Стук. Стук. Стук.

Эмма с разворота метнула ножи, один за другим: через голову, через голову, боком. Хищно просвистев, они воткнулись в нарисованную на стене мишень, рукоятки задрожали.

Наклонившись, она взяла еще два ножа из кучи под ногами. Переодеваться в одежду для тренировки она не стала и теперь обливалась потом в майке и джинсах. Распущенные волосы прилипли к шее. Впрочем, ей было наплевать.

Словно вернулось то время, когда она еще не поняла, что влюблена в Джулиана. Время ярости и отчаяния, которые она тогда списывала исключительно на гибель родителей.

Она метнула два ножа – гладко, точно; лезвия искусно прошли между пальцев. Стук. Стук. Она еще помнила те дни, когда так часто швырялась сюрикенами, что вечно резала себе руки. Сколько из того всепоглощающего гнева действительно было связано с родителями – потому что на них точно приходилась изрядная его доля, – а сколько – с тем, что она упорно держала двери разума закрытыми, не давая себе разобраться, чего действительно хочет, что способно сделать ее по-настоящему счастливой?

Она взяла еще два ножа и, тяжело дыша, встала спиной к мишени. Невозможно не думать о Джулиане. Теперь, когда чары спали, она испытывала мучительное желание быть с ним, быть рядом, смешанное с невыразимой горечью – с сожалением о сделанных в прошлом неправильных выборах, о напрасно потраченных годах. Они с Джулианом оба не ведали, что творят, и жестоко за это поплатились. Если бы хоть кому-то тогда пришло в голову, почему им не надо становиться парабатаями, они бы сейчас не оказались в такой жуткой ситуации, где один выбор не лучше другого: либо разлука друг с другом, либо изгнание и лишение всего, что они так любят.

Любовь – большая сила. Чем дольше вы проведете вместе, открывшись своим чувствам, тем больше она окрепнет. Вам нужно держаться друг от друга подальше. Не трогать друг друга, не разговаривать. Постарайтесь даже не думать друг о друге…

Стук. Нож свистнул над плечом. Стук. Другой. Она оглянулась посмотреть на дрожащие в стене рукоятки.

– Отличный бросок.

В дверях длинной, тонкой спицей маячил едва различимый в тени Марк. В полной форме и очень усталый. Даже не усталый – изможденный.

Они давно не оставались наедине. Не по своей вине и воле: сначала разные дела в Идрисе, потом фэйри, Туле́… а сейчас в Марке появилась эта угрюмая печаль, словно он потерял что-то важное и все ждет, пока ему скажут, что. И сейчас эта печаль стала куда заметнее, чем сразу после возвращения из страны фэйри.

– Хочешь? – она протянула ему еще один нож.

– Очень!

Он подошел, взял нож. Эмма отступила на шаг. Марк прицелился вдоль руки.

– Хочешь поговорить о том, что у вас происходит с Кристиной? – нерешительно предложила она. – И… с Кьераном?

Он метнул нож; тот воткнулся в стену рядом с одним из ножей Эммы.

– Нет. Я стараюсь об этом не думать, а обсуждение вряд ли поможет.

– Отлично. Значит, будем вместе кидать ножи в стиле «злой и молчаливый брат».

– Мы можем обсудить что-нибудь еще, помимо моей личной жизни, – он чуть-чуть улыбнулся. – Например, твою личную жизнь.

Эмма метнула нож с такой силой, что по стене пошла трещина.

– Можешь сразу кинуть нож в меня – будет примерно так же весело.

– Кажется, простецы, когда им не о чем говорить, обсуждают погоду, – Марк снял со стены колчан и лук – произведение искусства, покрытое филигранными рунами. – Но мы не простецы.

– Иногда я гадаю, что же мы такое. Учитывая, что нынешняя власть в Аликанте, кажется, вообще не хочет, чтобы мы оставались нефилимами.

Марк натянул лук. Стрела вонзилась точно в середину мишени. Эмма ощутила прилив какой-то мрачной гордости: слишком часто Марка недооценивают как воина.

– Неважно, что думает власть. Разиэль сделал нас Сумеречными охотниками. Не Конклав.

– А что бы ты стал делать, если бы все было по-другому? Если бы мог делать что угодно, быть кем угодно. Если бы все это наконец кончилось.

– Ты всегда хотела быть как Джейс Эрондейл, – он задумчиво поглядел на нее. – Стать самым великим бойцом на свете. А я хотел быть похожим на Алека Лайтвуда. Делать что-то важное для Охотников и Нижнемирских, потому что я всегда буду принадлежать обоим мирам.

– Поверить не могу, что ты помнишь, как я восхищалась Джейсом. Ты меня смутил.

– Это ужасно мило – особенно когда ты была совсем крошкой, – тут уже он улыбнулся по-настоящему, так что все лицо озарилось. – Я хорошо помню вас с Джулианом: вам было по десять, обоим дали деревянные мечи, а я учил вас не дубасить ими друг друга по голове.

– Я воспринимала тебя таким старым тогда, – хихикнула Эмма. – С ума сойти – четырнадцать лет!

Он мигом посерьезнел.

– Не все что странно, плохо – я всегда так думал. Особенно когда вернулся из страны фэйри… когда в этих землях исчезла разница в возрасте между мной и вами. Я сразу смог куда лучше с вами обоими подружиться, перестать быть старшим братом. Это был настоящий подарок.

– Марк… – начала она и осеклась.

За окном, выходящим на запад, кто-то шел по дорожке к Институту. Темная и очень целеустремленная фигура. Вспыхнуло золото.

– Так, мне пора, – Эмма схватила двуручный меч и пулей вылетела из тренировочного зала, оставив Марка удивленно таращиться вслед.

Перескакивая через три ступеньки разом, она выскочила из парадных дверей, как раз когда незнакомец вышел на газон.

Луна стояла высоко, щедро заливая мир светом. Эмма прищурилась. По траве к ней шагала Зара Диарборн.

Она была в центурионских доспехах, со значком «Primi ordines» и всем прочим. Волосы заплетены в тугую косу и уложены вокруг головы, взгляд свирепый, в руке золотой меч, сверкающий, как первый луч зари.

Кортана. Вспышка золота…

Эмма гибким рывком, словно кнут, выхватила меч из ножен… хотя сейчас, когда она видела свой родной клинок, он лежал в руке мертвым весом.

– Стой, Зара. Тебе здесь не рады.

Зара ядовито улыбнулась. Она даже держала Кортану неправильно, и это окончательно взбесило Эмму. Сам Вейланд-кузнец создал этот меч, а теперь Зара держит его в своих липких неопытных ручонках.

– Кстати, об этом спросить не хочешь? – она еще и помахала мечом, будто игрушкой!

– Спрашивать я тебя ни о чем не буду. Я требую вернуть нашу собственность. Сейчас же.

– Да ну? Вашу собственность? Это Институт, Эмма. Собственность Конклава. Вы, Блэкторны, считаете его своим, но он вам не принадлежит. И жить вам здесь тоже осталось недолго.

– И что все это должно значить? – Эмма покрепче взялась за меч.

– Вам послали письмо. Можешь не притворяться, что не знаешь о нем. Большинство Институтов уже явились в Идрис и засвидетельствовали нам свою поддержку. Но, конечно, не вы, – она еще раз неловко взмахнула Кортаной. – Вы даже на письмо не ответили. А все имена в вашей переписи Нижнемирских – ложь. Шутка. Думали, мы такие глупые и вам поверим?

– Да. Ведь вы только через неделю сообразили. Кто оказался таким умным? Мануэль?

Зара покраснела от ярости.

– Думаешь, это так мило – ничего не принимать всерьез? В том числе и угрозу от Нижнего Мира. А Саманта умерла! Выбросилась из окна. Потому что ваш приятель фэйри…

– К несчастью, я знаю, что случилось на самом деле, – Саманту было правда жалко. – Кьеран вытащил ее из бассейна, он пытался ей помочь. Можешь сколько угодно выдумывать, Зара, но манипулировать фактами тебе не удастся. Все вы стояли рядом и хохотали, когда Саманта упала в воду. А все ужасы, которые она там увидела – жестокость и боль, которую она кому-то причинила, – были из-за вас и того, что вы заставляли ее делать. И это чистая правда.

Зара, сердито сопя, уставилась на нее.

– Ты не заслуживаешь даже держать Кортану в руках.

– Это я не заслуживаю? – прошипела Зара. – Ты получила ее только потому, что ты Карстерс! Я трудилась, чтобы завоевать всеобщее уважение, а они отдали ее тебе просто так – только потому что твои родители погибли на Темной войне. Куча народу там погибла! Ты не особенная!

Она шагнула к Эмме, Кортана дрожала в ее нетвердой руке.

– Ты так и не поняла? Ничего из этого вам не принадлежит! Ни этот Институт! Ни этот меч! Ни тебе, ни Блэкторнам, которые тебе даже не семья. И репутация великого воина тоже! Ты ничего этого не заслужила!

– Как же тебе повезло, что твоя репутация лицемерной дряни целиком заслужена, – ответила Эмма.

Зара побледнела.

– У вас есть двадцать четыре часа, чтобы явиться в Идрис и присягнуть на верность Когорте, – процедила она. – Опоздаете хоть на пять минут, и будете объявлены дезертирами. Я лично расправлюсь с каждым, начиная с тебя.

Эмма подняла меч, готовясь к бою.

– Тогда расправься со мной сейчас.

– Я сказала, у вас есть двадцать четыре часа! – Зара отступила на шаг.

– А я сказала, расправься со мной сейчас, – от ярости нервы у Эммы звенели как струна. Она сделала предупредительный выпад, зацепила край плаща Зары и прорезала его насквозь. – Ты сама пришла сюда, бросила мне вызов и угрожала моей семье.

Зара открыла рот. Вряд ли девочка когда-то вступала в схватку не на своих условиях, подумала Эмма.

– Ты лжешь, Зара, – она шагнула вперед, потом еще; Зара отшатнулась, запуталась в траве, чуть не упала. – Сама ты ничего не достигла. Ты пользовалась достижениями других и лезла наверх, но поверь: тебя видно насквозь. Ты нападаешь только на тех, кто слабее, пытаешься показать себя сильной. Прости, не выйдет. Ты задира, воровка и трусиха, и это видят все.

– Я не трусиха! – взревела Зара, поднимая Кортану.

– Тогда сражайся!

Эмма замахнулась мечом. Зара подняла Кортану, та с громким лязгом ударила о клинок Эммы. Вывернув запястье на себя. Зара вскрикнула от боли, Эмма рубанула снова. Драться против своего же меча было неправильно – словно весь мир перевернулся с ног на голову.

Вроде бы надо пожалеть Зару – ей больно, подумала Эмма. Но жалости не было. Был только зверский гнев, и она теснила эту глупую девицу – та задыхалась, пыхтела, вскрикивала – назад и назад по всему газону, пока обе не очутились на самом краю утеса, а под ними – море.

Тут Зара уперлась пятками в землю и дала-таки сдачи, но когда она размахнулась Кортаной и попыталась обрушить ее на Эмму, меч в последний момент отклонился, изогнулся – сам, словно живое существо у нее в руке. Зара снова завизжала, потеряла равновесие. Эмма сбила ее с ног и та рухнула на землю, наполовину свесившись с края обрыва.

Эмма встала над ней с мечом в руке. Волна силы прокатилась по ней, словно электрический ток по проводам. Голова кружилась, будто она стояла над Зарой на огромной высоте и смотрела на нее сверху вниз с безразличием ангела-истребителя – создания света, обладающего столь великой силой, что она делала его почти бесчеловечным.

«Я могу опустить меч и разрубить ее пополам. Я могу вернуть себе Кортану».

Она подняла клинок, видя себя словно со стороны: колоссальная фигура и под ней другая, маленькая, жалкая.

Их руны горели огнем, словно в жилах у них вместо крови текло пламя. Если кто-то поднимал против них клинок, тот рассыпался в руках. Черные знаки появлялись по всему телу, и они превращались в чудовищ…

Эмма отшатнулась: голос Дианы эхом отдавался в голове. Не шевелясь, она смотрела, как Зара отползает от края, с трудом встает на колени…

Видение, в котором Эмма увидела себя в образе ангела-истребителя, исчезло. В голове зазвучал холодный, рассудительный голос (определенно принадлежавший Джулиану). Голос говорил о том, что Гораций Диарборн знает, где сейчас его дочь, и найдет, кого обвинить, если та вдруг не вернется. И если нанести Заре даже небольшую рану или отобрать у нее Кортану, на Лос-Анджелесский Институт тут же обрушится месть Конклава.

– Вставай, – в голосе Эммы звучало неразбавленное презрение. – И проваливай.

Зара поднялась на ноги, пошатываясь и вытирая перепачканное грязью лицо.

– Ты, мелкая извращенка, – прошипела она. – Отец все рассказал мне про тебя и твоего парабатая! Вы оба омерзительны! Хотите быть как Клэри и Джейс, да? Запретного плода захотелось?

Эмма устало закатила глаза.

– Клэри и Джейс, к твоему сведению, не родственники.

– Зато думали, что родственники, а это то же самое! И сейчас они оба мертвы! Это ждет и вас с Джулианом! Мы бросим ваши трупы на поле битвы, и вороны выклюют вам глаза, уж я об этом позабочусь…

– Какой именно битвы? – негромко спросила Эмма, прерывая ее завывания.

Зару как будто заткнули. Она побелела, как полотно. Губы шевелились, летели брызги слюны, но наружу не доносилось ни звука. Она резко подняла Кортану, словно отгоняя вампира распятием.

– Двадцать четыре часа! – выдохнула она. – Если к этому времени вас не будет у ворот Аликанте, мы никого из этого семейства не оставим в живых.

Повернувшись, она нетвердо зашагала прочь. Огромным усилием воли Эмма сумела взять себя в руки и не бросилась за ней.

Она помчалась через лужайку, вверх по ступеням. Когда она остановилась у парадных дверей, ее гнев уже прошел, его место заняло мучительное чувство надвигающейся беды. Нужно срочно поговорить с Джулианом, рассказать о Заре…

Она распахнула дверь, прокручивая в голове, что он может ответить. Наверняка скажет, что беспокоиться не стоит. Тут же найдет какое-нибудь решение. Может, даже, пошутит, чтобы успокоить ее и рассмешить…

Руку обожгло болью. Руна!

Эмма вскрикнула, вздрогнула. В холле Института, к счастью, никого не было. Она закатала рукав – парабатайская руна светилась на коже алым, словно тавро. Эмме пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Если одна только мысль о Джулиане дает такой эффект, сколько же времени им на самом деле осталось? Как скоро ей придется пойти к Магнусу и навсегда распрощаться со своими рунами?

Привалившись к стене камеры, Диего держал в объятиях брата.

Посреди ночи Хайме удалось забыться сном. По крайней мере, Диего считал это ночью. Следить за временем здесь было невозможно – разве что, ориентируясь на те часы, когда приносили еду… но ее, словно нарочно, приносили нерегулярно. Жизнь состояла только из сна, еды и попыток сохранить силы Хайме.

Хайме неровно и тихо дышал, его глаза были закрыты. Самые ранние воспоминания Диего были как раз о том, что он обнимает брата. Ему было пять лет, Хайме – три, и он везде таскал его с собой, на руках. Боялся, что иначе этот карапуз с его маленькими ножками не поспеет везде и не увидит всех чудес мира, который он, Диего, так хотел ему показать.

Иногда, под конец долгого дня, малыш засыпал у него на руках, и тогда он нес его в кровать и укладывал спать. Диего всегда заботился о брате, и теперешнее бессилие наполняло его отчаянием и гневом.

Он так долго считал Хайме маленьким мальчиком, стремительным и непоседливым. Даже когда он сбежал, унеся с собой Этернидад, это было словно еще одна игра, шалость – мальчик снова выберется из неприятностей и всех обведет вокруг пальца. Но в последние несколько дней, когда Хайме, теряя силы, все равно отказывался выдать Заре местонахождение семейного сокровища, Диего разглядел под его ребячливостью стальную, непоколебимую преданность родным и их делу.

Он поцеловал Хайме в голову, его волосы были перепутанными и грязными. Но Диего было все равно, он и сам был весь в грязи.

– Siempre estuve orgulloso de ti, – прошептал он.

– Я тоже всегда тобой гордился, – пробормотал Хайме, не открывая глаз.

Диего хрипло рассмеялся.

– Так ты не спишь!

Хайме не пошевелился. Его щеки покраснели от лихорадки, губы потрескались и кровоточили.

– Ага, не сплю. И намерен вечно тебя этим шантажировать.

Вечно – как это мило. Скорее всего, ни у кого из них не было никакого «вечно». На их семейной реликвии тоже был этот оптимистичный символ бесконечности, нескончаемая петля, обещание будущего… Этернидад.

Что тут скажешь. Он молча погладил брата по голове и стал дальше слушать его дыхание. Каждый вдох, каждый выдох – труд, борьба, будто бурная река пробивается сквозь разрушенную плотину. Стило! – отчаянный безмолвный крик рвался наружу из его горла.

Знакомый лязг возвестил прибытие… вероятно, завтрака. Снаружи сейчас наверняка утро. Диего заморгал от тусклого света, хлынувшего в дверь темницы – даже тусклый свет был для него слишком ярок. Из света выступил силуэт – Ануш Джоши принес поднос с едой.

Диего молча смотрел на него. Просить стражу о помощи он уже перестал. Если им хватает совести смотреть, как умирает Хайме, нет смысла просить их. От этого брату будет только хуже.

Ануш встал на колени, поставил поднос на землю. На нем был мундир Гвардии Совета, его волосы были всклокочены, глаза красные…

– Хайме слишком плохо, чтобы есть, – Диего пришлось сначала прочистить горло. – Ему нужны фрукты, сок… и что-нибудь калорийное.

Ануш как-то странно замялся, и в душе Диего вспыхнула искра надежда. Но тот только молча пропихнул поднос с едой через отверстие в нижней части двери.

– Думаю, это он съесть захочет.

Он поднялся и поспешил прочь, громко захлопнув за собой дверь. Одной рукой придерживая Хайме, Диего другой подтянул к себе поднос – и остолбенел. Рядом с обычной миской баланды… лежали стило и записка. Диего схватил их дрожащей рукой.

– Ты один был добр ко мне в Схоломанте. Я ухожу из Гвардии и покидаю Идрис. Говорят, где-то есть Сопротивление – я намерен его найти. Позаботься о брате.

– Это еще что такое?

Тай шел по тропинке к шоссе, светя себе колдовским камнем. Свет лился вперед, сам Тай оставался в тени, но даже отсюда Кит мог разглядеть какое-то маленькое существо у него на плече.

– Древесная крыса.

Колдовской свет погас. Тай вышел на шоссе. Он был весь в черном, только на шее поблескивал кулон Ливви.

Кит, отнюдь не фанат крыс, с подозрением поглядел на зверька. Впрочем, на обычную крысу тот был не похож: ушки закругленные, мордочка и хвост мохнатые. Кажется, он грыз очищенный от скорлупы орех.

– Они совсем безвредные, – сказал Тай. – Любят собирать всякие штуки для своих гнезд. Пробки тащат, листья. Желуди.

Крыса доела орех и вопросительно уставилась на Тая.

– У меня больше нет, – сказал тот, снял зверька с плеча и опустил на землю.

Крыса преспокойно потрусила в кусты на обочине.

– Итак, – Тай отряхнул руки. – Не произвести ли нам инвентаризацию?

Кит снова почувствовал тревогу. Где носит Дрю? И что намерен делать Тень? Если колдун собирается остановить Тая, он, наверное, будет ждать до самой последней минуты.

– Ладно, – Кит вытащил список ингредиентов из кармана. – Благовоние из сердца вулкана.

– Добыли на рынке. Есть.

– Мел из костей жертвы убийства.

– Есть.

– Кровь, волосы и кости возвращаемого лица, – сдавленным голосом прочитал Кит.

Бледное лицо Тая плыло во тьме, как полумесяц.

– У меня есть прядь ее волос и молочный зуб.

– А кровь? – Кит скрипнул зубами.

Было совершенно ужасно говорить так о Ливви… словно она была куклой, а не живым, дышащим человеком.

Тай потрогал медальон на шее – все еще со следами ржавчины.

– Кровь.

Кит с трудом издал некий одобрительный звук. Горло у него перехватило.

– Мирра, выращенная фэйри…

Хрустнула ветка. Мальчики подскочили, Тай схватился за что-то на поясе, Кит едва успел положить ему руку на локоть. Из темноты к ним шагнула Друзилла.

– Ку-ку, это всего лишь я, – она подняла руки вверх.

– Ты что здесь делаешь? – Тай чуть не задохнулся от ярости.

– Смотрела в окно и увидела, как ты идешь к шоссе. Хотела убедиться, что все в порядке.

Она и правда хорошо врет, подумал Кит. Лицо открытое, взгляд честный, голос ровный. Его отец медаль бы ей выдал за такой спектакль.

– Почему вы говорите про фэйри и мирру, и все такое? – поинтересовалась она. – Заклинание собираете?

Тай поморщился. Чувство вины хлестнуло Кита, как плетью. Таю, в отличие от нее, вранье давалось с трудом, и внезапные помехи плану сразу выводили его из равновесия.

– Иди домой, Дрю!

– Еще чего! Ты меня не заставишь, – сестра сердито на него посмотрела.

«Интересно, она до сих пор играет?» – подумал Кит.

– Если ты меня прогонишь, я всем расскажу, что вы затеяли какое-то колдовство с мелом из костей мертвеца!

Тай вспыхнул. Кит схватил его за рукав и зашептал на ухо:

– Лучше пусть идет с нами. Если не возьмем ее, и она нас заложит, нас поймают. И мы подведем Тень!

– Но нельзя же ей…

– Пусть подождет снаружи пещеры.

Это все равно придется сделать: первые же слова Тени разрушат все нагромождения полуправды, которые Кит успел скормить Дрю.

– Ну, хорошо.

– Йу-ху! – Дрю захлопала в ладоши.

Они вместе перешли шоссе. На песке Дрю сняла кеды. Стояла тихая ночь, ветерок щекотал кожу, океан мерно дышал, гоня на пляж волну. От всей этой красоты Киту стало немножко больно – и обидно на отца, за то что никогда его сюда не приводил. Вот и еще одна истина, которую от тебя скрыли: твой город ужасно красив.

И не только он. Тай шел по самой кромке моря, сунув руки в карманы. Ветер ерошил его волосы, и отдельные пряди льнули к скулам, будто мазки темной краски. Он намеренно игнорировал Друзиллу, которая играла в салки с волнами – носилась взад и вперед по пляжу с развевающимися волосами. Ее закатанные джинсы уже намокли от соленой воды. Она перехватила взгляд Кита и заговорщически подмигнула: мы вместе помогаем Таю.

Оставалось надеяться, что так и есть. Когда они добрались до пещеры, у него даже живот разболелся. У темной дыры в отвесном каменном обрыве Тай обернулся и покачал головой.

– Ты с нами не пойдешь.

Дрю открыла рот, собираясь протестовать, но Кит значительно посмотрел на нее.

– Действительно, лучше подожди снаружи, – он умудрился поставить ударение на каждом слове, чтобы она уж точно поняла, как это важно.

С безутешным видом она уселась на песок.

– Ну и идите. Ладно. Отлично.

Тай нырнул в темноту. Кит, бросив на нее извиняющийся взгляд, уже собирался последовать за ним, когда Тай внезапно показался снова – со злобным комом серого пуха в руках.

– Чёрч! – Дрю сразу заулыбалась.

– Вот и пусть составит тебе компанию, – Тай водрузил кота ей на колени.

Дрю устремила на него благодарный взгляд, но он уже исчез в пещере. Кит отправился следом, гадая, замечает ли Тай, как сестра смотрит на него снизу вверх. Если бы у него, Кита, был младший брат, который смотрел бы на него с таким обожанием, он бы целый день делал все, чтобы поразить его воображение.

Но Тай совершенно другой человек.

В тоннеле слышалась какая-то царапающая, скрипучая музыка – как будто песню загружали, загружали, но недозагрузили. В главном зале они обнаружили Тень: он медленно кружился под унылые звуки, доносившиеся из трубы граммофона.

– Non, rien de rien, – распевал он. – Je ne regrette rien. Ni le bien qu’on m’a fait, ni le mal…

Кит деликатно кашлянул.

Тень ничуть не смутился при виде гостей. Он перестал крутиться, неодобрительно посмотрел на них и щелкнул пальцами. Музыка стихла.

– Не припоминаю, чтобы я вас сегодня приглашал. У меня могли быть свои дела.

– Мы послали записку.

Тень нахмурил белые брови и посмотрел на исцарапанный деревянный стол. Там стоял пустой сосуд – из тех, в которых колдунам раздавали воду из озера Лин. С одной стороны хорошо, что он выпил лекарство, подумал Кит, но что если у него теперь галлюцинации?

– У нас все готово, – Тай храбро шагнул вперед. – Мы все собрали. Все, что нужно для заклинания.

Тень глянул на Кита и тут же отвел взгляд.

– Что, все? – мрачно переспросил он.

– Благовония, кровь, кость… – кивнул Тай.

– И предмет из иного мира?

– И его тоже, – сказал Кит, а Тай предъявил сложенное письмо. – Оно из места, которое называется Туле́.

Тень уставился на письмо. Краски отхлынули от его лица, и оно стало неприятного салатового оттенка.

– Из Туле́?

– Вы знаете этот мир?

– Да, – безжизненным голосом произнес Тень. – Я знаю много миров. И этот – из самых худших.

Тай немного растерялся, он явно не ожидал такой реакции.

– Теперь у нас все есть, – повторил он. – Все ингредиенты. Ты обещал дать нам источник энергии.

– Да, я действительно это говорил, – Тень сел за шаткий деревянный стол. – Но не стану этого делать.

– Но ты обещал… – Тай растерянно заморгал.

– Знаю, – отрезал Тень. – Но я не думал, что ты сумеешь собрать все составляющие, глупый ты ребенок. Я надеялся, что ты сам отступишься. Но ты не отступился… – он трагически воздел руки. – Как ты еще не понял, что это будет твой худший поступок?! Что его последствия ты будешь пожинать до самой смерти! Смерть – конец всему не просто так, на то есть причины!

– Но ты же бессмертный! – светлые глаза Тая на помертвевшем лице казались огромными серебряными дисками.

– У меня долгая жизнь, да, но и она не будет длиться вечно. Мы все живем столько, сколько нам отпущено. Если ты притянешь к себе Ливви, забрав оттуда, где она сейчас находится, в ткани вселенной появится дыра, и она заполнится черной тоской, горем и отчаянием. И безнаказанным ты не останешься. Ни сейчас, ни когда-либо.

– Значит, ты нам врал, – сказал Тай.

– Да, – Тень выпрямился во весь рост. – И соврал бы снова и снова. Я не стану вам помогать, ясно тебе, мальчик? И расскажу об этом по всей округе: ни один чародей не станет иметь с вами дела, боясь моего гнева.

Тай сжал кулаки, ногти впились в ладони.

– Но Ливви…

– Твоя сестра умерла. Я понимаю твое горе, Тиберий. Но ты не можешь просто взять и нарушить мир, только чтобы вернуть ее себе.

Тай повернулся и опрометью кинулся в тоннель.

– Это было слишком грубо, – Кит, не веря своим глазам, уставился на Тень. – Не нужно было так с ним говорить!

– Нужно, – твердо сказал Тень, падая в кресло. – Давай, беги за своим другом. Ты ему сейчас нужен. А мне нет.

Кит отступил, потом повернулся и помчался следом за колдовским огоньком Тая. Выскочив из пещеры, он едва не налетел на него. Тай стоял, согнувшись пополам, хватая воздух ртом.

Дрю вскочила, бросив возмущенно замяукавшего Чёрча.

– Что случилось? Что не так?

Кит положил ладонь на спину Тая. Он неожиданно оказался плотнее и мускулистее, чем казалось… Кит всегда думал, что Тай хрупкий, но на ощупь это было не так. Словно хорошо выкованный стальной клинок – тонкий, гибкий, но прочный.

Вроде бы он где-то слышал, что если тереть спину кругами, человек успокаивается… Так он и сделал, и дыхание Тая действительно стало ровнее.

– У нас все равно не получилось бы, – сказал Кит, пристально глядя поверх его головы в глаза Дрю. – Нам не удастся вызвать призрак Ливви.

– Как жаль, – расстроенно прошептала она. – Я бы так хотела снова ее увидеть…

Тай выпрямился и яростно потер кулаками глаза.

– Нет, не удастся… Прости, Дрю.

Они с Китом удивленно переглянулись. Киту даже в голову не приходило, что, помимо всего прочего, Тай может считать, что он подвел других.

– Не извиняйся, – сказала Дрю. – Некоторые вещи просто невозможны.

Она немного застенчиво протянула ему руку.

– Если тебе плохо, я буду хоть всю ночь смотреть с тобой кино. И печенье могу испечь! Это всегда помогает.

После долгой паузы Тай взял ее руку.

– Было бы здорово, – сказал он.

Облегчение было таким огромным, что Кит едва не пошатнулся. Тай вспомнил, что у него есть еще одна сестра – это уже кое-что. Кит готовился к худшему: к отчаянию такому глубокому, что с ним ничего нельзя сделать, никак нельзя помочь. Что бы ты ни сделал, что бы ни сказал, все равно попадешь в больное место.

– Идем, – Дрю потянула его за руку, и они вдвоем побрели к Институту.

Кит пошел следом. Пока Тай и Дрю взбирались на первую из перегораживавших пляж каменных стенок, он оглянулся. Тень смотрел на них от входа в пещеру. Перехватив взгляд Кита, он покачал головой и растаял во мраке.

Ветер дул из пустыни. Кристина и Марк сидели под статуей – одной из тех, которые Артур Блэкторн вывез из Англии и расставил среди кактусов в горах Санта-Моники. Песок еще не остыл и лежал под ними, как мягкий толстый ковер. В Дикой Охоте они с Кьераном сочли бы это роскошным ложем.

– Никак не могу выкинуть из головы… – сказала Кристина. – Боюсь, сегодня мы каким-то образом ранили Кьерана.

На ней было короткое кружевное платье и золотые серьги; пальцы босых ног зарывались в песок. У Марка щемило сердце, когда он смотрел на нее, поэтому он перевел взгляд на статую Вергилия – старого друга его печальных ночей.

– Я боюсь того же, чего и он. Невозможно облегчить его страхи, если я и со своими справиться не могу.

– Тебе не обязательно разбираться с чужими страхами, чтобы поделиться своими.

Длинные пальцы Кристины играли с медальоном, поглаживая изображение Разиэля. Марку захотелось поцеловать ее; вместо этого он зарылся обеими руками в песок.

– Я мог бы сказать то же самое тебе. Ты весь день натянута, как тетива. Ты тоже боишься.

Она вздохнула и слегка пнула его босой ногой.

– Ну, хорошо. Ты расскажешь мне, а я – тебе.

– Я очень беспокоюсь из-за сестры.

Кристина удивленно посмотрела на него.

– Вот уж не это я ожидала услышать.

– Мою сестру изгнали из-за того, что в ее жилах течет кровь фэйри. Ты сама знаешь эту историю… лучше многих.

Не удержавшись, он накрыл ее руку своей.

– Вся моя семья пострадала из-за этого. Нашу верность всегда подвергали сомнению. Представляешь, насколько хуже все стало бы для нее, если бы я был с Кьераном, а он… вдруг стал Королем Неблагого Двора? Это звучит так странно… и так эгоистично.

– И вовсе не эгоистично.

Они подняли глаза: между двумя статуями стоял Кьеран, такой же бледный, как они. Его волосы были совершенно черными – тьма слизала с них всю синеву.

– Ты беспокоишься за близких, – сказал он. – Это совсем не эгоистично. Я научился этому у тебя и Джулиана – тому, что безопасности других можно желать больше, чем своего счастья.

Он отвел взгляд.

– И я вовсе не утверждаю, что жизнь со мной принесла бы тебе счастье.

Марк утратил дар речи, но Кристина протянула руки навстречу Кьерану. На темной коже сверкнули золотые браслеты.

– Иди, посиди с нами.

Кьеран тоже был босой – фэйри часто так ходят. Он заскользил к ним, не поднимая пыли, как кошка, безмолвно и тихо, и сел на корточки напротив Марка и Кристины.

– Она точно принесла бы мне счастье, – Марк взял горсть песка, и тот потек между его пальцами. – Но, как ты и сказал, есть и другие соображения…

– Я ведь могу не стать Королем, – возразил Кьеран.

– Но можешь и стать, – сказала Кристина. – И я тоже боюсь. Сегодня я говорила с мамой. Кто-то сказал ей обо мне какую-то гадость. Что я путаюсь с фэйри… Что я – грязная девка, испорченная Нижнемирскими. Ты знаешь, мне все равно, что обо мне болтают, – поспешно добавила она. – И мама тоже прекрасно бы это пережила, но… сейчас плохое время для Розалесов. История нашей дружбы с фэйри уже принесла нам немало неприятностей. Хайме и Диего в тюрьме. Что если из-за меня будут еще проблемы?

– А сейчас я скажу вас кое-что эгоистичное, – заявил Кьеран. – Я боялся, что вы оба пожалели о случившемся вчера ночью. Пожалели, что… связались со мной.

Марк и Кристина переглянулись. Она решительно покачала головой, ветер взметнул ее черные волосы.

– Никаких сожалений, – сказал Марк. – Только…

– Я знаю, – перебил его Кьеран. – Понял, когда явился Гвин и сказал, что я должен быть королем. Известно, что это означает. Даже только для меня, если я снова собираюсь связать свою жизнь с Дворами, к чему, видимо, все и идет. Конклав хочет контролировать доступ к Дворам – так было всегда. Два Охотника рядом с Королем, которых они никак не контролируют…

– Но, Кьеран… – начала Кристина.

– Я не дурак, – перебил он. – И прекрасно понимаю, когда что-то… невозможно.

Его глаза были как два металлических диска – один новый, другой покрыт патиной.

– Я всегда был беспокойным. При Дворе отца и потом, в Дикой Охоте, в моей душе всегда бушевала буря. Но, встретив Марка, я понял – он тот, кто подарит мне мир. Покой… Не думал, что смогу найти тот же дар в ком-то еще, но нашел. Позвольте мне просто посидеть с вами, пока там собирается гроза. Это так много для меня значит.

Он опустил голову.

– И для меня, – отозвалась Кристина.

Она протянула свою маленькую руку и осторожно взяла ладонь Кьерана. Марк взял другую. Кьеран поднял лицо. Марк и Кристина тоже соединили руки, замкнув круг. Никто не произнес ни слова, да и зачем? Иногда вполне достаточно быть вместе.

Эмму все еще потряхивало, когда следующим утром она вошла в кухню – ощущение было такое, словно она выпила слишком много чашек этого вашего презренного кофе.

Слова Дианы из Туле́ все еще молотом колотились в голове. Ночью она не пошла к Джулиану, а вместо этого нерешительно разбудила Хелен и Алину и рассказала все им. После чего отправилась в тренировочный зал в надежде, что драка с боксерской грушей и несколько падений на твердые маты заставят ее забыть о горящей руне… О парабатаях в Туле́… И о словах Королевы.

Потом она все-таки заснула, и ей снились Руна в Безмолвном городе и кровь на рукоятке Кортаны, и разрушенный город, а далеко, на заднем плане – гиганты, шагающие вдоль горизонта. Не совсем кошмары, но ей все равно было тревожно, словно ты попал в ловушку и никак не можешь найти выход.

Так приятно было увидеть полную народу кухню. Народа было даже слишком много для такого маленького помещения. Кому-то пришла в голову гениальная идея доставить обеденный стол перевернутым оружейным коробом из тренировочной и натащить со всего дома складных стульев.

Эмма боялась, что утро получится невеселое со всей этой лихорадочной подготовкой к вторжению в Аликанте. Плюс она поневоле досадовала, что они с Джулианом по любому никуда не идут. Это все-таки и их битва тоже. К тому же было бы хорошо как следует отвлечься. Меньше всего ей сейчас хотелось остаться в Институте наедине с Джулианом практически без надзора.

Но что-что, а невеселой компания отнюдь не казалась. Если бы не пустота на том месте, где полагалось бы быть Ливви, сцена вышла почти идеальная. Хелен с Алиной с улыбкой поглядывали на детей поверх кружек с кофе. Марк между Кьераном и Кристиной, словно он никогда и не покидал семью. Джейс и Клэри в роли гостей – обычных нормальных гостей, каких при Артуре никогда не водилось. Кит – недостающий элемент пазла (они ведь даже не подозревали, как нуждается Тай в ком-то подобном, пока он не появился): вон он, таскает картошку из тарелки Тая, а тот – смотрите-ка! – улыбается. Диана с ее непоколебимым спокойствием – остров невозмутимости посреди этой пестрой компании, склонной драматизировать все что угодно. Даже Кьеран, от одного присутствия которого сразу двое становились счастливей, наконец-то вписался в компанию: сейчас он знакомил Тавви и Дрю с радостями чревоугодия, окуная клубнику в кленовый сироп.

И Джулиан – разумеется, у плиты. Переворачивает блины с ловкостью профессионала.

– По одному блину за раз, Тавви, – рассудительно говорила Хелен. – Да, я поняла, ты можешь засунуть в рот сразу три, но так делать не стоит.

Эмма встретилась глазами с Джулианом. Какой же он напряженный! И плечи, и губы, и глаза… Веди себя нормально, сказала она себе. Это всего лишь обычный, счастливый завтрак в кругу семьи.

– Печешь блины? – постаралась воскликнуть она как можно веселее. – Чем мы обязаны такой радости?

– Иногда в самом начале войны охватывает непреодолимое желание напечь блинов, – отозвался он, положил два блина на тарелку и протянул ее Эмме.

Джейс подавился тостом.

– Что-что?

Джулиан посмотрел на висящие над плитой часы, выключил огонь и принялся спокойно развязывать фартук.

– Они будут здесь с минуты на минуту.

– Кто будет здесь? – Диана даже вилку положила. – Джулиан, ты вообще о чем?

Тавви уже стоял на сиденье шаткого стула, прижавшись носом к стеклу.

– Там по дороге к нам идет куча народу, – взволнованно пропищал он. – Кто это, Джулс?

Тай и Кит немедленно вскочили и присоединились к нему.

– Я вижу фэйри, – сообщил Тай. – Вон там наверняка вервольфы… а в черных машинах – вампиры.

– И Охотники! – подхватил Кит. – Так много Охотников!

– Святилище почти готово, – Джулиан бросил полотенце на стол. – Если никто не возражает, я пойду вниз, приветствовать наших гостей.

Джейс встал: его золотые глаза побелели от ярости. Клэри озабоченно посмотрела на него.

– Джулиан Блэкторн, второй раз я спрашивать не буду, – в обычно веселом голосе Джейса веселья сейчас даже близко не было. – Что ты творишь?

Джулиан прислонился к краю стола. Эмма с удивлением заметила, что несмотря на то, что выглядит он гораздо более юным, он такой же высокий, как Джейс.

– Помнишь, ты сказал, что моя идея коалиции никуда не годится, потому что нельзя доверять другим Охотникам, что бы они там не говорили о том, кому верны?

– Отлично помню. Но, насколько я понимаю, ты все равно решил собрать военный совет?

– Они что, уже здесь? – прошептала Клэри, – но… на мне же футболка с надписью «Вся власть единорогам!».

– Единорогов не бывает, – отрезал Джейс.

– Я в курсе, – заметила Клэри. – Потому-то это и смешно.

– Возвращаясь к вопросу о предательстве… – начал Джейс.

– А что если я ожидаю предательства? – перебил его Джулиан. – Именно на него я и рассчитываю. Это часть плана.

– Какого еще плана? – рявкнул Джейс.

– Ну, у меня всегда есть план, – спокойно сказал Джулиан.

Дрю отсалютовала ему кружкой с кофе.

– Так хорошо, что ты снова с нами, Джулс. Я соскучилась по твоим диким планам.

Хелен тоже встала. Алина, кажется, изо всех сил пыталась не хихикать.

– Как тебе удалось их всех сюда пригласить? – спросила Хелен. – Как ты вообще умудрился связаться с таким количеством Нижнемирских и нефилимов сразу и так быстро?

– Я поддерживал связь с ними все эти годы. Я знаю, как посылать огненные письма чародеям и Охотникам и желудевые послания – фэйри. У меня есть телефонные номера всех важных вампиров и вервольфов и контакты Нижнемирско-Охотничьего альянса. Мне пришлось все это узнать – пять лет это было моей работой.

– Но разве ты раньше не писал им от лица Артура? – встревоженно возразила Хелен. – Кем ты притворился на этот раз?

– Собой, – ответил Джулиан. – Я знаю всех этих людей и как они устроены. Знаю, кто встанет на нашу сторону. Я долгие годы был главой этого Института, Хелен. Я призвал моих союзников. Моя работа заключалась в том, чтобы знать, кто мои союзники.

Он говорил спокойно, но твердо. В его словах не было неуважения, но Эмма поняла их скрытый смысл: много лет я был дипломатом, неузнанный и непризнанный. Но это не значит, что я недостаточно знаю. И сейчас я использовал свои навыки, нравится это тебе или нет.

– Одни мы с Когортой не справимся, – добавил он. – Они – часть нас, часть нашего же правительства, а не угроза извне, как Себастьян. Нам нужны союзники. Сама увидишь.

И он, словно не удержавшись, бросил взгляд на Эмму. Справиться с потрясением из-за того, что он сделал, было нелегко, но сейчас Джулиан надеялся на ее поддержку. Как и всегда.

Руна обдала ее жаром. Эмма поморщилась, невольно глянула на левую руку: казалось, что кожа горит, и натянулась, но руна выглядела как обычно. А ведь хватило только взгляда, подумала она. Одного-единственного взгляда.

– Я пойду, подготовлю Святилище к собранию, – сказала она. – Там явно понадобятся еще стулья…

– Я помогу, – Кьеран вскочил, заправляя синие, как море, волосы за уши. – От лица моего народа выражаю признательность за то, что пригласил Нижнемирских за стол переговоров как равных. Ты совершенно прав, Джулиан. Никто из нас не выстоит в одиночку.

– Я пошлю сообщение Гвину, – сказала Диана. – Он будет счастлив прийти, а ты получишь всю Дикую Охоту на свою сторону.

– А к Институту в Мехико ты обращался? – спросила Кристина.

– Да, – ответил Джулиан. – И твоя матушка сказала, что будет рада присутствовать.

– Надо срочно переодеться, – всполошилась Кристина и поспешно сбежала.

Джейс поднял руку. Младшие Блэкторны уставились на него широко распахнутыми глазами. Эмма напряглась. Джейс был могущественный и влиятельный Охотник – не только физически, но и политически. Они с Клэри могли бы не оставить от плана камня на камне, если бы только захотели.

– А Магнуса с Алеком ты пригласил? Они в курсе, что наши планы изменились?

Наши планы. Эмма чуть-чуть расслабилась.

– Разумеется, – кивнул Джулиан. – Я пригласил всех, кто мог бы встать на нашу сторону. И всем приглашенным я сказал, что они могут позвать тех, кому доверяют.

– Это наверняка плохая идея, – сказал Джейс. – Прямо-таки рекордно плохая идея. Настолько плохая, что войдет в историю. Но…

– Он хочет сказать, что мы в деле, – сказала Клэри, вставая. – Обожаем плохие идеи.

– Чистая правда, – согласился Джейс и улыбнулся от уха до уха, вдруг снова сделавшись семнадцатилетним.

– Технически это мой Институт, – Алина поднялась последней. – И делать мы будем то, что скажу я. А я буду делать то, что хочет Хелен. Чего ты хочешь, дорогая?

– Я хочу военный совет, – заявила с улыбкой та. – Пошли готовиться.