Глава одиннадцатая

Их никто не будил, не стоял над душой с винтовкой. Максим вернулся в мир только после обеда, мылся под душем, уплетал приготовленные Глафирой деликатесы.

– Мы прямо санаторные отдыхающие, – ворчал Буторин, спустившийся в столовую, чтобы повторить завтрак. – Просыпаемся, когда хотим, нежимся в кровати, прислуга прыгает вокруг нас, интересуется, чего изволим. А чего мы, кстати, изволим, Максим Андреевич? Наше задание выполнено? Можем возвращаться по камерам? Эх, поем-ка я еще икорки с горкомовского стола, когда еще удастся?

К вечеру появился мрачный Малютин, мялся, словно был не в своей тарелке, стрелял глазами.

– Неприятные новости, Максим Андреевич. Я только сегодня об этом узнал, честное слово… В тюремной больнице скончался Костров. Вроде шел на поправку, начал говорить, а тут очередное кровоизлияние в мозг и… в общем, не смогли врачи его вытащить. Сейчас тело находится в больничном морге.

– Бедная Инга Александровна, – покачал головой Максим. – Ей не позавидуешь. Хорошо, что к ней сестра приехала, есть кому поддержать.

– На этом неприятные новости не исчерпываются, – с трагической миной поведал Малютин. – Сегодня ночью особым отделом НКГБ были задержаны Инга Александровна Кострова и ее сестра Лидия. Такие вот пироги с котятами, – сокрушенно вздохнул Малютин, – их едят, а они пищат… Похоже, смерть Кострова их сильно разозлила. Женщинам вменяется контрреволюционная деятельность, пособничество участникам антисоветского заговора плюс всякая мелочь вроде недоносительства на врага народа… Нагрянули под утро, обеим дали пять минут на сборы. А ведь Инга Александровна только вчера утром вернулась из больницы…

– Павел Егорович, но вы же понимаете, что это полный абсурд… – Максим содрогнулся. Он не мог поверить своим ушам. Образ Лиды постоянно стоял перед глазами, помогал ему бороться с трудностями. Когда он думал о ней, сладкое тепло растекалось по телу. А он уже прикидывал, как бы вырваться за пределы дачи, нанести ей визит. А заодно извиниться, что нарушил обещание привезти Ингу из больницы. Он же не мог разорваться!

– Органы так не считают. – Малютин усердно отворачивался. – Следственный изолятор НКГБ забит до отказа, женщин временно поместили в тюрьму, расположенную в крепости. Предвижу вашу просьбу, Максим Андреевич. Я постараюсь все выяснить, сделать все возможное, по крайней мере, облегчить условия их содержания… Но повторяю, я не всесилен. У органов свое начальство, которое не подчиняется партийному руководству.

Максим сидел, оглушенный, выбитый из колеи. Рядом поднимался враг – реальный, зловещий, а безжалостный каток, запущенный несколько лет назад, продолжал калечить жизни собственных граждан. И этому, по-видимому, не будет конца. Под него мог попасть любой, даже беззаветно преданный и верный идеалам…

– Я уже в курсе, что ты, Максим Андреевич, проявлял интерес к сестре Инги Александровны, причем интерес, далекий от служебного. Мне жаль, м-да… Не волнуйся, майор, все образуется, вот увидишь…

Звучало не очень убедительно. Остаток дня Шелестов был подавлен, бесцельно слонялся по саду. Товарищи сочувственно поглядывали на него и, кажется, догадывались, что у командира на душе.

Полковник Платов с подчиненными весь день не выходил из подвальных помещений. Выбрались только с наступлением темноты – как землекопы из шахты. Платов и Малютин заперлись в кабинете, провели конфиденциальную беседу. Малютин по ее завершении куда-то уехал. Заспешили за пределы дачи и невзрачные подчиненные майора ГБ. Спешно убыли Цветков и Малашенко.

Максим сидел на веранде, когда вышел уставший Платов. В глазах его поблескивали искры, но смотрел он строго и требовательно.

– Не вставайте, майор, сидите, – отмахнулся он и стал прохаживаться по веранде, слушая, как поскрипывают под ногами половицы. – Я знаю про арестованных женщин – Павел Егорович поведал по секрету. Объясните, майор, зачем это? Вы не успели выйти из заключения, и сразу вас потянуло на амуры. Должны понимать, что это решительно не приветствуется. Напомнить, кто вы такой? Ладно. – Платов поморщился. – Надеюсь, вы ей ничего не разболтали и не пообещали, – он пристально посмотрел в глаза подавленному майору, криво усмехнулся. – Я понимаю, что «любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь» и все такое. Я даже готов понять и сделать вид, что ничего не было, если вы придете в себя. Надеюсь, у вас не хватит наглости просить меня похлопотать о судьбе неких гражданок? Не моя это прерогатива, в любом случае я бы не стал этого делать.

– Все в порядке, товарищ майор госбезопасности, – выдавил Максим. – Я сам во всем виноват, мне и исправлять свои ошибки. Надеюсь, они не фатальные… Есть новости по работе? Или наша задача выполнена, и мы должны обо всем забыть?

– Товарищ Берия просил передать благодарность вам и вашим людям. Лаврентий Павлович нисколько не сомневался, что вы справитесь. – Платов сел и вытянул ноги. – Непростые выдались двенадцать часов, гм… Герру Вайсману было очень неприятно, что с ним произошла такая история. Поначалу он возмущался, грозил жесткими ответными мерами, требовал передать его немецкой стороне – только так мы сможем смыть свою вину. Но человек он неглупый, понял, во что влип. Мы не давили, постепенно подводили его к неутешительному выводу. Пообещали сносные условия проживания – в случае полной откровенности. Он принял предложение в штыки, дескать, он предан своим идеалам, пришлось усилить нажим. Мы не ошибались, этот человек кладезь информации. Он знает на память всю свою агентуру в приграничных областях, в Минске, в Москве – даже там окопались несколько человек в Наркомате обороны, внутренних дел и даже тяжелого машиностроения. Щупальца агентурной сети есть практически везде. Поначалу он запирался и фантазировал, но быстро понял, что на это мы не клюнем. Он осведомлен не только насчет агентуры, он вхож во многие кабинеты гитлеровского рейха, прекрасно знает, как у фашистов все устроено, осведомлен об их планах касательно СССР, о готовящихся терактах и диверсиях на важных государственных объектах. С ним нужно работать долго и упорно, с привлечением самых опытных специалистов, способных вывернуть человека наизнанку, причем без пыток, а в располагающей доброжелательной обстановке. Это дело не одного месяца… Но в упомянутый временной отрезок мы вытягивали из него совсем другое. Надеюсь, вы понимаете.

– Он сообщил, кто «крот»?

– Да, – кивнул Платов. – Наш германский друг сломался час назад – выдал всех. Это люди в городском совете народных депутатов, в горисполкоме, в руководстве ж/д станции, на аэродроме и в структурах речного порта. Паутина опутала все руководство городского хозяйства. Нет смысла загружать вас фамилиями и должностями, вам это ни к чему. Сюда плюсуем офицера в гарнизоне крепости, самого «крота» при штабе 23-й дивизии и пару его подручных, которых он протащил к себе на должности… Вижу признаки вашего нетерпения, – усмехнулся Платов. – «Крот» – это начальник разведотдела 23-й стрелковой дивизии подполковник Градов Леонид Федотович.

– Я видел Градова… – изумился Максим. – Ездили с Малютиным в пограничную зону, там попали под обстрел, и люди Градова там же попали. Так возмущался человек, дескать, выполняем приказ, а фашисты с того берега имеют наглость стрелять…

– Это неглупый и исполнительный офицер, никто не мог на него подумать. Но в жизни всегда есть место сюрпризам, вам ли это не знать? Он не засланный казачок – наш человек, советский. Хорошо зарекомендовал себя в Финскую кампанию, на Халхин-Голе. У абвера имеется на него роскошный компромат, связанный со служебным подлогом в 1939 году. Статья расстрельная, даже разбираться не будут. Помимо прочего, Градову обещаны золотые горы в случае победы Германии. С ним имел беседу связник абвера, передал лучшие пожелания от адмирала Канариса. Вот и старается, полностью предал забвению былые идеалы… Операция начнется через час. – Платов посмотрел на часы. – Все действия должны быть скоординированы. Подозреваемые выявлены, локализованы, находятся под наблюдением. Пока никто ни о чем не подозревает. Брать будут одновременно – по всему городу и ближним окрестностям. Повальные облавы. Время операции – одиннадцать вечера. Хотите принять участие, Максим Андреевич? – Платов пристально посмотрел на собеседника. – Вы хорошо зарекомендовали себя за кордоном, уверен, что и здесь справитесь лучше штатных сотрудников НКГБ. Самый ответственный момент – арест Градова. Ваши люди, а также Цветков и Малашенко, имеющие полномочия проводить задержания. Задача в принципе несложная – дом Градова обложен.

– Да, товарищ майор, я готов, благодарю за доверие… – В горле пересохло, и как-то предательски задрожали поджилки.

Заранее сформированные группы шли по городу, врывались в дома, проводили аресты. Не обходилось без стрельбы. Кто-то пытался улизнуть, другие стреляли себе в висок – как и полагалось по инструкциям.

В 23:02 группа майора Шелестова въехала в пригородный поселок, расположенный к северу от городской черты. Граждане уже спали. Несколько поворотов и вот она – улица Лесная, где выделен дом для проживания подполковнику Градову. Выстрелы в дальнем конце улицы ударили по ушам! Там что-то происходило! Дьявол!

Малашенко чертыхался, орудуя рычагом передач, машина летела по щебеночной дороге. Происходило что-то незапланированное. Возможно, Градов получил радиограмму от хозяев с известием об исчезновении Вайсмана. Или обнаружил слежку за домом.

– Не стрелять! – истошно заорал из окна Цветков, когда они подъехали к распахнутым воротам. – Свои, НКГБ! Что тут у вас происходит, черт вас дери?

Обескураженные сотрудники объяснили: вырвалась машина из ворот, в ней трое, вели огонь из автоматического оружия, тяжело ранили лейтенанта Денисова. Остановить машину не смогли – прорвалась, умчалась на запад. Далеко не ушли, это было минуту назад. Но затевать погоню они не могут – машину сотрудники припрятали на обочине, так злоумышленники прострелили ей колеса, когда пролетали мимо.

– Кретины! – разорялся Цветков. – Всем оставаться здесь, тщательно обыскать дом, оцепление не снимать! Это может быть обманный финт!

Из дальнейших событий явствовало, что в машине действительно находились Градов с сообщниками. Дороги в этот час были пустые – скрыться им не удалось. Злоумышленники передвигались на «эмке» – не самой приспособленной для бездорожья машине.

Они появились в зоне видимости минут через восемь – блеснули задние фары. Преступники выбрали объездную дорогу, через деревню Вераски. Они неслись на всех парах, игнорируя ухабы и рытвины. Малашенко выкрикнул, чтобы держались, и начал выжимать из «ГАЗ-61» все возможное. Скорость была бешеная, дорога ужасная. Не дорога, а танковый полигон! Пассажиров швыряло по всему салону.

На западе простиралось поле, за ним – черная кромка леса. Дальше Буг, граница. Похоже, преступники знали, что делали, – дорожка была проторена.

Расстояние между машинами сокращалось. Выругался Малашенко, круто вывернул руль, едва не сбросив машину в кювет – объезжал оторвавшийся от «эмки» задний бампер. Такое ощущение, что машина шла не на бензине, а на матах! Когда приблизился лес, расстояние между машинами сократилось метров до семидесяти. В них стреляли из пистолетов – мелькали вспышки в ночи.

Высунулся Цветков, приладил к плечу «ППШ», тоже стал долбить. «Эмка» виляла, но шла. Уже мелькали деревья – погоня врывалась в лес.

Злоумышленники вырвались к реке на безлюдном участке. Это был район на полпути между хутором Гремячим и местом переправы группы Шелестова. Преступники бросили машину. Двое побежали к реке, третий (видимо, смертник) присел за капотом, бегло стрелял из «ТТ», менял обоймы.

Малашенко вывернул баранку, машина едва не перевернулась. Все, кто сидел по правому борту, открыли кинжальный огонь – всю группу перед отправлением на задание вооружили автоматами. Град свинца накрыл легковой автомобиль. Пули рвали обивку в салоне, пробивали колеса, оторвали крышку капота. Подручный Градова визжал от боли, катаясь по земле, обильно орошая ее кровью.

Его добил вырвавшийся вперед Коган. За Коганом устремились остальные. Обрыв в этом месте отсутствовал, берег плавно спускался к воде. Градов подвернул ногу, что-то вопил. Его прикрывал второй сообщник в форме старшего лейтенанта Красной армии. Он сделал несколько выстрелов, бросил гранату. Оперативники успели разбежаться, осколки просвистели мимо.

Градов рухнул у самой воды. Повалился ряженый старлей – слишком много свинца оказалось у него в голове. Преступников ждали на той стороне – из кустов открыли прикрывающий огонь. Градов возился в воде, делал судорожные попытки уйти на глубину. Что-то с ногой – то ли подвернул, то ли пуля пробила бедро. Но он был в сознании, не утратил решимости, знал, что по нему стрелять не будут.

Оперативники лежали, рассыпавшись – огонь с другого берега не давал поднять головы. Да еще этот чертов запрет не отвечать на провокации! Максим не понял, что с ним произошло, – он скатился со склона, слышал, как воздух вибрирует от пролетающих пуль, едва не задавил в воде Градова. Тот яростно пыхтел, отбивался. Максим треснул его по затылку рукояткой, поволок обмякшее тело, прикрываясь им, как щитом. Тоже рискованно – сообразив, что проиграли, фашисты могли пристрелить своего агента.

Он вытащил Градова на сушу, бросил на песок, сам рухнул рядом. Подползли Буторин и Сосновский. Один схватил предателя за ногу, другой за руку, стали вытягивать из опасной зоны. Рядом пули крошили комья глины. Еще рывок – и добычу перевалили через косогор.

Фашисты прекратили стрелять, осознали тщетность борьбы.

Градов очнулся, стал кричать, что это провокация, его подставили, он именно тот, за кого себя выдает. Пришлось утихомирить. С изрядным запозданием прибежал пограничный наряд, надрывалась лаем овчарка. Дружно орали, чтобы не вздумали стрелять, здесь действует НКГБ, проводится операция по пресечению деятельности вражеского подполья! Эй, кто там передергивает затвор? По шее захотели?

– Блестяще, Максим Андреевич, – похвалил майора по возвращении переволновавшийся Платов. – Вы не только исправили чужую ошибку, но и избежали собственных. Я рад, что мы не ошиблись в вас и ваших людях. Произошла, по-видимому, накладка. – Он как-то недовольно повел плечами. – Несколько минут назад я получил телефонограмму: срочный приказ наркома вернуться в Москву и привезти с собой «крота». Не совсем понимаю, почему такая спешка, но вынужден подчиниться. Градов ранен в ногу, но, думаю, выдержит. Через полчаса – на борт. Мои люди останутся здесь, будут продолжать разработку Вайсмана. Последний должен находиться только здесь, в подвале. Он передал нам важные сведения, но знает больше, чем сообщил. Рискну предположить, что этот экземпляр – наиболее важный из всех, что когда-либо попадали в наши руки. Всех, кого взяли сегодня ночью, завтра этапируют в Минск. Ваша задача в мое отсутствие – оставаться здесь и наблюдать за обстановкой. Я рассчитываю вернуться утром в воскресенье, то есть послезавтра.

– Вы не хотите везти Вайсмана в Москву? – догадался Максим.

Платов поморщился, недовольный догадливостью собеседника.

– Вы правы, не хочу. Пока не хочу. Вайсман сдал не всех своих подручных. Возможно, рассчитывает, что определенные силы в Москве помогут ему бежать. Мы же опасаемся, что его просто ликвидируют, как опасного носителя ценных сведений. Пусть временно посидит на даче.

– Вы уверены, что о нем никто не знает?

– Не могу этого утверждать. Но считаю, нам будет спокойнее, если Вайсман останется в Берестове. Это ненадолго. Ваша задача – охранять дачу и наблюдать за ситуацией. Я вернусь, и мы все вместе вылетим в столицу. Временно выполняйте распоряжения Павла Егоровича. Удачи, майор.

Суббота протянулась в тоскливом ничегонеделании. Неизвестно, чем занимались подчиненные Платова в подвале, иногда они выходили, курили и снова скрывались в подземелье. Глафира носила им еду.

Малютин прибыл только вечером, уединился с супругой. Было слышно, как Анастасия Львовна, обычно спокойная и даже пугливая, что-то раздраженно ему выговаривает. Несколько раз Павел Егорович спускался вниз, курсировал по веранде мрачнее тучи.

А после полуночи, когда все улеглись, случилось происшествие. Алексей Тимашук поднял тревогу, включил свет во дворе. Офицеры Шелестова скатились вниз, прибыли из своих каморок Цветков и Малашенко.

– Максим Андреевич, прикажи своим людям охранять внутренний периметр, – распорядился заспанный Малютин, – а то бог знает что творится в этих палестинах…

Тимашук был взволнован. Около полуночи он сменил Акулова у ворот. Не прошло и десяти минут, как ему почудился шум снаружи. Он приоткрыл окошко на двери и заметил, как на другой стороне улицы переместились две тени. Кто-то шмыгнул за угол, снаружи у забора зашуршала галька. Ему почудилось, что взвели курок.

Тимашук захлопнул окошко, кинулся к щитку, чтобы включить прожектор, поднял тревогу. Сбежались люди. Опасность временно отступила – желающих посягнуть на охраняемый объект не нашлось. Периметр остался в неприкосновенности. Но чувство тревоги не проходило. Такое ощущение, что снаружи постоянно кто-то присутствовал, вынашивая коварные планы.

– Черт, я не могу так рисковать, – бормотал Малютин. – Майор Платов ошибся, наши враги уже пронюхали, где находится Вайсман. С потерей остальных они смирились, а вот потеря Вайсмана – это для них катастрофа. Не выкрадут, так убьют. Боюсь, мы имеем дело с диверсионной группой, пришедшей с той стороны…

На задворках хлопнули два выстрела. Возникла паника. Часть людей помчалась туда. Сосновский спрятался за беседкой, шипел на остальных, чтобы не высовывались. Он видел, как несколько человек собираются перелезть через забор. Двое уже вскарабкались на гребень, он согнал их выстрелами. Шум услышала охрана поселка, и через пять минут примчалась машина.

– Грабителей спугнули, – объяснил военным Малютин. – Все в порядке, товарищи. На всякий случай пусть ваши люди обойдут периметр.

Минут пятнадцать охрана топталась за оградой, потом уехала.

– Нет, я не могу рисковать, – снова повторил Малютин. – Наш гость должен остаться в целости и сохранности. В этих стенах я не могу ему этого гарантировать. Цветков, звоните в НКГБ, пусть присылают машину и усиленный конвой. Вайсмана следует перевезти в тюрьму, выделить ему отдельную камеру и надежную охрану. Инкогнито сохранится – достаточно распоряжения первого секретаря горкома. Только так мы можем быть уверены, что с ним ничего не случится.

Максим колебался. В принципе Павел Егорович прав. Под такое дело немцы могли пригнать сюда целый взвод диверсантов и, не стесняясь, сделать свое черное дело. Это называется «крайние меры», когда другие уже не работают. Ситуация меняется, распоряжения Платова уже недействительны.

– Прошу прощения, товарищ первый секретарь, – недовольно проворчал Хвостов – подчиненный Платова, – но такое решение противоречит ранее поступившим распоряжениям. Я буду вынужден сообщить об этом в Москву.

– Да хоть на Луну! – разозлился Малютин. – Это ваше право, любезный, незачем мне угрожать. Здесь дача, а не тюрьма, можете понять элементарную вещь? Цветков, ты еще здесь?

Машина с отделением автоматчиков прибыла через десять минут. Часть красноармейцев осматривала местность. Еще через четверть часа с территории дачи выехали три машины: та, что прибыла с конвоем, и два местных «ГАЗ-61». Ночь, лица пассажиров не видны. Фигурант мог находиться в любой из машин. Это был умный ход. Ворота закрылись, колонна устремилась к крепости.

Цветков позвонил через полчаса, сообщил с облегчением в голосе, что новый узник уже на месте, обживается. Блок четвертый, камера двенадцатая. Начальник заведения получил все необходимые инструкции. Арестант изолирован не только от других заключенных, но и от тех, кто призван его охранять. Тревога не проходила, но стало легче. Ладно, пусть так…