18

Подготовка к забегу

Бег – величайшая метафора жизни, потому что ты получаешь от него столько же, сколько вкладываешь.

Опра Уинфри

В подходящей нам окружающей среде бег для нас естествен, потому что в ходе эволюции мы приобрели соответствующие гены. Поэтому я верю, что при наличии правильных стимулов большинство из нас может стать бегунами. Для этого у нас есть легкие, конечности, сердце и ум. Точно так же, как у куликов есть все нужное, чтобы перелетать из Северной Америки в Южную. Конечно, естественное – не значит «всегда получающееся». Хороший бег для нас сейчас – это ценность, а не необходимость.

Как сказал великий танзанийский марафонец Джума Икангаа: «Воля к победе – ничто без воли к подготовке». Но как подготовиться к чему-то совершенно новому? Скажем, пробежать дистанцию, в два раза превышающую ту, которую вы когда-либо пробегали, особенно если вы и тогда пробежали на пределе возможностей? Я был уверен в том, что уже для тренировки, а не для соревнований, мне нужно понимать, чего я собираюсь достичь и как я это сделаю. Любые ошибки, как показали мои эксперименты с медом, пивом и оливковым маслом, были хорошими уроками.

У бега есть одна прекрасная особенность: он понятен и элегантен. Формула проста: поставьте одну ногу впереди другой. Нужно не так много времени, чтобы понять: если вы хотите улучшить скорость – просто бегите быстрее. А если вы хотите бегать на большие расстояния – бегите дальше. Такой мотивации хватает, чтобы привести себя в хорошую форму, но ее недостаточно для победы или рекорда. Само собой, гепард изначально находится в отличной физической форме, но исход его гонки за антилопой, которая также в полном порядке, может быть каким угодно. Это определяется миллисекундами чего-то еще, что не поддается описанию, или же погрешностью. Вопрос в том, как вы добьетесь этого «чего-то еще» без погрешности?

Как и в формуле Эйнштейна E = mc², мне пришлось манипулировать сложными взаимосвязями, включающими энергию, массу и скорость. Моя спринтерская и обычная скорости бега, кажется, были достаточно быстрыми, чтобы стать постоянными в уравнении; вероятно, я не мог и не должен был их менять. Основной меняющейся переменной и вместе с тем ограничивающим фактором, как я полагал, будет выносливость. Она зависит от температуры тела, от управления водным балансом и в конечном счете от доставки топлива в мышцы, кровь, печень, пищеварительный тракт и жировые отложения организма, а также от мобилизации топлива. Очевидно, у меня было два способа продлить подачу топлива. Один из них – это дополнительный прием углеводов во время пробежки, другой – в том, чтобы научиться мобилизовать жиры и сжигать жировые ферменты, чтобы использовать резервы жировых отложений организма. Считается, что имеющегося у человека запаса углеводов достаточно для поддержания максимальной производительности в течение 20–30 минут, в то время как запасы жира могут поддерживать высокую производительность труда в течение нескольких дней. Проблема заключалась в том, что уровень расхода энергии (и следовательно, скорость движения), вырабатываемой при сжигании жиров, составляет лишь около 60 % от уровня энергии от углеводородов. Считается, что высокие и продолжительные темпы аэробной активности лучше всего поддерживаются смешанным и одновременным использованием углеводов и жиров.

Пробежать 100 км означало бы дважды пройти рубеж истощения углеводородного топлива организма. У людей нехватка гликогена приводит к изнеможению. Чтобы отодвинуть этот порог, я тренировался бегать «на пустом баке», заставляя свое тело привыкнуть к использованию телесного жира в качестве топлива после того, как запасы гликогена в мышцах и в печени истощались. Я также хотел использовать столько углеводов, сколько мой желудочно-кишечный тракт мог бы обрабатывать, чтобы сохранить запасы гликогена как можно дольше, прежде чем прибегать к метаболизму жиров, потому что углевод (сахар и гликоген) – высокооктановое топливо, которое обеспечивает большую мощность (а значит, и скорость), чем жир. Как уже упоминалось, иногда я действовал и наоборот, бегая с полным желудком, чтобы пользоваться этим топливом. Бегуны, соревнующиеся на более коротких дистанциях, на которых углеводных резервов достаточно, должны учиться «отключать» желудочно-кишечный тракт, что организм делает обычно при незначительной стимуляции. Вместо этого я заставлял внутренности работать даже во время бега.

Иногда, чтобы поймать антилопу, нужно идти на компромиссы. Ключ к отличным показателям на ультрамарафоне – постановка целей и нахождение правильного баланса между противоположными и одинаково важными потребностями. На тренировках необходимо пробегать значительные расстояния. Однако отдых и восстановление также важны. Требуется жесткая дисциплина, чтобы пробегать 20, 30, может быть, 40 км в день без каких-либо проявлений слабости, но нужно уметь мгновенно останавливаться, если дальнейшие усилия могут привести к травме. Иногда важно немедленно реагировать на первый намек на мозоль или небольшой разрыв мышц, в то время как в других случаях нужно игнорировать боль несколько часов подряд. «Менталитет бегуна» требует постоянного, невозмутимого спокойствия, но и беззаботной непринужденности, несмотря ни на что. Успех заключается в бескомпромиссной логике и подчинению общей цели, которая, как и сама жизнь, не имеет никакой логической основы. Как сказал великий британский супермарафонец Дон Ричи: «Чтобы пробежать ультрамарафон, нужна хорошая подготовка и должный настрой, то есть ты должен быть немного сумасшедшим».

Мы живем в мире противоречивых истин, которые вместе постоянно порождают новое из вечности. Наш мир не является линейной логической конструкцией, которая выдает истины в бесконечной экстраполяции (может быть, в физике?) с использованием научных инструментов вроде математики. Этот мир, мир бескомпромиссных физических истин, существует в теории, но теория, как правило, является лишь академическим упражнением, и ей редко приходится соревноваться с реальностью существования или с реальным биологическим миром, который мы населяем, миром, одновременно невероятно тонко структурированным и в то же время хаотичным. Точной формулы, определяющей порядок тренировок, не существует. Есть в лучшем случае наброски, работающие, пока не появится что-нибудь получше. Как и к бесконечности, к абсолютной истине можно стремиться, но ее никогда не достичь.

Тренироваться на полный или на пустой желудок? Делать короткие, быстрые и частые пробежки или же длинные, медленные и редкие? Или сочетать и то и другое? Что лучше всего подготовит меня к долгому и быстрому забегу? Тогда, в 1981 году, я не читал никаких учебников по ультрамарафонской подготовке. Я не знал, как это делают другие, и даже если бы знал, то как я мог проверить, подошел бы мне их способ? Я жил в своей картонной лачуге в лесу штата Мэн, готовясь к большому забегу, бегая, рубя топором ели и пихты, строя бревенчатый домик, проводя время в поле со шмелями и совами. Я хотел, чтобы мои тренировки были такими же строгими и простыми, как и сама гонка. Никаких кардиомониторов, прикрепленных к груди; измерить усилия можно и собственным телом. Нет нужды в растяжках и тяжелой атлетике. Никакой обуви с модными прибамбасами, никаких брюк стрейч и синтетической тренировочной одежды. Никаких таблеток, даже аспирина. Моей единственной уступкой химии, улучшающей спортивные результаты, была чашка утреннего кофе с большим количеством сахара и сгущенного молока из банки. Никакого строгого графика тренировок, кроме как постоянно бегать в таком темпе и на такие расстояния, которые на мой взгляд я мог вполне преодолеть. Никакого жесткого протокола. Только руководящие принципы. Чрезмерные правила душат и становятся самоцелью. На самом деле каждый день особенный. Каждый день сам по себе. В конце тренировок я бежал почти в гоночном темпе, ускоряясь, чтобы скорей вернуться домой в хижину и закончить тем самым тренировку. Это хорошо истощало мои запасы гликогена и запускало утилизацию жира.

Что еще важно при беге на большие расстояния – это эффективность, то есть способность конвертировать в расстояние как можно больше расходуемой энергии. Для того чтобы хорошо сложенный бегун пробежал милю, ему надо сделать около 1600 шагов. Человеку весом 68 кг это обойдется примерно в 100 килокалорий. Насколько это возможно, энергию следует использовать для поступательного движения, сводя к минимуму вертикальные движения. Конечно, ноги неизбежно поднимаются и опускаются. Но для бегунов на большие расстояния это движение должно быть сведено к минимуму в целях экономии энергии. Для спринтера расход энергии на дистанции практически не имеет значения, и для удлинения шага ему необходимо значительно увеличить подъем колена и ступней.

Конечно, при шаге нельзя избежать небольшого подъема ноги. Это лишь одна из затрат, которые приходится совершать каждому бегуну. Но животные сократили эти затраты до минимума. Птицы минимизируют подъемную работу крыльев, расположив большинство мышц, приводящих крылья в движение, не на конечностях, а на груди. Тогда само крыло остается легким. Дальнейшая экономия энергии достигается за счет очень короткого плечевого сустава и эффективной эволюции очень длинного, но легкого предплечья за счет маховых перьев, которые так же легки, как и остальные перья, именно потому что они и являются таковыми. Вся масса сконцентрирована как можно ближе к центру тела. Стрижи, самые быстрые и выносливые летуны в птичьем мире, имеют особенно короткие плечевые кости и длинные, тонкие сужающиеся крылья. Они – особенно хороший пример крайнего случая этого принципа. Аналогичным образом такие способные бегуны животного мира, как антилопы и страусы, минимизируют вес голени, стопы и пальцев путем уменьшения их количества и размера. Ампутация пальцев ног неприемлема для большинства бегунов, но, поскольку в забеге мне пришлось бы сделать около 124 000 шагов, я был очень внимателен к весу обуви. Подъем 1 унции дополнительного веса стопы на 1 дюйм выше, чем необходимо, для моего расстояния будет эквивалентен подъему на расстояние 1 фута груза весом 900 фунтов.

Основным способом повышения эффективности бега служит минимизация подъема ног при максимальной длине шага и конечно же использование самой легкой обуви. Я тренировался бегать, используя для перемещения ног гравитацию и импульс, насколько это возможно. Спринтер расходует непомерное количество энергии на каждый шаг, который, по сути, является прыжком. Мне нужно было научиться такому шагу, который был бы компромиссом между энергосберегающим коротким шагом, когда ноги едва поднимаются, и широким шагом, который требует большего подъема колена. Бегая во время тренировки как можно быстрее в гоночном темпе, я надеялся, что смогу выработать этот особый оптимальный шаг для той дистанции, которую я намеревался пробежать.

Что бегун на дальние расстояния может себе позволить меньше всего, так это поднимать все свое тело вверх и вниз при каждом шаге. Он должен бежать плавно. Страус или любой другой хороший марафонец почти не совершает вертикальных движений головой или плечами. Предположим, 70-килограммовый бегун поднимается вверх-вниз всего на 8 см с каждым шагом; зато за 100-километровый забег он поднимет свое тело на расстояние почти 10 км. Это большая работа, и ее следует всеми силами избегать, отдавая предпочтение горизонтальному движению.

Аналогичным образом затраты энергии на дыхание должны быть сведены к минимуму. Предполагается, что у нас, двуногих, цикл дыхания не связан с ходьбой, и поэтому энергия, расходуемая на движение, не может использоваться для вентиляции легких. Оспорив эту теорию, в пробеге на длинные дистанции я соединил движения рук и ног с дыханием. Количество взмахов рук и ног за один цикл дыхания и глубина дыхания зависят от прикладываемых усилий. Но синхронизация сохраняется. Энергия, сэкономленная за счет такой синхронизации, несомненно, очень мала, но в долгосрочной перспективе она может пригодиться. Цель состоит в том, чтобы в итоге все движения тела были грациозными, безупречными и выполнялись автоматически. Однако периодическая корректировка формы тренировок оказалась полезной, особенно когда я уставал от дальних пробежек, в которых координация и эффективность бега начинали стремительно снижаться.

Интенсивная подготовка важна, но, если доводить все до логического завершения, получается хаос, в то время как делать что-то с недостаточной энергией – пустая трата драгоценного времени. Австралийский бегун на милю Херб Эллиот заявил, что его программа под руководством тренера Перси Черутти в наши дни считалась бы «пугающей». Эта тренировка, безусловно, была в основном скоростной подготовкой для тренировки углеводного метаболизма, необходимого для специализации Эллиота. Однажды я сам тренировал скорость, едва успевая пробегать половину мили менее чем за две минуты. Для меня это был прорыв, совершенный только после моих тридцати лет в результате постоянных тренировок на скорость. Ключ к успеху на ультрамарафоне – двигаться гораздо медленнее, чтобы сэкономить на углеродном метаболизме и выдержать всю дистанцию. После тренировок бега на дальность у меня больше никогда не будет такой скорости спринта. Однако я считал, что интенсивность тренировок очень важна, и для бега на расстояние эта интенсивность должна зависеть не от скорости, а от дистанции. Поскольку я бежал медленнее, высокая интенсивность тренировки достигалась только в беге до прихода усталости, а затем – в непрерывном понуждении себя пробежать еще немного, часто – в изнуренном состоянии. Я справился с этим, поскольку то, что поначалу было обязанностью, стало ритуалом, а ритуал вошел в привычку. Мне не нужно было об этом думать. Я лишь делал это.

Как бы я ни верил, что каждое колебание в моем теле имеет физическую причину, а всякое движение имеет значение, бывали моменты непредсказуемого физического состояния. Были дни тренировок, когда я чувствовал себя полумертвым. Я буквально волочил ноги. Я милями плелся, как зомби, до самого конца ощущая усталость. Интересно, это из-за свиных отбивных, которые я ел прошлым вечером? Может, вчера я пробежал слишком много? Или это сэндвич с арахисовым маслом, который я съел перед пробежкой? Были дни, когда я ощущал себя легким и энергичным, и я ускорялся, чувствуя, что могу продолжать в том же духе. В те дни, вместо моих, возможно, намеченных 15 миль я пробегал 20 или 25. Мне были интересны причины столь хорошего самочувствия. Рационализировать всегда было легко. Но суть в том, что я просто не знал всех неожиданностей в процессе тренировок. Я просто надеялся, что смогу определить некоторые важные факторы и следующий день тренировок снова будет удачным.

Когда я начал тренироваться в ожидании соревнования 4 октября – было начало мая, – я пробегал подряд два-три раза по 15 или 17 миль в течение нескольких дней. Я был удивлен, обнаружив, что становился слабее, а не сильнее. Меня это пугало. Потом я понял причину. Я заметил, что вместе с усталостью приходил голод, иногда сильный. Несколько раз я так слабел и голодал, что стучался в чужую дверь, умоляя о кусочке сухого хлеба. Однажды я был вынужден остановиться и взять в долг шоколадку в сельском магазине всего в трех милях от моей хижины в лесу. Углеводы делали чудеса – я всегда добирался до дома.

Мне стало совершенно ясно, что на беговой дистанции «топливо в баке» – большое ограничение. Я заметил, что с тренировками бегал все дальше и дальше. Почему же тогда истощение бака оттягивалось? Моей первой догадкой было то, что я постепенно натренировал свое тело на сжигание какого-то другого топлива. Это мог быть только телесный жир, хотя с каждым приемом пищи я мог доставлять в печень больше гликогена. Мое тело хотело сохранить весь возможный жир, но, поскольку оно не всегда могло побаловать себя углеводным топливом, ему пришлось уступить. Организм всегда в первую очередь использует углеводы, если они есть. Всех запасов углеводов в мышцах и печени едва ли хватит хорошо подготовленному бегуну на средние дистанции для завершения марафона, а на 100-километровой дистанции это было бы только начало. Пугающая мысль, учитывая, что на некоторых тренировочных забегах, с которыми я легко справлялся, я уже примерно на 30-м километре (20-й миле) ощущал усталость. Вторая догадка – эффективность бега. К моему удивлению, хотя я довольно быстро сбросил около двух килограммов массы тела, вес вскоре стабилизировался, несмотря на то что я бегал около 30 км (20 миль) в день. Я больше никогда не голодал во время пробежки, притом что в целом ел не намного больше, чем в обычные дни без тренировок. Я каким-то образом достигал невероятно большого пробега с тем же количеством калорий. Поэтому я подозреваю, что моя беговая механика и, возможно, клеточный метаболизм становились все более эффективными. То есть больше энергии переводилось в механическую энергию и в конечном счете меньше – в тепло.

Говорят, что на самом деле бегун соревнуется с самим собой. Для меня забег начался в мае, и до 4 октября я бегал в одиночку. Тем временем я набирал километры. Я не мог пробежать нужную дистанцию за один день, но, бегая часто или долго в изнуренном состоянии, я моделировал условия финальных соревнований. Поначалу меня замедлила перенесенная 19 мая операция на сломанном медиальном мениске левого колена (из-за травмы, полученной при рубке деревьев для постройки бревенчатого домика). Поначалу она чуть было не разрушила мою мечту. Но затем благодаря этому я стал решительнее, чем ранее. Через пару недель я снова увеличил пробег, и к концу лета в среднем он составлял 20 миль в день, как правило, с ежедневным чередованием длинных и коротких дистанций. В выходные я регулярно пробегал 30 миль, и за исключением двух недель, выпавших из-за той операции, я не пропускал ни одного выходного. Я постоянно пробегал более 120 миль в неделю, и часто – до 140 миль.

Как отметил Фрэнк Шортер, «у каждого спортсмена есть одна черта – не тратить усилия впустую». Поскольку экономия времени важна в моем графике, мне приходилось рационально объяснять себе, а особенно другим, почему я тратил два, а иногда даже три часа в день в течение трех месяцев, просто бегая по дорогам. Мое оправдание – не столько в том, что я могу размышлять в долгих, спокойных пробежках, сколько в том, что другие могут примерно столько же времени просто болтать или читать газету и думать, что время потрачено с пользой. Что касается потери моей научной продуктивности, то подготовка к забегу предоставила мне нужный материал для одной небольшой научной публикации, которую, скорее всего, прочтут только полдюжины людей, как это часто бывает у нас в экспериментальной науке. Тот, кто способен оправдаться вторым доводом, безусловно, сможет оправдаться и первым, и наоборот. И я решил, что смогу.

В конце августа, когда мы покинули лес и вернулись в Берлингтон, чтобы работать в Вермонтском университете, я все еще совершал долгие пробежки, обычно на работу и с работы. Кроме того, я теперь иногда бегал в середине дня или совершал короткие пробежки до или после ежедневного большого забега. Я хотел заставить свое тело думать, что оно должно работать все время. Я никогда не ходил пешком. Даже если мне нужно было пройти всего 50 м до библиотеки или до машины, я бежал трусцой. Моему телу не было позволено думать, что оно когда-нибудь сможет снова ходить. Бег должен был стать естественным способом передвижения, и он им стал.

Движения тренированного спортсмена выполняются автоматически. Ему не нужно думать о большинстве из них, если только он не пытается выявить изъяны. Иногда я засыпал по ночам, пытаясь сознательно представить свой шаг так, чтобы чувствовать поэзию движения без сопутствующей боли. Мне было хорошо от этого, словно я был и зрителем, и критиком. Даже малейшие неточности в движении могут иметь огромное значение на больших расстояниях. Я часто замечал, что напряжение мышц можно ослабить сознательным усилием. Затем я обращал внимание на лодыжки, бедра, руки, стараясь расслаблять их даже во время тренировочных пробежек, чтобы работали только самые необходимые беговые мышцы. На протяжении километра или двух я наблюдал за собой и пытался контролировать движения рук, чтобы убедиться, что энергия не теряется при взмахах.

К середине сентября я был почти у цели. Это действительно должно было случиться! 15 сентября, после долгой, изнурительной пробежки накануне, я совершил четыре коротких, легких пробежки длиной 2, 7, 2 и 2 мили. На следующий день я пробежал 2 мили, 20 миль (ровно за два часа), а затем еще 2 мили. На следующий день – 2, 10 и еще 2 мили. На следующий день 2, 40 миль (за 4:39), а затем еще 2 мили вечером. Я написал в своем дневнике тренировок, что пробежал первые 20 миль из сорока за 2:19 с чувством, что вот-вот «“ударюсь о стену”, но затем поглотил три пакета сока и снова побежал… финишировал довольно уверенно. Чувствую, что я мог бы пробежать гораздо дальше и быстрее, если бы выпивал два пакета сока каждые 5 миль».

19 сентября я расслабился и пробежал всего 10 миль, заметив, что «ноги чувствуют себя хорошо». Я был на верном пути. На следующий день я пробежал 2 мили, затем очередная семимильная петля, но быстро, за 41:13, что было быстрее моего предыдущего рекорда тренировок на этой трассе на 16 секунд. В дневнике написано: «Сначала я чувствовал себя заторможенно, а в конце – уверенно. Я мог бы пробежать гораздо дальше с той же скоростью». На следующий день, несмотря на дождь и ветер, я проделал свой 20-мильный путь за 1:58:30, что также было новым рекордом тренировок. Это был еще не конец. Обычно я старался держать себя в руках, чтобы сила воли накапливалась, как при зарядке аккумулятора.

У меня не было преимущества ретроспективного взгляда, ныне возможного благодаря недавнему исследованию физиологии перелетных птиц. Однако у меня было подозрение, что интенсивная подготовка к ультрамарафону имеет некоторые сходства с межконтинентальными перелетами птиц. Птицы мигрируют к своей конечной цели поэтапно, что напоминает ультрамарафонские тренировки. Даже во время активности их работоспособность постоянно снижается, поскольку ткани тела, включая мышцы крыльев и сердце, сгорают ради топлива. Любопытно, что скорость метаболизма остальных тканей тела падает на 45 %. Тогда я этого не знал, но чувствовал, что слишком длительные тренировки были бы контрпродуктивными, даже вредными для организма. Я готовился к конкретному забегу, подобно птицам, которые физиологически готовят себя к каждому конкретному ультрамарафонскому полету.

Три дня спустя (без выходных) я принял участие в 10-мильном забеге в соседнем Эссекс-Джанкшен, Вермонт, не ради победы, а ради того чтобы почувствовать темп в условиях соревнований. Я не помню своего места на финише (думаю, я был третьим), но в дневнике я записал свое время – 54:03. На следующий день я расслабился, пробежав всего 7 миль, а еще на следующий день установил новый рекорд (на 5 минут лучше) на своем 20-мильном маршруте, 1:53:30, со скоростью 5:40 в милю, и записал: «В конце почувствовал себя сильным. Не измученным. Наверное, мог бы продержаться в таком темпе еще 15–20 миль. Не останавливался, чтобы пить». Я быстро восстанавливался, как этого требует долгий и упорный бег. До Чикаго осталось всего шесть дней, а потом все закончится и я смогу расслабиться.

За такое короткое время (по сравнению с целой жизнью выносливого хищника) я развеял все сомнения в том, что могу сделать казавшееся ранее немыслимым. Я мог бегать дальше, быстрее и с более длинными интервалами, чем я когда-либо воображал, и если я мог это сделать, то и любой другой здоровый взрослый человек смог бы. Мы все бегуны, если нам нужно ими стать или мы настроены на это. Я знал, что справлюсь с немыслимым ранее напряжением всех 100 км бега. Оставался один важный вопрос: в каком темпе?

Суть тренировки заключается в том, чтобы подготовить тело к выполнению упражнения. В какой-то момент упражнение становится стрессом – в физическом, психологическом и гормональном смысле. В научной литературе много писали о стрессе. Считается, что это вредно для здоровья и нужно этого избегать. Я не беспокоился. Стресс – это расход энергии. Без него нельзя жить. Некоторые считают, что им отведено определенное число сердечных сокращений на всю жизнь, и они предпочитают не ускорять исчерпание квоты, бегая по дороге. Хотя при беге на скорости ниже максимальной пульс может вырасти до 120–140 ударов (по сравнению с «нормальным» в 60 ударов в минуту), после нескольких месяцев тренировок частота пульса в состоянии покоя, занимающем остальные 23 часа суток, может значительно снизиться. То есть при суточном режиме 4000 ударов сердца за час занятий спортсмен может сэкономить почти 36 000 ударов сердца в день, что позволит сэкономить 32 000 ударов сердца в день из 86 000, если стресс от бега будет сбалансирован всем остальным, что нужно для реализации преимуществ этого же самого стресса.

Я слышал и другие доводы против бега. Один из моих коллег, который беспокоился о моем долголетии (или умственной сохранности?), прислал мне научную публикацию, в которой говорилось, что беговая активность вызывает высвобождение кортизона, гормона стресса. Исследования показали, что кортизон вызывает повреждения мозга и другие дегенеративные состояния. Таким образом, ученые пришли к выводу, что постоянный бег вызовет потерю нейронов и преждевременное старение. Я не особо беспокоился. Как всегда бывает, у бега есть и другие эффекты. В своем исследовании Барри Л. Джейкобс и его коллеги по изучению нервных систем из Принстонского университета показали, что, если мыши бегают каждый день на тренировочном колесе, у них развивается больше клеток мозга и они обучаются быстрее, чем сидячие особи. Я верю в мышей.

Большинство исследователей не учли такую переменную, как время. Бег вызывает стресс только у того, кто не привык к нагрузкам. Но с тренировкой бег становится нормальным. Я стал бегать так много, что обычный бег больше не является для меня стрессом – только особо быстрый или длительный. Теперь я мог пробегать по 30 км каждый день, и это вполне нормально для меня. Важно то, что я приходил к этому постепенно. Время и сроки – вот что имеет значение. Существует целое море различий между сиюминутными и конечными следствиями. Во время тренировки было не столько важно избегать бегового стресса, сколько других, наподобие тех, которые я испытывал в студенческие годы. Если стресс действительно вызывает потерю нейронов, а то и повреждение мозга, то в студенческие годы у меня было гораздо больше шансов повредить мозг, чем когда я стал бегуном.

Еще я верю в антилоп. Они совершенны в плане скорости и выносливости. Я никогда не видел и не слышал об антилопе, которая тренировала бы гибкость, делала растяжки или поднимала тяжести для наращивания силы. Я никогда не слышал, чтобы кто-то из копытных делал что-то, кроме как ел и бегал. Однако, если бы я читал современную литературу по физкультуре, вроде недавней прекрасной книги Макардла, Кэча и Кэча о питании при занятиях спортом или книги «Премудрость бега» (The Lore of Running) Тима Ноакса, я бы не только растягивался, тренировался на скорость и поднимал тяжести, но делал бы и разминки с заминками. Разумеется, я слышал доводы в пользу всех этих упражнений, но не знал, факты это или мифы. Я подозревал, что лучшие и самые мотивированные бегуны готовы пробовать все что угодно, каким бы странным это ни было, если оно рекомендуется для улучшения показателей хотя бы с некоторым обоснованием. Если бы, например, мировой рекордсмен всегда поедал какую-то траву на основании каких-то псевдонаучных догадок, то другие подражали бы ему, и вскоре рекламодатели расхваливали бы продукт, приписывая ему особую силу. Таким образом, без всяких доказательств миф подменил бы факт. Я не видел никаких убедительных данных, которые доказывали бы, что для бегуна, который проделывает 10 или 20 миль в день, конкретный прирост был бы результатом некоторого количества растяжек или подъемов. Никогда не слышал о йоге, который был отличным бегуном. Мне казалось, что мышцы похожи на резиновые ленты – они производят силу только после натяжения. Если бы они растянуты и расслаблены, им приходится сокращаться вхолостую, пока они не станут туго натянутыми. Я никогда не растягивался.

Что касается преждевременного старения, то я и здесь не знаю ни одного объективного исследования, которое выходило бы за рамки бытовой логики в попытках доказать это. Даже если рационализировать, то многие опыты на животных, от мышей до обезьян, показали, что сокращение потребления калорий (пищи) повышает здоровье и продолжительность жизни. Возможно, релевантная переменная здесь – дефицит калорий, и поэтому упражнения, уменьшая избыток калорий, должны делать то же самое, что и сокращение питания.

Очень трудно исключить множество переменных в стиле жизни бегающих людей в сравнении с пешеходами. В долголетии трудно превзойти Карлтона Менделла. Он участвовал в соревнованиях по легкой атлетике со средней школы, был членом сената от штата Мэн и бегового клуба «Роудиз». В 62 года Карлтон пробежал 125,5 мили на трассе колледжа Боуден и установил рекорд США в своей возрастной группе. К 1999 году, когда ему исполнилось 78 лет, он пробежал 126 марафонов и не собирался отказываться от бега, даже от ультрамарафонов. Я не уверен, что он постоянно бодр из-за бега или вопреки ему. Подозреваю и то и другое. Он – сам по себе эксперимент в вопросе влияния бега на жизнь. Как и я. Результаты этого эксперимента должны были скоро появиться.