Глава восьмая

Закордонная разведка хранила молчание, порой возникало опасение, что там уже всех переловили и никого не осталось. Двое суток группа маялась вынужденным бездельем, сидя взаперти. Было стыдно есть стряпню Глафиры, ведь они ничем ее не заслужили!

Буторин делал попытки завоевать расположение Екатерины, но даже перевязанная голова, как признак мужественности, ему не помогала. Екатерина загадочно улыбалась, избегала общения и больше поглядывала в сторону Шелестова. Но тот не замечал, у него другое было в голове.

Цветков и Малашенко отсутствовали все дни напролет. Павел Егорович уезжал на работу рано утром, возвращался поздно вечером. Сетовал: к задержанному Кострову снова применяют методы физического воздействия. Да, совершенно правильные и целесообразные методы, но тот ли это случай? Он бессилен повлиять на ситуацию. Хорошо, что Инга Александровна об этом не в курсе. Вчера он ей звонил, снова наобещал, что в ближайшее время все разрешится…

В последние сутки офицеры связи просто пропали – ни слуху ни духу. Поздно вечером появился Цветков – донельзя уставший, но с блестящими глазами.

– Докладываю по порядку, Максим Андреевич, – предварил он. – За последние двое суток местными органами проведена большая работа. Вкалывали, как черти. Начальство сделало стойку, получив пинок из центрального аппарата. Документы убитых на складе оказались поддельными. Данилевского и Решетняка в природе не существует. Данилевский – это старший сержант городского отдела милиции Архип Бундарь. Работает в городе полгода, направлен в Западную Белоруссию из Ворошиловграда. Но это тоже туфта – не было в Ворошиловграде такого человека. А есть хорошая легенда и профессионально выполненные документы. Впрочем, нареканий по службе у Бундаря не было – исправно косил под милиционера, занимаясь в личное время подрывной антисоветской деятельностью.

Решетняк – уголовник Пчельник из Гродно, по всей видимости, натасканный в немецкой разведшколе. Освободился в 1939-м, отсидев в могилевской колонии восемь лет за разбой, после чего его следы теряются. В Берестове работал подсобным рабочим, жил на подселении у глухой бабки в частном секторе. Личности восстановили быстро, благодаря местным милиционерам. С Пчельником – глухо, а вот круг знакомых Бундаря очертили быстро. Подозрение вызвал некто Зубов Виталий Иванович – сосед по дому. Зубов – квартиросъемщик, год обитает в городе, а Бундарь – его жилец. Судя по всему, последний вел насыщенную ночную жизнь. Неужели Зубов не знал бы об этом, проживая в том же доме? На допросах твердил: ничего не знаю, рано спать ложусь и вообще со слухом проблемы. В принципе, всякое бывает, но ему не поверили. А тут еще отдельная группа прорабатывала окрестности Гремячего хутора и в деревне, что в трех верстах на востоке, наткнулись на пацанов – в ночь убийства группы Берзина они в ночное ездили. Вроде видели кого-то рано утром. В общем, показали фотографии, разговорили, пригрозили – ребята и раскололись. Один из них по нужде под утро пошел, видел, как несколько мужиков по лесу крались, совсем рядом прошли, злые такие, с оружием, кровь на них была. Пацан перепугался, дружкам сказал, вместе поклялись больше никому не говорить. И вообще, он втайне от бабки в ночное поехал, боялся, что отлупит. Но вылезла правда – она всегда вылезает!

Несколько снимков мальцу показали, признал Бундаря и Зубова. На последнего через пару часов так надавили, что полностью раскололся. Член «Российского общевойскового союза» – есть такая белофашистская организация, бывшие беляки в ней состоят, махновцы, прочая недобитая контрреволюция. Сам пришел к немцам, попросил подучить и забросить в Советский Союз вредить ненавистной Советской власти. Из идейных, короче говоря. Восемь месяцев в городе, работал сторожем на заводе, самому уже далеко за тридцать. Семья у него, видите ли, пострадала от большевиков – когда Крым в 1920-м от врангелевцев зачищали по приказу товарища Бела Куна. Мелким еще был, но запомнил, сука… С этим все понятно – либо в расход, либо на долгий срок, пусть вкусит матушку Сибирь. Поначалу упорствовал, героя изображал, товарища Сталина матом крыл. Потом его так обработали, что звонче соловья запел. Несколько явок сдал, пару ценных агентов: один на пристани расписание составляет, другой – ответственное лицо на ж/д станции.

Самым ценным оказался некто Готфильд – из семьи бывших немецких колонистов. Сам уже в годах, работает в городском архиве. Ассимилировался, так сказать, хамелеон хренов… Есть категорическое указание: немецкое население не задерживать и репрессиям не подвергать. Но случай здесь особый, разрешение получили. Не стойким оказался «оловянный солдатик», раскололся на первом же допросе. К сожалению, структура агентурной сети такова, что агент знает только двух-трех своих сообщников, не больше. Их уже взяли на контроль: заместитель директора автотранспортного предприятия и инженер проектного бюро по энергоустановкам. Представляете, Максим Андреевич, во все сферы пролезли эти «друзья». У работника архива Готфильда в подвале имелась радиостанция, он использовал ее фактически безнаказанно: работы по пеленгации не частые, о каждом таком мероприятии его предупреждали. Последний раз он выходил на связь позавчера, получил сведения, что к нему направляется связной абвера с важным сообщением. Это офицер германской разведки, хорошо владеющий русским языком. Были указаны время и место перехода. Утро сегодняшнего дня, полтора километра к югу от крепости. Готфильду предписывалось встретить агента и получить указания и документы…

– Минуточку, – перебил Максим. – Что такое архиважное должно случиться в ближайшее время, что потребовалась такая встреча?

Цветков пожал плечами – ему неведомо. На дворе вторая половина июня, 1941 год, теплое лето в разгаре. Он же не провидец?

– И вот тут наши доблестные органы, так хорошо взявшиеся за дело, допустили ошибку, – удрученно поведал Цветков. – Шулевич приболел, температурит, а больше там думать некому. Нельзя было брать офицера, пусть бы встретились с Готфильдом, провели беседу, передал бы что надо – тогда другое дело. Так и планировали, да побоялись, что Готфильд все испортит. В общем, подплыл тот на резиновой лодочке, забрался на обрыв, лодку сдул, засел в кустах на краю леса. К нему подкрадываться начали. А подготовка у него дай бог, чутье отменное! Наши еще ползли, а он облил горючей жидкостью свои бумаги, да и сжег их к чертовой матери. Когда подбежали, там одна зола осталась. Немец, конечно, раздосадованный был, но встретил их с улыбкой. Изъяснялся на ломаном русском: мол, ах, он, кажется, заблудился, рыбачить пошел, лодка в водоворот попала, завертело, не на тот берег выбросило. Как он рад приветствовать друзей из Советского Союза! Он инженер, Отто Григ, гражданское лицо, строит мосты и тоннели, человек сугубо мирной профессии, приехал отдыхать в этот милый уголок. И даже документы имеются. Как ему неловко! Разве он что-то жег? Да вам показалось. Замерз, погреться решил, ненужные бумаги были под рукой, вот и чиркнул зажигалкой. Его ведь немедленно вышлют обратно, разве не так? Как ему досадно, что произошло такое недоразумение… Несет полную чушь, самому смешно, рыбак хренов, да еще и скалится в глаза. И ведь не тронь его, обращайся уважительно…

– И что теперь с ним делать?

– Вышлют обратно завтра утром, – пожал плечами Цветков. – Немецкой стороне уже сообщили, прибудут специальные люди. Не могут они иначе, Максим Андреевич. Ясно, что шпион, враг махровый, тут и к бабке не ходи, а нельзя ничего поделать. Есть договоренность. Опять утремся и стерпим. Иначе такой вой поднимется на той стороне – дескать, Советы совсем распоясались, мирных людей хватают…

– Когда состоится передача? Кто участвует?

– Мы с Малашенко, так Павел Егорович распорядился. Руководство особого отдела не стало перечить. Дело деликатное, извиняться придется. В семь утра, напротив крепости. Тоже хотите поучаствовать?

В этом не было риска – так виделось со стороны. Невозможно сидеть на даче и держать руку на пульсе. Что-то назревало, а группа оставалась в стороне. Двое в штатском на машине с горкомовскими номерами не могли вызвать подозрения.

Это был дощатый причал напротив Ковылянского укрепления. Раньше здесь курсировал прогулочный теплоход, а теперь в связи с участившимися провокациями увеселительные мероприятия отменили.

Фаэтон стоял в стороне от причала, напротив вытащенного на берег ржавого катера. Максим с Коганом прислонились к капоту, курили, мрачно наблюдали за происходящим. Процессия с советской стороны прибыла на двух «эмках». Они приткнулись к причалу, вышли несколько человек. Четверо в форме, разошлись по сторонам, чтобы отсекать посторонних. Водитель второй машины остался на месте. Первым с заднего сиденья выбрался Цветков. Мрачно наблюдал, как вылезает стройный белобрысый мужик в облегающем джемпере и брюках. Цветков кусал губы, желание дать «рыбаку» по морде прямо не сходило с лица. Но он сдерживался.

А немец все делал медленно, похоже, даже получал удовольствие от происходящего. Поджарый, породистый, лет тридцати пяти от роду, сразу видно – офицер, он вылез из машины, потоптался, разминая кости. Цветков что-то процедил сквозь зубы: вперед. С обратной стороны вышел Малашенко, и процессия взошла на причал. Немец обернулся, что-то бросил сопровождающим, рассмеялся. Его проигнорировали, отвернулись.

Немец вел себя развязно, впрочем, палку не перегибал. Со стороны чужого берега подходила широкая весельная лодка. На веслах сидел плечистый фельдфебель с засученными рукавами и размеренно греб. «Как на прогулке», – машинально отметилось в голове. На носу стоял офицер в полевой форме, в фуражке с лихо задранной тульей, зевал, с праздным любопытством оглядывался кругом.

– Военных прислали, командир, как тебе это нравится? – пробормотал Коган. – Да, конечно, мирный инженер, сугубо гражданское лицо… Они ведь просто издеваются…

– Соглашусь, – вздохнул Максим. – Все прекрасно понимают, что происходит, но сохраняют дипломатическую мину. Ну, бывает, заблудился человек, затмение нашло…

Лодка плавно подошла к причалу, офицер вскарабкался на настил, козырнул. Офицеры НКГБ ответили тем же. Немец протянул руку, они, помявшись, по очереди пожали ее. «Отто Григ» ехидно усмехался. Он же чуть не смеялся, подлюка! Немецкий офицер произнес несколько слов, видимо, на ломаном русском. Цветков скупо отозвался, передал «высокой переговорной стороне» какие-то бумаги. Офицер не стал их читать, затолкал в карман. Фельдфебель в лодке приподнялся, помог «Григу» взойти на борт. Офицер спустился самостоятельно, небрежно отдав напоследок честь.

«Григ» развалился на банке, подмигнул Цветкову. Тот не сдержался и с досадой плюнул. «Григ» засмеялся. Фельдфебель уводил лодку от причала, разворачивался. Взгляд «Грига» скользил по советскому берегу. Задержался на машинах, на причале, на виднеющемся в отдалении укреплении со сторожевыми башнями. Потом переместился вправо, скользнул по ржавому катеру, по грязно-зеленой машине. Задержался на усердно дымящем Шелестове, отправился было дальше, но вернулся, снова мазнул Максима.

Возможно, он что-то почувствовал, хотя вряд ли – в мистические процессы майор не верил. Кривая ухмылка перекосила породистое лицо. Пристальный взгляд устремился дальше – в глубь советской территории, которая отныне для этого человека была закрыта.

– Напускное нахальство, не больше, – успокаивая, проворчал Коган. – Он не может не понимать, что провалил задание, и начальство его по головке не погладит. И вообще у них проблемы – как ни крути, а часть их агентурной сети мы вырезали.

– Боюсь, не самую важную. – Шелестов затоптал окурок. – Ладно, поехали, нечего тут больше делать.

По агентурной сети действительно был нанесен удар – щадящий, почти безболезненный, но тем не менее досадный. Несколько арестов по наводке Готфильда вырвали звено из цепи. Никто не сомневался, что скоро цепочка обратно соединится. А закордонные разведчики продолжали безмолвствовать. Агенты на допросах запирались недолго. Боль терпеть было трудно, а возможность покончить с собой была не у всех.

В районе обеда следующего дня заскочивший домой Малютин сообщил отвратительную новость:

– У Кострова в изоляторе случился инсульт. Внезапное кровоизлияние в мозг во время допроса. Перестарались… Думали, симулирует, но нет, такое трудно симулировать. Доставили в тюремную больницу, сейчас лежит под капельницей. Вроде в сознании, но речь затрудненная, конечности плохо слушаются. Инге Александровне эту новость сорока на хвосте принесла, помчались с сестрой в больницу…

– С сестрой? – перебил Максим.

– Да, к ней младшая сестра из Минска приехала – поддержать, так сказать, в трудный час. Она не замужем, работает учительницей в школе, выпросила отпуск на несколько дней, примчалась в Берестов. Она на восемь лет младше Инги. Об этом Инга сама позавчера рассказала, я с данной особой незнаком. Из больницы их, естественно, попросили, сказали, что Костров жив и скоро вернется в камеру. Полчаса назад Инга звонила мне на работу, плакала. Голос у нее был какой-то спотыкающийся, слова выпадали. Боюсь, как бы и с ней чего не случилось…

– Я понял, Павел Егорович, – догадался Максим. – Такая уж доля у меня: быть курьером между вами и этой женщиной…

По дороге он размышлял: как, интересно, Анастасия Львовна относится к его участию в судьбе этой женщины? Имеется повод ревновать или это просто дань когда-то хорошим отношениям с мужем Инги? Участие чисто формальное, вытаскивать Кострова из тюрьмы Малютин не будет, но все же…

Дверь открыла незнакомая молодая женщина с испуганным миловидным лицом и пышными вьющимися волосами. Скромное платье облегало стройную фигуру. Лицом она отдаленно напоминала Ингу. Особенно взгляд – такой же беспокойный, затравленный.

– Ой, вы кто? – У нее был приятный, слегка ломающийся голос. Она машинально отстранилась, прижала руки к груди.

– Все в порядке, – успокоил Максим. – Я Шелестов, по поручению Павла Егоровича. Я не то, что вы подумали. – Фраза вырвалась сама собой, но явно была непродуманной. – Инга Александровна знает меня. С ней все в порядке? А вы ее сестра?

– Да, я Лида… Лидия Александровна… – Женщина облегченно выдохнула. – Проходите, я не знаю, что делать. Инга очень плохо себя чувствует… Господи, да не разувайтесь вы, так проходите.

Кострова лежала в дальней спальне, закутанная в халат и укрытая пледом. По бледному лицу струился пот, ее знобило. Женщина постоянно сглатывала, тяжело дышала. На тумбочке стоял стакан с водой, лежали таблетки. Ее глаза блуждали, но она узнала вошедшего:

– Это вы, Максим Андреевич… Я сегодня правильно произнесла ваше имя? Не обращайте внимания, мне немного нездоровится…

– Что случилось, Лидия Александровна?

– Я не знаю… – женщина нервно шевелила пальцами. – У Инги с мужем беда… Даже две беды…

– Я знаю, – кивнул Максим.

– Мы вернулись из тюремной больницы. Инга не смогла попасть на свидание к Николаю… Когда вернулись, ей стало плохо, начался жар, она с трудом выговаривала слова. Потом ее рвало, страшно болела голова… Я пою ее таблетками – от температуры, от рвоты…

– Сразу видно, что вы не врач, – рассердился Максим.

– А вы медик? – Она смотрела на него ясными зелеными глазами.

– Нет. Но я учился… Есть лекарства от высокого давления?

– Я не знаю…

– Надо немедленно в больницу. Это приступ гипертонии. Инга – слабая и чувствительная женщина. Теряем время, Лидия Александровна, вы же не хотите, чтобы с ней случилось то же, что с ее мужем? Да подождите вы, не надо бежать к телефону. Я на машине. Где в этом городе самая лучшая больница?

– Я не знаю…

– Это в центре, на улице Пролетарской… – прошептала больная. – Первая городская больница. Там еще поликлиника, к которой прикреплены руководители…

– Все понял. Давайте живее, Лидия Александровна, помогите сестре одеться.

Они вели ее под руки – сначала по лестнице, потом в приемном покое. Медицинское учреждение оказалось неподалеку. Женщина качалась, с трудом переставляла ноги. В больнице отчаянно пахло хлоркой и лекарствами. Пришлось поругаться, совать под нос врачам серую книжицу горкомовского работника. Поручение самого Малютина Павла Егоровича! Немедленно обследовать эту женщину и принять все необходимые меры! Вы не понимаете, чем чреваты ваши нерасторопность и безразличие?! Медики зашевелились, увели женщину в отделение. Выбежал взволнованный доктор, представился невропатологом Зуевым, попросил подождать в коридоре.

Ждать пришлось довольно долго. Здесь было много людей – у всех свои напасти, больные родственники, знакомые. Проходили люди в медицинских халатах, нервно покрикивала грузная дама за стойкой регистратуры. Сестру Инги Александровны заметно трясло. Она сидела, сжавшись в комочек, волчонком посматривала по сторонам. Робко покосилась на спутника.

– Спасибо вам большое, Максим Андреевич, вы проявили такое участие, помогли… Мне стыдно, что пришлось отнять у вас столько времени. Вам, наверное, пора? Не ждите нас, я дальше сама справлюсь, у меня есть немного денег… Вы не знаете, в этом городе есть такси?

– Разве что парочка, – пошутил Максим. – Город, прямо скажем, не столичный, даже не областной. Здесь автобусы-то ходят редко, приходится брать с боем. Вы не волнуйтесь, Лидия Александровна, у меня пока есть время. – Он украдкой посмотрел на часы. – Несколько часов моя машина в вашем распоряжении.

– А потом?

– А потом она рискует превратиться в тыкву.

Женщина прыснула, посмотрела на него с неуместным интересом.

– Большое вам спасибо, Максим Андреевич. Очень страшно находиться здесь одной…

Доктор Зуев появился минут через сорок. Повертел головой, нашел, зашагал к ним.

– Все будет в порядке с вашей больной, – сообщил он окрыляющую новость, – резко поднялось давление, возможно, она перенесла стресс… но об этом не говорит, – доктор смутился. – Вы вовремя привезли ее сюда, состояние было критическим. Постарайтесь впредь не доводить женщину до такого состояния. Мы ввели ей необходимые лекарства, теперь ей нужен покой. Перевозить больную сейчас категорически нельзя. Пусть полежит денек-другой в палате, поколем, понаблюдаем, а там посмотрим, можно ли ей отправляться домой. Вам больше незачем здесь сидеть, всего доброго. Оставьте телефонный номер, по которому мы сможем вам позвонить.

Лидия облегченно выдохнула, бусинки пота блестели на лбу.

– Спасибо вам, доктор. А я могу ее завтра навестить?

– Конечно, приходите утром, вас проводят в палату.

Они блуждали по больничному двору как по замкнутому заколдованному кругу. От беседки к неработающему фонтану, от крыльца к воротам. Меньше всего хотелось садиться в машину и куда-то ехать. Что-то привлекало его в этой женщине. Она была застенчива, в чем-то наивна и чиста как ребенок. И в то же время наблюдательна, все запоминала. Было приятно находиться рядом с ней. От Лиды исходил приятный запах – он волновал. Не парфюм – что-то другое, возможно, запах ауры, если допустимо такое понятие.

Они гуляли, не обращая внимания на царящую вокруг суету, женское плечо касалось его плеча – она была всего лишь на несколько сантиметров ниже его. Лида успокоилась, уже не вздрагивала каждую минуту, стала чаще улыбаться, засмеялась, реагируя на его шутку.

Ноги все же вынесли их с больничной территории. Они прошли мимо его машины, направились по тенистому тротуару – мимо местного драматического театра, в котором давали в этом сезоне «Человека с ружьем» Погодина, «Врагов» Горького и что-то из еврейского фольклора.

– С вами недавно произошло что-то очень недоброе, правда? – проницательно заметила Лида. – У вас хорошее лицо, но оно очень усталое, видны следы пережитого потрясения. Вы словно что-то заново переосмысливали под влиянием этого события. Возможно, вы кого-то потеряли… Не отвечайте, если не хотите, я вижу, что вас не радует эта тема.

– Уезжал в длительную командировку на край света, – уклончиво отозвался Максим. – Это очень далеко, там трудные условия. Вы правы, Лидия Александровна, не люблю об этом вспоминать… Не хотите перекусить на свежем воздухе? Смотрите, здесь открытая терраса, официанты, и как-то очень привлекательно попахивает едой…

Лида засмеялась, взяла его под руку. Через несколько минут они сидели за столиком, примыкающим к театру. Так оно, собственно, и называлось: «Театральное кафе». Между столами с белоснежными скатертями сновали официанты, усердно изображая приветливые улыбки.

– Ой, здесь, наверное, очень дорого? – насторожилась Лида, присаживаясь на предложенный стул.

– Возможно, – улыбнулся Максим. – Но если учесть, что я не был в подобных заведениях очень давно, то получается почти даром. Что вы хотите заказать?

– Ничего не хочу. – Она мило улыбалась. – Нет, правда, Максим, совершенно нет аппетита. А мы можем просто так посидеть?

– Не уверен… – Он покосился на официанта, который настороженно застыл неподалеку. – Эй, товарищ, можно вас? Два салатика и бутылку ситро.

Шумели клены и платаны, за живой изгородью проезжали машины, сновали патрули и мирные граждане.

А здесь, на веранде, было уютно, он испытывал что-то непривычное, давно забытое. Одна только мысль беспокоила мозг: а имеет ли он право на такое поведение? Он – никто, у него отсутствует прошлое, впереди – туманное будущее, в котором нет места самым элементарным житейским вещам. Он подставляет хорошую женщину. Зачем все это? Другое дело: просто посидеть, проводить до дома и больше никогда не появляться, словно не было никогда этого дня, этого проклятого и такого уютного кафе…

– С вами что-то не так? – участливо спросила Лида. – Тень на лице. Еще минуту назад вы были другим.

– Да нет, про работу вспомнил. – Он отмахнулся. – Не обращайте внимания, время есть. Мне очень приятно, что мы… здесь.

Она застенчиво поедала салат. Он смотрел на нее, попивал золотистый напиток, отдающий мандарином и ванилью. Лида рассказывала о себе. Увы, не замужем – всмотрелась в его глаза, засмеялась. Почему «увы»? Случались пару раз романы, ничего серьезного, потом заболели старые родители, пришлось ухаживать, переселиться в их квартиру. Педагогический институт, работа с непоседливыми детьми, вечная беготня по аптекам. А Инга далеко, у нее своя жизнь. У отца в 1939-м случился тромб, у матери через год инфаркт, еще не отдышалась после их смерти. Инге хорошо: приехала на похороны, дала денег на памятник и оградку, погоревала и – обратно к мужу…

– Простите, я не то говорю. – Она стушевалась. – Но вы понимаете. Иногда до чертиков обидно. Но не сейчас, у Инги ведь такое несчастье…

– Прошу прощения, вы же Шелестов Максим? – прозвучало над ухом.

Вот только этого не хватало! Он повернул голову, исподлобья взглянул на говорившего. Плотный, лысоватый, в воинском френче без знаков различия. Несколько минут назад он сидел с дамой через столик – сидел спиной, и затылок ни о чем не говорил. Смутно знакомое лицо. Ну, конечно! Как же его звали? Он не помнил. В полку, где Максим командовал разведкой, был мелким штабным офицером, на Хасане пришлось в одном окопе сидеть, пережидая артналет японцев, а потом под пулями искали укрытие, чуть в плен не попали. Он неплохо проявил себя в том конфликте, даже благодарность от Блюхера получил. Помнится, после боя хорошо выпили, посидели, потом расстались и больше не виделись.

Тип стоял рядом, широко улыбался, а женщина за его спиной проявляла признаки нетерпения, морщила нос-пуговку.

– Я Артем Кочубей, не помнишь? – Улыбка растянулась от уха до уха. – Мы же в 1938-м с тобой, на озере Хасан, когда японцев били… Меня потом перевели, расстались как-то по-дур- ному…

– Вы обознались, товарищ. – Максим пожал плечами, добавив хрипотцы в голос. – Не за того приняли, как говорится. Никогда не был на озере Хасан, и в армии не служил. Бывает…

– Да ну, это же точно ты, – напирал Кочубей. – Максим Шелестов, я же узнал. Ты разведкой командовал, мы тогда в серьезную передрягу попали, еле выбрались… Только серый ты стал какой-то, голос вроде не похож…

– Артем, пойдем, – потянула его за рукав барышня, – ты ошибся, а мы опаздываем…

– Да подожди, – отмахнулся он. – Максим, ты что? Правда, что ли, не узнаешь?

– Товарищ, вы ошиблись, – с нажимом произнес Шелестов. – Я впервые вас вижу, никогда не был на Дальнем Востоке и уж тем более не командовал разведкой. Прошу меня простить.

Было крайне неловко. Именно об этом он предупреждал Платова – рано или поздно встретятся знакомые.

Мужчина начал сомневаться, сморщил лоб. Спутница тянула его за руку. Он пробормотал «извините, не думал, что ошибся», неуверенно отправился за ней, продолжая озираться.

Краска ударила в лицо. Максим приник к стакану с лимонадом, буквально выхлебал остатки. Лида внимательно смотрела на него.

– Вы уверены, что он ошибся? – спросила она осторожно.

– А то, – хмыкнул он. – Мне ли не знать.

– Но… – Она заколебалась. – Простите, конечно, но вы же и есть Максим Шелестов или нет?

– Однофамилец. – Он натужно засмеялся, потом сделал серьезное лицо. – Не обращайте внимания, Лида. Постарайтесь об этом забыть. Истина, как всегда, посередине. Товарищ ошибся, но и я не до конца был с ним искренен. Это особенности моей работы.

– В горкоме, – уточнила она.

– В горкоме, – согласился Максим. – Вы даже не представляете, как там все запутано и неоднозначно.

С большим усилием удалось свести дело к шутке. Он расплатился, они покинули кафе. Когда Максим подвез Лиду к дому, уже начинался вечер. Мутнело идущее на закат солнце. Машина остановилась у подъезда.

– Не надо, Максим, не провожайте меня до квартиры, – сказала Лида. – Я и так загрузила вас своими делами, вы из-за меня потеряли уйму времени.

– Мне было приятно, – признался Максим.

– А почему так мрачно? – Она мило улыбнулась, потом быстро коснулась его руки. – Мне тоже было приятно, товарищ Шелестов… или кто вы там. Как-то двойственно на душе. С одной стороны, у Инги все плохо, у ее мужа – тем более… С другой стороны, мы так хорошо провели время. Мне давно не было так хорошо… – Щеки девушки зарумянились, она испугалась, что сказала лишнее. – Как вы думаете, Николая освободят? Инга уверена, что он ни в чем не виноват, что его оклеветали…

– Будем надеяться на лучшее, – уклончиво отозвался Максим. – Вы надолго приехали?

– Пока не могу сказать. Все зависит от сестры. Если все сложится плохо, буду настаивать на ее переезде в Минск. Надеюсь, завтра или послезавтра ее выпишут…

– Если хотите, могу позвонить в больницу и привезти ее.

– Ой, правда? – обрадовалась женщина – Буду вам очень признательна, Максим. Ну, езжайте, не хочу вас больше задерживать. Переночую у Инги в квартире, теперь я за нее, приняла, так сказать, эстафету…

Она поколебалась, снова покраснела, чмокнула его в щеку и стала быстро выбираться из машины. Этот поцелуй был похож на выстрел. Полминуты он сидел оглушенный, гадая, что за напасть на него свалилась. Потом очнулся, жадно закурил, возвращаясь в реальность. Набегало что-то тревожное. Не мог он упустить что-то важное?

Максим включил передачу, покатил со двора…

А на даче Малютина его поджидал холодный душ! Алексей Тимашук распахнул ворота и сразу стал делать загадочные знаки. С крыльца скатился возбужденный Цветков. На веранде толпились ребята из его группы и тем же таинственным образом жестикулировали, мол, ты, командир, совсем перестал бояться! Во всяком случае, это не было похоже на очередную репрессию.

– Максим Андреевич, где вас носит? – сердито вопрошал Цветков. – Срочно звоните в Москву, вас уже два раза вызывали!

Ахнув, он заспешил в дом, оттолкнув замешкавшегося Сосновского. Промчался в кабинет Малютина, сегодня пустующий, схватил трубку и стал накручивать диск. От волнения пот прошиб. Ромео хренов, разве так можно?

– Ну, наконец-то соизволили появиться, Максим Андреевич, – раздраженно вымолвил Платов. – Почему вас нет на месте?

– Виноват, товарищ майор, выполнял работу, входящую в комплекс оперативно-розыскных мероприятий…

– Вот только не надо оправдываться, – процедил Платов. – Члены вашей группы на месте, и только вас куда-то унесло… Ладно, об этом позднее. Полтора часа назад получена шифрограмма от нашего человека на сопредельной территории. Ваша цель – полковник абвера Вильгельм Вайсман. Вы должны скрытно проникнуть на немецкую территорию, выкрасть Вайсмана и незаметно вернуться. При этом никакого шума, стрельбы и тому подобного. Вайсман пострадать не должен. В случае неудачи… вы знаете, что делать. Второго шанса не будет. Все, что нужно для «маскарада», – у Малютина. У него же фотография Вайсмана… а то еще притащите не того, кого нужно. Когану от участия в операции воздержаться. Нужно объяснять почему? В немецкой форме, с его внешностью… Фигурант четыре часа назад прибыл в польский городок Кущице, это в пяти километрах от реки на сопредельной территории. С ним отделение солдат на четырех мотоциклах и несколько ближайших помощников. Наш агент уверен, что из Кущице Вайсман намерен координировать действия своей разведки и агентов на нашей территории. Долго ли он там пробудет, неизвестно, поэтому дорог каждый час. По сведениям разведчика, люди Вайсмана оборудуют узел радиосвязи. Вайсман занял под него два дома на северной окраине Кущице. Это улица Яблоневый Спуск, 95 и 96. По документам вы – офицеры батальона связи, изучаете местность для прокладки телефонных линий в район Буга. Можете ссылаться на командование 49-го пехотного полка 16-й моторизованной дивизии. Других документов добыть не удалось. С нашей стороны дополнительные силы не привлекать, рассчитывать только на людей, выделенных Малютиным. Все понятно, майор?

– Так точно, товарищ майор госбезопасности.

– Выезжайте с наступлением темноты.