Глава двенадцатая

Он очнулся перед рассветом. Зыбкий предутренний свет просачивался через щель в шторах. Беспокойство усиливалось вместе с потоотделением – промокла подушка. Что-то неясное, гадкое мотало душу. Почему? Диверсанты (или кто-то другой, если они не порождение страха первого секретаря) видели, как колонна уходит в тюрьму, им нет смысла вламываться в дом. Что-то другое? Но что?

Он всматривался в зыбкие очертания ограды, деревьев на другой стороне. Кто-то шевельнулся в районе беседки. Тимашук не спал, вспыхивал огонек папиросы.

В доме все в порядке, жизнь продолжается. Половина четвертого утра. Группа выполнила задание, остались технические вопросы. Днем прибудет Платов, заберет Вайсмана и – до свидания, Западная Белоруссия…

Максим припал к кувшину, выпил почти всю воду. Снова лег, закрыл глаза. В ушах гудело, словно где-то далеко летели самолеты. И ведь практически уснул под этот монотонный необъяснимый гул…

Мощный взрыв вытряхнул его из кровати! Оглушительно ревело, качались стены! Словно в эпицентр землетрясения попал. Он вскочил, взъерошенный, кинулся к окну и раздернул шторы. За окном уже светало, время четыре утра. Какая к черту ночь, сегодня самый длинный день в году!

Еще один взрыв – за пределами поселка, там поднимался густой дым. Рев самолетов разрывал мозг. Снова чехарда разрывов – а это, кажется, уже в городе, до которого всего одна верста…

Качалась люстра на потолке, сыпалась известка. Что такое?! Взрывы отдавались в мозгу.

По двору метался Тимашук. Он кинулся к калитке, выскочил наружу, тут же вернулся, прыжками помчался в дом. Навстречу выбежала всклокоченная Екатерина, что-то спрашивала с истерическим надрывом. Промчались по двору и выбежали за калитку подчиненные Платова – Хвостов и Галицкий, куда-то припустили по дороге. Пешком до крепости решили добраться?

И вдруг он все понял с пронзительной ясностью – как молния сверкнула. Неужели началось то, чего боялись и о чем не говорили?

Его пронзил какой-то сиюминутный приступ пещерного ужаса. В коридоре уже топали, ругались, кто-то скатывался по лестнице. Шелестов впрыгнул в сапоги (хорошо, что отключился, не снимая брюк), стал натягивать кофту, пиджак, нахлобучил зачем-то кепку. Оружия при себе не было, да и черт с ним, с оружием!

Он скатился по лестнице, влетел в гостиную. Там, хватаясь за сердце, металась Анастасия Львовна в ночной сорочке. Глафира пыталась ее успокоить. Какое тут спокойствие, стены ходили ходуном!

– Командир, что это? – кинулся к нему бледный как мел Сосновский. – Это что… война?

– Нет, учения, – огрызнулся он. – Где Малютин?

– В кабинете!

Он ворвался в кабинет, где полуодетый Павел Егорович судорожно накручивал телефонный диск. Пальцы срывались, на первом секретаре лица не было.

– Что там у вас творится?! – орал он в трубку, слушал ответ, дрожала рука, дрожали губы. – Вы в своем уме? Эй, алло, алло! – Он стал судорожно стучать по рычагу. – Дьявол, где связь? – потом невидящими глазами уставился на ворвавшегося Максима.

– Павел Егорович, что происходит? – проорал тот.

– Война, майор… – произнес Малютин севшим голосом. – Война… Фашисты наносят бомбовые и артиллерийские удары, уже перешли границу… Это ад, Максим Андреевич, они уже разбомбили половину города, речпорт, железнодорожную станцию… – Он начал надрывно кашлять. – Я дозвонился до крепости, до дежурного по горкому… В крепости идет бой, вроде держатся. Немцы обходят крепость, лезут на нашу территорию, вклиниваются танковые группы… Штаб 23-й дивизии в Соснах разбомбили, уничтожены все коммуникации, узел связи, бомбардировщики проутюжили аэродромы – ни один самолет не смог подняться в воздух… Наши подразделения разрозненны, отрезаны от крепости, их уничтожают по частям… О боже…

Малютина охватило оцепенение. Максим подлетел, вырвал трубку, стал стучать по рычагу, крутить диск. Невероятно, связь с Москвой пока была! Коммутатор соединил практически моментально.

– Платова мне! – проорал Максим. – Немедленно!

Слава богу, майор еще не вылетел в Западную Белоруссию! Пока соединяли, Максим дрожал от нетерпения. Малютин таращился на него выпуклыми глазами, вел себя, как рыба, выброшенная на берег.

– Шелестов, доложите обстановку! – выкрикнул Платов.

– Война, товарищ майор, немцы перешли границу… Я в доме Малютина, он рядом…

– Вы уверены, что это не провокация?

– Все плохо, товарищ полковник… Слышите взрывы? Немцы смяли пограничные кордоны, обложили крепость. Их танковые клинья уже повсюду. Красная армия… мы не знаем, где Красная армия. Военные аэродромы разбомбили. Немцы вот-вот будут здесь…

– Так, Шелестов, сохранять спокойствие. – Платов справился с собой, говорил сухо, внятно. – Это не ваша война. Не вздумайте лезть в нее, уяснили? Вы нужны мне живыми. Пусть воюют те, кто должен это делать, а у вашей группы особое задание. Я немедленно вылетаю. Надеюсь, посадочная полоса в Знаменке не пострадала. Это не военный аэродром, там только гражданские суда, учебное подразделение. Не думаю, что немцев интересует данный объект. Они его обойдут. Знаете, где это? Двенадцать верст на северо-восток от Берестова. Посмотрите по карте. Я буду там через несколько часов. Хватайте Вайсмана – и туда. Запомните, Вайсман должен быть жив. Это ваша главная и первостепенная задача. В бой не ввязываться, выполняйте свою миссию. Спрячьтесь в районе аэродромного поля, ждите самолет. Если со мной что-то случится, и я не прибуду, прорывайтесь на восток самостоятельно, но – никаких боев, это приказ! Вы поняли?

– Я понял. Есть вводная, товарищ майор. Вайсмана сегодня ночью перевели в крепость…

– Что?! – взревел Платов. – Да вы в своем уме, Шелестов?! Я что приказывал? Из дома ни ногой!

Максим объяснил лаконично, мол, так сложились обстоятельства. Кто же знал, что через несколько часов немцы вероломно нарушат мирные договоренности?

– Да мне плевать на ваш детский лепет! – гремел Платов. – Делайте, что хотите, но чтобы через четыре часа вся ваша компания, включая Вайсмана, была на аэродроме! Вы понимаете, что вас ждет, если вы не выполните приказ?

Он еще продолжал кричать, но связь оборвалась. В эфире установилась гулкая тишина. Малютин был бледный, как призрак. Он все понял. Не время выяснять, кто прав, кто виноват. Над головой ревели самолеты, рвались бомбы. Новый взрыв прогремел через дорогу – в клочья разнесло соседский дом, ломались и падали деревья.

– Максим Андреевич, мне некогда, я должен бежать! – Малютин схватил с вешалки брезентовую куртку, вылетел из кабинета. Крикнул уже из коридора: – Возьмите оружие в сейфе, там несколько пистолетов! Удачи, Максим Андреевич!

Дальше – каждый сам по себе. У первого секретаря своя задача, у особой группы – своя. «А ведь уже не увидимся», – мелькнула тоскливая мысль.

Он выгреб оружие из сейфа, рассовал по карманам обоймы, кинулся вниз. Самолеты над пригородом уже не носились. Взрывы гремели в стороне. На западе шел бой – там все сливалось в монотонный гул.

Максим раздал оружие своим ребятам. Они стояли перед ним, напряженные, в лицах ни кровиночки, немой вопрос в глазах: «Ну и зачем мы все это делали? Такие усилия – выявление агентурной сети, хождение к немцам, облава на «крота»?» Теперь все это казалось мелким, незначительным. Да и Вайсман где? До него уже не добраться!

Майор ставил задачу ломающимся голосом: в столкновение не вступать, без Вайсмана никто район не покинет, вытащить из крепости любой ценой! Никто не роптал, надо, значит, надо. Тем временем во дворе уже надрывно трещал двигатель – Акулов заводил машину. Малютин забрался на сиденье рядом с ним. Сзади разместились Цветков и Малашенко.

Надрывалась плачем Анастасия Львовна, ее опекала Глафира. Машина вынеслась из ворот, ушла направо. Женщины пропали в доме. Глафира кричала, чтобы Анастасия Львовна собрала все необходимое и спускалась в подвал. На улице небезопасно, нужно находиться здесь! Вторая машина тоже была на ходу. Максим сел за руль – не мог он доверить другим такое ответственное дело. Товарищи рассаживались следом. Подбежала растрепанная Екатерина:

– Максим Андреевич, возьмите меня с собой!

– Не могу, Екатерина! – кричал он, разворачивая машину. – У нас своя задача! Оставайтесь здесь, запритесь, работайте с Тимашуком! Если все станет плохо, действуйте по обстановке! Чем черт не шутит – вдруг все это ненадолго?

Она бежала за машиной, что-то кричала, а он уже вырулил на улицу и погнал за перелесок к стационарному посту.

Каждый в этот час хватался за соломинку: а вдруг действительно ненадолго? Может, немцы передумают, или что-то еще, или непобедимая Красная армия с неба свалится и погонит немцев обратно за границу…

Действительность напоминала кошмарный сон. Поваленные деревья, разрушенные дома, из которых вырывались столбы дыма. За заборами кричали люди. Валялась перевернутая «эмка» – бомба взорвалась прямо перед колесами.

Люди припали к окнам, потрясенно молчали. Дальше – еще одна воронка, которую пришлось объезжать. Поваленные деревья, изувеченные тела Хвостова и Галицкого, людей майора ГБ Платова. Зачем они пешком рванули в крепость? Рассчитывали в городе добыть транспорт? Видно, немцы знали, что в этом поселке обитают не последние люди, и один из авиаударов нанесли именно сюда.

Шлагбаум был раскурочен, будка перевернута. У поста – никого, все сбежали.

Над городом висело багровое зарево. Где-то периодически гремели взрывы, в небе кружили черные точки – самолеты.

На западе, в районе крепости, тоже все плавало в дыму. В городе творилось что-то невообразимое. Многие дома уже были разрушены, валялись тела горожан. Сновали машины. Люди выбегали из домов, нагруженные баулами, спешили к улице Фрунзе – она прорезала город с запада на восток. Истошно кричала женщина, потерявшая ребенка. Рядом с рухнувшим подъездом жилого дома сидел на обломках лавочки потрясенный милиционер – его лицо было зеленое, он ничего не замечал.

На улице Фрунзе было еще хуже. Приходилось прорываться через поваленные столбы и деревья, через ошеломленных людей, гудящий транспорт. Человеческая масса стремилась на восток – уйти подальше от ужасов войны.

– Что происходит? Где наша армия? – то и дело спрашивал кто-то.

Паника была повсеместно, тут и провокаторов не нужно. Но последние, по-видимому, работали активно – сеяли панику, выкрикивали лживые сообщения: дескать, немцев видели на соседней улице – они всех расстреливают, сжигают из огнеметов! А на юге танки прорвались, бьют по людям прямой наводкой!

Не было на юге никаких танков, немцы в город еще не вошли – бомбили, обстреливали из орудий, обходили с флангов.

Люди бежали на восток по тротуарам, по проезжей части. Приходилось постоянно давить на звуковой сигнал. Едкий дым щипал глаза. Максим вертел головой. Он практически не видел военных. Где все? В городе ведь был гарнизон? Убежали в крепость? Он ошарашенно смотрел, как мимо проплывает дом, в котором проживало семейство Костровых. Крайний подъезд, именно тот, где они жили, представлял собой груду развалин. Шальная авиабомба обвалила часть здания. На обломках копошились люди. Может, и к лучшему, что Инга с Лидой в этот день оказались в тюрьме? Нет, глупости, они бы все равно не стали сидеть дома…

Людей на улицах становилось меньше. Дымились развалины. Машина приближалась к западным предместьям. В районе крепости шел яростный бой – там царил адский грохот, все плавало в дыму.

– Командир, ты считаешь, прорвемся? – дрогнувшим голосом спросил Сосновский.

– Выбора нет, мы должны это сделать… – он не узнавал свой голос – глухой, осипший, – если кто-то не уверен в себе, может выйти и остаться. Я не буду в претензии.

Офицеры молчали, таращились в окна.

– Никто не желает выйти? – уточнил Максим.

– Не спрашивай, крути баранку, – проворчал Буторин.

Машина вырвалась из города, запетляла по дороге, объезжая воронки, разбросанные вещи, перевернутую машину, рядом с которой вперемешку валялись истерзанные тела военных и гражданских.

По параллельной улице в сторону крепости пылили два грузовика. В них сидели красноармейцы с карабинами. Не сказать, что машины были под завязку, но для защитников крепости это было подспорье.

Хаотически рвались снаряды – то здесь, то там. Фрагменты Троепольского укрепления – самого удаленного от границы – выплывали из клубов дыма. С этой стороны немцы еще не зашли.

Ворота крепости были распахнуты, шлагбаум сломан, там мельтешили люди. Но до крепости еще предстояло доехать. Слева петлял Мазовец, раздваиваясь на рукава. Справа поле, кромка леса. Оттуда по колонне грузовиков открыли частый огонь. В лесок прорвались немецкие танки!

Взрыв расцвел по правому борту одной из полуторок. Осколками прошило кузов, кабину, повалились за борт люди. Водителю, видно, тоже досталось – грузовик потерял управление, пошел юзом, нырнул в кювет и перевернулся. Вспыхнул пролившийся бензин. В одно мгновение машину охватило пламя.

Водителю второй машины пришлось остановиться – она оказалась в плотном кольце разрывов. Красноармейцы выпрыгивали из грузовика, разбегались по полю, залегли, стали отстреливаться. Немцы продолжали методично вести огонь – череда разрывов накрыла лежащих бойцов…

– Сволочи, что они творят… – процедил Буторин, стискивая кулаки. – Ну, ничего, мы им за это сполна отомстим…

– Командир, слева! – выкрикнул Коган.

Максим машинально крутанул баранку, еще не видя опасности. Машина заложила опасный вираж, скатилась в водосток, который, по счастью, оказался покатым, оттуда по касательной вернулась на дорогу.

Стреляли с противоположного берега Мазовца. Не было времени рассмотреть, кто именно. Шелестов крикнул, чтобы все пригнулись, сам припал к рулю, втопил педаль. Машина перелетела дребезжащий мостик, который почему-то еще не разбомбили, устремилась к воротам укрепления.

Они успели прорваться в крепость! Оттуда выезжал грузовик, набитый ранеными. Пришлось опять съехать в кювет, потом выбираться наверх. У ворот громоздились постройки, валялись мешки с песком. Наружу выскакивали полуодетые красноармейцы с винтовками наперевес, бежали к постройкам. Очевидно, чья-то умная голова дала приказ занять там оборону, ввиду возможного захода противника с тыла.

«Уходить им из этой крепости надо, – мелькнула не совсем достойная мысль. – В город бежать и там закрепляться. Эта крепость – чистая западня».

Внутри укрепления творился бедлам. Бой шел совсем рядом, за стенами – соседние фортификации сдерживали натиск немцев. Метались военные. Слева, в глубине укрепления, строились солдаты – многие в исподнем, кто-то перевязан. Кричал перед строем, потрясая кулаком, молоденький политрук – призывал до последней капли крови защищать родную землю. Через проходы в стенах выводили раненых, выносили тела убитых. В Цитадель, отделенную от укрепления высокой стеной, тащили ящики с патронами, пулеметные магазины.

«Где я вам возьму еще патроны?! – орал приземистый капитан. – Арсенал завалило! Рожу я их вам, что ли?!»

– Куда прешь? Кто такие? – бросился к машине лейтенант с перекошенным лицом. Максим что-то прокричал, сунул ему удостоверение: срочное задание, выполняем приказ первого секретаря горкома Малютина! Военный отмахнулся, припустил по своим делам.

– Сдуреть можно, – потрясенно бормотал Коган, поводя глазами. – Во взорванном муравейнике и то спокойнее…

Они побежали к зданию, где находилась тюрьма. На крыльце – никого, в караульном помещении – пусто. Конвойная рота в полном составе вступила в бой. Каменные стены, крутые ступени в подземелье. Только несколько вооруженных человек во всем комплексе. Из зарешеченной секции им навстречу вывалился бледный майор с петлицами НКВД.

– Вы куда? Кто такие? Сюда не положено… – у него был надтреснутый взволнованный голос. Снова удостоверение под нос, суровое до позеленения лицо.

– Быстро, майор! Нам плевать, кому и куда здесь положено! Мы прорывались под огнем, нет времени! Заключенный из 12-й камеры, 4-й блок. Его сегодня ночью доставил старший лейтенант Цветков. Мы должны его немедленно вывезти, это особо важный заключенный. Приказ товарища Малютина, первого секретаря горкома… Майор, не надо хлопать глазами, нет времени!

– Но… – Майор был растерян, моргал воспаленными глазами. – За этим заключенным уже прибыли… буквально пять минут назад…

– Кто?! – взревел Максим.

– Они были в форме офицеров НКГБ, показали документы… но я не всматривался. Сказали, что это приказ начальника особого отдела НКГБ товарища…

– Майор, вы кретин? – Максим схватил за грудки остолбеневшего охранника. – Вы понимаете, что вы натворили?!

– А что такое? – замямлил майор. – Пусть берут, мы все равно не сможем вывести заключенных… И расстрелять некому, их слишком много, не буду же я ходить по камерам с револьвером…

– Майор, это переодетые диверсанты! – Максим был готов засветить тугодуму в ухо. Совсем потерял от страха способность соображать. Такие только тюрьмами да зонами управлять могут, да и то в мирное время! – Неужели вас ничто не насторожило? Где эти люди?

– Они еще не уехали, спустились вниз с ключами…

– Где четвертый блок?

– Это туда… – Майор кивнул на винтовую лестницу. – По коридору, потом еще вниз…

– Есть в этом здании ваши люди?

– Только шестеро или семеро… Вся конвойная рота с раннего утра убыла на позиции…

– Собирайте своих людей и – за нами. Диверсантов нужно остановить…

Как же вовремя, черт возьми! Еще минута-другая – и они бы разминулись. Майор выхватил пистолет, кинулся к винтовой лестнице. Товарищи не отставали.

– Командир, осторожнее, – крикнул в спину Буторин, – не пори горячку, эти люди могут действительно быть сотрудниками ГБ…

К чертовой матери этих сотрудников! Он кипел от ярости. Скатился с лестницы, зашагал по узкому коридору мимо зарешеченных камер. Там сидели люди, он видел их воспаленные глаза, заскорузлые конечности, вцепившиеся в прутья решеток. Тюрьма гудела. Кто-то спрашивал, что происходит, кто-то смеялся, выкрикивал по-польски, что так вам и надо, клятым большевикам, познаете теперь на собственной шкуре, что такое Гитлер!

Он игнорировал этих людей. Пробежал по коридору, повернул, снова лестница… И тут услышал шум: поднимались несколько человек, попятился за угол, жестикулируя свободной рукой, чтобы не наступали ему на пятки.

Первым поднимался светловолосый лейтенант госбезопасности. Форма новенькая, сапоги надраены ваксой, рука на кобуре. Он двигался быстро, перепрыгивал через ступени. За ним спешил Вайсман – его никто не толкал, шел самостоятельно, в глазах огонек одухотворенности. Он облизывал сухие губы, пыхтел от нетерпения. Какие еще доказательства? Он прекрасно знал, кто за ним прибыл! За Вайсманом поднимался третий – плотный, в такой же форме, с маленькими недобрыми глазами.

– Стоять! – Максим выступил из-за угла, вскинул руку с пистолетом.

Немая сцена, все замерли. Окаменело лицо лейтенанта госбезопасности. Вайсман выпучил глаза, шумно выдохнул. Снова этот идиот, выдавший себя за обер-лейтенанта! Откуда он постоянно берется! Третий спрятался за Вайсмана. Стоящий впереди угрюмо разглядывал Шелестова, потом нахмурился, грозно пролаял:

– Что вам нужно? Уйдите с дороги! Мы выполняем приказ командира особого отдела!

– Начальника особого отдела, – с кривой ухмылкой поправил Максим. – Вы плохо подготовились, любезные. Времени не было?

Сомнений не осталось. Никакие они не офицеры ГБ. Отправлены в крепость, чтобы вытащить Вайсмана. На «авось» в этом случае не понадеешься – это исключительно русская привычка. Он может погибнуть при захвате тюрьмы, под завалами при артобстреле – да что угодно может случиться! Средний палец правой руки подцепил застежку кобуры – и это движение не ускользнуло от их внимания.

Ряженый лейтенант метнулся в сторону, выхватывая пистолет, но Максим уже давил на спуск. Выстрелы оглушили. Эхо заметалось между тесных стен. Лейтенант получил две пули в грудь, осел на пол, судорожно вздрагивая.

Второй открыл огонь из-за спины Вайсмана. Первая пуля ушла от стены рикошетом. Максим качался маятником, но стрелять не мог – мешал Вайсман. Это было безумие! Коган сзади ударил под коленку, швырнул его на пол и сам свалился, чтобы не оказаться под огнем. Вайсман закричал от страха, стал оседать на пол – ноги не держали. Второй «лейтенант» открылся, физиономия посерела, он закусил губу. Практически одновременно из-за угла выскочили Буторин с Сосновским и открыли беглый огонь. Они опередили лазутчика на долю секунды. Пули пробили живот и грудь. Диверсант согнулся пополам с мученической миной, попятился и загремел по ступеням, выполняя сложные пируэты.

– Коган, слезь с меня… – прохрипел Максим.

– Командир, ты бы лучше спасибо сказал, – обиженно пробормотал Коган, хватаясь за стену. – Радуйся, что оставил тебя Боженька на второй год… в живых, в смысле… На волосок ты был, чуешь?

– Молодец, Коган, благодарность с занесением… – Шелестова запоздало проняло, он подлетел, схватил за шиворот Вайсмана, чтобы тот не наделал глупостей.

– Не смогли, суки, – ворчал Буторин, показывая кулак покойнику. – Не смогли вы, падлы, не смогли…

– Но попытка была хорошая, – крякнул Сосновский. – Не прогляди ваш Боженька, хрен бы тогда что вышло.

Послышался топот, прибежал смертельно бледный майор, с ним несколько вооруженных красноармейцев. Они не знали, что делать, растерянно моргали.

– Почти успели, майор, – сплюнул Максим. – Ладно, не буду докладывать о вашем головотяпстве. Еще одно. Несколько дней назад в ваше учреждение были доставлены две женщины: Кострова Инга Александровна и ее сестра Лидия… фамилию не знаю, но отчество соответственно Александровна. Их надо немедленно вывести из камер и передать нам. Это тоже приказ первого секретаря горкома. Выполнять! – проорал он, видя, что майор стоит как столб. – Три минуты на исполнение, доставить к выходу! И уводите своих бездельников, пусть лучше крепость защищают, не нужны они здесь!

Все подались на выход, побежали гуськом. В этой ситуации никто не знал, что делать. Все, что было важным еще вчера, становилось никому не нужным сегодня.

– Ну, ты даешь, командир… – озадаченно покачал головой Коган. – В такую минуту думать о бабах…

– А что, сердцу не прикажешь, – с сомнением вымолвил Сосновский.

Они волокли по проходу обмякшего Вайсмана, награждали его пинками и затрещинами. «Шевелись, супостат хренов!» – орал Коган.

Снаружи все было плохо. Немцы начали минометный обстрел – в западной части двора гремели взрывы. Валялись тела, в дыму перебегали фигурки бойцов. «Всем в Цитадель!» – доносились крики.

Одна из мин рванула неподалеку, пришлось пригнуться.

– Получили, жиды? – внезапно на неплохом русском прохрипел Вайсман. – Теперь вам конец!

Тут же получил звонкую пощечину, упал на колени. Его схватили за шиворот, поволокли к машине. Максим припустился обратно к тюрьме. И вовремя – человек с винтовкой вытолкнул из здания двух женщин. Они прижимались друг к дружке, затравленно озирались.

Максим не сразу узнал их. Женщины в обносках кутались в рваные платки, на ногах – мужские ботинки. Лица серые, сильно осунувшиеся, остались только глаза – огромные, жалобные. «А ведь они удивительно похожи», – неожиданно подумал Максим. До того, как случилась беда, это были разные люди.

Он бросился к ним, чувствуя, как колотится сердце.

– Господи, это вы… – Инга прижала руку к груди. Потрясения последних дней превратили ее в безжизненную мумию. О смерти мужа она уже знала и, казалось, потеряла всякий интерес к жизни.

– Максим Андреевич, миленький… – простонала Лида. На глаза наворачивались слезы, она шмыгала носом. А вот ему в этот час было решительно не до сантиментов. Он схватил их за руки.

– Бегите за мной, быстрее! Да пригнитесь, здесь мины рвутся!

В соседней Цитадели уже шел яростный бой. Тарахтел пулемет «Максим», рвались гранаты.

Загнанный в ловушку гарнизон бросился в контратаку. Дикое «ура!» огласило старые стены, изувеченные снарядами.

Майор подталкивал спотыкающихся женщин. Они бежали, крича от страха, затыкали уши.

– Командир, ты спятил? – схватился за голову Сосновский. – У нас же не автобус, все не уедем!

– Уедем! – прорычал Максим, распахивая заднюю дверь. – Тут хоромы, смотрите, как просторно! Вайсмана на пол между сиденьями – невелика птица! Буторин, ты самый толстый, сядешь рядом со мной. Остальные, уж как-нибудь потеснитесь…

Люди, ругаясь, грузились в машину. Ничего, авто усиленное, выдержит. Двери захлопывали уже на ходу. С протяжным воем падали мины, расшвыривая брусчатку. В дыму терялась видимость. Мины ложились все ближе к восточному выезду.

Максим гнал почти вслепую. Не поздно ли? Отставить панику, они прорвутся! Машину тряхнуло – наехали на тело. Контуры ворот смутно проступали в дыму.

– Куда? Нельзя! – метнулся наперерез красноармеец с винтовкой. Мина рванула у него за спиной. Он дико закричал, стал извиваться.

Машину засыпало землей и щебенкой, треснуло стекло справа. Шелестов машинально взглянул в зеркало заднего вида. Все здесь, все целы, сидят, плотно прижавшись, и вроде как молятся.

Стонал Вайсман – неплохая оказалась подставка для ног. Вертелся Буторин, пытался опустить разбитое стекло, но его заклинило. Зачем? Свежим воздухом захотелось подышать? Машина с ревом пролетела глубокий арочный проем и вырвалась на простор…