9. Групповая работа со сновидениями

В один из дней 2016 г. я сидела в кабинете психотерапевта на Манхэттене и рассказывала ему о том, что видела во сне. Шесть моих подруг слушали.

Когда я познакомилась с Марком Блечнером, он похвастался, как много узнал о себе, когда поделился своим сном на сеансе групповой терапии. «Я еще никогда не встречал такого глубокого анализа и понимания сновидений, – сказал мне Марк о группе по работе со сновидениями, в которой он участвовал на конгрессе Международной ассоциации изучения сна (IASD). – Семь незнакомых людей сделали мой сон понятнее, чем когда-либо». Марк был очень приятным человеком; он излучал спокойную уверенность, и перед ним было легко раскрыть душу. Даже в его кабинете ощущалась атмосфера непредвзятого порядка. Книжные полки до самого потолка вдоль стен. Фарфоровые фигурки и индейский глиняный горшок – подарок бывшего студента – рядом с трехтомником Фрейда.

Вернувшись домой с той конференции IASD на Гавайях, Марк, преподаватель психологии в Университете Нью-Йорка, начал вести для своих студентов групповые занятия по работе со сновидениями, желая познакомить их с альтернативным методом анализа сновидений. Несколько таких групп продолжали работать уже без него. «Просто потрясающе, сколько можно узнать о сновидениях на групповых занятиях, – говорит он. – Рассказывая один из своих снов, я каждый раз изумляюсь. Я многое понимаю о самом себе».

Я была заинтригована. Мне еще не приходилось слышать о группах по анализу сновидений, но я хотела лучше понять себя, и Марк сказал, что, если я смогу привлечь нескольких друзей, он попытается мне помочь.

Я спросила Марка, есть ли у него какие-либо рекомендации, какое сновидение мы будем анализировать. Марк заверил меня, что не существует идеального типа или длительности сновидения, и он будет работать со всем, что я принесу. Я пролистала свой дневник, разыскивая запись с достаточным количеством материала для двухчасового анализа, но в то же время не раскрывающую интимные тайны, и выбрала сон, который приснился мне в прошлом месяце.

Я иду по улице, и вдруг Хилари Клинтон приглашает меня на танец в стиле кантри. Я не смущаюсь, потому что она старый друг семьи. Потом сцена меняется – мы уже сидим на кухне моей матери и рассуждаем о домашних питомцах президентов. Я должна убедить Хилари, чтобы она не брала Серену, умирающую кошку моей мачехи, в качестве Первого Кота. Мы беседуем о котах и собаках, когда Хилари вдруг сползает со стула, и я понимаю, что она мертва. Я вызываю секретную службу, но они не выглядят озабоченными; мне не удается никого убедить в серьезности ситуации. Я бегу к Челси, но она лишь раздражается, что ее отвлекают. Наконец, я понимаю, что Хилари – это всего лишь маленький ломтик авокадо.

Этот сон выглядел безопасным: странный эпизод, оставивший меня в недоумении, какая психологическая драма или какой реальный опыт могли его спровоцировать, но я нисколько не сомневалась, что его невозможно интерпретировать как некий эдипов конфликт или извлечь из него какое-либо неприятное признание.

Разумеется, я ошибалась.

В марте того же года, во вторник, вместе с несколькими подругами из Бруклина я сидела в кабинете Марка в Верхнем Вест-Сайде.

Во время сеанса, объяснял Марк, я – то есть «сновидец» – должна чувствовать себя комфортно и понимать, что все в моих руках; я могу отказаться отвечать на любой вопрос, а к следующему этапу мы будем переходить только после моего согласия. Я передала распечатанные копии своего сна подругам и по команде Марка прочла рассказ вслух. И почувствовала, что краснею; в обстановке врачебного кабинета сон казался еще более странным. Я словно оказалась в творческой мастерской, где учатся писать абсурдные тексты, только слушала не критические замечания о стиле или сюжете, а отвечала на вопросы о «явном содержании» сна. Какая прическа была у Хилари? (Короткая стрижка, как во время кампании 2016 г.) В доме моей матери был кто-то еще? (Нет.)

Когда с помощью присутствующих я извлекла из памяти все подробности, мы перешли к следующему этапу. Каждый из членов группы делился ассоциациями, которые вызвал мой рассказ, представляя, что это его сон – предлагая возможные связи между сновидением и событиями своей жизни, описывая чувства, которые он вызвал. На этом этапе я не принимала участия в разговоре, а молча слушала, как подруги представляют, что видели мой сон. «Если члены группы начинают обсуждение, не зная ассоциации сновидца, реакция будет свободной и спонтанной, основанной на их отношении к сновидению, – объяснял Монтегю Ульман, который изобрел этот метод анализа сновидений. – Иногда ответы появляются далеко от цели, но часто попадают в цель – и эти ответы могут быть выявлены, если группа работала по схеме, заданной сновидцем».

«Будь это мой сон, я могла бы связать Хилари Клинтон с моей матерью, сторонницей Хилари», – начала одна из подруг. «Если бы сон видела я, то восприняла бы Хилари как оппортуниста, потому что она использует танец, чтобы вовлечь меня и заставить голосовать за нее, – сказала другая, предпочитавшая Берни Сандерса. – Прямо представляю, как она старалась бы выглядеть естественной, когда танцует».

«А я могла бы подумать, что меня бросил тот, кто должен меня защищать», – предположила третья подруга, отметив отсутствие каких-либо представителей властей – безразличные телохранители, Хилари в бессознательном состоянии, пустой дом.

Затем я отвечала на вопросы о связях между сновидением и моей реальной жизнью. К этому моменту драма – загадка, в чем смысл этого сна для человека, который его видел, – достигла кульминации; потратив полчаса на догадки, что бы он значил для них, подруги хотели знать, что он значил для меня. Они спрашивали меня об отношении к Хилари Клинтон (доброжелательное) и кошке Серене (неприязненное). Мы обсуждали лингвистическую связь между авокадо и avocat, французским словом, которое переводится как «юрист», возможно, мое подсознание превратило Хилари, юриста по профессии, в авокадо? Мойра указала на сходство между авокадо и вульвой. Марк отметил отсутствие мужчин.

Мы поговорили о том, как я нашла Серену, замершую в судороге, и подумала, что она мертва. Мы решили, что я боялась неспособности рассказать о чем-то важном – что Хилари Клинтон или страна в опасности, какую-нибудь историю или правду о работе писателя. Затем Марк попросил одну из моих подруг снова прочесть мне описание сна; пока она читала, я вспоминала все, что говорили присутствующие. Наконец, вся группа обсудила вклад каждого и включила в новую интерпретацию те идеи, которые я считала достойными внимания. Мы делились своими взглядами на политику, рассказывали о родителях, о домах, в которых прошло наше детство, и я не только чувствовала близость ко всем, с кем анализировала свой сон, но и лучше понимала свое сновидение, а также реальные заботы и тревоги, которые могли лежать в его основе. Группа внимательных неспециалистов может добиться большего, чем один психотерапевт. Разные члены группы обращают внимание на разные аспекты смысла – одни умеют замечать эхо семейных драм, другие фокусируются на политических вопросах или гендерных проблемах. Согласие обсудить свои сновидения в группе может мотивировать человека на запоминание снов. «Главная причина, почему в индустриальных обществах люди не помнят сновидений, состоит в отсутствии благоприятного эмоционального и социального контекста, – писал Джереми Тейлор. – Мой более чем двадцатилетний опыт свидетельствует, что как только создается такой контекст (скажем, курсы по психологии сна или групповые занятия по анализу сновидений), то обычно преодолевается даже самая стойкая неспособность запоминать сны».

Одно из самых печальных последствий презрения нашей культуры к сновидениям – убеждение, что обсуждать сны скучно. В обществе, которое по-прежнему рассматривает сновидения как нечто несерьезное, рассказ о них считается в лучшем случае бессмысленным, а в худшем – эгоистичным. Люди опасаются, что, делясь своими снами, они могут случайно раскрыть какой-нибудь стыдный невроз или необычное желание; одна из самых живучих – хотя и наименее популярных – теорий Фрейда говорит, что большинство сновидений отражают бессознательные эротические желания. Если кто-то говорит: «Вы мне сегодня снились», это по-прежнему воспринимается как намек.

Когда Шейн Маккорристайн, специалист по современной британской истории, изучал английские полицейские рапорты XIX века, его поразило количество описаний снов: и свидетели, и жертвы, казалось, считали своим долгом рассказать полиции и коронерам о том, что они предчувствовали преступление или смерть в своих снах. Рассказ о своем сне, отмечал он, был способом создать «социальную связь между беззащитным человеком и властями». Однако описания сновидений начали исчезать из протоколов допросов и газетных материалов в 1920-х гг., и Маккорристайн винил в этом Фрейда: «Теории Фрейда распространялись, меняя отношения людей к миру сновидений. Снов все больше стали стесняться». Их могли истолковать как симптомы скрытого невроза или сексуального извращения.

По прошествии столетия принято считать, что сны не могут быть предметом вежливой беседы. В 2018 г. на сайте журнала New Yorker Дэн Пипенбринг начал рецензию на книгу «Сны страдающего бессонницей» (Insomniac Dreams) – об эксперименте Набокова со сновидениями – с извинений перед читателями за выбранную тему. «Сны скучны. В списке нудных тем для разговора они находятся где-то между пятидневным прогнозом погоды и гольфом». («Редактор никогда не называл мои описания снов скучными», – сказал мне Пипенбринг.) Несколькими годами раньше продюсер Сана Кениг посвятила целую радиопередачу из серии This American Life описанию семи тем, о которых не следует спрашивать известных людей. Сновидения стоят в этом списке под четвертым номером, сразу за менструацией. В газете Guardian британский писатель Чарли Брукер утверждал, что когда он слушает рассказы о сновидениях, то представляет «будущее, в котором история закончена, лицо перестало говорить, а тело исчезло». Романист Майкл Шейбон писал в New York Review of Books, что в его доме за завтраком запрещено обсуждать сны, и называл их неподходящей темой для разговора: они никогда не кончаются, они искажаются при пересказе и, что самое главное, они плохи с литературной точки зрения. Когда я объясняю тему своей книги, люди часто выражают симпатию. «Наверное, все хотят поделиться своими снами, – сочувственно кивают они. – Это так скучно».

«Тем, кто рассказывает свои сны, приходится преодолевать несколько главных препятствий», – сказал литературовед Джеймс Фелан, когда я спросила его, есть ли в сновидениях нечто такое, что делает их пересказ скучным. «Истории о реальных событиях интересны потому, что они в определенном смысле «достойны пересказа»: предполагается, что в данной истории есть нечто такое, что выделяет ее из обычных, не стоящих упоминания событий». Главное действующее лицо может столкнуться с опасностью, усвоить важный урок или увидеть что-то прекрасное. Но в сновидениях «может произойти все что угодно, и это значит, что к ним не применим критерий “обычное – необычное”, который мы используем для реальных событий, и становится непонятно, достойна ли данная история пересказа». Другая проблема заключается в том, что в сновидении не действует логика, которую мы ожидаем от хорошей истории. «Зачастую рассказчик пытается правдиво воспроизвести последовательность событий во сне. Но такая правдивость обычно означает отсутствие причинно-следственной связи, что, как правило, лишает историю последовательности, а такое отсутствие означает плохую историю. Если рассказ о моем дне скучен, причина в изобилии не имеющих значения подробностей, а правдивое изложение сна скучно из-за изобилия случайностей».

Кроме того, людям сложно увлечься чужим сном. Вы не делаете никакой ставки – с самого начала известно, что история заканчивается тем, что рассказчик целым и невредимым просыпается в своей постели. «Рассказчик сна имеет дело со слушателем, которому по определению безразлична эта история, поскольку это сон рассказчика, а слушатель воспринимает ее как нечто эгоистичное и, скорее всего, раздражающее, – говорит Элисон Бут, английский профессор из Университета Вирджинии, специалист по теории нарратива. – Как нам представить себя на месте сновидца, когда мы слушаем описание сна? В случае художественной литературы правило номер один гласит, что читатель имеет полное право поставить себя в центр повествования/вообразить себя главным героем».

Возможно, у представителей западной культуры просто не хватает практики; возможно, они не знают, как нужно рассказывать сны. Нежелание обсуждать сновидения – это культурный феномен, причем относительно недавний. Вполне вероятно, существует эволюционная причина, почему мы стремимся рассказывать о своих снах. Если мозг пытается выявить слабые ассоциации, которые могут представлять ценность, то «он должен быть очень терпелив, – говорит Роберт Стикголд. – Возможно, этот процесс настройки механизма ассоциация-усиление – скажем, “Обрати внимание на эту ассоциацию, которую я обнаружил” – продолжается в состоянии бодрствования, и вы хотите, чтобы все остальные обратили на это внимание».

Наши предки догадывались, что обсуждение снов – пересказ их друзьям в непринужденной беседе, анализ в специальных группах или даже описание их в интернете незнакомым людям – способно усилить их пользу. Чем активнее мы встраиваем сновидения в свою жизнь, тем легче нам их вспоминать. А обсуждение снов способно сблизить людей; это способствует разговору на чувствительные или неприятные темы во время лечения, а также доверительным беседам между друзьями. Социальный психолог Джеймс Пеннебейкер, который несколько десятилетий изучает психологическое влияние скрытности, выяснил, что, если делиться своими трудностями с другими, они кажутся не такими уж непреодолимыми. Жертвы насилия чаще страдают от физических и психологических проблем, если не рассказывают о своих травмах, утверждает психолог Мег Джей в своей книге о неблагополучном детстве. Скрытность делает их подверженными самым разным болезням, «от язвы, простуды и головной боли до рака и повышенного кровяного давления», – пишет Джей. По мнению Пеннебейкера, «отсутствие откровенного обсуждения с другими может быть более травматичным, чем само событие».

Группы по анализу сновидений и откровенность, которой они способствуют, могут составить основу сообщества. Как я поняла, формула, которой следует Марк Блечнер, основана на модели Монтегю Ульмана. В 1960-х и 1970-х гг. Ульман ставил эксперименты по телепатии во сне в Медицинском центре Маймонида, но постепенно им овладевало беспокойство. «Я чувствовал, что все меньше удовлетворен своей работой», – писал он. Он устал от административных обязанностей руководителя лаборатории, и ему хотелось попробовать что-нибудь новое. Ульман уволился из больницы и устроился на временную работу преподавателем в идиллическом шведском городке, надеясь отдохнуть и поразмыслить о своей дальнейшей карьере. Он стал расспрашивать коллег по Психоаналитическому обществу, ценят ли они свои сновидения, что было «радикальным сдвигом фокуса. От сновидений пациентов к собственным. Но мой энтузиазм, наверное, был заразительным, и они начали реагировать на мощный процесс, в который мы были вовлечены». После окончания преподавательского контракта Ульман работал в лабораториях в Эсалене и других «центрах роста», и к моменту возвращения домой уже нашел свою новую миссию. Ульман хотел демократизировать анализ сновидений – найти способ, чтобы люди без специального образования или доступа к психиатрической помощи могли черпать знания из снов и обзаводиться социальными связями на их основе. «В группе анализа сновидений быстро формируются доверие, общность и чувство солидарности, – писал он. – Жизни участников переплетаются так тесно, что ощущение взаимосвязи становится осязаемой реальностью».

До самой своей смерти в 2008 г. Ульман путешествовал по миру: пропагандировал сновидения как средство самопомощи, проводил групповые занятия по анализу сновидений и учил других создавать подобные группы. Последователи Ульмана распространяли его идеи с почти религиозным рвением. «Его больше нет с нами, чтобы направлять и вдохновлять, – писал Уильям Стимсон, который вел групповые занятия по анализу сновидений на Тайване и создал сайт, посвященный наследию Ульмана. – Теперь мы должны придумывать разные способы, чтобы черпать вдохновение и учиться друг у друга. После себя он оставил нас».

Новые исследования подтверждают предположения Ульмана: участие в группе по анализу сновидений приносит пользу как в социальном, так и в психологическом плане. Как и Марк Блечнер, Марк Блегроув узнал о подобных группах на ежегодной конференции IASD. Сдержанный английский психолог впервые пришел на собрание группы, не ожидая ничего особенного, и не сразу решился рассказать свой сон, «такой короткий и явно бессмысленный». Ему приснилось, что его подруга Джулия дарит ему два компакт-диска с портретом Рембрандта в мягкой шляпе, и он гадает, был ли Рембрандт тем парнем, который сочинил лейтмотив для сериала «Друзья» (Friends).

Но когда началось обсуждение в группе, Марк был потрясен. Откровения следовали одно за другим. Джулия дала ему два диска – в реальной жизни она родила ему двоих детей. Подарок имел отношение к искусству – она пожертвовала своей карьерой художника, чтобы он мог заниматься наукой. Описание мягкой шляпы Рембрандта напомнило одному из членов группы академическую шапочку – действительно, Марк недавно стал заведующим кафедрой и профессором. К концу занятия он уже устанавливал связи между вкладом Джулии и своими профессиональными достижениями, чувствуя, что благодарен своей семье. «Крошечный сон, не слишком интересный, оказался наполнен глубоким смыслом, – говорил Марк. – После этого мне хотелось продолжить».

Он начал вести групповые занятия по анализу сновидений в Университете Суонси и с удивлением обнаружил, что студенты полны желания поделиться своими личными историями и проблемами – они рассказывали о трудностях адаптации в колледже, отношениях с родителями и разлукой с домом. «Это невероятно, до чего они откровенны», – говорит Марк. В последние несколько лет он большую часть времени посвятил исследованию психологического эффекта занятий в группе по анализу сновидений. В одном из исследований он и его коллеги исследовали уровень самосознания студентов после того, как они рассказали о своем сновидении или важном опыте из реальной жизни. Студенты собирались на групповые занятия, пока каждый из них в течение сорока пяти минут не рассказал остальным о своих сновидениях и о реальном событии, вызвавшем сильные эмоции. Рассказ о сновидении оказался более полезным; оценки по шкале знания («На занятиях я больше узнал о том, как прошлые события влияют на мое поведение», «Я больше узнал, как проблемы реальной жизни влияют на сновидение/событие», «Я узнал то, о чем сам никогда не задумывался») и самосознания («Во время занятий я понял, как изменить некоторые аспекты своей личности или жизни», «Я научился по-новому размышлять о себе и своих проблемах») были значительно выше, когда студенты работали со сновидением.

Клара Хилл, психолог из Университета Мэриленда, изучала, как группы по анализу сновидений способны улучшить взаимоотношения с партнером или пережить разрыв. В одном эксперименте она вместе с соавтором нашла тридцать четыре женщины, которые разводились с мужьями, и пригласила двадцать две из них на еженедельные занятия группы по анализу сновидений. Значительная часть их снов вращались вокруг таких болезненных тем, как неудача, препятствия или насмешки. Одной женщине приснилось, что она приходит домой, намереваясь помириться с мужем, но застает его в постели с двумя красивыми женщинами, а вся квартира завалена дохлой рыбой. Другая женщина видела во сне, что взбирается по веревке на покрытую грязью гору, но все время соскальзывает вниз. Все это время двенадцать женщин из контрольной группы ждали, чтобы в конце эксперимента на одном занятии в группе поделиться своими сновидениями. В конце эксперимента женщины, посещавшие групповые занятия, не только стали лучше понимать свои сны; у них повысилась самооценка. Катарсис от раскрытия своих тайн и радость от принадлежности к сообществу транслировались в уверенность, которая распространялась за пределы еженедельных групповых занятий.

В другом исследовании Хилл и ее коллега попытались понять, как сновидения помогают супружеским парам делиться друг с другом всеми остальными проблемами. Они получили согласие сорока гетеросексуальных пар – по большей части студентов колледжей – и поручили половине из них записаться на два сеанса с психотерапевтом для интерпретации сновидений. (Остальные двадцать пар – контрольная группа – ждали следующего этапа.) Каждый из партнеров рассказывал о своем сновидении, а психотерапевт направлял обсуждение чувств, которые вызвал этот сон, а также его возможного влияния на взаимоотношения пары. В конце эксперимента женщины – но не мужчины – из группы, посещавшей психотерапевта, заявили, что лучше поняли взаимоотношения с партнером и что «благополучие» их отношений повысилось. (Хилл предположила, что «вербальное общение, которое требовалось от пар в процессе интерпретации сновидений, женщинам нравилось больше, чем мужчинам».)

Подобные исследования доказывают, что психологи должны серьезно относиться к сновидениям, но людям не обязательно обращаться к новейшим исследованиям, чтобы понимать, что групповые занятия по анализу снов могут стать источником знаний и лекарством от скуки и одиночества. Менее формализованные группы появились как органичный объединяющий ритуал в отчаянных ситуациях. «Каждое утро мы начинали с того, что рассказывали друг другу сны, которые видели ночью, и истолковывали их», – вспоминал один из узников Освенцима через много лет после освобождения. Сновидения были средством отвлечения в обстановке, находиться в которой было очень трудно; спящий разум был самодостаточным источником развлечения. А сам рассказ о том, что люди видели во сне, стал упражнением в построении сообщества. Нацисты заменили имена людей номерами, поместили узников в нечеловеческие условия, но, делясь друг с другом снами или предлагая их толкование, заключенные концлагеря могли вновь почувствовать себя людьми.

«Межличностное измерение толкования снов в Освенциме было связано с потребностью узников привлечь внимание других, – писал Овчарский. – Рассказывая интересный сон, заключенный становился, хотя бы на короткое время, значимым для своего сокамерника… Не так важен был смысл сна, как сам факт его обсуждения. Люди помогали друг другу, пересказывая сны, взаимно повышая самооценку». При отсутствии новостей извне узники искали в сновидениях ответы на вопросы о жизни и смерти – живы ли родственники, закончится ли когда-нибудь война. А поскольку считалось, что сновидения содержат пророчества, относящиеся не только к сновидцу, но и к другим заключенным и сообществу в целом, их разбор был допустимым групповым занятием. На протяжении дня люди искали признаки, что знамение из сна товарища оказалось верным. «Когда сон не сбывался для сновидца, он сбывался для его друга, – вспоминал один из узников. – Сны становились общественной собственностью: смотри, это видел во сне твой друг». Они составили свой сонник, отражавший неопределенность их жизни и озабоченность будущим. Выкуренная сигарета предвещала освобождение сновидца из тюрьмы. Если кто-то видел во сне, как готовят мясо, значит, он будет избит на допросе.

После освобождения многим узникам было неловко вспоминать о прежней вере в сновидения; сильнейший стресс лагерной жизни позволял им отказаться от своего скептицизма. «Трудно сказать, почему мы все были такими наивными», – писал один из выживших. «Сегодня они [толкования снов] выглядят детскими и даже глупыми, но тогда они были просто необходимы», – отмечал другой бывший узник.

В течение семи лет социальный работник Сьюзен Хендрикс руководила групповыми занятиями у заключенных женской тюрьмы строгого режима в Южной Каролине. В один из дней 2005 г. тюремный психолог выбрал двух или трех женщин, гулявших в тюремном дворе, и спросил: «Хотите кое-что попробовать?» Для того чтобы вызвать женщин на откровенность, потребовалось время; в тюрьме «царят недоверие, страх и подозрительность». Но, ближе узнав друг друга, они немного расслабились. Когда одна из женщин стала сплетничать о сновидениях других членов группы, ее исключили; после этого у всех укрепилась уверенность, что остальным можно доверять.

Группа по работе со сновидениями удовлетворяла потребность женщин в обществе. «Когда ты находишь маленькую группу, которой можно доверять, с которой можно быть откровенной, – это совсем другое дело». Слухи распространялись быстро, и к тому времени, как Хендрикс оставила работу в тюрьме, в списке ожидания были уже десятки женщин. В маленькой группе они чувствовали себя достаточно безопасно, чтобы сблизиться так, как это было невозможно прежде. Доверие распространялось за границы формальных собраний. «Увидев кого-нибудь издалека, во дворе, они могли просто махнуть рукой или другим способом поприветствовать друг друга, и это давало им чувство общности», – говорит Хендрикс.

Многих женщин мучили ночные кошмары, с насилием или тюремными сценами. Одной из заключенных почти каждую ночь снился сон, в котором она достает лопату и бесцельно копает, сама не зная зачем. Когда она добирается до определенной глубины, из земли вырывается пламя и пожирает ее. Рассказав о сне в группе Хендрикс, женщина поняла, что все началось вскоре после смерти матери. Ее отпустили на похороны, но это был травмирующий, унизительный опыт. «Ее привезли на похороны в наручниках, в ножных кандалах и тюремной робе. По обе стороны от нее шли охранники, которые подвели ее к гробу, позволили взглянуть на мать, а затем отвезли назад в тюрьму», – рассказывала Хендрикс. После того как женщина осознала связь ночного кошмара с похоронами, он больше ее не беспокоил.

Другие члены группы использовали встречи для подготовки к важным, стрессовым событиям. Одна женщина пришла на встречу, которая пришлась на день перед слушаниями об условно-досрочном освобождении, очень расстроенная и рассказала о приснившемся ей кошмаре: слушания прошли неудачно, и ее просьбу отклонили. «Остальные поддержали ее, рассказали о своих чувствах перед слушаниями об условно-досрочном освобождении и о том, чего следует ожидать. Одна из них предложила: «Я помогу тебе сделать прическу». Другая сказала: «Мы все будем рядом, чтобы поддержать тебя». На следующую встречу, через неделю, заключенная пришла с хорошими новостями: ее освобождают. Еще через неделю ее уже не было. «Анализ сновидения сгладил ужасное волнение, вызванное ночным кошмаром, обеспечив поддержку со стороны других членов группы, которые хотели ей помочь. И она смогла успокоиться, когда предстала перед комиссией».

Даже не в таких экстремальных обстоятельствах группы по работе со сновидениями могут сформировать желанное чувство общности и помочь людям лучше понять себя. Сообщество Soul Dreamers из Нью-Йорка собирается уже больше десяти лет, создавая оазис в большом городе, который иногда разобщает людей. Они встречаются в квартирах, снимают студию в Челси, привлекают удивленные взгляды посетителей ресторанов в центре города. Их группа в интернете может похвастаться двумя сотнями подписчиков, хотя на протяжении всех этих лет ряды то пополнялись, то редели. Некоторые члены группы познакомились в приютах нью-эйдж, другие наткнулись на группу в интернете. Несколько человек были владельцами клуба. Для них групповая работа со сновидениями – это смесь психотерапии, хобби и общения. Это убежище для людей, которые всерьез относятся к своим снам в мире, который их не понимает.

В один из первых теплых весенних вечеров я встретилась с Soul Dreamers в тускло освещенном французском бистро рядом с Юнион-сквер. В глубине ресторана что-то праздновали двадцатилетние студенты; за другим столиком хорошо одетая пара держалась за руки, а подросток возился со своим телефоном. Хозяйка спросила, проводить ли меня к накрытому столу на пятнадцать человек, но я покачала головой и направилась к более скромной группе, расположившейся не слишком удобно – учитывая интенсивность уже начавшегося разговора – в центре похожего на пещеру зала.

Мишель, общительная женщина и, по всей видимости, лидер группы, пригласила меня к столу; она приходила на эти собрания уже восемь лет. Другая женщина, двадцатишестилетняя студентка, изучавшая психоанализ, сказала, что дружелюбная атмосфера группы по работе со сновидениями приносила ей облегчение – она и ее сокурсники все время обсуждали сновидения, но их анализ, как ей казалось, носил чрезмерно соревновательный характер. Кристин, художник и поклонница рэйки, не садилась за руль машины с 2005 г., после ночного кошмара, в котором она разбила отцовский старенький «сааб»; она ехала к родителям в Беркшир, когда вдруг обнаружила, что у нее исчезло тело. «Мое сознание смотрело сверху, как я веду машину, – невозмутимо рассказывала она, словно речь шла о том, что она ела на завтрак. – На повороте машина разбилась и сгорела». Проснувшись, она обдумала свой сон и с тех пор не садилась за руль. На протяжении многих лет Кристин по утрам записывала свои сны в дневник, и у нее дома были груды журналов. «Всю жизнь я была одержима снами. Садилась за стол завтракать, сгорая от желания рассказать всем, что я видела во сне. Все кивали: “Да, да”. Я была похожа на ребенка на автобусной остановке, когда рассказывала людям свои сны». Ей было уже за шестьдесят, и она поняла, что большинство окружающих не хотят слушать ее рассказы о сновидениях. И была рада найти сообщество похожих людей – тех, которые предпочитали именно эту тему.

Мы заказали вино и коктейль «Космо», и Мишель объяснила правила. Сама она сразу же заинтересовалась, когда наткнулась на страничку Soul Dreamers в интернете, но долго собиралась с духом, прежде чем пойти в бар, где встречалась группа. «Мишель, ты обязана преодолеть свою стеснительность, – приказала она себе. – Просто иди». Она стала регулярно приходить на встречи группы, где познакомилась с женщинами, которые стали ее самыми близкими подругами.

Первой рассказала о своем сне студентка, учившаяся на психоаналитика: она лежала в постели, а рядом сидел знаменитый футболист – просто зашел в гости. Девушка проснулась в растерянности. Почему спортсмен оказался в ее комнате и почему она не поняла, что это очень странно? Она придумала сновидению название: «Не на своем месте». Ирен предложила более мягкую трактовку. В сновидении все отражает разные аспекты личности, напомнила ей Ирен. Будь это ее сон, она подумала бы, что видит ту часть себя, которой она восхищается. Студентке понравилась такая интерпретация.

Даже люди, которые не посещают регулярные групповые занятия, делятся своими снами в виртуальных сообществах – с помощью специальных приложений или популярных каналов в социальных сетях. Рассказы о сновидениях в ленте моего Twitter приносят мне облегчение, на какое-то время отвлекая от апокалипсических заголовков. Они более странные и спонтанные, чем большинство твитов – среди общего безумия и гиперактивности Twitter они служат напоминанием, что существуют люди, равнодушные к политическим заявлениям и саморекламе.

В таких приложениях, как DreamSphere, Dreamboard и Dreamwall, пользователи делятся сновидениями с незнакомцами и друзьями, ставят «лайки» и комментируют сны друг друга, как на странице Facebook. Интерес, который кажется очень личным, даже эгоистичным, становится общественным, жизнеутверждающим – напоминает, что даже необычность сновидений универсальна. То, что заставляет вас в одиночестве смеяться по утрам, может развеселить и других. «Я кого-то зарезала рогаликом», – призналась пользователь под ником hhaalleeyy. «Смеялась до слез», – ответила AwsamJournal, одна из более четырехсот пользователей, которые «лайкнули» этот пост. «Самый смешной из всех снов!» – восхищался еще один подписчик. «Иногда у меня было тело, а иногда не было», – сообщал Stratosynth в посте под названием «ПЕРВОЕ НАСТОЯЩЕЕ ОСОЗНАННОЕ СНОВИДЕНИЕ!». Толкование снов было коллективным. «Мне приснилось, что моя мама вышла замуж за таракана», – сообщалось в одном из постов. Кто-то из доморощенных аналитиков спросил, чувствовала ли сновидица, что мать ее предала, или ее беспокоила способность матери принимать разумные решения? Кроме того, очень важна поддержка других людей: ваши сновидения не такие странные, как вам может показаться. «Это необычно и довольно мило», – заверил ее один из пользователей. Несмотря на всю несерьезность большинства интерпретаций, их количество указывает, как сильно мы хотим понимать свои сны.

Ни одна из этих историй и никакие результаты исследований не могут удивить членов IASD, многие из которых обрели цель в жизни и близких друзей, обсуждая свои сновидения. «Когда я в первый раз здесь оказалась, то подумала: “Это мое племя, и я хочу приходить сюда до конца жизни”», – признавалась Эндж, библиотекарь из Канады. Это признание я слышала вновь и вновь. «Эти связи навсегда, – говорила мне Виктория, художник из Санта-Фе. – Когда ты поделился своим сном, это уже необратимо. Совсем не то, что познакомиться на вечеринке».

За ту неделю, что я провела в IASD, мне ни разу не пришлось пожалеть о своем решении ежедневно вставать пораньше, чтобы успеть на утренние групповые занятия. Впереди был насыщенный день, и я не могла записывать подробности сновидений, не нарушая приватности, но все равно включала будильник. Я получила представление о психике и заботах незнакомых людей из самых разных слоев общества. Я узнала о сложных взаимоотношениях женщины с недавно умершей матерью. Я услышала, как изменилась самооценка медсестры средних лет, когда она уволилась с работы.

Если я включаю свои сновидения в повседневную жизнь, будь то специально назначенные занятия или случайные встречи, многие люди выражают желание обсуждать их. В процессе работы над этой книгой у меня была масса увлекательных бесед о сновидениях с редакторами и друзьями, со знакомыми и незнакомыми людьми. «Должно быть, вы все время слышите подобные истории», – извиняются мои новые знакомые, прежде чем поделиться сновидением, которое явно отражает некий страх или фантазию, что зачастую становится началом доверительного разговора; они рассказывают о зависимости, из-за которой раньше не видели снов, или о взаимоотношениях, которые оплакивали во сне. Тема моей книги превратила меня в настоящий магнит для признаний, и теперь я, кажется, понимаю, как чувствует себя психотерапевт на вечеринке. Друзья сообщают мне о странных сновидениях, которые им не терпится обсудить. «Мне приснился сон, в котором у моего бойфренда на руке кольцо, и я говорю: “ПОЧЕМУ ТЫ МНЕ НЕ СКАЗАЛ?”» – однажды написала мне подруга. Я не могла объяснить ей, что это значит, но мы обсудили, как ее последний бойфренд разводился, когда они были вместе. Другая подруга спросила меня, почему ей приснился сон, как она занимается сексом со своим отцом. Я понятия не имела, но у нас состоялся доверительный разговор о ее переживаниях по поводу переезда к бойфренду, который был гораздо старше ее. Эти разговоры сближают, помогают делиться мыслями и страхами, которые в противном случае остались бы тайной.

Мне даже удалось убедить одну из моих скептически настроенных подруг, что сновидения содержат полезную психологическую информацию. Когда подруги соглашались приехать в Верхний Вест-Сайд, чтобы проанализировать какой-нибудь мой сон, они делали мне одолжение, чтобы помочь в работе над книгой. Но, ко всеобщему удивлению, узнав о групповых занятиях в кабинете Марка Блечнера, мы продолжали собираться сами – и собираемся вместе уже больше двух лет. Это необычная команда, меняющая свой состав по мере того, как кто-то уходит, а кто-то приглашает друзей. Мне пришлось ограничить число участников пятнадцатью, и не все из нас видятся друг с другом вне группы по анализу сновидений. Но один раз в месяц, как часы, мы собираемся вечером для разговора, более доверительного, чем обычно мы ведем даже с близкими людьми.

Наша встреча не такая формальная, как занятия у Марка; мы пьем дешевое вино из бумажных стаканчиков, заказываем пиццу, сидим на полу в чьей-нибудь квартире. После окончания обычного разговора – обмена любезностями, новостями, вопросами «как дела» – мы следуем правилам, которым нас научил Марк. Тот, кто рассказывает о своем сне, передает распечатанные копии остальным, и мы проходим все необходимые этапы – читаем рассказ о сновидении вслух, уточняем явное содержание, представляем, что это наш сон, выслушиваем ассоциации и интерпретации самого сновидца. С помощью этого неизменного ритуала мы создаем пространство, в котором близости не нужно добиваться, где откровения текут так же свободно, как дешевое вино. Мои подруги говорят, что превращение сна в событие помогло им лучше запоминать свои сновидения и даже изменить свое отношение к ним.

В самом начале наша группа пыталась ограничиться безопасными снами – забавными, нелепыми, возможно провоцирующими обсуждение чувствительной темы, но по большей части не покидавшими комфортной комедийной сцены. Мы рассказывали о сновидениях, связанных с заботами, которые есть у всех, с карьерой, амбициями и страхом неудачи. Но шли месяцы, у нас установился определенный ритм, и самоцензура ослабла. Привыкнув, мы уже не могли сохранять границы, которые обычно присутствуют в разговоре между знакомыми. Мы дали друг другу негласное разрешение задавать вопросы, на которые в обычной обстановке никто бы не решился. Мы делились снами о сексе, смерти и самоубийстве; мы говорили о детских увлечениях и семейных тайнах.

У С., графического дизайнера, в группе была всего одна подруга, но на одном из своих первых собраний она рассказала о странном, запутанном сне, который не выходил у нее из головы. Во сне она гуляла по булыжным мостовым незнакомой деревни, наслаждаясь выходным днем вместе с давней подругой, но вдруг появились ее родители и объявили, что увозят ее домой. Сестра села за руль и отвезла С. в маникюрный салон; недовольная, С. сбежала оттуда. Она набрела на грязный пруд, увидела оранжевого карпа, который курил сигарету, лишилась чувств и упала в воду.

«Поначалу я стеснялась делиться своим сном, – впоследствии вспоминала С. – Никого из членов группы я не знала, а рассказывать нужно было что-то глубоко личное. Иногда рассказывать сон – это как демонстрировать грязное белье, но волновалась я зря – все реагировали искренне и серьезно относились к процессу».

Будь это ее сон, сказала Джо, она бы радовалась первой сцене – прогулке по незнакомой деревне, но была бы недовольна вмешательством родственников. Кто-то другой расстроился оттого, что всегда был пассажиром, а не водителем. И только когда своими ассоциациями поделилась третья женщина, С. поняла то, что теперь кажется ей очевидным. «В этом сновидении у меня не было власти, я чувствовала себя беспомощной. Но увидела это только после подсказки». Она испытала облегчение, когда наконец поняла, какое чувство преобладало в ее сне, и применила знание, полученное в группе по работе со сновидениями, ко всей своей жизни. «Я многое поняла об отношениях в семье, она может быть агрессивной и ограничивать меня. Обсуждение этого сна подтвердило правильность моего вывода. Я стала осознавать, до какой степени чувствовала себя связанной. Затем я стала тренироваться говорить “нет” (не испытывая чувства вины), а также не становиться жертвой обстоятельств».

«Я часто вижу сны и обычно помню их еще несколько дней, – рассказывала мне Джо. – У меня бывают ночные кошмары и бессонница. Мир сновидений – это важная часть меня, необходимая для моей эмоциональной жизни, которую я привыкла переживать в одиночестве. Сделать нечто противоположное – очень необычно, но также чрезвычайно продуктивно».

«Существуют формула и правила, которые регулируют всю эту откровенность, но не омертвляют ее, – объясняет Мойра. – Это очень личное. Такие разговоры возможны только с возлюбленным или с матерью».