29

Воитель

Генрих Монмут взошел на трон как Генрих V, твердо намереваясь восстановить королевские финансы и разобраться со старым врагом – Францией. Он рассчитывал восстановить bone governaunce (хорошее правительство), особенно нацеливаясь на то, чтобы справиться с несправедливостью правосудия и коррупцией. Он был молод и силен. Гость, прибывший ко двору из Франции, отметил, что новый король скорее напоминает священника, а не солдата: он был худощавым, хрупкого телосложения, с овальным лицом и коротко подстриженными темными волосами. Разумеется, выглядел он аскетом. В ночь смерти отца Генрих обратился за советом к отшельнику в Вестминстерском аббатстве, которому исповедался во всех своих грехах.

Он был коронован в пятое воскресенье Великого поста 9 апреля 1413 года. В этот день шел град со снегом. Как говорили, такая погода предрекает царствование холодной суровости. Не было никаких сомнений, что Генрихом V движет как чувство долга, так и ощущение божественного права. Все изменилось. Он бросил привычки своей молодости и, по словам хронистов, буквально в одну ночь стал мрачным и серьезным королем. Он приобрел репутацию благочестивого короля, тщательно соблюдающего все церемонии; до своей женитьбы, которая состоялась семь лет спустя, Генрих хранил целомудрие. Он учредил несколько монастырей, в которых ежедневное вознесение молитв должно было поддерживать династию Ланкастеров. Также король ревностно относился к красоте. Летописец Джон Стоув писал, что «он восхищался песнями, стихами и музыкальными инструментами в такой мере, что в своей часовне среди прочих молитв любил читать “Отче наш”, некоторые из псалмов Давида, а также разнообразные гимны и акафисты». Отправляясь на войну во Францию, Генрих взял с собой органиста и певцов.

В отличие от своего отца он говорил на английском как на родном языке, и в этом отношении установил стандарт для языка документов в стране. Он был кем-то вроде ревнителя строгой дисциплины, властного и не допускающего возражений. Одно из королевских писем послу сэру Джону Типтофту начинается очень лаконично: «Типтофт, во имя веры я поручаю вам…» Здесь ключевым является краткое приветствие – «Типтофт». «Король, – писал Томас Хокклив, – воздерживался от длинных речей». Он говорил четко и точно. Он был эффективным управленцем, который вникал в детали проводимой им политики: он облагал королевство высокими налогами, но никогда не тратил деньги бездумно. Генрих поддерживал сердечные отношения с самыми значительными аристократами и хорошо управлялся с обеими палатами парламента. Он доказал, что при твердой руке средневековое правительство не обязательно должно быть шатким или бестолковым.

Проверка его религиозных убеждений произошла через несколько месяцев после коронации, когда Генриху пришлось противодействовать еретикам. Деятельность лоллардов, которую мы рассмотрели в предыдущих главах, достигла критической точки в первые месяцы 1413 года. Во время первого заседания парламента при новом короле на дверях лондонских церквей появились листовки, где говорилось, что если члены религиозного братства будут подвергаться преследованиям и гонениям, то на их защиту встанет 100 000 человек. Из-за этого возникло ощущение тревоги и незащищенности, и один из друзей короля, сэр Джон Олдкасл, был обвинен в укрывательстве еретиков и покровительстве им. Есть некая доля иронии в том, что первоначально Фальстафа в пьесе Шекспира «Генрих V», написанной почти через 200 лет после описываемых событий, звали Олдкасл. Шекспир описал его как веселого товарища Генриха в годы, проведенные в пивных и притонах.

Прослеживалась связь между листовками на церковных дверях и этим теперь разом посерьезневшим человеком. Один из его капелланов проповедовал лоллардизм, а у самого Олдкасла обнаружили несколько еретических трактатов. Король пытался спорить с ним и убедить его покаяться, но сэр Джон отказался. Осенью 1413 года его препроводили в Тауэр, и на последовавшем за арестом процессе Олдкасл повторил, что лолларды отвергают исповедь и учение о пресуществлении. Его признали еретиком и передали в руки светской власти для казни через сожжение на костре. Король вмешался еще раз и дал Олдкаслу сорок дней для покаяния, но за это время сэру Джону удалось бежать из своего узилища.

Два месяца он скрывался где-то в окрестностях Лондона и за это время задумал заговор с целью убить короля и его братьев, чтобы не допустить полного истребления лоллардов. Олдкасл тайно передавал послания членам братства, назначая им встречи в церкви Святого Жиля в Полях, расположенной за городской стеной. Но тайна стала известна кому-то, стоящему у власти. Вечером 9 января 1414 года король вывел солдат. Выходящих из города лоллардов хватали и отправляли в тюрьму Ньюгейт. Тридцать восемь из них вывезли на волокушах из Ньюгейта и повесили в полях на специально построенных для этого виселицах.

Нельзя сказать, что этот мятеж был особенно популярным: в нем участвовало не более нескольких сотен человек. Тем не менее он уничтожил любую симпатию к движению лоллардов, какую могло бы питать к ним население: теперь ересь сама по себе считалась чем-то вроде восстания.

Самому Олдкаслу удавалось скрываться почти четыре года; в конце концов его схватили в окрестностях Уэлшпула и доставили в Лондон, где сэра Джона повесили над пылающим огнем, который поглотил виселицу вместе с жертвой. Своими последними словами перед мучительной смертью он предрек, что воскреснет через три дня. На самом деле на это потребовалось несколько больше времени. В XVI веке Олдкасла стали прославлять как одного из первых мучеников протестантизма – это было одной из причин, по которой Шекспир изменил его имя на Фальстафа.

В некотором роде восстание сыграло отвлекающую роль. Царствование молодого короля в основном определялось войной. Он собрал вокруг себя группу молодых людей, которые воспринимали битвы и победы как способ добиться славы. Среди них главными были три брата Генриха, которые полностью посвятили себя успехам своей династии. Война считалась высочайшим долгом и величайшим достижением любого короля. Это рвение привело к возобновлению военных действий Столетней войны после перерыва, затянувшегося на два предыдущих царствования. Практически сразу после вступления на престол новый король выступил против Франции. В 1399 году он стал герцогом Аквитанским, унаследовав этот титул от своего отца; теперь Генрих желал заявить свои требования на земли Гаскони, Кале, Гиени, Пуату и Пуатье, которые отошли английской короне по соглашению 1360 года.

К лету 1415 года все было готово к вторжению во Францию. Парламент выделил необходимые средства без своих обычных отговорок; были затребованы войска и корабли, и казалось, вся страна поддерживает эту демонстрацию силы и решительности со стороны молодого короля. Впрочем, не все его подданные были готовы платить ему верностью. Некоторые все еще задавались вопросом о законности правления дома Ланкастеров, и в дни перед отправлением военной экспедиции некоторые аристократы попытались организовать восстание. Король предвосхитил их действия, и их быстро казнили. Больше никто и никогда не пытался угрожать царствованию Генриха V.

Он отплыл во Францию с армией в 8000 человек. Она состояла из лучников, как пеших, так и конных, и тяжеловооруженных всадников – рыцарей и эсквайров в полной броне с копьями, мечами и кинжалами. В войске были пехотинцы, мастера по изготовлению луков и стрел, плотники, священники, хирурги, артиллеристы и инженеры. Две последние категории солдат были необходимы для ведения осадной войны – метода, который Генрих опробовал в Уэльсе. Также на борту был королевский офицер, которого называли «большим сержантом», – его единственной обязанностью было держать голову короля, если государя будет тошнить. Было подсчитано, что во Францию отправили примерно 15 000 лошадей. Женщинам, которые обычно следовали за военными, не позволили отплыть с армией. В наказание у любой проститутки, обнаруженной среди солдат, отбирали все ее деньги и ломали одну из рук, прежде чем прогнать ее палками.

Экспедиция, которую сопровождала стая лебедей, покинула Саутгемптон 11 августа и отправилась к берегам Нормандии; герцогство принадлежало семье Генриха – по крайней мере, так он утверждал, – и высадиться на этой земле уже само по себе означало заявить о своем праве собственности. Генрих осадил город Арфлёр в устье Сены, но эта победа далась ему нелегко: город продержался пять недель, и все это время люди Генриха страдали от поноса из-за незрелых фруктов. Тем не менее он взял верх; лидеры города сдались, и Генрих немедленно начал строить планы превратить город в английскую колонию. Поскольку Арфлёр был связан рекой с Руаном и Парижем, он был желанной позицией.

Во время кампании король был несгибаемым и суровым ревнителем дисциплины; именно поэтому он добивался успеха. Он тщательно все планировал, одновременно поддерживая управление администрацией в Вестминстере. Кроме всего прочего, он обладал огромной энергией; на турнире, на охоте, на поле битвы он был быстрым и безжалостным. Как будто бы странным образом предчувствуя свою раннюю кончину, Генрих производил впечатление человека, который всегда торопится.

Из Арфлёра он повел своих людей на северо-восток к Кале; они прошли 75 километров, но тут король получил неприятные новости о том, что французская армия ждет его на правом берегу Соммы. Он был вынужден изменить маршрут, пройдя по левому берегу Соммы до того места, где можно было безопасно двигаться дальше. Путь до Кале предполагалось пройти за восемь дней, но английская армия перешла через реку только две недели спустя. Люди короля были утомлены и голодны, но, несмотря на присутствие французской армии, тенью следующей за ними, Генрих приказал им идти на Кале. Все понимали, что, прежде чем добраться до города, ему придется столкнуться с врагом.

24 октября Генрих увидел французов; согласно автору «Деяний Генриха V» (The Deeds of Henry V), они, как стая саранчи, собрались около деревни Азенкур. Один из английских командиров громко взмолился Богу о том, чтобы у него появилось еще 10 000 лучников, но король сказал ему, что они и без того находятся под защитой Господа. На эту ночь Генрих разместил своих людей на отдых и строго приказал соблюдать тишину; музыка и песни, доносившиеся из французского лагеря, были слышны очень хорошо. На рассвете король, прежде чем сесть на коня, прослушал три мессы; на шлем он надел золотую корону. Затем он приказал армии выдвигаться на позиции. У него было примерно 8000 человек против французского войска из 20 000. Была и еще одна очень значительная разница: среди англичан было 6000 лучников с длинными луками, в то время как среди французов их было очень мало. Они полагались на защиту своей брони. Итак, англичане выстроились в тонкую линию, тянущуюся вдоль поля битвы, выставив стену из щитов, как когда-то делали англосаксы, или «тонкую красную линию», как в битве при Балаклаве в 1854 году. Прошедший ночью сильный дождь превратил землю в жидкую грязь. В течение трех часов – с девяти утра до полудня – две армии, не двигаясь, стояли лицом друг к другу.

Затем Генрих взял на себя инициативу, опасаясь, что враг может ждать подкреплений. «Пришло время, вся Англия возносит за нас молитвы! – закричал он. – Так не падайте духом, и двинемся вперед! Во имя всемогущего Господа и святого Георгия! Знаменосец, вперед! Святой Георгий, помоги нам в этот день!» Его солдаты преклоняли колена, каждый из них клал в рот щепотку земли как напоминание о том, что все смертны и однажды всем предстоит обратиться в прах; это была альтернативная форма Святого причастия. Английские лучники выдвинулись вперед примерно на 600 метров, остановились и воткнули в мягкую землю заостренные колья для защиты от лошадей и вооруженных рыцарей. После этого они прицелились и обрушили град стрел на сбившихся в кучу французов, немедленно устроив в их рядах кровавую бойню. Французская кавалерия атаковала, но люди и лошади натыкались на колья.

Основные силы французской армии двинулись вперед, но из-за большого количества людей они были неповоротливы и действовали бестолково. Стрелы английских лучников делали свое дело, и лошади, оставшиеся без наездников, только вносили еще бо́льшую панику во французские ряды. Мертвые тела уже лежали грудами на грязной земле, и более проворные английские солдаты смогли прорваться внутрь огромной стенающей массы врагов. Две трети от оставшейся армии французов обратились в бегство. Генрих все еще не был полностью уверен в победе: треть вражеской армии оставалась на поле боя и было захвачено множество французских пленников, лишившихся оружия и находившихся в тылу. Опасаясь угрозы с их стороны, король приказал перебить этих людей. Это приказание шло вразрез с кодексом рыцарства, который запрещал казнить безоружных пленников, и было невыгодно для английских солдат, рассчитывавших получить значительный выкуп за тех, кого захватили в бою. Тем не менее Генрих приказал отряду из 200 лучников убить всех французов. Можно только сказать, что в крови и пылу битвы он объяснил себе свои действия какой-то насущной необходимостью. Что это было, мы не знаем. К счастью, королевское распоряжение было выполнено не полностью, и много сотен благородных пленников пережили резню во время битвы при Азенкуре.

После боя король беспрепятственно добрался до Кале, откуда после нескольких дней отдыха отплыл в Англию. Его прибытие в Лондон 23 ноября стало большим событием в государстве. 20 000 горожан встречали Генриха в Блекхите, приветствуя его как «властителя Англии, цвет всего мира, солдата Христова». На Лондонском мосту для встречи короля были воздвигнуты две огромные фигуры мужчины и женщины; на всем пути по городу его сопровождали королевские гербы с изображениями льва и антилопы и хор ангелов, поющих: «Благословен будь тот, кто приходит во имя Господа». Путь к собору Святого Павла украшали другие гигантские фигуры, телеги с живыми картинами и затейливые за́мки; короля, одетого в простую пурпурную мантию, приветствовали группы певцов, держащих венки. В тот же год Генрих начал носить куполообразную, или императорскую, корону, сделанную по образцу той, которую носил император Священной Римской империи; она представляла собой «имперскую диадему из золота и драгоценных камней» и указывала на то, что Генрих воссоздавал императорский сан.

Несущий выгоды мир не сразу последовал за успехом в бою. Ни одна победа, пожалуй, не приносила такого ничтожного результата. Мышцы, которые были напряжены, теперь снова расслабились, и кровопролитию было дозволено прекратиться. Правда, репутация короля значительно укрепилась; теперь он выглядел любимцем самого Господа, человеком, находящимся под его защитой. Право его династии на царствование было очевидным образом подкреплено. Единым духом он стал одной из ведущих фигур европейских королевских дворов. На практическом уровне это выразилось в том, что парламент даровал ему новые преимущества в налогообложении и гарантировал пожизненную пошлину на экспорт шерсти и кож.

Французы попытались отбить Арфлёр по земле и по морю, но судьбоносное морское сражение летом 1416 года доказало их бессилие. Генрих гордился своими морскими успехами: он был первым королем после Альфреда, который создал национальные морские силы. К концу 1416 года ему принадлежали шесть огромных кораблей, восемь баркасов и десять одномачтовых парусных судов, известных как балингеры.

Со всеми этими силами Генрих начал второе вторжение во Францию в феврале 1417 года. Он пришел, чтобы затребовать французский трон «де факто и в реальности»; он принадлежал ему по праву. Король провел ряд осад, начав с города Кан и медленно двигаясь на юг, пока не добрался до Фалеза, хорошо известного как место рождения Вильгельма Завоевателя. Он вернулся на землю своего теперь уже отдаленного многими поколениями предка и при этом фактически завоевал Нормандию. Потом Генрих двинулся на столицу герцогства Руан; осада продолжалась почти полгода, причинив ужасные страдания жителям города. Согласно популярному стихотворению того времени:

 

Они ели собак, они ели кошек,

Они ели мышей, лошадей и крыс,

И крыса шла за тридцать пенсов…

 

Руан сдался 19 января 1419 года. Путь на Париж теперь был свободен. Между сторонами состоялись некие переговоры, которые не привели ни к каким решениям. Генриху противостояли король Франции Карл VI вместе со своим сыном и наследником дофином. Их поддерживал герцог Бургундский, который заключил с дофином необычный союз в попытке остановить англичан. Но союз оказался непрочным: во время встречи на мосту один из сторонников дофина убил герцога. Возможно, это стало результатом заговора, а может быть, действительно несчастным случаем, как об этом объявили, но результат в любом случае был одним и тем же. Воспользовавшись замешательством своих врагов, Генрих подошел к воротам Парижа и потребовал французскую корону. Кто теперь мог отказать ему? Новый герцог Бургундский был неопытен, дофин был в опале, а король Франции время от времени страдал приступами безумия.

После множества споров весной 1420 года было заключено соглашение, в котором подтверждалось, что Карл VI лишает сына права наследования и объявляет своим преемником английского короля. Генрих V должен был жениться на дочери французского короля Екатерине Валуа, таким образом, любой их потомок мужского пола автоматически становился королем как Англии, так и Франции. При поверхностном взгляде можно было бы говорить о великой победе: Генрих добился большего, чем любой из его предшественников. Впрочем, последующие события доказали, что соглашение оказалось чрезвычайно непрочным. Почему французы должны были согласиться на то, что ими будет править какой-то король из Вестминстера? Да и в некоторых кругах английского парламента существовали серьезные сомнения в том, что захват Франции является для Англии мудрым решением: война обходилась слишком дорого. Цена армии, поддерживающей порядок в завоеванной стране, также должна была быть очень велика. Не было никакого резона драться из-за французских дел.

В начале 1417 года духовенство прекратило молиться за успехи короля в войне за морем; парламенты 1420 и 1421 годов вернулись к прежним методам и отказались давать деньги на это предприятие. Хронист этого периода Адам из Аска закончил свой рассказ восклицанием: «Но горе мне! Великие люди и сокровища королевства будут истощены этим делом!» Можно было рассчитывать на какую-то компенсацию, которая была особенно значима для выдающихся рыцарей и солдат удачи, которые возвращались домой с награбленным добром. Томас Монтегю, граф Солсбери, писал королю: «Мы привезли домой великолепную, никогда не виданную доселе добычу». Иначе говоря, он вернулся богачом. Но воодушевляло ли это английских священников и йоменов – совсем другой вопрос.

Были страхи и по поводу суверенности самой Англии. Что, если, к примеру, будет существовать один казначей, управляющий финансами обеих стран, переплетенными, как сложный кружевной узор? А что, если король или его преемник назначит на эту должность французского аристократа? Эти страхи могли быть совершенно беспочвенными, но, как бы то ни было, они существовали. Стало очевидно, что король уже проводит во Франции больше времени, чем в Англии, и ущемляет национальные интересы.

Основанием для таких мыслей был тот факт, что Генрих был вынужден совмещать свои цели во Франции с дальнейшими военными кампаниями. Он овладел – или завоевал – герцогством Нормандским вместе с территорией под названием Вексен – областью в Северо-Западной Франции на правом берегу Сены. Но все еще существовали провинции, которыми управлял герцог Бургундский, и провинции под управлением дофина. На земле, разделенной на части, мира быть не могло.

Генрих женился на Екатерине Французской – Екатерине Валуа – вскоре после заключения соглашения с ее отцом; они с помпой въехали в Париж и поселились в Лувре. Разумеется, король желал короновать свою жену в Вестминстере, и 23 февраля 1421 года она вошла под своды аббатства. Династии Валуа и Плантагенетов соединились.

Четыре месяца спустя Генрих снова был во Франции, чтобы противостоять сопротивлению и бунтам французов. Ему приходилось сражаться ради своих целей, но во время осады города Мо он заболел. Короля лихорадило, и он все сильнее слабел. Чувствуя, что смерть подступает, Генрих выразил свою последнюю волю. Теперь у него был сын восьми месяцев от роду, и ребенок был передан под защиту одного из братьев Генриха V. Герцог Глостер должен был воспитывать и поддерживать маленького Генриха VI. В последний день августа 1422 года король умер. Его тело перевезли в Лондон и с надлежащими почестями похоронили в Вестминстерском аббатстве.

Ни одного короля так не превозносили его современники, как Генриха V. Все сомнения по поводу войн во Франции были забыты ради его воинской славы. Он был благочестив и величествен, он был целомудренным и истовым. Он был так же щедр к своим друзьям, как беспощаден к врагам; он был предусмотрительным и великодушным, скромным и умеренным. Он был образцом средневекового короля, но существовали и другие мнения. Пьесу Шекспира «Генрих V» можно интерпретировать и несколько по-другому – как рассказ о военном тиране, который поставил все на хвастливое завоевание Франции. Чего же он достиг в конце концов? Когда все, захваченное во Франции, было отвоевано назад, мечта о двойной монархии рассеялась, и трофеев осталось очень мало. Все было сделано ради гордости принца.

Можно отметить еще одно трудноуловимое и неожиданное последствие возобновления Генрихом V Столетней войны. На английском языке теперь говорили все подданные короля. Все его письма написаны на английском, и автор «Деяний Генриха V» обращается к «Anglia nostra» – «нашей Англии». Первый документ королевской администрации, написанный по-английски, датирован 1410 годом. Лондонская гильдия пивоваров стала делать свои записи на английском языке с начала 1420-х годов, ссылаясь на тот факт, что «бо́льшая часть палаты лордов и заслуживающие доверия члены палаты общин начали вести свои дела на родном языке».

Теперь архиепископ Кентерберийский привычно говорил об «английской церкви» как о неотъемлемом элементе Вселенской церкви, и церковный собор 1414 года заявил, что «если понимать нацию как людей, отличающихся от других кровными связями и привычкой к единству или особенностями языка… то англичане – настоящая нация». Тот факт, что об этом заговорили, позволяет предположить, что в предыдущие периоды единство нации не казалось самоочевидным. В XV веке также постоянно предпринимались попытки противопоставить процветающую Англию и бедственное положение Франции. Это был способ отдалиться от наследия франкоговорящей королевской семьи и франкоговорящего двора, которые правили страной последние три столетия.

Первое дошедшее до нас письмо на английском датируется зимой 1392 года. Но больший интерес с точки зрения изучения повседневных забот людей представляет несколько более поздняя записка, тоже написанная по-английски. Она была «написана в Кале, на этой стороне моря, в первый день июня, когда все идут обедать и часы бьют полдень. Из всех домов кричат вслед за мной и зовут спускаться. Немедленно спускайся обедать! И ты давно знаешь, какой ответ я им дам». Так и слышится: «Спускайся! Спускайся!»