Глава тринадцатая

Ландшафт за время их отсутствия кардинально изменился. Строения у восточного выезда лежали в руинах, повсюду валялись трупы, разорванные мешки с песком.

Минометная батарея вела огонь из северного леса. Оттуда же наступали танки, намереваясь взять крепость в кольцо. Перебегали к дороге фигурки солдат в серой полевой форме. Подкрепление из города не смогло пробиться к крепости, застряло на открытой местности. Горели грузовики, перегородившие дорогу. Пятилась по полю жиденькая цепочка красноармейцев.

Ударил пулемет. Рухнули несколько немецких солдат, остальные залегли, стали отползать. Пробиться в этом месте было нереально. Хоть дорога и раздваивалась, она находилась под огнем и полностью была изрыта воронками. Северная часть города, судя по всему, была захвачена. Там уже не стреляли.

Зато к югу от улицы Фрунзе творилось что-то страшное – взрывы следовали друг за другом без остановки, рушились дома. Красивый город превращался в груду руин. Ответвление от дороги он заметил случайно и не преминул им воспользоваться. Машина круто ушла вправо, вскрикнули женщины.

Дорога была вымощена щебенкой, петляла вниз, к берегу Мазовца, но вдруг отвернула влево, и река осталась в стороне. Вдоль проезжей части тянулись земляные валы, увенчанные шапками кустов. Здесь не было ни гражданских, ни военных. Но чувство опасности сверлило затылок – немцы рядом, они уже осваивают эту местность. Давно ли их обстреливали с берега Мазовца?

– Что происходит… Это сон… Этого не может быть… – потрясенно бормотала Инга Кострова.

– Инга Александровна, – крикнул он, – встряхнитесь, мы пока еще живы и никуда не собираемся! Поработайте головой! Вы дольше других прожили в этом районе! Куда ведет эта дорога?

– Это очень простой вопрос, Максим Андреевич… – бесстрастным голосом отозвалась женщина, – эта дорога переходит в улицу, которая пересекает загородный поселок… В этом поселке проживает Павел Егорович… Почему вы спрашиваете? Разве не этой дорогой вы ехали в крепость?

Удивительное дело, об этой короткой дороге Шелестов даже не подозревал. План города обновился в голове. На северной части орудуют немцы, единственный путь – пробиться на восток, далее – повернуть на север, в леса и поля, где немцев пока нет. Хотя кто их знает…

Он вдавил педаль. Вал на правой стороне скоро сошел на нет, образовалась лесополоса, за которой проглядывало поле. Слева небольшой лесок, затем дорога расширилась, потянулись заборы. Улица определенно была знакомой. Еще метров триста – и дача Малютина, потом воронки, перевернутые машины, трупы Хвостова и Галицкого… Возвращайся, сделав круг…

Он лихорадочно прикидывал варианты. Самый лучший – миновать дачу, за постом со шлагбаумом уйти вправо, на второстепенную дорогу, а не на ту, что пересекает шоссе и переходит в Кобринскую улицу.

Южные окраины – это умеренно густые леса, где есть возможность укрыться и переждать. Никто из пассажиров не возражал.

Максим опять взглянул в зеркало. Инга Александровна тяжело вздохнула и закрыла глаза. Лида еще дрожала. Потом подняла голову, их взгляды встретились, она попыталась улыбнуться. Он тоже. До чего же странно все складывалось…

– Командир, не спи, немцы справа! – крикнул Буторин.

Максим машинально дернул баранку, машина загуляла. На поле за лесополосой трещали мотоциклы. Они неслись наперерез, по касательной к дороге. Максим не сразу разобрался в ситуации, резко свернул на левую обочину.

Прямо по курсу злобно затарахтел пулемет. По дороге двигалось небольшое подразделение Красной армии, возможно, заблудилось или хотело прорваться в крепость. Там разворачивались машины, суетились фигурки красноармейцев. К ним спешили немецкие мотоциклисты.

Машину с группой Шелестова пока не засекли. Немцев встретил беспорядочный огонь из стрелкового оружия. Водитель головного мотоцикла потерял управление – мотоцикл начал петлять, перевернулся, разлетелись тела в мышиной форме. Заработали пулеметы, установленные в люльках.

Так уж вышло, что распахнутые ворота дачи Малютина оказались рядом. Машина, ломая ветки кустарника, въехала в ворота.

Шелестов машинально подмечал, что с дачей что-то не так: посреди двора, где была беседка, зияла воронка, веранда и передняя стена здания выглядели так, будто на них обрушился град камней. Из-под обломков торчали ноги – он узнал ботинки Алексея Тимашука – элегантные, отливающие темным лаком. Машины Малютина во дворе не было да и быть не могло, он уехал раньше Шелестова!

Максим заехал в глубину двора, свернул за дом. И, кажется, успел: на дороге уже ревели мотоциклы, дробно стучали «МР-40». Немцам было не до них – горстка красноармейцев приняла неравный бой. Но укрыться все же стоило.

– Женщины – туда, – кивнул он на приоткрытую дверь заднего хода, она была в трех шагах. – Укрыться в комнатах, не высовываться. Буторин, Коган – затащить в дом Вайсмана. Михаил – за мной.

Он выпрыгнул из машины, побежал за угол, распростерся у водосточной трубы. В затылок возбужденно дышал Сосновский. Стрельба на дороге стихала. Грохнул взрыв, и все закончилось. Доносилась каркающая немецкая речь. Солдаты беззаботно переговаривались, смеялись. Они шли за воротами – в стальных касках, с ранцами за плечами, с карабинами наперевес. Любопытная физиономия, украшенная веснушками, заглянула в ворота, оглядела разоренный двор. Заходить внутрь немецкий солдат не стал, что-то бросил сослуживцам, те дружно засмеялись.

– Вот сволочи… – бурчал Сосновский. – Какие же они сволочи… Командир, их убивать надо, всех до одного, к такой-то матери…

Максим не отзывался, кусал губы. По дороге в восточном направлении прошла колонна мотоциклетов. Прогремел средний танк, украшенный бурыми камуфляжными разводами. Из башни горделиво торчала пушка 37-го калибра.

Немцы вели себя буднично, непринужденно, и это поражало больше всего. На прогулку вышли? Затих гул танка, на дороге стало тихо. Со стороны крепости доносилась канонада – гарнизон еще держался.

– Что делать, командир? – зашипел Сосновский. – На дачке еще посидим? Только эту дачку немцы разрушили к чертям собачьим…

Шелестов стал отползать, не говоря ни слова, к задней двери.

Сердце защемило – невыносимо на это смотреть… Осколками бомбы, разорвавшейся во дворе, разнесло половину дома. Пройти на веранду было невозможно – там пол смешался с потолком. В гостиной тоже все перевернуто, разломано. Валялись обломки кресел и столов, корчилась перевернутая тахта. Видимо, Глафира так и не убедила Анастасию Львовну спуститься в подвал. Обе были здесь – их порвало осколками, вместо лиц кровавая каша – опознать можно только по одежде. Екатерины нигде не было видно, возможно, женщину миновала эта участь.

Он не стал впускать в гостиную Ингу с Лидой, кивнул на заднюю лестницу: давайте туда. Подобрать подходящую одежду в гардеробе Анастасии Львовны – все равно пропадать вещам. Пять минут на сборы, затем собраться в заднем дворе. И не бродить тут с потрясенными лицами – сейчас не время!

Буторин рыскал по кухне, бросал в авоську снедь – хлеб, помидоры, баранки. Коган охранял сидящего в углу Вайсмана. Оба с неприязнью разглядывали друг друга. Вайсман пытался усмехнуться, бормотал немецкие ругательства, которые на фоне русских были просто детским лепетом. Он в принципе был спокоен, видно, не утратил еще надежды вернуться к своим.

– Даже не рассчитывайте на удачный исход, герр полковник, – пообещал Максим. – Ваша война закончена. Да, немного шансов, что мы прорвемся. Но вам не стоит на это рассчитывать – ваша пуля дожидается у меня в обойме.

Немец вспыхнул, стал покрываться пунцовыми пятнами. Спустилась Инга Александровна – в широкой суконной юбке, серой кофте до колен. Заулыбался Коган, стал занимать ее разговорами. Лида задерживалась. Максим поднялся наверх. Она сидела на ступенях, уже одетая «по сезону» – мужские брюки, резиновые сапожки, куртка с длинными рукавами – идеальная для прорыва через болотистую местность. Она закрыла лицо руками, не шевелилась. Он сел рядом, обнял ее, она прильнула к нему, заплакала, потом подняла выразительные глаза:

– Максим Андреевич, это все по-настоящему происходит? Не сон, не маневры?

Он не стал ничего отвечать, погладил сколотые гребнем волосы, поцеловал ее в щеку.

– Это… вы так отвечаете? – Она задрожала.

– Да, Лида. Больше мне нечего сказать…

– Вы обещаете, что будете присматривать за Ингой… сколько бы нам ни осталось? Она такая слабая, не понимает, что происходит… Когда ей сообщили, что умер Николай, я думала, у нее случится инфаркт …

– Мы не бросим вас обеих, Лида… – Он сжал ее в объятиях, застыл на минуту, чтобы навсегда запомнить это сладкое чувство, потом вздохнул и отстранился. – Пошли, время не ждет…

Шансов на удачу было мало. Повсюду немцы. Местность на востоке сложная: глухие леса, овраги, чем черт не шутит.

Он отправил Буторина на разведку, тот вернулся через четверть часа. На дороге немцев нет, все ушли за шлагбаум в город. Надо спешить, возможно, скоро подтянутся основные силы, и тогда дорогу заблокируют.

Вайсману заткнули рот, чтобы не разводил тут вражескую пропаганду. Загружались с каменными лицами. Хоть пари заключай: сразу все закончится или протянут они еще какое-то время. Ну уж нет, Максим был настроен решительно: пробиться, всех сберечь, выполнить это долбаное задание!

Машина летела по дороге, увертываясь от препятствий. Несколько трупов немецких солдат приятно радовали глаз. За ними – ничего светлого и радостного. Застрял в канаве искалеченный бронеавтомобиль «БА-20» – боевой вариант «эмки», неплохо проявивший себя еще на Халхин-Голе. Но против немецкой военной машины шансов у него не было. Лежали трупы членов экипажа в черной форме. Из раскрытой двери свешивался рыжий паренек с распахнутыми глазами. Под рукой валялся «ППШ».

В окрестных канавах – другие трупы, испещренные свинцовыми отметинами – подразделение красноармейцев уничтожили полностью. Захрипели женщины – их тошнило. Тем не менее Шелестов сделал остановку, скомандовал: двое наружу, забрать автоматы и запасные диски. Лишним не будет! Теперь у каждого имелся свой «ППШ» и небольшой запас патронов.

Машина неслась, огибая препятствия. Знакомый шлагбаум с поваленной будкой, маневр направо, проселочная дорога тянулась вдоль автомобильного шоссе. Беглецы напряглись – несколько минут страха, и черный осинник скрыл одинокую машину от посторонних глаз. Трясло нещадно – такое ощущение, что шли на взлет.

– Герр полковник, вашу мать, вы зачем воздух испортили? – вскричал Сосновский и пнул пленника. – Вы только понюхайте, товарищи, что он натворил!

Пленник возмущенно дергался, мычал.

Скинуть напряжение было не лишним. Офицеры заржали, робко заулыбались женщины.

Немцев в лесу не было – незачем им прятаться по лесам! Они охвачены наступательным порывом, рвутся на восток, танковые клинья, словно нож масло, прорезают слабые позиции Красной армии! Состояние дороги не выдерживало критики – гнулись бамперы, трещали крылья. Дорога поворачивала на северо-восток – кто бы возражал!

На востоке грохотало сражение – там ревели самолеты, доносилась канонада. Дорога вырвалась из леса, пошла краем поля, вдоль неровного земляного вала. Вдали поблескивал петляющий Мазовец. Справа остался разоренный военный городок – в руинах лежали казармы, сторожевые вышки, заборы с пятиконечными звездами. Трупов не видно, видимо, солдаты успели уйти, прежде чем налетели немецкие бомбардировщики…

На вершине холма Максим притормозил. Панорама открывалась безрадостная. Все видимое пространство скрывалось в дыму. Слева горел город. Крепость на западной окраине накрыло черное облако. Справа, на востоке, вставало зарево пожара. Немцы действовали нахрапом – пробивались глубоко в оборону, заходили с тыла и методично уничтожали деморализованные части.

Дорога сбегала к полю, за которым простирался лес. От опушки до аэродрома – километров пять, было видно, как там плутает светлая полоса дороги.

– Да уж, это не книжка с раскрасками… – печально возвестил Коган.

– И не контурная карта, – пробормотал Максим, – на которой мы можем все поменять.

– Противно, мужики, – чертыхнулся Буторин. – Наши гибнут, держатся за каждый клочок земли, а мы бежим, как крысы. Нет, я все понимаю, важное задание, будь оно неладно…

– Даже слишком важное… – Максим перегнулся, пристально посмотрел на сопящего полковника абвера.

«ГАЗ» петлял по холмистой местности, вклинился в поле, заросшее клевером. Опушка приближалась на глазах. Дорога вливалась в ленту вдоль опушки. Максим уже выворачивал баранку вправо…

Что-то приключилось с их машиной! Она еще ехала, но скорость падала. Он выжимал до упора педаль акселератора, но двигатель не реагировал. Машина встала, упершись в кочку, пассажиры потрясенно замолчали.

– Командир, у тебя же бензин кончился! – вскричал Буторин. – Посмотри на стрелку, она же на ноль упала!

Такого не могло быть. Малютин обещал, что одной канистры хватит на триста пятьдесят километров! И все же индикатор топлива наглядно свидетельствовал, что бензина нет.

Шелестов спрыгнул на землю охваченный страшной догадкой. Обежал кузов, лег на землю, заполз под днище. Топливный бак действительно протекал! Видно, ударил на колдобине в лесу.

– Трещина в баке! Живо вторую канистру! – закричал он, выбираясь из-под машины.

– Так трещина же… – сглотнул Буторин.

– Плевать! – взорвался Максим. – Пока все вытечет, успеем проехать пару верст! Живо, мужики, живо…

Сосновский уже вытаскивал из багажника тяжелую канистру. Буторин вывинчивал крышку бензобака.

Но беда никогда не ходит одна! С запада из-за леса выворачивал массивный грузовой «Опель» с брезентовым тентом. За ним неторопливо пылили мотоциклы. Сердце сжалось, паника молнией сверкнула в голове!

А дальше началась свистопляска. Он метался между лесом и машиной, орал женщинам, чтобы бежали в чащу. Направление – северо-восток! Буторин, ты теперь родная мама Вайсману! Тоже в лес! Остальным – держать оборону!

Они стреляли из автоматов – ударили дружно, в три руки. Сосновский кувыркнулся в канаву. Коган присел за машиной. Максим перекатился в поле, вскочил на колено, бил короткими очередями, придерживая выскальзывающий из руки диск.

Для немцев тоже все вышло неожиданно. У «Опеля» треснуло лобовое стекло, тем, что в кабине, досталось крепко. Машина сошла с дороги, выкатилась на поле.

Из кузова выпрыгивали солдаты. Одни скачками уносились прочь, залегали, другие замертво валились под колеса. Орал подстреленный в живот унтер, захлебывался, скреб землю ногтями. С офицера, размахивающего пистолетом, пулей сбило фуражку – он перестал командовать и юркнул за колесо.

Из-за машины с ревом вырвались два мотоцикла. Загрохотал пулемет, пули пролетели над головами, не причинив вреда. Автоматы продолжали долбить. Голова пилота головного мотоцикла окрасилась кровью, он повалился на сидящего сзади. Мотоцикл запрыгал по ухабам, заорал пулеметчик в люльке, бросив свой пулемет. Мотоцикл перевернулся, пули пробили бензобак, и на дороге вспыхнул яркий костер.

Краем глаза Максим видел, как убегают в лес женщины, как врываются в кустарник. Буторин пинком спровадил Вайсмана за поваленное дерево, перепрыгнул, схватил за шиворот, потащил в лес, словно неживого…

Экипажу второго мотоцикла тоже не повезло. Но они хотя бы выжили. Водитель выкручивал руль, чтобы не врезаться в костер, машина ушла в сторону, нырнула в кювет, там и застряла. Пулеметчик полетел через голову, пилот ударился грудью о руль, заорал дурниной.

Пехотинцы за грузовиком стали перебегать, не прекращая огня.

– К лесу! – крикнул Максим. Он первым подхватил автомат, вприпрыжку припустил к опушке, давя ростки клевера. Приземлился в канаве, стал длинными очередями прикрывать отход товарищей.

Коган пробежал, пригнувшись, несколько метров, дальше пополз, пыхтя от усердия. Сосновский петлял, как заяц, катался, прыгал на корточках.

Кончился диск. Максим вставил новый, снова стал поливать свинцом. Выскочил из-за машины офицер без фуражки, стал кричать, призывая подчиненных идти в атаку. Пуля сбила его, как кеглю: офицер повалился навзничь, раскинув руки…

Ветки кустарника хлестали по лицу. Все были живы, бежали рядом с ним, утирая пот. В спину хлестали очереди, немцы не спешили входить в лес. Деревья мелькали перед глазами, заскорузлые ветки цеплялись за одежду. Буторин гнал Вайсмана, тот увертывался, но все равно получал по заднице.

Ковыляли женщины. Максим нагнал их в несколько прыжков, схватил Лиду за руку. Она ойкнула, но, увидев знакомое лицо, тут же приободрилась.

– Коган, помоги Инге Александровне! – крикнул Максим. – Быстрее, быстрее! Направление – туда! – Он махнул рукой, надеясь, что все его видят и пока соображают…

Это был безумный и изматывающий марш-бросок. Он терял из вида своих, терял ориентацию в пространстве. Впору было взвалить Лиду на спину! Местность прыгала перед глазами. За спиной стреляли – немцы все-таки вошли в лес. Справа хрустели ветки – Коган волочил Ингу. Слева Сосновский и Буторин поочередно награждали Вайсмана пинками, тащили за шиворот, если отставал.

В какой-то момент майор выпустил из вида происходящее справа. Лида задыхалась, подвернула ногу. Пришлось перевалить ее через плечо, и мир от этого сузился окончательно, все силы теперь уходили на перестановку ног…

Они выбежали на широкую поляну, фактически – на поле, к которому с юга подходила лесная дорога. Она разрезала пространство пополам, вела к заброшенному хутору. Постройки пустовали, по крайней мере, немцев там не было.

Он опустил Лиду на землю, она застонала, пыталась подняться, пожаловалась на боль в щиколотке.

Задыхался Вайсман. Бежать со связанными руками – то еще удовольствие…

– Вы за это поплатитесь… – хрипел он. – Я не понимаю, на что вы рассчитываете? Сдайтесь в плен великой Германии, и с вами обойдутся великодушно.

– Кстати, насчет великодушия, – выдохнул Буторин и отвесил немцу такую затрещину, что тот рухнул, как спиленный телеграфный столб.

– Мужики, постарайтесь нежнее, – нахмурился Максим. – Не забывайте, это в некотором роде китайская ваза.

Коган с Лидой где-то отстали. Максим ждал, но их не было. Никто не знал, куда они делись. Далеко в лесу гремели выстрелы. Лицевые мышцы сводила судорога. Только этого им сейчас не хватало!

– Мужики, хватайте Вайсмана, Лиду и – туда! – махнул он рукой на северную опушку. – Ждите в лесу, на хутор – ни ногой! Не вернусь через пятнадцать минут, продолжайте движение в северо-восточном направлении.

– Максим! – ахнула Лида, бледнея на глазах.

Но он уже бежал обратно в лес, проклиная нерасторопность Когана, защищался рукой от веток, увязал в прошлогодней листве. Бежать пришлось метров двести…

Заблудиться было невозможно. Он шел на смех и крики. Такое ощущение, что немцам надоело воевать, и они решили поиграть в футбол.

Он выполз из кустов, стиснув зубы, потянул за ремень «ППШ». Поляна небольшая. Первое, что он увидел, – безжизненное тело Инги Александровны Костровой. Женщину прорезала автоматная очередь. Она лежала, откинув голову, мертвые глаза смотрели на Максима, в них застыла боль. Она потеряла гребень, немытые волосы рассыпались по траве. Кровь еще сочилась из груди. Он не должен был проявлять чувства, просто подтянул к себе автомат.

Немецкие солдаты и впрямь решили развлечься. От дальнейшей погони они отказались – хоть кого-то отловили. Всех русских все равно не догонишь. Плечистые молодчики с засученными рукавами увлеченно пинали Когана. На роль футбольного мяча он не годился, но воякам все равно было весело.

– Еврей! Смотрите, это же настоящий еврей! – хохотал белобрысый детина с засученными рукавами. – А давайте посмотрим, как долго он продержится, прежде чем сдохнет!

Возражений не было. Веселье входило в раж. Вояк было четверо, они пока не били его по лицу, норовили попасть по другим чувствительным местам. Коган извивался, защищаясь руками. В глазах поблескивала предсмертная тоска.

Максим поднялся, расставил ноги. На него не сразу обратили внимание. Потом обнаружили и… застыли. Страх мелькнул в глазах белобрысого детины.

Максим стрелял, не целясь. В кого тут целиться? Кричал, ругался нецензурными словами, выпустил в немцев весь магазин. Ничего, в запасе оставался еще один, последний. Солдаты валились, как подкошенные – не устоять на ногах от такого количества свинца.

Максим перезарядил автомат, медленно приблизился. Один еще шевелился, он выпустил ему в спину короткую очередь. Коган поднимался с земли, держась за отбитый бок.

– Ох, спасибо, командир… – сипел он. – Такая вот беда приключилась… а у меня автомат заклинило… Ты, как бог, с неба свалился…

– Пошли, – поторопил Максим, – некогда… Держи, пригодится, – он сунул товарищу немецкий пистолет-пулемет.

Коган споткнулся возле Инги, посмотрел на нее с тоской. На щеке блеснула слезинка. «И его задело? – мелькнула печальная мысль. – Возле Инги постоянно крутился, слова какие-то говорил, поддерживал, помогал бежать…»

– Что случилось, Боря?

– Она коленом о пень ударилась, – глухо сообщил Коган. – Разбила, идти не могла. На себе тащил, сам упал, а пока поднимались… в общем, сам понимаешь… Ингу сразу подстрелили…

– Все, бежим, пора, Боря. – Он потянул товарища за рукав.

Путал их какой-то леший – уводил не туда. Трещали мотоциклетные моторы, перекликались люди. Максим вспомнил, что несколько минут назад пересекал тропу, способную пропустить мотоцикл. Значит, облава не ограничивалась убитой четверкой, в лесу были и другие немцы!

Затихло дребезжание, какое-то время еще доносились крики, потом все смолкло. Максим похолодел: немцам ничто не мешает пешим порядком выбраться к поляне!

Он ускорялся, путались ноги. Коган не отставал, хотя каждый шаг отдавался болью в отбитых внутренностях.

Он вскинул руку – на месте! Отступил за дерево, застыл. Потом на цыпочках вышел, поднимая автомат.

Немцы действительно бросили мотоциклы на тропе. Они стояли друг за другом, по направлению на юг. Ключи в замках, двигатели не работали. Солдаты ушли пешком на север, оставив возле техники сторожа. Упитанный лысоватый ефрейтор восседал поперек сиденья, погрузив ноги в коляску, и с аппетитом уплетал булку, наслаждаясь жизнью. Погода действительно была великолепной, чирикали птицы, лесной воздух благотворно влиял на организм. Ефрейтор блаженно закатывал глаза, аппетитно чавкал.

Обнаружив под носом ствол автомата, он открыл от изумления рот, оттуда вывалился непрожеванный кусок. Немец завороженно смотрел на дырочку ствола, потом медленно поднял глаза.

– Привет, – поздоровался Максим.

– Нет-нет, – забормотал ефрейтор, – не надо стрелять, подождите. Вы не должны этого делать. Вот, смотрите… – он сунул пальцы во внутренний карман кителя, вынул маленькое семейное фото. – Вот, пожалуйста, это моя жена Марта, это дети Гюнтер и Матильда, мы все живем в пригороде Франкфурта… У меня же дети, вы понимаете?

Он не знал, что «собеседники» владеют немецким языком, но, видимо, был убежден, что они обязаны владеть. Он не выглядел особенно испуганным – так, слегка шокированным, растерянным.

«Они считают, что это игра?» – недоуменно подумал Максим и переглянулся с Коганом. Тот насилу распрямился, презрительная усмешка исказила лицо.

– Они, значит, люди, а мы нет, командир?

– Выходит, так, – пожал плечами Шелестов.

– Вы же правильно все понимаете? – вопрошал ефрейтор, убирая снимок в карман.

– Да, все правильно, – бросил по-немецки Максим, – кушай с булкой, чего уж там, – последняя фраза прозвучала по-русски.

Коган выпустил в него короткую очередь. Ефрейтор опрокинулся на обратную сторону мотоцикла. Ноги застряли в коляске. Пришлось нагнуться и вытащить их.

– Поехали, – сказал Максим, заводя головной мотоцикл. – Держись за мной, только на пятки не наступай…

Привлеченные выстрелами показались возвращавшиеся соратники ефрейтора. Дойти до хутора они не успели. Хрустели ветки, раздавались встревоженные голоса. Коган задержался и, когда немцы приблизились, прошил кусты очередью из автомата. Он высадил весь магазин, выбросил автомат и с чувством выполненного долга выжал газ…

Дорога не отняла много времени. Метров двести на юг, там проселочная дорога на восток, с плавным загибом в северном направлении.

Ветки вездесущей лещины хлестали по щекам. На поворотах приходилось сбрасывать скорость, искать пяткой землю. Это была та самая дорога, что выводила к хутору! Два мотоцикла вынеслись на открытое пространство, обогнули убогие строения, устремились к дальней кромке леса. Где все, черт возьми?

– Не стрелять! – истошно кричал Максим. – Это мы! Выходите!

Мотоциклы кружились по опушке, рвали клевер – офицеры боялись выключать двигатели.

Показались, слава богу! Чумазые Сосновский и Буторин волокли под локти Вайсмана. За ними семенила Лида – потеряла гребень, порвала кофту, припадала на поврежденную ногу. Сначала обрадовалась, потом завертела головой, глаза наполнились страхом. Кинулась к Шелестову:

– Максим, где Инга? Почему она не с вами? Вы ее бросили?

Он отводил глаза, что-то бормотал. Она все поняла, исторгла душераздирающий вопль, схватилась за голову. Он не мог это слышать. Спрыгнул с мотоцикла, стал силой запихивать ее в люльку…

На север вела еще одна дорога – одно название – увитая корнями, заросшая чертополохом. По ней летели как на пожар. Пара верст до аэродрома, это правильное направление!

Дорога прорезала светлый сосняк и минут через пять вырвалась на простор. Солнце слепило глаза, в небесной синеве, словно маленькие истребители, носились стрижи. Справа, в низине, деревушка Знаменка, там могли быть немцы. По курсу – горстка построек за символической оградой, древние дощатые ангары, небольшое аэродромное поле. Жались кучкой старенькие «кукурузники» – явно неспособные подниматься в воздух. Здесь все выглядело нетронутым. Слишком жалкая мишень, чтобы тратить на нее бомбы. На краю поля виднелась лесополоса. Здесь не было никаких посторонних самолетов! Хотелось выть от отчаяния. Сколько часов прошло? За временем не следили. Мотоциклы вынеслись на поле, пошли кругами.

– Смотрите! – закричал Сосновский, вытягивая руку. Со стороны лесополосы бежал человек и отчаянно семафорил. Он был в длинной советской гимнастерке, перетянутой портупеей. Максим чуть не засмеялся, действительно, с чего он взял, что за лесополосой все кончается?

Человек остановился, но продолжал махать руками. А со стороны деревни опять коптил немецкий грузовик с солдатами! Он вырвался из седловины между холмами и медленно приближался. Какие глазастые, черти!

Человек уже был рядом – мужчина средних лет. Он махал за лесополосу – давайте туда! А когда мотоциклы промчались мимо, припустил за ними. Дорога огибала посадки и еще одно здание ангара. За ним прятался самолет – одномоторный пассажирский моноплан конструкции Москалева. Изделие явно не из тех, что выпускались в серийном порядке. Высокое шасси, приличный размах крыла – в противовес короткому фюзеляжу.

От самолета бежал еще один человек – взволнованный, бледный как мел. Майор ГБ Платов! Пилот все понял, запускал двигатель. Пропеллер плавно начинал вращение.

– Товарищи, дорогие, кто же сомневался, что вы прорветесь? – гремел Платов, пожимал руки, хлопал по плечам. Переволновался человек, уже не верил…

– Как долетели, товарищ майор? – поинтересовался Максим.

– Издеваетесь? – крякнул Платов. – Да нас дважды чуть не подбили. А парашюты, увы, не положены. Ну что, полетели, смертники? В пути все расскажете… Подождите, с вами женщина? – напрягся он. Лида под его взглядом съежилась, окончательно потускнела. – Максим Андреевич, я же вас предупреждал!

– Оставим здесь, товарищ майор? – деловито осведомился Максим – Немцам на поругание? Они как раз на машине сюда едут, скоро будут.

– Да вы понимаете, что вы делаете? – возмущался Платов. – Самолет рассчитан на одного пилота и шестерых пассажиров! А все по вашей милости и сердобольности!

– Не верю, товарищ майор, – настаивал Максим. – Где шесть, там и семь. Лидия Александровна – женщина хрупкая, практически невесомая… Товарищ майор госбезопасности, я вас очень прошу! – взмолился он. – Неужели вы не можете понять?

– Там немцы на грузовике! – доложил, подбегая, мужчина в гимнастерке. – Улетать отсюда надо!

– Ладно, все на борт, – скомандовал Платов. – Женщина – тоже. А с вами, Максим Андреевич, мы еще поговорим… когда-нибудь, – добавил он, пряча добродушную ухмылку. – Все на трап, дважды повторять не буду.

Пассажирский отсек позади пилота был узкий, тесный, с короткими рядами продольных лавок. Здесь было душно, неуютно, но кого это волновало? Лида прильнула к Максиму, тяжело дышала.

Все перепуталось у девушки в голове. Жизнь подбрасывала одну беду за другой, но она по-прежнему была жива. И странный человек, ворвавшийся в ее жизнь, тоже был жив. И если суждено теперь умереть, то погибнут оба – в одном самолете…

Летательный аппарат выкатывался на взлетную полосу, покачивал крыльями, убыстрялся, подпрыгивал на колдобинах. Трещали выстрелы – солдаты из грузовика открыли огонь.

– Мамочка, мамочка… – лепетала Лида, с силой зажмуривая глаза.

Самолет оторвался от земли, резко набирая высоту. Выстрелы становились далекими, глухими. Самолет качнулся, его немного повело в сторону, но пилот справился с управлением.

Максим повертел головой. Облака неподалеку – откуда они взялись? Небо было ясное.

– Терентьев, все в порядке? – громко спросил Платов. Как ни странно, шум мотора не заглушал его голоса – кабина была неплохо герметизирована.

– В крыло попали! – отозвался летчик.

– Выдержим?

– Надеюсь. – Пилот нервно засмеялся.

Самолет развернулся в воздухе, дал крен на крыло. Открылась задымленная панорама в районе границы. Сжалось сердце. Люди молчали. Никто не верил, что все кончилось. Нельзя в это верить. Только расслабишься, обрадуешься – и какой-нибудь истребитель из-под облаков…

Платов с интересом разглядывал Вайсмана, сидящего напротив. Тот съежился, опустил голову. Ему развязали руки – пусть прыгает из самолета, если хочет.

– Что происходит, товарищ майор госбезопасности? – спросил Максим.

– Да, мы получили радио, когда летели сюда, – кивнул Платов и слегка побледнел. – Немецкие войска атаковали СССР на всем протяжении западной границы, тем самым вероломно нарушив пакт о ненападении… – Платов пристально смотрел в глаза немецкому полковнику. – Пока Красной армии похвастаться нечем, мы отступаем. Но не везде. Крепость в городе Берестов пока держится, ее защитники сковали немало гитлеровских войск и даже переходят в контратаки. Эти люди – герои, они превзошли порог человеческих возможностей. Я не пропагандист, Максим Андреевич, следует готовиться к тому, что война будет долгой и кровопролитной. Но свое первое задание вы с честью выполнили. Готовьтесь к следующему.

Он поедал глазами пленника и не мог удержать ехидную усмешку. Она не нуждалась в переводе. Вайсмана отработают на все сто, выжмут полностью. Он владеет уникальными сведениями – и это огромный козырь. Он знает всю структуру абвера, прочих учреждений гитлеровского рейха. Планы фюрера, направления главных ударов, особенности работы и мышления немецких агентов и военачальников. Если всю эту информацию грамотно использовать, результат будет, обязательно будет.

– Максим Андреевич, – глухо прошептала на ухо Лида, – а вы точно в горкоме работаете?

– Маленький нюанс, Лидия Александровна, – он тоже склонился к ее уху, – мы можем говорить о чем угодно, кроме запретных тем. Вы это хорошо понимаете? Это к вопросу о вашей собственной безопасности.

– Кажется, да… – неуверенно пробормотала девушка. – Вы не подумайте, Максим Андреевич, я, может, и слабая, но очень умная, находчивая и сообразительная. Не волнуйтесь на мой счет.

Он улыбнулся, но тут же спрятал улыбку, перехватив строгий взгляд Платова. В самом деле, нашел время улыбаться…