Глава шестая

Утро выдалось пасмурным. Небо бороздили свинцовые тучи. Но дождя не было, причем уже давно. Земля пересохла, местами потрескалась. Ветер набегал порывами, гнул ветки кустарника. Но было тепло, даже жарко.

Офицеры особой группы вышли из машины и настороженно огляделись. Шансы угодить в засаду, подобно людям Берзина, сохранялись. К хутору Гремячему добирались окольными путями, несколько раз проверялись, но никого не встретили. Заранее прилежно проштудировали милицейские отчеты, местность представляли. До реки, где проходила граница, отсюда было метров триста.

– Всем приготовить оружие, – распорядился Максим. – Работаем в партизанском режиме. Коган, осмотреть кусты справа. Буторин, пройди по дороге в обе стороны, проверь, не смыкается ли с этой грунтовкой еще какая. Сосновский, проверить подсобные строения. За работу, товарищи офицеры. Будьте настороже.

Сотрудники разошлись в разные стороны. Максим нащупал в кармане «ТТ». В другом кармане – пара запасных обойм. Малютин выдал из «личных запасов». Документы насчет «особых поручений» подразумевали ношение оружия.

Следы машины, на которой приехали сотрудники Берзина, отчетливо вдавились в высохшую грязь. Дальше хутора машина не пошла. Когда нашли тела, транспорт находился здесь же – злоумышленников он не привлек.

Несколько минут Максим поколдовал у разбитого палисадника, перебрался внутрь, поползал на четвереньках, отыскивая следы. Медленно отправился за угол, задержался у крыльца. Трещали доски за пустырем, чертыхался Сосновский, обследуя сараи. Шелестов стоял у крыльца, озирался. Брызги крови на крыльце и под крыльцом, неподалеку бочка, за ней – развалившаяся телега. Там тоже кровь и высохшие следы мозговой жидкости.

Максим ходил по хутору, делал «зарубки» в голове. Пока ничто не противоречило милицейским отчетам. Будет крайне грустно, если не отыщется зацепка. Напротив крыльца – приземистая сараюшка, перед ней дровяник, содержимое которого основательно разворочено. В ту сторону Максим не пошел – туда по периметру приближался Сосновский.

Шелестов осторожно поднялся на скрипучее крыльцо, потянул дверную ручку. Из хаты исходил гнилостный запах – там давно никто не жил. За десять минут он обследовал строение, вышел наружу, вспотевший и разочарованный. Сунул папиросу в зубы, стал чиркать зажигалкой.

Сосновский копался на задворках. Между дровяником и сараем были разбросаны дрова, он перебирался через них, осматривался и явно тормозил. Со стороны сломанных ворот подошли Коган с Буториным.

– Другой дороги нет, командир, – сообщил последний. – Только эта, по которой мы приехали. Она отворачивает от дороги, что вдоль берега, и идет, кажется, в Столбы. Это убогая деревушка в трех верстах отсюда. Дорогой сто лет никто не пользовался, кроме людей Берзина, – по уши заросла чертополохом. Я прошел по ней метров триста – никаких следов другой машины. Значит, злоумышленники пришли и ушли пешком. Если и имели транспорт, то где-то далеко.

– В кустах справа от дороги был один человек, – добавил Коган. Он брезгливо стряхивал веточкой с колена раздавленную гусеницу. – Пару окурков нашел, следы. Значит, долго он там высиживал. Это он прикончил водителя Берзина, который дожидался у машины, кажется, Фомин была его фамилия. Кровь на обочине. Подкрался сзади, перерезал горло… А как прикончил, присоединился к своим.

– В доме был один, – сказал Максим. – Этот не курил, фантики от леденцов совал в щель за подоконником. На табуретке сидел, следы от сапог отпечатались. Он убил оперативника, который в дом забежал. Гильза на полу от «ТТ», ее милиция почему-то не подобрала… Михаил, что у тебя?

– Работаю, – буркнул Сосновский. Он поковырялся под дровяником, заглянул в сарай и тут же выскочил, зажав нос.

– Лучше работай, – крикнул Коган. – Там позиция хорошая, двор идеально простреливается. А еще там, видимо, сидели, – показал он пальцем на северную сторону, – я на их месте точно бы там окопался.

– Сидели, – подтвердил Сосновский, не жалующийся на слух, – гильзы разбросаны, щедро поливали. Не повезло нашим…

– Я заодно за сараями смотрел, – сказал Буторин. – Есть следы, но там высокая трава, она недолго была примятой, уже поднялась. Похоже, в тот лес и уходили, – махнул он рукой на чернеющий на северо-востоке осинник. – А если пешком прибыли, то уже и следов не сыщешь.

– Могли бы пограничных собак привлечь, – хмыкнул Коган. – Неужели не выделили бы на благое дело?

– Малютин говорит, что привлекали, – сказал Шелестов. – Да толку никакого, злодеи подготовились, перец сыпали. Собака металась туда-сюда, вертелась юлой, потом отчаялась…

– А я тут вот о чем подумал, Максим Андреевич, – задумчиво изрек Коган, – кто такие этот Берзин с его людьми? Обычная группа из области. Про «крота» информации не имела. Особых достижений, как говорят, у них не было. Зачем было так хитроумно уничтожать группу, если ее члены плутали в потемках и вреда противнику не приносили? Значит, вышли на что-то, стали опасны?

– Это несомненно, – согласился Максим. – Только все концы в воде и следы подчищены. С Берзина уже не спросишь, а Кострова прибрали именно за это – в принципе, справедливо, проявил халатность и недальновидность. Но что мы имеем сейчас? Засаду устроили идеально, никаких концов. Оперативники сопротивлялись – те, кто не сразу погиб, но ни в кого не попали…

Ругнулся Сосновский, поскользнувшись на чурке. Схватился за стену сараюшки, зацепил приставленный к стене лист шифера. Тот оторвался от стены, повалился на ногу Сосновскому. Парень взвизгнул от боли, запрыгал. Остальные задумчиво на него смотрели.

– Хорошо танцует, – меланхолично изрек Буторин, – и ничто ему не мешает.

– Берегите свои природные аксессуары, называется, – хмыкнул Коган. – Интересно, от пули он так же сможет отскочить?

– Да уж, вам смешно… – шипел за дровяником Сосновский. – А мне тут, знаете, не до смеха…

– Странно, мы похожи на смеющихся людей? – пожал плечами Коган.

– Слушайте, здесь что-то есть, – обнаружил Сосновский. – Давайте сюда…

Подходили осторожно, словно боялись нарваться на мину. Двое обходили справа, один слева. Сосновский стоял на коленях, отбрасывал чурки, выпавшие из поленницы.

– Ну, и физиономия у тебя, Миша, – усмехнулся Буторин. – Лимон съел?

– Да иди ты, – огрызнулся парень. – Смотрите, Максим Андреевич, это же кровь! – Он показал на расчищенный от дров пятачок.

Оперативники с интересом всматривались. В глину действительно впиталось что-то бурое. Брызги крови? А чурки из поленницы высыпались не сами по себе, их сбросили намеренно, чтобы прикрыть пятна.

– Ну, что ж, хорошо, – оценил Шелестов.

– Кому хорошо, а кому больно, – буркнул Сосновский. – А теперь сюда посмотрите, – на стене сарая на высоте чуть больше метра тоже остались разводы. Минуту назад их заслонял обломок шифера. – Словно сползал кто-то по стене.

– Мне кажется, я знаю, кого следует арестовать вслед за Костровым, – проворчал Коган. – Всю эту никчемную братию милицейских сыщиков. Как работали – непонятно, за лист не посмотрели, под чурками не проверили…

– Не факт, что мы бы это сделали, не помоги нам товарищ Сосновский, – усмехнулся Максим.

– Выходит, я отличился? – догадался Михаил.

– Ты просто душка, – хмыкнул Шелестов. – У злодеев здесь была одна из точек обстрела, и кто-то из сотрудников подстрелил одного нападавшего. Судя по высоте, попал в живот или в бок. Скорее, последнее – ранение сквозное, бандит испачкал стену, пока сползал. Ранение серьезное, но он не умер, по крайней мере, здесь…

– Не вижу за сараями следов волочения, – сообщил Буторин. – И с другой стороны не видно. Может, добили и закопали?

– Не было у них на это времени. Уйти торопились, они же не знали, что всю ночь на хуторе никого не будет… Черт, они его не тащили, а несли! – догадался Максим. – Во всяком случае, первое время… Мужики, еще раз все осмотреть! Ходить вдоль хутора концентрическими кругами, увеличивая радиус!

Все это сильно смахивало на поиски грибов. Офицеры блуждали вокруг построек, лезли в высокую траву, находили следы, потом опять их теряли. Наконец Буторин, рыщущий к северо-востоку от строений, издал радостный крик, замахал руками.

Это было метрах в трехстах от плетня. Наконец-то обозначились следы волочения! Очевидно, до этого момента его несли на руках, примятая трава впоследствии поднялась – эти люди были умны. Дальше решили волочь. А оперативники, работавшие на месте преступления, в такую даль не пошли.

В этом месте злоумышленники, возможно, сделали привал. Валялись окурки, скомканная сухая тряпка, пропитанная кровью. Бурые пятна на земле. Коган поднял тряпку двумя пальцами, брезгливо поджав губы, стал разглядывать. Крови раненый потерял достаточно, без медицинского вмешательства шансов выжить у него не было.

Все задумчиво уставились на темный осинник, куда вели следы. До него было метров триста.

Дальше шли, рассыпавшись цепью, достав пистолеты. Тело волокли к лесу, перетаскивали через поваленные деревья, затем продирались через заросли шиповника. По одному спускались в лощину, заросшую кустами и ветвистыми деревьями. Раненого тащили по дну оврага. Уже ощущался запах, приходилось затыкать нос. Коган достал платок, дышал через него. На склоне была расщелина, заваленная камнями и ветками, – вонь исходила оттуда.

– Осторожно, – предупредил Шелестов. – Могли гранату засунуть. Начнем доставать, и всем каюк…

Но гранаты не было, обошлось. На то, что труп найдут, злоумышленники не рассчитывали, иначе изуродовали бы своего покойника до неузнаваемости.

Оперативники осторожно сняли ветки, отодвинули камни. Жужжали и кружились мухи, вонь стояла тягостная. Сосновский схватился за горло, буркнул: «Пардон» и выплеснул не переварившийся завтрак.

Тело пролежало в расщелине не меньше недели. Погода стояла теплая. Труп наполовину разложился, хотя одежда осталась целой. Кожа еще сохранилась, но цвела пятнами. Отворачиваясь, стараясь не дышать, мертвеца извлекли из расщелины, положили на землю. Лицо скукожилось, исказилось. Глаза были открыты, в них застыла какая-то слизь.

Одет обычно: дешевый пиджак, рубашка, холщовые штаны, кирзовые сапоги. При жизни ему было чуть больше тридцати. Вытянутое лицо, утолщенный снизу подбородок, крутой лоб переходил в залысину. В районе левого бока запеклась кровь – перевязку парню не делали. Но умер он не от раны – пока тащили, был жив, хотя и очень плох. Умер от того, что перерезали горло, избавляясь от обузы. На шее тоже запеклась кровь, превратившись в жуткое черное жабо.

Буторин перехватил выразительный взгляд командира и, вздохнув, опустился на корточки обыскать тело. В карманах были спички, раздавленная пачка папирос – больше ничего. Документы, если они и были, бандиты предусмотрительно изъяли.

– Ну и рожа у него, – покачал головой Коган. – Словно штамп поставили.

– Ага, «Уплачено», – хмыкнул Буторин и с подозрением покосился на Сосновского, который стал синим и из последних сил старался иметь беззаботный вид. В кожаном футляре у оперативников имелся массивный фотоаппарат ФЭД с 35-мм пленкой. В подвале у Малютина располагалась фотолаборатория и целая коллекция аппаратов – малоформатные «Exakta» и «Praktiflex», советские «Фотокоры» и даже старинные павильонные устройства XIX века. «С молодости увлекаюсь, – сообщил Павел Егорович. – Возьмите один, может, пригодиться. Разрешение я выпишу. А вообще, осторожнее с этими штуками в пограничной зоне».

Максим сделал несколько снимков, убрал аппарат.

– И что дальше? – спросил Сосновский. – Прикажешь его на себе тащить, Максим Андреевич?

– Пусть лежит, – поморщился Шелестов. – Забросайте его ветками, чтобы не так вонял. И осмотреться – не исключены другие находки.

Но больше ничего не обнаружили, все же не грибное семейство. Следы терялись в зарослях, уходили в лес. Искать было бесперспективно. На восток ушли как минимум трое – это было ночью, очень давно, и мозги у них работали. Единственная ошибка, которую они допустили, – оставили труп сообщника…

Малютина в поселке не было, всю свежую информацию передали старшему лейтенанту Цветкову. Тот понятливо кивнул, пообещал связаться с райотделом милиции, чтобы вывезли тело, забрал ФЭД и удалился в фотолабораторию. «Сделаем копий тридцать, Максим Андреевич, – пообещал он, – пустим по всем инстанциям, глядишь, где-нибудь да признают человечка».

После обеда Максим отправил Когана и Буторина на Буг – подыскивать подходящее место для переправы к немцам. Совет Малютина решили учесть – секретарь производил впечатление компетентного.

Цветков распечатал снимки: «Ну, красавец, не могу…» Появился старший лейтенант Малашенко. Вскоре оба офицера убыли выяснять личность убитого.

Вернулись Буторин и Коган, описали найденное место: полная уединенность, две излучины, русло сужается, много растительности по берегам. Ходят патрули и там и здесь, но с ними можно и не встретиться. Буторин нырял – на нескольких участках глубина по грудь; вброд всю реку не перейдешь, но кое-где – аки посуху. И все это удовольствие – в полутора верстах на север от Гремячего хутора.

Дальше оставалось только ждать. Забугорная разведка молчала. Вестей от офицеров связи тоже не поступало. Цветков объявился в девятом часу вечера с неутешительными известиями: личность погибшего вблизи хутора идентифицировать не удалось. Труп сильно разложился, лицо изуродовано. Но работа продолжается. Снимки раздали участковым, оперативным работникам милиции, чтобы те опросили контингент в СИЗО и блатных, кого еще не посадили. Хотя убитый вряд ли относился к блатным – у тех, как правило, есть наколки. У этого нет. Тут что-то другое.

Чуть позднее вернулся Малашенко, он был на почте, в госбанке, на вокзале. «Найдем, Максим Андреевич, не беспокойтесь. Если за неделю не подали заявление о пропаже человека, значит, вряд ли он имел отношение к государственным структурам, жил семьей и тому подобное. На всякий случай я проглядел списки пропавших – там подобной фигуры нет точно. Возможно, приезжий, в этом направлении люди тоже работают».

Возникало опасение, что они ищут иголку в стоге сена.

Поздним вечером Максим телефонировал в Москву Платову.

– Для первого дня неплохо, майор, – одобрил куратор. – А в целом похвастаться нечем. И докладывать наркому, сам понимаешь, нечего. Продолжайте разработку, но осторожно, не высовывайтесь. Слышал о таком понятии: загребать жар чужими руками?

Остаток дня прошел бездарно, половина следующего дня тоже не была богата на события. Жизнь на даче замерла. Анастасия Львовна пару раз показывалась из своей комнаты, совершала прогулки по саду и снова пряталась. Скромность этой женщины была достойна всяческой похвалы. На телефоне дежурил Малашенко, принимал доклады от Цветкова: личность разложившегося мертвеца по-прежнему оставалась загадкой.

К вечеру прибыл Малютин – весь серый от усталости.

– Два совещания в горкоме, – объяснил он, – ругань на заводе тракторных агрегатов, который показательно проваливает план; два совещания в горисполкоме…

Невольно отмечалось: ситуация попахивала абсурдом. Если завтра война, то должно ли людей в приграничной зоне угнетать невыполнение плана заводом тракторных агрегатов?

– А также мелкие неурядицы, – продолжал излагать Малютин. – В районе обеда Ингу Александровну Кострову вызывали на допрос. Прибыли на машине, чтобы каблуки не сбивала. Представляете ее состояние? Допрашивали в местном отделе НКГБ, причем особой галантности не придерживались. В итоге отпустили, пообещав, что еще непременно встретятся. Она звонила, плакала, мне очень не понравился ее голос. Я уже устал ее успокаивать. А теперь переживаю, все ли у нее в порядке. Сам ехать не в состоянии, да и скомпрометируют меня такие посещения…

Включилась интуиция, Максим подобрался.

– Могу я съездить, Павел Егорович, провентилировать вопрос. Не скажу, что я под завязку загружен делами.

– Серьезно? – обрадовался Малютин. – Тогда не в службу, а в дружбу, Максим Андреевич, хорошо?

Уже знакомый маршрут, старый каменный дом, гулкий подъезд. Инга Александровна долго не открывала. Дребезжащий звонок нервировал, напрягал барабанные перепонки. Потом за дверью зашаркали подошвы. Она отворила – безжизненная, серая, как казенное полотно. Всматривалась в его глаза, пока не отыскала в них что-то знакомое.

– Максим Алексеевич? – голос задрожал.

– Уже лучше, Инга Александровна, – похвалил Максим. – Еще немного, и вы научитесь правильно произносить мое имя. Максим Андреевич меня зовут. Ожидали увидеть кого-то другого?

– И вы даже знаете кого… – Она облизнула пересохшие губы. – Вы же в курсе, что за мной сегодня приезжали…

– Да, Павел Егорович послал меня узнать, все ли с вами в порядке.

– Я думала, это снова они… Перекрыла воду, выключила свет, подготовила, что с собой взять… Господи… – она облегченно выдохнула, – проходите, пожалуйста.

– Я на минутку. – Максим привычно замялся на коврике. Женщина пыталась сдерживаться, но все, что ее обуревало до этого, сейчас выходило наружу. Она начала рассказывать.

За ней приехали, дали две минуты на сборы, вели себя бесцеремонно, подталкивали в спину, когда она спотыкалась на лестнице. Допрашивали в городском отделении НКГБ, причем допрос вел тот же следователь, что сейчас мучает ее мужа, – некто Архипов. Смотрел издевательски, с подковыркой, дескать, знаем, кто вы такая, гражданка Кострова, теперь не отвертитесь. Задавал каверзные вопросы. В курсе ли она, чем занимался ее муж? Доверял ли он ей свои предательские секреты, выполняла ли она его поручения, связанные с работой на иностранные разведки? Кого из представителей упомянутых организаций она знает и как с ними связаться – шифры, явки, пароли? Она сходила с ума от таких вопросов. А следователь смотрел так, что она покрывалась коркой льда. Естественно, Инга Александровна все отрицала – ей не по пути с врагами народа и прочими шпионами. Но разве им докажешь? Следователь наслаждался ее ужасом. Потом сообщил, что Инга Александровна может идти, но из города ей уезжать запрещено, и в скором времени они опять встретятся. Все было, как в тумане. Она не помнила, как шла домой, в памяти остался лишь дикий рев клаксона грузовика, под колеса которого она едва не угодила…

– Все будет хорошо, – успокаивал ее Максим, ловя себя на мысли, что говорит словами Малютина. – Вы ни в чем не виноваты, и вам не о чем беспокоиться. Органы прорабатывают все версии, поэтому следователь и вел себя так некрасиво. Когда выяснится, что вы непричастны, они извинятся и оставят вас в покое.

– Да знаю я, – вздохнула Инга, – Павел Егорович то же самое говорил… Передайте ему, что пусть за меня не волнуется, я никуда не сбегу и не наложу на себя руки. Буду сидеть и ждать. Вот сейчас чай заварю… Хотите чаю?

– В другой раз, Инга Александровна, совершенно нет времени. Позвольте одну просьбу?

– Да, конечно…

– Посмотрите фотографию. – Он извлек из кармана снимок трупа. – Изображенный на фото мужчина выглядит неважно, не пугайтесь. Вы никогда его не видели?

Она всмотрелась, сглотнула.

– А что это с ним?

– Заболел. – Шелестов усмехнулся. – Простите, неуместная шутка. Человек скончался, и долгое время его не могли похоронить. Не пугайтесь, – повторил он, – это всего лишь фото. Скорее всего, вы его не знаете…

– Ну, отчего же. – Женщина перевела взгляд на собеседника. – Я его знаю.

Оставалось лишь возрадоваться своей интуиции!

– Серьезно? – Максим старался не выдать возбуждения. – Вы уверены? Ведь этот мужчина… выглядит… не совсем так, как выглядел раньше.

– Что с ним случилось?

– Бандитское нападение, – и ведь не соврал же товарищ бывший майор!

– Это наш сосед Леонтий Михалец. Не знаю его отчества, всегда называли его Леонтием… Господи, как жалко-то…

– Сосед, вы говорите? Весьма неожиданно, Инга Александровна.

– Ну, как сосед… Наши балконы находятся по соседству, сам он проживает в другом подъезде. Николай, когда курил на балконе, часто с ним общался. Пару раз он заходил к нам в гости, пили чай, Леонтий рассказывал о своей семье в Витебске – он, к сожалению, пока не мог ее сюда перевезти. У жены там ответственная работа. Он был общительный, добродушный, немного простоватый, наивный – но это мне даже нравилось. Увлеченно рассказывал про своего сына. Однажды они ездили с Николаем рыбачить на Мазовец, натаскали пескарей, вечером отмечали удачный улов.

– Давно он появился в этом городе? Где работал? Михалец – военный человек?

– Даже не скажу… Нет, недавно, он появился впервые месяцев пять-шесть назад. Такой общительный, обходительный, всегда здоровьем интересовался… Квартиру ему временно контора выделила – она небольшая, однокомнатная, к тому же угловая. Нет, он не военный, хотя имел отношение к снабжению воинских структур. Занимал небольшую начальственную должность. Организация называлась Белгосснаб или что-то в этом роде…

«А ведь мог и врать, – подумал Максим. – Хотя сомнительно, ведь Костров, его сосед, занимал серьезную должность, несложно проверить. Но, с другой стороны, зачем? Это на работе он безжалостный и суровый чекист, а в быту – всего лишь сосед! Улыбчивый, приветливый, всегда готовый оказать услугу…»

– Спасибо вам огромное, Инга Александровна, – от души поблагодарил ее Максим. – Вы очень нам помогли, даже нет слов. Ни о чем не переживайте, все будет хорошо. Я еще забегу, если возникнут вопросы.

Он покинул квартиру, в подъезде подошел к окну и впал в минутное оцепенение. Мысли вертелись каруселью. Осторожнее бы надо, чтобы не подставить невиновных. Он охотно допускал, что Костров ни о чем не знал, общаясь с соседом. А теперь, как ни крути, выходило, что он реально вступил в контакт с врагом! Разве упустят органы такую возможность? Теперь у них железобетонные основания замучить Кострова на допросах, а потом с удовольствием расстрелять. И Инга с боку припека, она ведь тоже невольно общалась с Михальцом…

Но сохранять это дело в тайне было невозможно. Ниточка! Да еще какая!

Максим ворвался на дачу, построил свою гвардию, вызвал офицеров связи и доходчиво описал сложившуюся ситуацию.

– Вот так подфартило вам, Максим Андреевич. – Цветков уважительно покорябал фуражку. – Тесен мир, как говорится. А у нас полнейшие неудачи, и это понятно, потому что по снабженческим конторам мы пока не работали…

– Работать осторожно, товарищ старший лейтенант, – предупредил Шелестов. – В Особом отделе не должны пронюхать, что информация поступает откуда-то извне. Вы вхожи в эти структуры, имеете право скрывать свои источники. Если надавят, станут угрожать – немедленно докладывайте. Решим вопрос через Москву – никому из вас не грозит арест или другие неприятности. Пусть местные органы работают вслепую. В случае удачи могут пожинать свои лавры, нам не жалко. Все данные по делу сообщайте мне, а я буду докладывать вышестоящему начальству.

Пришла в движение неповоротливая машина расследования, завертелся маховик. Филиал Белгосснаба в городе занимался поставками продовольствия и амуниции для воинских структур.

Михалец Леонтий Макарович числился его сотрудником. Работал в конторе, иногда выезжал по делам за город, но не дальше границы района. Подчинялся служебному графику и больше ничему. Работник прилежный, исполнительный, пусть и небольшого ума и невысокого полета. С бумагами полный порядок: все документы, предписания, командировочные удостоверения – все оформлено согласно требованиям.

График работы Михалец имел «плавающий» – далеко не всегда протирал штаны в снабженческой конторе.

Сыщики Особого отдела скрупулезно отрабатывали фигуранта. Сохранить это дело в тайне, естественно, не вышло, но и чрезмерного шума не подняли. Арестованный Костров подтвердил сведения, выданные Ингой. Он знал Михальца, имел с ним добрые соседские отношения, вместе рыбачили, пару раз выпивали. В подробности арестанта не посвящали, ограничились признанием знакомства и подтверждением личности.

Почему не хватились Михальца после его исчезновения? Весьма любопытный факт: однажды утром (видимо, после уничтожения группы Берзина) руководству филиала поступил звонок из минской головной организации (так, по крайней мере, они представились), неизвестный сообщил строгим голосом, что товарища Михальца в связи с рядом вопросов срочно вызвали в Минск и лично сообщить об этом он не может, поскольку находится в поезде. Дело крайне важное, на возвращение указанного товарища в Берестов даже не рассчитывайте. Вещи из квартиры работника пропали – в чем директор конторы убедился лично. Глубоко копать он не стал, ответственным людям надо верить.

Оперативники Особого отдела вскрыли квартиру Михальца, но ничего полезного не обнаружили. Опытные агенты не оставляют на виду следы своего злодейства. Стали копать и выяснили, что нет в природе и никогда не было товарища Михальца Леонтия Макаровича, не жил он никогда в Витебске, нет там никакой семьи, а имеет место быть опытный агент немецкой разведки, внедренный в структуру снабжения.

Приказа вести себя, как слон в посудной лавке, опера не получали. Полномочий проводить аресты не имели. Выяснили, что смогли, и ушли. На этом вражеская агентура должна была успокоиться.

Но незримая работа продолжалась. Органы отслеживали и прорабатывали связи Михальца. Вся информация поступала на дачу. Малютин был в курсе, но предпочитал не вмешиваться. За это Шелестов был ему благодарен.

Очередную интересную новость Цветков сообщил следующим утром. Он заметно волновался, глаза блестели.

– Имеется в штате местных органов опытный пожилой сотрудник, Шулевич его фамилия. Имеет дар втираться в доверие, работает эффективно и без шума. Ему поручили руководство филиалом Белгосснаба. Допросы проводились в виде доверительных бесед, но с небольшим нажимом – упор делался на сознательность, чувство ответственности и трепет перед возможным наказанием. Прорабатывались люди, работавшие с Михальцом, в том числе женщина, к которой он благоволил. Парень ей нравился – он умел располагать к себе прекрасный пол. Не буду ходить вокруг да около, Максим Андреевич, посвящать вас в детали работы Шулевича… В общем, вышел он на человека по фамилии Грибов и немедленно сообщил об этом мне, получив строгий приказ не делиться с информацией ни с кем, тем более с начальством.

– Это умно, товарищ Цветков, – похвалил Шелестов. – Надеюсь, он не ослушается. Опытный сотрудник никогда не станет ничего делать в ущерб себе. Что по Грибову? – Он позволил себе сдержанно пошутить. – Он виновный, подозреваемый или потенциально подозрительный?

– Большая вероятность, что виновный. Капитан Грибов Олег Фомич, одинокий, проживает в офицерском общежитии на улице Полевой. Занимает должность интенданта в отделе материально-технического снабжения.

– Это не «крот»? – насторожился Максим.

– Полагаю, что нет… – Цветков помялся. – Не тот уровень. Грибов не может располагать данными по всему спектру военных вопросов. Только ограниченной частью. Сильно копать пока остереглись. Он вроде как с Урала, в разводе с женой. Переведен в Западную Белоруссию в конце 1940 года. Если это легенда, то вполне убедительная. Грибов решает вопросы поставки в войска горючего, амуниции и тому подобного. К штату 23-й дивизии не причислен. Формально относится к городскому гарнизону – там зарегистрирован и поставлен на денежное довольствие. Согласно показаниям знакомой Михальца, эти двое часто встречались, причем свои встречи не афишировали. Иногда их встречи происходили за городом…

– И Михалец ей об этом рассказывал? – не поверил Шелестов.

– Ни разу. Всячески скрывал. Женщины – странные существа. Какие-то недомолвки, невнятный лепет, оправдания – и уже ревность в голове. Пару раз незаметно следила за ним, о чем, понятно, Михальцу не докладывала. Дама не блещет красотой, но весьма умная. А капитана Грибова она знала в лицо – имелись контакты его конторы с филиалом Белгосснаба. Опять же опускаю подробности. Шулевич подверг полученные сведения анализу. В качестве подозреваемого – только Грибов. И еще один любопытный факт: после исчезновения Михальца Грибов занервничал, несколько дней никуда не высовывался: только работа и общежитие, где он имеет отдельную комнату. Сегодня утром до него, похоже, дошли слухи о нашем интересе к личности Михальца. Грибов опять занервничал, кинулся на вокзал, отстоял очередь в кассу. Брать его не стали, поскольку выяснилось, что он взял билет на завтра, на 19 часов вечера. Это пассажирский до Москвы, билет взят в купейный вагон.

– Бежит со службы? – удивился Максим. – А как же хладнокровие и выдержка или чем там еще могут похвастаться немецкие агенты?

– Мы ничего о нем не знаем, – пожал плечами Цветков. – Его могли завербовать. Сдали нервы, трусом оказался.

– Грибова не брать, – приказал Максим. – Пусть за ним следят, но скрытно, уяснили? Шулевич начал – Шулевич и продолжит. Арест Грибова не поможет нам добраться до крупных фигур. А вот бегство может кого-нибудь и привлечь… Минимум посвященных, товарищ Цветков, это понятно? Грибова брать на вокзале, перед отправлением поезда, возможно, прямо в купе, при этом тщательно отслеживать тех, кто будет его вести, кроме нас… если кто-то вообще будет. Все сведения по фигуранту – мне. Подробные распоряжения – позднее.

Это снова было сродни интуиции. Просто мистика и колдовство – он каждым волоском на коже чувствовал: тема интересная. И поручать такое дело неведомо кому? Ближе к ночи, терзаемый сомнениями, Максим созвонился с Платовым.

– От нашей разведки ничего, товарищ майор?

– Не надо постоянно об этом спрашивать, – отрезал контрразведчик, – будет день – будет пища.

Шелестов кратко поведал о последних достижениях.

– Прошу консультации, товарищ майор. Чувствую, ниточка стоящая. Надо ювелирно и красиво. Что наделают местные оперативники, не знаю. С одной стороны, есть приказ не вмешиваться в дела воинских структур. С другой стороны… боюсь, что местные напортачат. Умная голова – Шулевич, но он в годах. К тому же Грибов не имеет отношения к штабу 23-й дивизии, где предположительно засел «крот». Прошу разрешения провести работу силами моей группы.

Платов недолго размышлял, взвешивал все «за» и «против».

– Хорошо, Максим Андреевич, но будьте осторожны. В случае неудачи зачищайте следы.