Глава восьмая

Услышав выстрелы Егорова, Шелестов чертыхнулся и заявил:

– Боец Авдеева открыл огонь. Это значит, что у Буторина с Коганом проблемы. Старшина может стрелять только по охране парадного входа и мотоциклистам.

Тут же раздалась пулеметная очередь.

– Наши или жандармы? – спросил Сосновский.

– Хрен его знает. Вперед! Возиться с официантами уже некогда, времени не осталось, валим всех ножами.

– Понял, – сказал Сосновский и ударом ноги выбил дверь.

Шелестов выскочил на кухню, оказался за спиной официанта и ударил его ножом под лопатку. Молодой мужчина рухнул на кафель пола.

Сосновский уже перепрыгнул через металлический столик, сбил с десяток бутылок коньяка, водки, сухого вина. Он набросился на второго официанта.

Тот вдруг схватил большой разделочный нож.

– Завалю тварь! – крикнул он на чистом русском.

– Ах, так ты еще и местный.

Сосновский двинулся влево, но тут же отпрыгнул вправо. Это двойное движение в противоход заставило официанта выбросить вооруженную руку в пустое место. Капитан тут же рубанул по его запястью своим ножом, захватил руку противника, полоснул по горлу.

Шелестов легко справился и с третьим официантом.

Выстрелы на улице услышали высокопоставленные фашисты, находившиеся в гостиной. Послышались крики. Двое в штатском рванули в коридор, прямо на Шелестова и Сосновского. Майор дал очередь, и они распластались на полу. За ними упали еще трое. На этот раз по ним выстрелили оба офицера.

Здание сотряс мощный взрыв, от которого заложило уши. Это Буторин кинул гранату в толпу, образовавшуюся между столов, ближе к парадному входу. Осколки мощной «Ф‐1» свалили с десяток немцев. Кто-то закричал, послышались пистолетные выстрелы. Их тут же заглушили автоматные очереди.

В зал ворвались Шелестов и Сосновский.

Все вокруг было в дыму, среди которого метались люди, наталкивались друг на друга, стреляли по сторонам.

– Сектор тридцать градусов, не зацепи зону у задней стены. Я работаю по Кубе и полковнику, – сказал Шелестов Сосновскому.

Тот тут же открыл огонь по теням, стрелял и медленно продвигался вперед.

Офицеры группы хорошо изучили план помещения. Они рассредоточились так, чтобы никто не оказался на линии огня своего напарника.

Шелестов отпрянул к стене. На него вдруг вылетел огромного роста мужчина в штатском. Физиономия перекошена, в глазах изумление и боль. Наверное, этот тип получил осколок. Он несся к спасительному коридору.

Майор выстрелил ему в живот, когда их разделяло всего сантиметров пятьдесят, и отпрыгнул. Туша, пробитая пулями, врезалась в стену, по ней сползла на пол и забилась в судорогах.

Шелестов сменил магазин и продолжил стрелять в толпу, продвигаясь вдоль стены.

Сейчас он оказался в зоне обстрела от входа, поэтому крикнул:

– У двери, сместить огонь вправо!

Буторин и Коган, как раз расстрелявшие по магазину, одновременно перезарядили оружие и ударили по правой стороне.

Шелестов тоже стрелял и пытался разглядеть у стены знакомое лицо. Он едва не наткнулся на штандартенфюрера Генкеля, который своим телом закрывал генерального комиссара Кубе.

Они встретились взглядами. Разведчик кивнул. Шелестов выстрелил и попал Генкелю под ключицу. Тот сморщился от боли, но смог показать глазами, мол, завершайте работу и уходите.

– Добиваем всех и отходим к старшине! – крикнул майор.

Вся компания гитлеровцев уже корчилась на полу, на стульях. Никого не миновали ни пули, ни осколки.

Офицеры дали последние очереди по залу и выбежали на улицу.

– Ну и как, майор? Покрошили вы эту нечисть? – спросил Авдеев, осуществлявший вместе с Соболевым прикрытие.

– Покрошили. Давай бегом к поликлинике и машине. Отзывай Егорова.

Особая группа и Авдеев выщли к «Опелю», старшина с сержантом спрятались в развалинах.

«Опель» выехал на Булавскую и свернул направо, к железнодорожному вокзалу. Со стороны Летнего переулка и Кайзерштрассе бежали офицеры, солдаты, выезжали мотоциклы, машины. «Опель» сдал к тротуару, пропуская их. На него никто не обратил внимания. Наверное, потому, что группа, устроившая бойню в резиденции Вильгельма Кубе, двинулась не к выезду из города, а в глубину его, к вокзалу. Буторин с Коганом переоделись.

Авдеев пропустил грузовик с эсэсовцами, повел автомобиль по Булавской, посмотрел в зеркало заднего вида и сказал:

– Два бронетранспортера пошли на север.

Шелестов, сидевший рядом с ним, проговорил:

– Так и должно быть. Ты, Саня, прибавь газку. Нам еще по Вокзальной идти. Если там не проскочим, то придется прятаться в развалинах. Теперь немцы такую облаву устроят по полной программе, все прошерстят.

– Надо было форму оставить.

– Если нарвемся на патруль, то никакая форма нам не поможет. У нас в любом случае остается один вариант – прорыв. Так что проверили оружие, заменили магазины, подготовили гранаты!

В машине лежали еще две «Ф‐1».

Расчеты штандартенфюрера Генкеля полностью оправдались. План операции, разработанный им, был реализован. В центре города возникла суматоха.

Немцы знали, что произведена крупная диверсия, но кем? Куда подевались эти негодяи? В суете метались офицеры и солдаты армейских частей. Жандармерия собирала все патрули на восточную и северную стороны Минска. Туда же направились и роты батальона СС.

Немалую роль в создании суматохи и полной неопределенности сыграл раненый Генкель. Он еще до перевязки сказал командирам частей и подразделений, прибывших в резиденцию, что атака боевой группы противника велась со стороны поликлиники. Так оно, впрочем, и было на самом деле. Штандартенфюрер якобы слышал, как командир диверсионной группы, состоящей не менее чем из десяти человек, тот самый, который стрелял в генерального комиссара, кричал: «Все! Отход к технике и прорыв в лес!» – причем на немецком языке. Все диверсанты были в штатском. Но это те, которые вошли внутрь. Должны были быть и другие боевики. Именно они и уничтожили охрану. А еще за дверью Генкель якобы мельком увидел человека в эсэсовской форме, стрелявшего в солдата охраны. Знаков различия он, конечно, не рассмотрел, но с формой ошибиться не мог, сам носил такую.

Бледный Кубе поддакивал ему и благодарил Генкеля за спасение. Генеральный комиссар, не получивший даже царапины, пришел в себя и начал описывать героизм Генкеля. Мол, только он один и стрелял по диверсантам. Кубе подтвердил все его показания, заявил, что командир боевой группы противника действительно отдал то самое распоряжение, которое слышал не только Генкель, но и он сам.

Исходя из всего этого, и был принят план погони за диверсантами с блокированием сперва северной и восточной частей города, а затем и западной. В действия старших офицеров вмешивался Кубе. Он решил взять на себя руководство операцией по уничтожению боевой группы, чем внес в это дело еще больше хаоса. Старшие офицеры практически не знали, что им сейчас делать. Руководство Кубе стало им только на руку. Будет на кого свалить неудачу.

Тем временем медперсонал госпиталя, прибывший на санитарных машинах, осматривал тела. Оказалось, что, кроме генерального комиссара и штандартенфюрера Генкеля, выжил начальник СС бригаденфюрер Цепнер. Он был изрешечен осколками и находился без сознания, но дышал. Его быстро уложили на носилки и отправили в госпиталь. Все остальные важные персоны, приглашенные на званый обед, были убиты.

Медики предложили Генкелю проехать в госпиталь, но он отказался и заявил:

– Я должен находиться рядом с господином Кубе.

Генеральный комиссар услышал это и сказал:

– Не стоит, штандартенфюрер. Свою миссию вы выполнили, спасли меня, и теперь узнаете, как безмерна моя благодарность. Я говорю не о себе лично, не о Вильгельме Кубе, а о должностном лице, комиссаре генерального округа «Белоруссия».

Генкель чувствовал себя все хуже. Поэтому после слов Кубе он согласился поехать в госпиталь, где тут же был отправлен в операционную.

Боевая группа на «Опеле», ведомом капитаном Авдеевым, дошла до Вокзальной.

– Как и договаривались, вдоль полотна? – спросил он.

– Да, непосредственно вдоль полотна. Потом через старое депо на дорогу, которую используют охранные подразделения гитлеровцев, – ответил Шелестов. – Дальше…

– Дальше я все помню.

– Проскочим старое депо – сможем считать, что вырвались из города. Именно там должна пройти западная линия блокирования.

Эта улица было безлюдна. Здесь в основном жили железнодорожники и члены их семей. Мужчины находились на вокзале, в депо. Женщины в связи с отсутствием в городе работы сидели дома с детьми, занимались хозяйством. Никому не было никакого дела до «Опеля», следовавшего по Вокзальной.

– Прибавь скорость, – сказал Шелестов водителю. – Но гляди в оба. Тут могут объявиться патрули полевой жандармерии. Их будем бить с ходу.

Авдеев увеличил скорость.

Патрулей на свое счастье диверсанты не встретили. Сказалось грамотное управление Вильгельма Кубе, перебросившего большую часть таковых на север и восток. Район, по которому шел «Опель», не попал в зону блокирования.

Машина буквально пролетела рядом со старым депо, трясясь на колдобинах. Офицеры охнули. Шелестов схватился за ручку двери.

Для того чтобы втиснуться в проезд по следующему участку депо, Авдееву пришлось изрядно потрудиться. Он удержал машину на двух крутых поворотах, но получил немало ласковых слов от офицеров.

Вырулив на дорогу, следующую вдоль железнодорожного полотна, он рассмеялся и заявил:

– Что, бродяги, в резиденции не боялись, а тут страшновато стало?

– Настучать бы тебе, капитан, по макушке за такое вождение! – ответил Сосновский. Какого хрена здесь-то гнать? Ведь видел же, что депо не закрыто.

– Зато теперь спокойнее. Я прав, товарищ майор?

– Прав, капитан, но по макушке тебе настучать не мешало бы.

– Ну вот, всегда так, хочешь как лучше… твою мать!

Машина опять попала в колдобину и сильно встряхнулась.

– Авдеев! – закричал Буторин. – Ты дрова, что ли, везешь?

– А я виноват, что тут воронки от бомб? Вполне возможно, от наших.

Вскоре «Опель» оказался в лесу. Хорошо, что Шелестов вовремя заметил поворот на север. Офицеры облегченно вздохнули. Авдеев сбросил скорость и вел машину аккуратно.

Коган стал устраиваться поудобнее, обернулся, увидел мотоцикл с коляской и закричал:

– Немцы на хвосте!

Авдеев и Шелестов бросили взгляд в зеркало заднего вида.

– Твою мать! – выругался командир группы. – Все же зацепились они за нас.

– А вон и второй мотоцикл, – проговорил Авдеев. – Ну, парни, сейчас влепит по машине пулеметчик, и хана всем нам придет.

– Гранату на дорогу! – приказал Шелестов.

Сосновский открыл окно и бросил назад «лимонку».

За четыре секунды машина отошла от места взрыва, а вот передний мотоцикл приблизился к нему. Водитель получил осколок в глаз и бросил руль. Мотоцикл влепился в дерево так, что оторвалась коляска. Но второй экипаж продолжал погоню.

Авдеев вдруг ударил по тормозам. Впереди был поворот, очень крутой, почти под прямым углом. Уж как капитан справился с ним, для его пассажиров осталось загадкой, но он это сделал. Левые колеса машины прошли по самой кромке кустарника, за которым мелькнуло что-то черное.

Водитель немецкого мотоцикла среагировать на опасность не успел. Пулеметчик, уже взявший на прицел «Опель», заметил ее, но было уже поздно. Жандармы дико заорали. Их мотоцикл пробил кусты и улетел в болото. Вырваться из него гитлеровцам было не суждено. Топь крепко схватила их.

Впрочем, водитель и пассажиры «Опеля» этого не видели. Авдеев отчаянно крутил баранку, Коган разбил заднее стекло и выставил автомат. Но преследования больше не было.

– Судя по бляхам на груди это были жандармы. Где они нас зацепили? – проговорил Сосновский.

Буторин тут же ответил:

– Скорей всего, на дороге от депо. Если бы раньше, то догнали бы.

– Да, везет нам сегодня.

Постепенно дорога, если влажную, скользкую грунтовку со множеством колдобин и рытвин можно было назвать так, выровнялась. С левой и правой сторон от нее тянулись болота.

– И как только ты эту трассу смерти выискал, командир? – спросил Авдеев. – Ведь на карте ее действительно нет.

– Разведка работает, – ответил Шелестов. – А ехать нам остается еще не так уж и мало, километров семьдесят.

– Где-то так, – согласился Авдеев.

Начало смеркаться. Но «Опель» успел пройти западнее Готлинска до наступления темноты.

– Лес справа, – сказал Шелестов. – Это он и есть, Лазовский. Давай туда, Саша! – приказал он Авдееву.

– Если это Лазовский лес, то совсем скоро нас там встретят, – проговорил водитель.

«Опель» проехал по лесной узкой, еле видимой дороге еще примерно километр и уткнулся в поваленное дерево.

Машину тут же окружили пятеро мужиков с автоматами и винтовками.

– Ну вот и слава богу, – сказал командир группы. – Это партизаны. А тут может быть только отряд товарища Горбаня. – Он вышел из «Опеля».

Старший дозора взглянул на него и крикнул:

– Стоять у двери! Оружие на землю! Остальным не дергаться, а то нашпигуем свинцом!

Из машины выбрался Авдеев и заявил:

– Толик, привет!

– Чего? – недоуменно проговорил партизан.

– Не узнал? Это я, капитан Авдеев, командир спецгруппы. Мы часто виделись у вас в отряде.

Партизан осветил лицо капитана.

– И верно. Авдеев.

– Ну вот, видишь, свои мы.

– Ты свой, а остальные?

– Про остальных тебе знать не надо. Связь со штабом есть?

– А то как же, телефонный аппарат.

– Так сообщи, что в лес вернулась особая группа и капитан Авдеев. Командиру или начальнику штаба звони.

– Так они все в одной палатке. – Старший дозора взглянул на своего бойца и распорядился: – Вовка, бегом к аппарату! Доложи товарищу Горбаню, что капитан Авдеев и особая группа прибыли к нам на «Опеле».

– Ага. Это мы быстро.

– Давай!

Не прошло и двадцати минут, как по лесной дороге к дальнему посту подъехала легковая машина «ГАЗ-А».

Из нее вышел командир отряда Горбань, широко улыбался и приказал дозорным, стоявшим рядом:

– На пост! Продолжать несение службы. Мы тут и без вас обойдемся.

Бойцы ушли.

Горбань обнял офицеров и сказал:

– Честно говоря, не думал, что вернетесь все.

– А мы заговоренные, – сказал Шелестов и усмехнулся.

– Похоже, что так. Ну и что в Минске?

– Может, поговорим об этом в другом месте, где поудобнее? – спросил командир особой группы и добавил: – Да и поесть не помешало бы.

Командир отряда усмехнулся и заявил:

– Вы же недавно из банкетного зала. Или немцы вас там не кормили?

– Это мы их накормили, угостили свинцом по самое не могу, – ответил Коган.

– Ну и хорошо. Прошу следовать за мной.

– К вам в штаб поедем? – спросил Шелестов.

– Нет, там, рядом с основной базой, оставим Авдеева и отправимся на Медвежью елань. Я дал команду начальнику штаба. Он подвезет ужин прямо в бункер. Там и поговорим.

Шелестов кивнул в знак согласия.

Горбань на поляне развернул автомобиль и повел его в глубь леса. «Опель» за ним. Командир отряда каким-то чудом находил проезд в лесу, с виду совершенно непроходимым.

У базы остался Авдеев с «Опелем». Шелестов, предупредил его о том, чтобы тот был готов явиться на Медвежью елань в любое время.

Капитан выслушал командира и проговорил:

– Явлюсь, конечно. Однако мне надо бы ребят встретить, которые остались в Минске.

– Ну, те раньше чем через неделю вряд ли тут появятся.

– Кто знает. Подвернется момент, могут и завтра выскочить из города.

– Нет, капитан. Незачем мужикам рисковать. Лежбище у них надежное, с провизией проблем нет, чего торопиться? Будут ждать, пока гитлеровцы не снимут тотальную блокаду.

– Посмотрим. Удачи вам, – сказал Авдеев и пошел в лагерь, к своим людям.

Офицеры группы Шелестова сели в «ГАЗ-А». Горбань повел машину в сторону выступа леса и вскоре въехал на Медвежью елань.

У входа в бункер его уже ждал начальник штаба отряда капитан Вешко. Рядом с ним стояли две кастрюли и бидон, лежал какой-то сверток.

Он тоже обнял офицеров особой группы.

– С возвращением, товарищи!

Буторин кивнул на поклажу.

– Это, как я понимаю, наш ужин?

– Да, недавно подвезли. Тут и первое – борщ, и второе – картофель с курицей. Все еще горячее. Есть молоко и, естественно, хлеб. Первое и второе еще горячее.

– Вот это дело, – сказал Шелестов и приказал подчиненным забрать еду в бункер.

Буторин взял кастрюлю с первым, Коган – со вторым, Сосновский прихватил все остальное. Шелестов открыл люк, Вешко подсветил лестницу фонарем. Внутри офицеры зажгли керосиновые лампы.

– Я сегодня нужен? – спросил Вешко.

Командир отряда ответил:

– После ужина товарищ Шелестов доложит о проведенной операции в Минске. Хочешь послушать, оставайся.

– Да, я послушаю. Это интересно.

Командир отряда повернулся к Шелестову.

– Не против, товарищ майор?

– Нет. Начальник штаба входит в состав лиц, знающих о группе и о ее заданиях. Да и при дальнейшем планировании акции наверняка сможет подсказать что-нибудь полезное.

– Хорошо.

Поужинали они быстро. Буторин, Коган и Сосновский убрали со стола и отправились на отдых. В штабном отсеке остались Горбань, Вешко и Шелестов.

Майор подробно рассказал о действиях группы в Минске. Решающую роль в успехе акции он вполне заслуженно отвел капитану Сосновскому.

– Все шло строго по плану до завершающей фазы, – проговорил он. – Именно тогда, в самый неподходящий момент, в дело вмешался случай, как это нередко бывает. Немецкий офицер подстрелил мотоцикл. Как Буторину и Когану удалось дотянуть до основного рубежа – загадка. Вообще-то, мотоцикл должен был загореться или встать еще на Кайзерштрассе. Но они дотянули. Надо сказать, что в данном случае неоценимую роль сыграл старшина Авдеева. Он открыл огонь по охране и мотоциклистам полевой жандармерии, что позволило вступить в бой Буторину и Когану. Мы же с Сосновским сперва действовали на кухне, потом вышли в зал. В общем, положили всех, кроме штандартенфюрера Генкеля, нашего разведчика, и генерал-комиссара Кубе. В том числе и Фишера, коменданта поселка Горош.

Командир отряда воскликнул с явным недоумением:

– Как? Кубе вы оставили в живых?

Он непонимающе переглянулся с начальником штаба. Тот пожал плечами.

– Да, – ответил Шелестов. – Прибить его не составляло никакого труда, но Генкель заранее запретил нам это делать.

Удивление Горбаня возросло.

– Советский разведчик запретил вам убивать Кубе?

– Запретили ликвидацию из Москвы, чтобы обеспечить дальнейшее продвижение разведчика по службе. Генкель потребовал, чтобы мы ранили его. Он закрыл собой Кубе. Стрелял я, влепил пулю под ключицу. С ним вроде все нормально. Ранение не тяжелое.

– А Генкель показывал вам документы, подтверждающие приказ Москвы не трогать Кубе? – спросил начальник штаба партизанского отряда.

– Он предъявил радиограмму из центра с условными обозначениями. Так что нет никакого сомнения в том, что приказ исходил от старшего майора Платова и был согласован с товарищем Берией.

Командир отряда выложил на стол пачку папирос:

– Последние запасы. Дальше придется на махру переходить. Закуривайте, товарищи.

Шелестов закурил, начальник штаба отказался.

– Значит, Москве выгодно продвижение по службе разведчика, закрывшего собой мерзавца Вильгельма Кубе.

– Не наше дело, Федор Моисеевич, что Москве выгодно, а что нет. Поступило уточнение приказа, мы его выполнили.

Раздался сигнал вызова полевого телефона.

Офицеры переглянулись.

– Это кто может быть?

Командир отряда снял трубку:

– Горбань на связи.

– Это Авдеев. Федор Моисеевич, вы, оказывается, держали своих людей в Минске.

– И что? У нас тесная связь с подпольщиками.

– Так вот один из них прибыл на базу.

– Что случилось?

– Подтвердил то, о чем вы сейчас говорите с майором, с одним дополнением. Бригаденфюрер Цепнер не убит. Он тяжело ранен, находится в госпитале, состояние критическое, но пока жив.

– Что-то еще, капитан?

– В городе введен особый режим, войска патрулируют улицы. С раннего утра ожидаются тотальные облавы в районах. Рейхскомиссар в ярости. Думаю, в Берлине тоже. Теперь все. Мне что передать вашему человеку из города? Пусть едет обратно или подождет вас?

– Пусть подождет. В город в ближайшее время он не поедет.

– Есть, Федор Моисеевич, передам. Конец связи.

– Мы скоро подъедем.

– Я понял.

Командир отряда повесил трубку.

Шелестов взглянул на него и спросил:

– Что там, Федор Моисеевич?

– Бригаденфюрер Цепнер жив. Ранения получил тяжелые, сейчас в госпитале, состояние критическое. Дотянет ли до утра, неизвестно, но ликвидировать его в резиденции не удалось.

Майор спокойно проговорил:

– Я рассчитывал, что нам удастся положить где-то две трети фашистов, собравшихся на званый обед. Это был бы хороший результат. Потери мы не понесли, выжил один Цепнер. Что ж, повезло ему. Хотя кто знает, что лучше – сразу умереть или остаться инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Я бы предпочел первое. Все нормально, тем более что начальник СС не являлся ключевой фигурой акции ликвидации.

Горбань вздохнул и сказал:

– Вам виднее. Я обязан буду сообщить об этом в Москву.

– Нет. Это наша операция. Завтра вы обеспечите меня связью с товарищем Платовым. Я сам доложу ему обо всем.

– Хорошо. Это ваше право.

Шелестов затушил окурок в банке из-под тушенки, служившей пепельницей, и спросил:

– Вы предприняли меры по обеспечению безопасности жителей района, в первую очередь села Ясино, деревень Карчеха и Павлинка? Немцы наверняка посчитают атаку на резиденцию Кубе актом возмездия за карательную операцию, проведенную там. Не исключено, что рано утром эсэсовцы заявятся туда и жалеть никого не станут.

– Конечно, мы приняли меры, – ответил командир отряда. – В селе и названных деревнях не осталось людей. Всех, кто выжил в этой бойне, мы вместе с имуществом и скотом вывезли в лесной лагерь, заранее оборудованный в нескольких километрах севернее нашей базы. Мы готовили его как запасной, для себя, но обойдемся. Жители важнее. Мужиков вооружили, они должны охранять лагерь. Немцам даже жечь нечего будет. Местные жители сами спалили свои подворья. Я отправил бойцов для оповещения и в другие населенные пункты. Думаю, что и там люди не будут ждать карателей, а уйдут в леса, благо здесь их много.

– Понял. Теперь, если нет больше вопросов, я с вашего позволения присоединюсь к товарищам. Устал.

– Да, конечно, товарищ майор. – Командир отряда взглянул на начальника штаба и произнес: – Забираем посуду, Николай Николаевич, выходим наверх и едем на базу. Завтра, как я и говорил, займемся планированием акции возмездия в Гороше.

– У меня, в принципе, готов предварительный план.

– Я рад за тебя. Значит, товарищ Шелестов, с утра порядок действий будет таков. Подъем в восемь, через полчаса завтрак. В девять начальник штаба привезет радиопередатчик, до десяти, если сложится, сеанс связи с центром. Далее подготовка акции. Согласен, майор?

– Согласен, Федор Моисеевич, – ответил Шелестов.

– Спокойной ночи.

– Благодарю.

Командир отряда с начальником штаба забрали посуду и поднялись наверх. Шелестов закрыл люк, прошел в спальный отсек, рухнул на нары и тут же уснул.

С утра среды, 15 октября, все шло по распорядку.

Офицеры встали в восемь часов, за полчаса привели себя в порядок, потом съели завтрак, приготовленный Коганом. Шелестов рассказал своим людям о разговоре с Горбанем.

В 8.50 раздался сигнал вызова телефонного аппарата.

– Да, – ответил Шелестов.

– Это Вешко. Доброе утро.

– Доброе, капитан.

– Я с радиостанцией выезжаю к вам. Один вопрос. Связиста взять с собой?

– Нет, – ответил майор. – Я сам справлюсь.

– Понял. Смотрите за еланью, я скоро подъеду.

«ГАЗ-А» оказался у бункера в 8.58.

Командир группы открыл вход.

Капитан с радиостанцией спустился по лестнице, поставил ее на стол.

Шелестов взялся за дело. Он вставил гарнитуру, приказал Сосновскому вынести наверх лучевую антенну, проверил настройку, получил сигнал соединения и начал стучать ключом.

В Москву ушла шифрограмма с сообщением о выполнении задания.

Прошло больше получаса. В 9.40 Шелестов записал текст ответа, быстро расшифровал его, тут же бросил бумажку в пепельницу, сжег ее и проговорил:

– Работа в Минске признана выполненной. Задача, поставленная нам товарищем Берией, подтверждена. Лаврентий Павлович настаивает на скорейшем проведении акции возмездия. Такие вот дела, парни. – Шелестов посмотрел на подчиненных. – На скорейшем! Это приказ.

Буторин хмыкнул и проговорил:

– Да уж, товарищ Берия может просить, настаивать, требовать. Но все это означает только одно: приказ, который должен быть выполнен любой ценой. Ничего нового.

Тут в бункер спустился командир отряда, подъехавший на «эмке».

– Не могу понять, как вам удается на легковых машинах перемещаться по лесу, где, как мне кажется, и танк застрянет. А тут «ГАЗ-А» и «эмка». Кстати, наш «Опель» не развалился после отхода из Минска?

– С ним пришлось поработать, но сейчас можно ехать хоть в Москву, – ответил Горбань.

– Да мы бы с удовольствием туда отправились, но нам надо в Горош.

Горбань взглянул на Шелестова и осведомился:

– Сеанс связи вы уже провели?

– Так точно! Работа в Минске признана выполненной, задание по акции возмездия в Гороше подтверждено.

Командир отряда присел на табурет и проговорил:

– Мне стало известно, что перед сожжением людей в Лозе полицаи с командиром роты эсэсовцев вывезли оттуда семью евреев. Сейчас нам удалось уточнить, что стало с этими людьми в Гороше.

– Кто уточнил? – спросил Шелестов.

Командир отряда улыбнулся и ответил:

– У вас, майор, свои секреты, у меня свои.

– Я имею на них право, а вот вы, Федор Моисеевич, нет. Это вам хорошо известно.

– Хорошо. Уточнил человек, связанный с отрядом. Это Петр Михайлович Матвеев, бригадир обходчиков на железной дороге. Живет с женой Марией на Вокзальной. Детей нет. У Маши по женской части проблемы. Не могла родить.

– Откуда Матвеев узнал о еврейской семье?

– Вы, майор, прямо как следователь на допросе.

– А вы были у следователя на допросе?

– Нет, но…

– Тогда не говорите об этом.

– А вы что, были?

– Представьте себе, был, причем не раз, но это к нашему делу никакого отношения не имеет.

Командир отряда и начальник штаба переглянулись.

– Странно, – проговорил бывший председатель исполкома Готлинского района. – Вы, старший офицер, командир особой группы НКВД, и под следствием?

– В изоляторе и маршалы сидели. Но давайте к теме. Повторяю вопрос, Федор Моисеевич. Как ваш человек, этот самый Матвеев, узнал о евреях?

– От второго нашего человека, Ефима Рогозы.

– Третий и четвертый тоже будут? – поинтересовался Шелестов.

– Нет, у нас только два человека в Гороше. Они известны лишь мне, начальнику штаба, политруку и связному, который два раза в месяц наведывается к Матвееву.

– Что поведал ваш второй человек? Чем он занимается?

– Ефим Рогоза – шофер на полуторке, приписанной к ресторану «Парус», сейчас «Мюнхен». За продуктами в Минск ездит. По совместительству он работает и на Калача.

– Как это?

– По заданию командования отряда.

– Как вам удалось внедрить его к самому Калачу?

Горбань свернул самокрутку. Папиросы у него кончились. Шелестов предложил ему свои, но командир отряда отказался.

– Перед смертью, как говорится, не надышишься, надо привыкать к тому, что есть, – сказал он и закурил.

Тут же весь бункер заполнил едкий дым.

– История такая, – продолжил Горбань. – Рогозу я знал еще до войны, он как-то подменял моего водителя в поездке по району. Нормальный, смышленый парень.

– Извините, что перебиваю, – сказал Шелестов. – Но почему этот нормальный смышленый парень оказался в Гороше, а не был призван в Красную армию?

Ему ответил начальник штаба, бывший заместитель военкома Готлинского района:

– Призвать-то призвали, да отправить в город не успели. Может быть, это и спасло ему жизнь. Колонну, состоявшую из трех машин с мобилизованными, разбомбили «Юнкерсы». Железную дорогу они разрушили ранее. На какое-то время Горош оказался отрезанным от Минска. – Начальник штаба кивнул на Горбаня и продолжил: – А тут Федор Моисеевич объявил, что формируется партизанский отряд. Нам надо иметь своих людей не только в Готлинске, но и в Гороше, несмотря на то что в соседнем районе формировался отряд Осетрова. В секретных распоряжениях, которые были доставлены во все районы западных областей, было прямо указано, что создавать агентурные сети надо везде, где только возможно, не ограничиваясь районами базирования отрядов. Ну а раз в Гороше были люди, то их и привлекли. А к Калачу в стукачи Ефим попал очень просто. В Горош вернулся некий Николай Трепко, дезертировавший из Красной армии. Немцы взяли столицу Белоруссии быстро уже в конце июля, так вот этот тип сбежал из части. По дороге он сильно простудился и слег. Ефим узнал, что Трепко после выздоровления намерен податься в полицаи, опередил его и сдал Калачу. Трепко расстреляли, найдя у него комсомольский билет и обвинив в сотрудничестве с партизанами. Ефим же стал стукачом самого Калача. Проживает он на улице Береговой. Родителей успел отправить в эвакуацию, женат не был. Именно Калач и пристроил Рогозу шофером в ресторан. На Береговой осталось всего несколько семей, ближе к церкви. Ефим живет почти у реки. Он и видел, как семья евреев была загнана в дом, расположенный недалеко от его подворья. Евреев охраняли, к ним приезжали Калач и командир роты СС. Потом их тела полицаи бросили в реку. Видимо, Калач и гауптштурмфюрер получили от них то, что хотели, а потом убили.

Шелестов кивнул и сказал:

– Понятно. Значит, у Калача и командира роты СС на Береговой есть что-то наподобие тайной базы?

– Ну, база – это громко сказано, но брошенный дом они использовали.

– С подворья Рогозы виден этот дом?

– Да.

– Хорошо. – Командир особой группы повернулся к начальнику штаба партизанского отряда. – Давай свой план, капитан. Послушаем, что ты придумал.

Вешко достал сложенную схему поселка, составленную, что было заметно сразу, профессиональным военным. На ней было все, что необходимо для планирования боевых операций.

Начальник штаба отряда разложил схему на столе и сказал:

– Мой план прост. Он учитывает роковую ошибку, допущенную Осетровым. Я предлагаю следующее. Наш отряд выйдет к Горошу. Взвод лейтенанта Алексея Воронца, кадрового военного, прибывшего перед самой войной в отпуск и не сумевшего вернуться в часть, атакует поселок с севера по улице Мещанской, но только до рубежа, отстоящего от Северной улицы на десять – пятнадцать метров. То есть, другими словами, этот взвод проведет отвлекающий маневр. При этом второй взвод лейтенанта Андрея Гулько, в прошлом сотрудника милиции, закрепится на подступе к Горошу с северо-западной и северной стороны для поддержки Воронца. Третий взвод Вячеслава Станового, бывшего начальника цеха обувной фабрики, старшины запаса пограничных войск, сосредоточить с западной стороны поселка, напротив начала улицы Весенней, ведущей к площади Свободы, рядом с которой находится административная зона. Там же разместить боевые группы, переброшенные в отряд, то есть вашу, товарищ майор, и капитана Авдеева. Замысел, по-моему, совершенно ясен. При неожиданном нападении на Горош с севера немцы вынуждены будут бросить туда основные силы рот охраны и СС. Тогда с запада поселок атакует ударная группа, которая сможет прорваться к административной зоне и уничтожить верхушку так называемой новой власти, включая и начальника полиции Калача, там проживающего. На случай нападения на поселок непосредственная оборона административной части возложена на полицаев, так как немецкие подразделения должны прикрывать весь Горош. Не исключено, конечно, что гауптштурмфюрер Бонке, исполняющий обязанности коменданта вместо штурмбанфюрера Фишера, погибшего в Минске, оставит взвод эсэсовцев вместе с полицаями. Но и тогда у ударной группы будет численный перевес. Она вполне сможет выполнить свою задачу.

Шелестов посмотрел на своих подчиненных и спросил у Вешко:

– Это все, капитан?

– Нет. Возможен вариант, при котором отвлекающий маневр будут проводить два взвода без поддержки извне.

– А почему на проведение отвлекающего маневра ты отправляешь взводы, командир одного из которых является кадровым офицером, а в ударную группу ставишь взвод и отделение старшины запаса и участкового?

– Но с ними будете вы, не просто кадровые военные, а офицеры и солдаты специально подготовленных групп. Лейтенант Воронец сумеет профессионально провести отвлекающий маневр. Думаю, это логично.

– Вот именно, что думаешь, а не делаешь. Что скажете, не просто кадровые военные?

Буторин выступил первым:

– По мне этот план мог бы сработать, если бы не наша акция в Минске и не атака поселка отрядом Осетрова. Сейчас немцы наверняка привели свои подразделения в повышенную боевую готовность. Это значит, что позиции обороны у них оборудованы по всему периметру. Причем с техникой. Это бронетранспортеры «Ханомаг» с пулеметами. Плюс мотоциклы. Мое мнение таково: план не годится, гитлеровцы готовы к нападению.

– Считаю, что наша группа, возможно, с небольшим усилением, как, например, в Минске, должна действовать внутри поселка, войти в Горош до подхода отряда, – высказался Коган.

Шелестов взглянул на Сосновского и спросил:

– Что скажешь ты, Миша?

Тот повернулся к начальнику штаба и произнес:

– Ты, конечно, извини, капитан, но служба в военкомате не способствует развитию тактического мышления. Повторять то, что делали подразделения Осетрова, глупо, тем более в усложнившейся обстановке. Я считаю, что этот план принимать нельзя.

Вешко выглядел растерянным.

– Но я все учел, – промямлил он.

Шелестов огласил приговор:

– Буду прям, Николай Николаевич. План ни к черту. Действуя по нему, мы не только не выполним задание, но и все поляжем в Гороше точно так же, как отряд Осетрова.

Командир отряда вздохнул. Он, в принципе, считал предложение своего заместителя вполне приемлемым.

– Что ж. Решение за вами, майор. Интересно, что предложите вы?

– Сейчас ничего. Надо думать. Нужна дополнительная информация, – ответил Шелестов.

– Какая именно? – потухшим голосом спросил Вешко.

– Ну, например, насколько и чем загружена железная дорога. Как охраняются участки путей на дальности около десяти километров, имеется ли возможность вбросить Бонке дезинформацию.

– По первому вопросу. Железная дорога загружена слабо. В неделю по ней проходят от силы два-три состава, в основном в сторону Минска, – ответил начальник штаба. Восемнадцатого числа комендант должен собрать сорок молодых мужчин и женщин для отправки на работу в Германию. В этот же день в Горош должен подойти состав из Минска, прицепить два вагона с людьми и отправиться дальше на запад. К сожалению, время прибытия эшелона и его отправки из поселка нам неизвестны. Участок в десять километров на запад, где к дороге подходит лесной массив, иногда осуществляет патруль охранной роты. Сейчас на вокзале сосредоточен один ее взвод. Теперь насчет дезинформации. С этим сложнее. Использовать Рогозу мы не можем. Откуда ему знать планы партизан? Матвеев тоже не подходит.

– Понятно, – сказал Шелестов. – Тогда делаем так. Сейчас совещание закрываем. Вновь встречаемся после обеда, в четырнадцать часов. Вы, Федор Моисеевич, выясните, есть ли у вас молодой боец, способный сыграть роль перебежчика.

– Но ведь гитлеровцы прежде всего спросят перебежчика о том, где именно базируется отряд, какова его численность и вооружение. Не ответить партизан не сможет. Солгать тоже. Немцы проверят его.

– Я, Федор Моисеевич, просил вас только выяснить, есть ли в отряде человек, способный сыграть роль перебежчика-предателя. И все!

– Хорошо, я постараюсь найти такого.

– Будет очень хорошо, если найдете. В любом случае встречаемся в четырнадцать. Обсудим план, который выработаем мы. И пожалуйста, пришлите сюда капитана Авдеева.

– Пришлю.

– Ну что ж, тогда до четырнадцати. И Авдеева захватите.

– Да, майор.

Командир партизанского отряда с начальником штаба взяли с собой радиостанцию и уехали.

Шелестов приказал подчиненным:

– К схеме, мужики!

Все склонились над бумагой, оставленной Вешко, и задымили папиросами. В отличие от командира отряда, у офицеров особой группы их запас еще не иссяк.

Пообедали они в половине второго. Готовил еду Коган, когда план был в основном уже отработан.

А в 13.50 к бункеру подъехал «ГАЗ-А».