, что стал совершеннолетним и теперь может управлять государством самостоятельно, но, похоже, это решение кто-то принял за него. Король полагался на суждения и советы других, и говорили, что он всегда соглашается с мнением человека, с которым разговаривал последним. В течение двух лет он изучал права и обязанности короля, а теперь пришло время выйти на сцену. Бофорт и Глостер, самые видные аристократы после смерти Бедфорда, теоретически были обязаны преклоняться перед желаниями короля. За одиннадцать лет до этого епископ Бофорт стал кардиналом, но даже это возвышение не давало ему того ранга и той власти, какие были у его суверена. Летом 1437 года Генрих VI отправился в большое путешествие по своему королевству.

Так что теперь мы можем описать молодого короля. На дошедших до нас портретах, которые, возможно, в чем-то его идеализируют, мы можем видеть мужчину с выдающейся челюстью и довольно благочестивым или невинным выражением лица. Что касается его характера и суждений, то здесь мнения расходятся. Он был честной и простой натурой, но добродетели обычного человека не слишком хорошо подходят монарху. Для некоторых хронистов Генрих стал образцом святого короля, «без какой-либо хитрости или неправды», «чистого и праведного», скромного в успехе и терпеливого в неудачах. Другим он казался простофилей, идиотом, недалеким, воистину «позором» своей семьи. Папа Пий II говорил об этом преданном сыне церкви, что он «трусливее любой женщины и полностью лишен разума или духа». Английские священнослужители распространяли о короле различные слухи. Настоящий король XV века должен был быть агрессивным и грубым, он должен был обладать присущей ему от рождения властью; он должен был быть хитроумным и храбрым. У Генриха VI, очевидно, не было ни одного из этих качеств. Те, кто называл его идиотом и дураком от природы, просто выражали свое разочарование. В любой другой сфере Генрих, без сомнения, мог бы проявить себя как вполне компетентный и добрый человек.

Только в его благочестии можно не сомневаться. Он никогда не вел дела и не менял местоположение своего двора по воскресеньям. Генрих делал замечание любому из своих лордов, кто богохульствовал или сквернословил, а самым крепким выражением в его устах было: «Воистину! Воистину!» Его выдающийся современник Уильям Кекстон писал, что король «ввел правило, что до любых других кушаний его олмонер должен был ставить на стол особое блюдо, которое олицетворяло собой пять ран, нанесенных Христу, красных от крови. Его должны были принести, когда он желал подкрепиться. Созерцая эту картину с большой горячностью, он благодарил Господа с особым рвением».

После того как герцог Бургундский присоединился к французам, бесконечная война стала не слишком успешной для англичан. Они все еще удерживались в Нормандии, а также в некоторых частях Гаскони и Мэна, но их стремлениям к господству над всей Францией пришел конец. Оказалось, что Бедфорда, командующего английскими силами во Франции, просто невозможно заменить. Никто в Англии не испытывал никакого воодушевления по поводу французского мероприятия. Шаг за шагом Нормандия переходила к французам. К несчастью, сам Генрих VI не имел никакого военного опыта и не стремился к войне. Он посетил Францию единственный раз, когда его короновали, и ни разу не водил свои войска в битву. Он решительно был человеком мира, предпочитал сидеть дома, занимаясь своими научными изысканиями или благочестивыми делами; он больше интересовался основанным им колледжем в Итоне или строительными работами в Кембридже. В этом он добился определенных успехов. Итонский колледж и Королевский колледж в Кембридже остаются самыми долгоживущими материальными воплощениями его царствования.

Когда весной 1436 года Париж пал перед Карлом VII и в Нормандии начались беспорядки, Генрих еще сильнее озаботился миром, но переговоры между двумя сторонами не привели практически ни к чему. Французы медленно продвигались по захваченным территориям. У англичан не было ни людей, ни ресурсов, чтобы одновременно защищать и Гасконь, и Нормандию, тогда как главному рыночному городу Кале, где находился гарнизон, постоянно угрожали силы герцога Бургундского. Французский король предложил перемирие, по условиям которого Англия сохраняла контроль над Гасконью и Нормандией, но Генрих VI должен был отказаться от своих притязаний на французскую корону. Король и его совет увиливали от прямого ответа и отослали ряд уклончивых посланий. Совет Генриха в Нормандии заявил, что остался в смятении и тревоге, как «корабль, который швыряют по морю разные ветра и у которого нет капитана, нет лоцмана, нет руля и нет парусов». Под отсутствием капитана и лоцмана, руля и парусов подразумевали короля.

Многие заинтересованные в деле партии, разумеется, были готовы высказать свое мнение. Бофорт и Глостер присоединились к третьей из них. Ричард, герцог Йорк, занял место Бедфорда как командующий английскими войсками; он был племянником Бедфорда и продолжил фракционную борьбу, которая к тому времени уже стала характерной чертой английской политики. В сложном хитросплетении наследных прав Ричард теперь был одним из самых вероятных наследников трона, поскольку приходился прямым родственником пятому сыну Эдуарда III; сам же Генрих вел свое происхождение от четвертого сына Эдуарда. Современному читателю это может показаться до крайности запутанным, но в то время все действующие на политической арене лица твердо знали свое положение в иерархии власти и наследования; это было буквально в их крови и определяло их действия. Генрих никогда не доверял Йорку.

Возникла и еще одна сложность. Джон Бофорт, племянник кардинала Бофорта, ставший герцогом Сомерсетом, был отправлен во Францию, чтобы защищать Гасконь, что привело в ярость Йорка, который уже сталкивался с огромными трудностями в Нормандии и отчаянно нуждался в подкреплении. Легко увидеть, что английская политика была в полном беспорядке. Йорк и Глостер принадлежали к партии, которая предпочитала агрессию и решительное противодействие атакам французов; кардинал Бофорт предпочитал политику соглашений и переговоров. Король, который по своей природе больше склонялся к миру, колебался между двумя фракциями. Сомерсет отплыл во Францию летом 1443 года, но ничего не добился на поле битвы; в конце концов он попал в унизительное положение, поскольку был вынужден просить убежища у Йорка в Руане. Армия Сомерсета была распущена, и он вернулся в Англию. Он умер весной следующего года, и ходили слухи, что герцог покончил с собой. Последнее великое английское предприятие потерпело фиаско. Члены «партии мира» в Вестминстере чувствовали себя так, как будто доказали свою правоту.

В этих печальных обстоятельствах Генрих VI отправил посла на переговоры лично с Карлом VII, французским королем. Уильям де ла Поль, герцог Суффолк, уже проявил себя в войнах с Францией и стал одним из самых любимых советников короля. Весной 1444 года он отправился в Тур, к французскому двору, где обе стороны, утомленные войной и издержками, достаточно легко заключили перемирие на десять месяцев. Договор был скреплен поцелуем. Одним из условий соглашения была женитьба Генриха VI на дочери герцога Анжуйского – эта семья была одной из самых влиятельных при французском дворе, к тому же девушка приходилась племянницей французскому королю. Маргарита Анжуйская в сопровождении Суффолка приплыла в Англию на следующий год.

Так в Англии появилась одна из самых властных ее королев. Оставалось совсем немного времени до того момента, когда повсюду начали говорить, что она управляет своим мужем; лондонский хронист Джон Блокинг заявил, что Маргарита умнее Генриха и имеет более сильный характер. Он была «великой, сильной и активной женщиной, которой без усилий удавалось устраивать свои дела». Ее любовником стал Суффолк, который организовал ее брак, и вместе они контролировали политику, проводимую советом. Именно Маргарита, к примеру, играла ведущую роль в переговорах с французами; она пыталась примирить всех своих родичей. Так, ее муж тайно согласился передать провинцию Мэн французскому королю в обмен на гарантии мира. Мэн как часть анжуйского наследства был английским владением с тех пор, как в 1154 году отошел Генриху II, который родился в столице графства Ле-Мане. Новость об этой потере вызвала недовольство и разочарование Королевского совета, даже королевские посланники, отправлявшиеся во Францию, возражали против этой уступки, о которой они должны были вести переговоры, и настаивали на подписанной декларации, где говорилось о том, что они прибыли только ради более высокой цели – мира. Соглашение, после большой неразберихи и подозрений, возникших в результате нерешительности Генриха, наконец было подписано.

Глостер, лидер партии, которая когда-то желала войны с Францией, теперь не пользовался особой популярностью. Его власть и авторитет в значительной степени разрушились. Здесь сыграло свою роль и судебное преследование его жены за колдовство на основании того, что она якобы пыталась вызвать смерть короля с помощью темных искусств. Возможно, что он планировал выступить против Суффолка или каким-то другим путем захватить власть над королем. В 1447 году парламент был созван в Бери-Сент-Эдмундс, где обычно ассамблею никогда не собирали. Глостер прибыл в город, чтобы открыть собрание, но на следующий день после своего приезда был арестован по обвинению в измене. Несколько дней спустя его нашли мертвым в постели. Все считали, что он заболел сразу после ареста и был сражен тревогой и разочарованием. Возможно, он умер от естественных причин в этом самом странном из миров. Но, разумеется, это могло быть и «убийство по суду» – в те времена такие вещи были достаточно распространены.

Смерть Глостера не укрепила власть короля. Генрих никак не показал себя во время единоличного правления; он был настолько же беспечен в отношении английских дел, насколько нерешителен в ведении войны. Он отдал своим фаворитам больше королевских земель, чем любой из его предшественников; его долги становились все больше и больше, в то время как всем было известно, что королевские слуги и домочадцы воруют деньги из его бюджета. Все льготы и привилегии, даруемые королем, – в том числе должности, пенсии и попечительство – иссякли. Иной раз Генрих жаловал одну и ту же должность двум разным людям.

Кроме того, король щедро раздавал новые титулы: за восемь лет с 1441 по 1449 год он пожаловал десять баронских, пять графских, пять герцогских и два титула маркиза. Даже самый непредвзятый наблюдатель должен был прийти к выводу о том, что Генрих неумеренно распространяет свой патернализм. Старые бароны и герцоги могли подозревать, что их ранг, если уж на то пошло, не обязательно их возвышает. Генрих никогда не интересовался никаким положением, кроме положения монарха; он раздавал свое богатство и свою власть. Он не понимал ценность и важность того, что дарит. Он был всегда готов прощать и даже жаждал этого, следуя примеру Спасителя. Но великодушие короля не внушало любви тем, кто считал, что с ним поступают несправедливо.

Генрих был слишком слабым, чтобы выступать арбитром в спорах более могущественных аристократов королевства; это поощряло их к тому, чтобы брать дела в свои руки и решать силой или угрозами те споры, которые должен был разрешить более сильный король. В результате вооруженные конфликты между влиятельными семьями предвосхитили более масштабную гражданскую войну, известную как Война Алой и Белой розы. Предполагалось, что король должен руководить своими аристократами и направлять их; это было частью их договора с двором. Естественным образом они должны были поддерживать миропомазанного монарха. Дворяне не желали слабого короля, они чувствовали себя в большей безопасности, если король был силен. Но если хозяина не было, весь заведенный порядок рушился.

Последствия были очевидны всем. После смерти герцога Глостера герцог Йоркский стал прямым наследником престола, но Генрих все еще не доверял ему, и, чтобы ослабить его влияние при дворе, Йорка отправили в Ирландию как лорда-наместника. Два года герцог отказывался принять это назначение, но летом 1449 года он пересек Ирландское море. Тогда командование английскими войсками во Франции было передано новому герцогу Сомерсету Эдмунду Бофорту, брату предполагаемого самоубийцы. Суффолк и Сомерсет теперь состояли в союзе против Йорка. Достаточно скоро Йорк и Сомерсет станут соперниками, и это соперничество продлится почти до самой их смерти. Такими были плоды «единоличного правления» Генриха, которое закончилось самой кровавой династической войной за всю историю Англии.

Все больше распространялось мнение о том, что закон временно бездействует. «В эти дни закон больше ничему не служит, – заявляли люди Кента в декларации 1450 года, – но только действует во вред». Все это проделывалось с помощью «взяточничества, страха или покровительства». Дошедшие до нас письма этого периода, в особенности письма семьи Пастон, наполнены рассказами о нарушениях, которые оставались безнаказанными, и об аристократах, которые творили правосудие (если его вообще можно так назвать), руководствуясь собственными интересами. Рассказывали бесконечные истории о вооруженных бандах, угрожающих арендаторам, осаждающих имения и захватывающих суды.

Джон Пастон писал об одной банде наемников: «Ни один бедный человек не решается высказать свое неудовольствие, поскольку то, что они делают, благодаря их мечам становится законом». Он узнал о подобной жестокости на своем опыте. В петиции архиепископу Йоркскому Пастон писал об «огромном количестве мятежных людей числом до тысячи или больше», которые «разрушили, разорили и разграбили» дом в его поместье в Грэшеме; они «выгнали мою жену и слуг, которые там находились, и обыскали дом с целью грабежа, забирая и унося с собой все имущество». После этого банда укрепилась в имении и вышибла из него самого Пастона и королевского мирового судью.

Еще одна банда, под командованием Уильяма Тейлбойза, находилась под защитой Суффолка; следует вспомнить, что Суффолк вместе с королевой помогал контролировать Королевский совет. Тейлбойз и его «головорезы» обвинялись в трех убийствах, а также в посягательстве на чужое имущество и угрозах, но Суффолк помог им избежать правосудия. Как тогда говорилось, «от того, кто твой господин и твой друг, зависит закон и выгода». Дух анархии воцарился над всей страной, и король ничего не мог с этим поделать.

Когда поместье Пастона было разграблено и захвачено, его соперник добыл королевское письмо, где шерифа Норфолка просили сделать «одолжение». В таких обстоятельствах Пастон был бессилен, и ему посоветовали попросить о покровительстве герцога Йоркского. В 1454 году один из рыцарей Генриха сэр Джон Фастольф, хорошо показавший себя в войнах во Франции, отложил деньги на взятку шерифу; ему нужен был суд присяжных, которые были бы на его стороне в судебном деле. Вполне понятно, что присяжных того периода обыкновенно подкупали или запугивали.

Во вставке к своей версии «Игры в шахматы» (The Game and the Playe of the Chesse) Уильям Кекстон сурово осуждает «адвокатов, людей закона и прокуроров суда», описывая, «как они поворачивают законы и статуты к своей выгоде, как поедом едят людей, как разоряют общину». Для примера мы можем прочитать великолепный юридический текст этого периода «Похвалу законам Англии» (De laudibus legum Angliae) Джона Фортескью и даже восхититься развитием, или «эволюцией», юриспруденции, но на практике закон весь прогнил и был изъеден червями. То же самое мы можем сказать и о парламенте, и о дворе. Не следует ожидать, что любой созданный человеком институт будет всегда находиться в порядке и полностью исполнять свои обязанности; только в историях они без затруднений движутся к предопределенному им концу.

Все эти беспорядки и несправедливости достигли критической точки в 1449 году. В тот год власти Генриха был нанесен смертельный удар, когда Карл VII на основании того, что англичане нарушили условия официального перемирия, согласованные два года назад, вошел в Нормандию, намереваясь полностью освободить эти территории от английского владычества; его успех был очевидным и очень быстрым. Города, до этого времени занятые англичанами, сдавались без боя трем французским армиям, которые шли на них по трем различным направлениям.

В ноябре 1449 года парламент собрался из-за печальных новостей из Франции, и на его второй сессии в начале 1450 года герцога Суффолка обвинили в измене. Утверждали, что он планировал способствовать вторжению Карла VII в Англию и что желал отдать свой замок в Уоллингфорде в распоряжение французского короля. Обвинение могло выглядеть далеким от реальности, но во времена упадка и подозрений в него поверили. Те, кто был ответственен за фиаско во Франции, должны были так или иначе ответить за него. В то же самое время лорд-канцлер Англии архиепископ Стаффорд отказался от должности. Суффолка поместили в Тауэр, где против него выдвинули обвинение в государственном преступлении; король вмешался и положил этому конец. Генрих не мог одобрить спектакль, поносящий его первого министра и советника.

Тем не менее палата общин не перестала выражать общественный гнев и желание мести. Они выдвинули вторую серию обвинений, среди которых был неопровержимый факт: Суффолк защищал Уильяма Тейлбойза от ареста и тюремного заключения. Тогда король созвал лордов во внутренних покоях дворца в Вестминстере, где отказался признать юрисдикцию парламента, взяв Суффолка под свое «господство и покровительство». Это была чрезвычайно неуклюжая манера действовать, но в то время казалось, что другого выбора нет. Несколько недель спустя Генрих объявил, что Суффолк будет изгнан из королевства на пять лет. Суффолк отплыл из Ипсуича в конце апреля, направляясь в Нидерланды, но не достиг порта назначения. Корабль, на котором он плыл, был захвачен, и герцога забрали на борт другого судна, где моряки быстро провели над ним суд. Суффолк был обезглавлен ржавым мечом, а тело его выбросили на берегу около Дувра.

Французский король вернул себе Нормандию за год и шесть дней. К лету 1450 года английские силы были изгнаны из большинства городов и городков Франции, во владении Англии остались только некоторые части Гаскони и Кале. В то время Карла VII описывали как «победоносного короля Франции». Французский хронист отмечал, что «никогда еще такая великая страна не была завоевана за такой короткий промежуток времени и с такими малыми потерями среди населения и солдат». Женитьба Генриха на Маргарите Анжуйской очень мало способствовала укреплению английского правления во Франции, и Маргариту многие даже обвиняли в том, что она приложила руку к окончательному поражению Англии. В те времена было распространено крылатое выражение: «Сын короля потерял все победы отца». Столетняя война была близка к завершению.

Едва ли можно преувеличить ущерб, который происшедшее нанесло королю. Он не только потерпел поражение в битвах, он на самом деле был вынужден сдать все территории, которыми английские монархи ранее владели по праву. С этого времени Генрих фактически потерял контроль над своим королевством, и без лидера неразбериха превратилась в хаос. Также на собрании парламента в 1450 году сообщали, что долги короля за шестнадцать лет увеличились более чем в два раза; с этого момента лондонские купцы – как отдельные банкиры, так и члены корпораций – прекратили свою финансовую поддержку. Была и еще одна причина династической Войны Алой и Белой розы: у короля не было денег, чтобы управлять страной. Боялись, что эта ситуация перейдет в то, что называли «диким миром». Человек, который называл себя Королевой Фей, проповедовал в городах и деревнях Кента. В Кентербери сукновал по прозванию Синяя Борода пытался собрать вокруг себя братство. Важно то, что дело происходило в Кенте.

То, что голову Суффолка нашли около Дувра, и то, что в его казни участвовали моряки из Кента, неизбежно навлекало подозрения на этот независимый и временами строптивый шир. Королевский представитель угрожал, что все графство будет опустошено и превращено в олений парк, но у людей из Кента и без этого были причины для жалоб. Безуспешная война против Франции крайне отрицательно сказалась на морской торговле, на которой строилось процветание жителей шира. На побережье безнаказанно нападали пираты из Франции и Бретани. Агнес Пастон писала, что друг их семьи «во время прогулки по побережью был захвачен врагами». Она возносила молитвы о том, чтобы «Господь даровал свою милость и побережье лучше охранялось, чем сейчас, иначе жить около моря станет чрезвычайно опасно».

В конце мая 1450 года преследуемые люди из Кента собрались на пустоши Калехилл-Хит неподалеку от Ашфорда; они встретились на месте собраний, которое использовалось для этих целей в течение многих сотен лет. Древний дух этого места заявлял о себе во времена неопределенности и опасности. На этой пустоши бунтовщики выбрали в качестве своего лидера и представителя Джека Кэда и под его руководством двинулись на Лондон; к 11 июня они встали лагерем в Блекхите, в виду столицы. В своей декларации они заявляли: «Они зовут нас бунтовщиками, предателями и врагами короля, но мы являемся истинно преданными ему людьми». Напротив, они нападали на королевских советников, или, как их все называли, «дурных советников»; в результате их махинаций «было утрачено королевское господство, королевские товары, простой народ страдает, море потеряно, Франция потеряна, а он сам так беден, что не может позволить себе мясо и пиво». По передаваемым шепотом слухам, народ знал о бедственном состоянии королевских финансов. Также повстанцы объявили о вопиющих нарушениях местной судебной власти и угнетении со стороны местных магнатов, косвенным образом изобличая запутанное состояние дел во всем королевстве.

Некоторые среди них высказывали критику в отношении лично Генриха. Уильям Мерфилд на рынке в древней деревушке Брайтлинг в Восточном Суссексе заявил, что король «в самом деле болван и часто держит в руках какую-то штуку с птичкой на конце, играя ею как дурачок». Должно быть, речь шла о какой-то детской игрушке; откуда Мерфилд мог узнать об этом, неясно. Гарри Мейз, ткач из Или, говорил, что король «выглядит скорее как ребенок, а не взрослый мужчина» и в скором времени корабль, изображенный на монетах, будет заменен на овцу.

Одним из выражений, слетевших с губ людей Кэда, было «всеобщее благосостояние» или «общее благо» как форма правления для короля и королевства, лордов и простолюдинов; подданные клянутся поддерживать короля, но король также должен печься о благополучии своих людей. Все сословия и земли государства должны быть объединены долгом и обязанностями. Именно эта связь, как предполагали, разрушалась Генрихом и его советниками.

Силы короля довольно быстро отреагировали на угрозу; 13 июня королевские эмиссары прибыли в Блекхит и приказали последователям Кэда разойтись. Они привезли бунтовщикам королевское прощение. Король хотел выйти к недовольным лично, повторив храбрый поступок юного Ричарда II семьдесят лет назад, но его советники поначалу возражали. Собралось несколько тысяч человек; было роздано по меньшей мере 3000 помилований. Утром 18 июня Генрих прибыл в Блекхит с большим количеством солдат и пушками, но повстанцы уже разбежались под покровом темноты прошлой ночью: их предупредили о прибытии королевской армии. В определенном смысле это было мерой предосторожности: сражаться против королевского флага означало открытую измену. Некоторые из людей короля под командованием сэра Хамфри Стаффорда и сэра Уильяма Стаффорда попытались преследовать бунтовщиков, но те завели их на пустошь, где Стаффорды были убиты. Первая кровь была пролита руками людей из Кента.

Эта кровь вскоре была отомщена. Несколько лордов приехали в Кент, где потребовали возмездия; эта мера только спровоцировала повстанцев на дальнейшие выступления. Последовал период замешательства, когда лорды, столкнувшись с нарастающей реакцией народа, сражались друг с другом и когда некоторые солдаты присоединились к бунтовщикам. Король и его компаньоны, а также судьи королевства бежали из Лондона и так быстро, как только могли, укрылись в безопасности центральных графств; мэр Лондона умолял короля оставаться в столице, но Генрих отказался. Вот еще один пример отсутствия мужества у короля.

Услышав новости о бегстве короля, Кэд и его последователи в конце июня снова собрались в Блекхите; на следующий день они вошли в Саутуарк и заняли все постоялые дворы и гостиницы этого района. Сам Кэд, который был известен как Капитан или Джон Измени-все (John Amend-All), остановился на главной улице, на постоялом дворе «Белый олень», который стал штаб-квартирой повстанцев. Белый олень, разумеется, был эмблемой Ричарда II.

3 июля Кэд и его люди перешли Лондонский мост, перерезав канаты подъемного механизма так, чтобы позже мост не могли поднять за их спинами, и попытались захватить ратушу. Там нескольких королевских слуг заподозрили в страшных преступлениях против Англии и без долгих рассуждений казнили их в фонтане напротив Хани-Лейн, известном как Чипсайд-Стандард. Шерифа Кента, вызывавшего особенную ненависть, притащили на Майл-Энд, где и обезглавили. Кэд вернулся в «Белого оленя», чтобы разработать план действий.

Лондонцы, встревоженные тем, каких масштабов достиг бунт, и разрушениями на улицах их города, вознамерились не позволить Кэду снова войти в Лондон через мост. Силы горожан пошли на бунтовщиков, и произошла уличная битва или ряд столкновений. Кэд, исполнению планов которого помешали, вознамерился сжечь разводной мост; лондонцы же, к которым присоединились оставшиеся королевские слуги, избежавшие народного правосудия, сумели закрыть городские ворота. Многие погибли в огне, зажженном Кэдом.

Перемирие между двумя сторонами, оказавшимися теперь на разных берегах Темзы, было установлено группой священнослужителей, возглавляемой архиепископами Йорка и Кентербери; во время восстания они укрывались в Тауэре. Также было решено, что бунтовщики, представившие на рассмотрение свои требования, получат королевское помилование, скрепленное печатью, при условии, что разойдутся по домам. Большинство из них так и поступили, но Кэд отказался или раскаялся в своей прежней покорности. Он снова поднял флаг мятежа, но последователей у него осталось слишком мало, чтобы они представляли собой серьезную угрозу. Он бежал на юг, где его преследовали и в конце концов загнали в угол; он был арестован в саду в Хитфилде, в Суссексе, и вскоре умер от полученных ран. Бунт был подавлен, но не в результате каких-либо действий короля.

В этот поворотный момент герцог Йоркский оставил свой нежеланный пост в Ирландии и вернулся в Англию. Интересно, что Джек Кэд называл себя Джоном Мортимером, таким образом приобщаясь к Йоркской семье; Йорк унаследовал земли и титул Мортимера за двадцать пять лет до описываемых событий, когда его мать, Анна Мортимер, умерла во время его появления на свет. Некоторые из последователей Кэда распространяли слух о том, что он приходится герцогу двоюродным братом. Едва ли это было правдой, но в то время подозревали, что Йорк опосредованно помогал восстанию против королевской власти. Он вернулся в Англию без разрешения короля и немедленно увидел потенциальную угрозу в царствовании Генриха; именно в это время король назначил врага Йорка Сомерсета коннетаблем Англии. В ряде официальных публичных деклараций, которые передавали от короля к Йорку и от Йорка к королю, герцог заявил, что вернулся, чтобы очистить свое имя от ничем не подтвержденных подозрений, касающихся последнего восстания; он объявил, что возвратился, чтобы помочь реформировать королевский двор. Генрих надлежащим образом пригласил его присоединиться к «грустному [мудрому или серьезному] и важному совету».

Все это никак не решало реально существующую проблему, касающуюся вражды между Йорком и Сомерсетом, возникшей после разгрома в Нормандии. Они обвиняли друг друга в плохом выполнении обязанностей во время войны, когда на самом деле сам король должен был взять на себя бо́льшую часть ответственности за это поражение. Поскольку Генрих VI все еще оставался бездетным, Йорк был законным наследником престола, но верховенство Сомерсета в Королевском совете заставляло Йорка бояться, что он вот-вот будет лишен этого наследства.

В сентябре 1450 года герцог Йоркский прибыл в Вестминстер с 5000 людей; он потребовал отстранения Сомерсета, а также других людей, которые, как он считал, ему угрожали. Но он слишком близко подошел к анархии и гражданской войне; сторонники Йорка устроили шумную демонстрацию в Вестминстер-Холле, а также предприняли попытку убить Сомерсета. Тогда вмешались палаты лордов и общин, распространив проект реформирования королевского хозяйства; билль, по которому Йорка признавали наследником престола, очевидно, был отклонен. Йорк, которому нанесли поражение, удалился в свои наследные земли, а Сомерсет по-прежнему главенствовал.

Далее последовал ряд стычек и столкновений, в которых ни одна из сторон не смогла одержать победы; герцог Йоркский применил силу против других магнатов, ни о чем не спрашивая короля, и в начале 1452 года обвинил Сомерсета в падении Нормандии и заявил, что его соперник готов сдать Кале французам. Йорк со своими сторонниками выступил на юг, но был вынужден отказаться от осуществления планов перед огромными силами, поднятыми остальными аристократами. Крупная йоркистская «партия» не была готова сражаться за его дело, а большинство остальных магнатов не одобряло происходящее, слишком напоминающее вооруженное восстание. Йорку пришлось отступить и попросить о прощении, оправдывая свое поведение тем, что он действовал «во благо Англии».

Казалось, Генрих VI победил, но, как это всегда происходило в истории Англии, в ход событий вмешались неожиданные, никем не предвиденные обстоятельства. Летом 1453 года король впал в оцепенение, или, как говорили в то время, его разум и сознание отдалились. Происхождение его болезни точно не известно и, возможно, как-то связано с рядом унижений и несчастий, обрушившихся на короля с начала его царствования. Но была и одна непосредственная причина. Последняя битва Столетней войны недавно была проиграна англичанами. Граждане Бордо обратились с просьбой о возвращении под власть Англии, и на помощь им немедленно послали армию под командованием графа Шрусбери; в последовавшей битве англичане были разбиты наголову, а сам Шрусбери, придавленный упавшей лошадью, погибшей от пушечного ядра, был зарублен топором. Именно после этой битвы Гасконь окончательно сдалась Франции.

Итак, Генрих впал в состояние кататонии, молчал и не двигался, и так продолжалось восемнадцать месяцев. Он не мог ходить и без посторонней помощи не мог даже подняться со стула; он не сознавал время и потерял способность говорить. Осенью того же года у него и Маргариты Анжуйской родился сын, но даже появление наследника престола не оживило короля. Герцог Бекингем принес младенца к Генриху в Виндзорский дворец и, по словам современника событий, «в прекрасной манере представил его королю, умоляя короля благословить наследника, но король не дал ясного ответа». Далее читаем следующее: «Герцог снова поднес принца к королю и снова не получил ясного ответа, после этого подошла королева и представила принца так же, как это только что сделал герцог, желая, чтобы король благословил сына. Но весь их труд был напрасным, поскольку не добились они ни ответа, ни какого-либо действия, кроме того, что один раз король посмотрел на принца и вновь опустил глаза».

Если представить, что король знал или мог предсказать судьбу новорожденного принца Уэльского, то его горе можно понять. Два месяца спустя к Генриху пришли старшие члены Королевского совета, но «не смогли получить ни слова, ни знака».

В отсутствие лидера Королевский совет был вынужден обратиться к герцогу Йоркскому; согласно постановлению парламента, он больше не был наследником престола, но был самым знатным аристократом королевства. Йорк не забыл и не простил ничего; он возвратился в Лондон, но сердце его было полно злобы. Его главный враг Сомерсет был заключен в Тауэр по обвинению в том, что сдал английские владения во Франции. Также Йорк заявил, что Сомерсет, как и король с королевой, фактически пытались изолировать его и заставить молчать. Маргарита Анжуйская всегда противостояла Йорку, но ее неприязнь стала гораздо более ощутимой, когда показалось возможным, что Йорк займет место ее малолетнего сына. Здесь и зародились ростки предстоящей кровавой распри. Королева превратила Йорка во врага, поскольку обращалась с ним соответственно. Она выпустила билль, который даровал ей власть управлять страной и назначать главных чиновников государства, но в марте 1454 года Йорк был объявлен лордом-протектором королевства.

Для присмотра за больным королем назначили пять врачей. Считалось, что голубиный помет, нанесенный на подошвы его ног, вызовет исцеляющий сон. Молоко было очень полезно при меланхолии. Но употребление в пищу фундука расстраивало мозг. При этом зеленый имбирь улучшал память. Медленно и постепенно к Генриху возвращалось сознание. Сообщалось, что «король хорошо поправляется, и идет на поправку с Рождества… Днем в понедельник к нему пришла королева и принесла с собой лорда-принца; тогда он спросил, как зовут принца, и королева ответила, что его имя – Эдуард; тогда король сложил руки на груди и возблагодарил Господа. Он сказал, что до этого времени он не знал, кто он такой, не знал, что ему говорят, и не знал, где находился с тех пор, как заболел… Он сказал, что теперь чувствует на себе милость всего мира…».

Не ясно, удалось ли королю полностью оправиться от своей болезни; по докладам о его состоянии в последующие годы можно предположить, что в какой-то степени он оставался слабоумным. Протекторату Йорка пришел конец. Он передал свои обязанности королю во дворце в Гринвиче; Сомерсет был освобожден из Тауэра и вернулся в ряды сторонников монарха. Также Генрих теперь с радостью вернул в свой совет заклятых врагов Йорка; король вел себя скорее как лидер фракции, а не как правитель страны. Вполне естественно, что Йорк считал, что ему угрожает опасность. Он чувствовал необходимость нанести упреждающий удар, но при этом начал конфликт, который вошел в историю под названием Войны Алой и Белой розы.