Часть четвертая.
Подвал.
Глава 36
Утренний свет разливался по Норт-Бенду, туман отступил к горам, словно войско, потерпевшее поражение. Кафе «Твидс» уже открылось и встречало первых за день клиентов — дальнобойщиков, возивших дрова. Они пили кофе и отправлялись в путь. Все это время Маршалл кричал.
Рассвет ничего для него не значил.
Лицо распухло от ударов, левый глаз заплыл. Каждый синяк пульсировал, каждая царапина горела. Ему потребовалось пять минут, чтобы осознать, что на нем остались только шелковые боксеры: он бездумно натянул их после душа, прежде чем отправиться в парк. Огненно-красные, со смеющимися дьяволятами. Кожа покрылась мурашками. Потек уже засохшей крови спускался по груди и залепил пупок.
Маршалл понятия не имел, сколько он пробыл в отключке.
Он дернулся в веревках, изнемогая от боли: петли опутывали шею, запястья и лодыжки. Его привязали к старому креслу-каталке. Вместо сиденья был стульчак — ягодицы Маршалла прилипли к кольцу. Каркас кресла проржавел, колеса сняли, ножки приварили к большой металлической пластине на полу — опрокинуть его было невозможно.
— Помогите! — Маршалл кричал, пока не сорвал голос. Лил грязные слезы. Веревка впилась ему в шею, когда он опустил голову на плечо.
Перед глазами возник их обеденный стол в Сиднее. Ной сортировал фруктовые колечки по цвету. Зеленые нравились ему больше всего. Молочные усы. Серые школьные брюки.
Пленка с камер видеонаблюдения: сын забирается на перила торгового центра. Летит вниз в замедленной съемке. Клоун тянется, чтобы поймать его.
Мозг Ноя на полу морга.
Незнакомые лица на похоронах. Вспышки камер.
Маленькие голубые памятные ленточки, развешанные по Джеймсбриджу.
Клэр отвернулась от него в ванкуверском книжном магазине…
Последний образ вызвал больше всего боли. Маршаллу хотелось вернуться в тот вечер и заключить ее в объятия. Поцеловать, как раньше, до того, как все покатилось к черту.
Клэр смотрит на него поверх миски с массаман-карри.
Ее лицо искажено в родовых муках, она вцепилась в руку мужа. Тогда Клэр ругалась, как матрос, ей пришлось наложить швы. Плач их новорожденного сына.
Флешка падает из прорехи на спине плюшевого медведя. Лучше бы он никогда ее не находил, никогда не вставлял в компьютер. Письма. Сайты.
Поездка в Норт-Бенд и первый взгляд на гору Си, ужасное ощущение страха, корчащегося в желудке. Он не хотел этого признавать, но думал об убийстве. Вылезающие из орбит глаза, синеющие губы.
Подросток в туманном парке. Наушники айпода, болтающиеся у него на шее.
Глаза Маршалла распахнулись. Он почувствовал желчь на языке. Химический привкус.
Маршалл сидел в твердом кресле, как человек, привязанный к металлическому скелету. Опустошенный.
— Пожалуйста, — прошептал он.
Маршалл повторял это снова и снова, но слово утратило смысл. Одиночество окутало его тишиной — в подвале.
Голая лампочка свисала с потолка на длинном проводе. Пол под ногами Маршалла — ледяной цемент — покрывали жирные пятна и опилки. Затхлый запах напомнил о дальнем буфете на кухне в Сиднее: после переезда он нашел там старый пакет с картофелем. Овощи обросли склизкими зелеными щупальцами и выглядели как зараженные крабы.
Стены в комнате были скрыты поставленными вертикально матрасами. «Звукоизоляция», — решил Маршалл. Эта, вторая, стена тянулась по всей комнате, и подвал казался еще меньше. Лестница находилась в четырех метрах от него, словно дразня. Ступени вели к деревянной двери со стеклянной ручкой.
Повсюду он видел сущность своего похитителя. Работу больного, скорбного разума.
Кактус в горшке с длинными острыми колючками. Матрасы, обернутые полотенцами и простынями с рисунком: блеклый рассвет, японский садик, цветы, Мона Лиза, Уилл Смит из «Дня независимости». Американский флаг был разложен у подножия лестницы. Колючая проволока оплетала комнату, как паучья сеть, в ее шипах виднелись обрывки ткани и окровавленные волосы. В углу находились остатки отсыревшей полки. Огромное распятие — Христос, прибитый к кресту, — было боком прислонено к матрасу.
В центре комнаты находился заплесневелый, проржавевший слив. Двенадцать моделей свисали с потолка, их тени плясали на стенах: аэропланы, динозавры, восточные веера, ловцы снов. Некоторые были простыми по задумке и внешнему виду, в изяществе других проступала аккуратность взрослого. Но наиболее жуткими оказались осколки витражного стекла различных форм и цветов, приклеенные поверх матрасов.
Маршалл не мог объяснить, чем они пугали его. Он просто чувствовал страх.
Осколки горели в свете лампочки, отбрасывая разноцветные тени, окрашивая тело Маршалла желтыми, синими, пурпурными, красными, зелеными всполохами.
Маршаллу показалось, что подвал похож на церковь, разрушенную бомбой. Он сидел в ее центре в полном одиночестве. Хотя и недолго.
Дверь на верху лестницы открылась.
Забрызганные грязью ботинки со стальными носами загрохотали по ступеням. Пистончики серебристых развязанных шнурков постукивали по дереву.
Маршалл собрался с духом.
— Что вам нужно? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и ровно. Не вышло.
Мужчина наступил на флаг и остановился. Он был выше шести футов и на этот раз без рубашки. Широкий ремень с пряжкой в виде серебряного орла поддерживал свободные рыжевато-коричневые брюки. Выпирающий живот. Отвисшие мужские титьки, под которыми скрывались мускулы.
Маршалл подмечал каждую деталь. Если ему удастся сбежать из этого ада, он хотел максимально точно описать все полиции. Пусть поймают этого ублюдка, пытают, посадят в клетку и…
Выбросят ключ.
Нет.
Лучше пусть отдадут его мне.
Маршалл вспомнил, как зашел в мужской туалет на остановке «Грейхаунда» в Ванкувере. Закрыв дверь в кабинку, он увидел криво нацарапанное на ней граффити. Оно гласило:
Из вещей, что утратил я, знаю,
По рассудку сильней всех скучаю.
Некий доморощенный философ сидел на нечистом престоле и делился мудростью, справляя нужду, без сомнения под ужасную фоновую музыку, пока парни передергивали в соседних кабинках. Вспомнив об этом, Маршалл решил, что уже слышал стишок, хотя не мог назвать автора. Уайльд? Может, Твен? Уже неважно. Маршалла испугала его пропахшая дерьмом пророческая суть.
По рассудку сильней всех скучаю.
— Пожалуйста, отпустите, — сказал Маршалл, но не добился ответа.
Правое предплечье мужчины украшала татуировка — выцветшая Богородица на облачном троне. На толстой, как у регбиста, шее выступили вены. Ногти на руках были длинны. При каждом вздохе из его груди вырывался влажный клекот.
Надеюсь, у тебя пневмония. Надеюсь, ты сдохнешь. Больной ублюдок.
Маршалл посмотрел верзиле в лицо и увидел те же темные глаза, что смотрели на него из-за разбитой двери. Белков почти не было видно, только расширенные чернильные зрачки. Нос оказался кривым, словно его давным-давно сломали, а потом вправили. Залысины, желтые зубы, морщины. Он выглядел обычно, даже банально.
Как все.
Как пустое место.
Мужчина изучал Маршалла с минуту, склоняя голову то к правому, то к левому плечу странным дерганым движением.
— Отпустите меня. Пожалуйста. — Детская интонация. — Я никому не скажу. Вы меня больше не увидите. Я не причиню вам вреда, клянусь.
Мужчина развернулся и, обойдя лестницу, исчез из виду. Маршалл сидел, широко распахнув глаза, и ждал. Приступ паники заставил его снова забиться в путах. Они были крепкими.
Тогда он понял, что в подвале нет окон. Ни естественного света, ни свежего воздуха.
Звук текущей воды пробудил в Маршалле жажду. Во рту пересохло, грудь горела, словно в огне, кожа будто отслаивалась черными чешуйками.
Звон стекла.
Пожалуйста, Боже.
Кран выключили. Маршалл задержал дыхание и выдохнул, только когда увидел, как мужчина вышел из-за лестницы. В руках он держал поднос со стаканом воды, миской и старомодной бритвой с костяной белой рукояткой.
Весь воздух из легких Маршалла испарился. Он попытался вздохнуть, но закашлялся.
— Н-не с-смей, — закричал он, — меня трогать!
— Ш-ш.
Это было не предложение. Даже не слово. Просто воздух вышел между потрескавшимися, шелушащимися губами. Маршалл застыл: этот жуткий, ничего не значивший звук лишил его сил. Бритва могла опуститься, перерезать ему горло, а он бы так и сидел молча и раскрыв рот.
И все же этого не случилось. Никакой крови. Пока.
Мужчина поставил поднос на пол рядом со сливом. Тихо звякнул металл. Он взял стакан, встал — в позвоночнике щелкнуло — и, подойдя ближе, поднес его к губам Маршалла. Из-за отраженного света вода казалась зеленой. Спустя мучительно долгий миг она потекла ему в рот и дальше по горлу, вниз. Маршалл сразу почувствовал себя лучше, как распускающийся цветок в фильме, запущенном в двойном ускорении.
Мужчина смерил его взглядом и улыбнулся, затем отнял стакан от губ Маршалла и поставил его на бетон.
Сделай что-нибудь, не молчи, Марс.
Я не знаю, что делать.
Или что говорить.
Инерция, что привела Маршалла в этот подвал, оставалась невероятно сильной и увлекала его все дальше. Мозг Маршалла за ней не поспевал.
Он чувствовал себя дураком, но не хотел выглядеть глупо в глазах похитителя. Ни за что на свете. Он не желал, чтобы этот мерзавец считал его слабым и жалким ничтожеством, о котором никто не вспомнит, но безжалостная инерция влекла его дальше, вместе с эхом туалетного стишка.
Из вещей, что утратил я, знаю,
По рассудку сильней всех скучаю.
Маршалл Дикинс смотрел, как мужчина поднял миску, полную мыльной воды. Маршалл Дикинс дернулся, когда мужчина коснулся его заросших скул, намыливая кожу. Маршалл Дикинс ничего не сделал.
Он был абсолютно беспомощен.
Мужчина схватил бритву и шагнул ему за спину. Исчез из виду.
Миг превратился в вечность — Маршалл не мог дышать, не мог думать. Он видел лишь лестницу и открытую наверху дверь.
Бритва появилась вновь, медленно проплыла перед его взором. Ее лезвие отливало пурпуром. Он замер от ужаса. Холодный металл коснулся горла — там, где щетина была гуще всего, — и скользнул по коже. Маршалл подумал, что через секунду лезвие вонзится ему в шею, кровь хлынет из раны.
Я скоро умру.
Эта простая истина парализовала его. Маршалл больше не контролировал свою жизнь. Теперь он зависел от капризов похитителя и мог винить в этом только себя.
Надо было позвонить в полицию.
Бритва скользнула вверх по шее, оставляя за собой полосу в белой пене. Маршалл стиснул зубы. На лбу выступил пот. Лезвие взметнулось в воздух и застыло у его носа — Маршалл ожидал увидеть, как с бритвы капает кровь.
Нет. Только пена и волоски.
Маршалл-подросток едет в школьном автобусе. Видит друга на переднем сиденье — под правым ухом паренька остался крем для бритья. От этой картины у Маршалла перехватывает дыхание. «Мы растем, — говорит белый след. — Становимся мужчинами». Это волнует — так же, как разглядывание порножурналов, которые старшеклассники приносили в школу. Еще один взгляд, брошенный в достойное восторга будущее.
За годы, прошедшие с той поездки, Маршалл так и не научился бриться чисто. Он собрал целую коллекцию царапин и порезов, это уж точно, но бритье все-таки сделалось для него ритуалом, как и для остальных мужчин. Стало частью его личности, знаком принадлежности к сильному полу.
Вот почему происходящее так потрясло его. Без сомнения, этого похититель и добивался. Лезвие не просто срезало щетину. Нет. Оно разрушало все связи с прежним «я» Маршалла, с его представлением о себе.
Ломало, не пролив ни капли крови. Мастерски.
Похититель закончил — бритва упала в миску, звякнула о фарфор. По гладкой коже Маршалла потекла вода.
— Отличная работа, — сказал мужчина. — В следующий раз побрею разбитой бутылкой.
