Следуя за Кэмероном через лобби, Джулиан с Эммой миновали еще несколько групп повстанцев Ливви. Так, во всяком случае, Джулиан называл их про себя. Это были ее люди – Ливви здесь явно имела вес. Он ужасно гордился ею, но одновременно тысяча других эмоций раздирала его изнутри: радость, отчаяние, ужас, горе, любовь, надежда… Они наступали, захлестывали, как океан во время прилива.

И тоска… О да, тоска по Эмме, которая была как ножи у него в крови. Жажда, желание… Когда она говорила, он не мог оторвать взгляда от ее рта, от того, как верхняя губа изгибалась идеальным луком… Уж не поэтому ли он уговорил Магнуса ампутировать все его чувства к ней? Он не помнил, было так раньше, или сейчас стало хуже. Он просто тонул в ней.

– Смотри! – прошептала Эмма, трогая его за руку, и там, где она коснулась его, вся кожа запылала и…

Стоп, свирепо приказал он себе. Стоп!

– Там Майя Робертс и Бэт Веласкес.

Возблагодарив небеса за повод отвлечься, Джулиан действительно узнал девушку, которая в его реальности представляла в Совете вервольфов. Ее волосы были заплетены в две толстые косы. Она как раз спускалась по лестнице в компании красивого, покрытого шрамами парня – своего бойфренда. Как и у Ливви, их одежда выглядела как из армейского магазина: мундирного типа куртки, камуфляж, высокие шнурованные ботинки, патронташи.

Да, в этом мире довольно огнестрела. Парадные двери в здание были забиты досками и скреплены дополнительно цементом. На гвоздях рядами висело всевозможное оружие; на полу стояли коробки с боеприпасами. На стене рядом со всем этим кто-то написал красной краской: «АНГЕЛЫ И ПОДАТЕЛИ БЛАГОДАТИ, ЗАЩИТИТЕ НАС!».

Кэмерон провел их еще по одному комплекту лестниц из дерева и металла. Интерьеры этого здания когда-то были восхитительно красивы – когда свет беспрепятственно струился внутрь через огромные окна и стеклянную крышу. Да здание и сейчас было прекрасно, даже с забитыми окнами и потрескавшейся лепниной. Электричество бросало натриево-желтый свет на паутину лестниц и мостиков, тянувшихся под углом туда и сюда сквозь этот сумрак. Всюду стояла вооруженная пистолетами охрана.

– Много огнестрела, – повторила его мысль Эмма, хотя и немного нерешительно.

Они поднялись на верхний этаж.

– На демонов пули не действуют, – сказал Кэмерон, – но злого вампа или помраченного уложить могут.

За железными перилами слева зияла тьма атриума; справа тянулся ряд дверей.

– В этом здании когда-то располагался филиал Лос-анджелесского полицейского департамента – давно, когда на свете еще была полиция. Демоны моментально их всех повымели, зато от них осталось немало «глоков», – он сделал паузу. – Ну, вот мы и пришли.

Кэмерон толкнул простую деревянную дверь и включил свет. В спальню явно переделали бывший офис. Комнаты для новичков, значит… Тут был письменный стол и распахнутый гардероб с очень пестрой коллекцией одежды. Стены – светлая лепнина и теплое старое дерево; через вторую дверь виднелась маленькая кафельная ванная. Кто-то явно приложил старания, чтобы это место выглядело поуютнее: единственное окно закрывал лист металла, зато его покрасили в темно-синий и усеяли маленькими желтыми звездочками. И на кровати было разноцветное покрывало!

– Извините, что кровать небольшая, – сказал Кэмерон. – У нас не так уж много пар. В ящике прикроватного столика есть презервативы.

Он сказал это совершенно прозаично и как нечто само собой разумеющееся. Эмма покраснела. Джулиан постарался сохранить бесстрастное лицо.

– Кто-нибудь принесет вам поесть. Если вы совсем голодные, в шкафу есть энергетические батончики и напитки. Комнату покинуть не пытайтесь – тут везде охрана.

Он помедлил в дверях.

– И… ну, типа добро пожаловать, – несколько неуклюже добавил он и вышел.

Эмма накинулась на шкаф с обещанными батончиками и добыла еще пакетик чипсов в качестве бонуса.

– Хочешь половину? – она кинула Джулиану батончик и завлекательно помахала чипсами.

– Не-а.

Ему вообще-то полагалось быть голодным, как волк: Джулиан в упор не помнил, когда они ели последний раз. Но на самом деле его даже слегка тошнило. Он был один с Эммой… это уже немного слишком.

– Если Пепел здесь, то куда девалась Аннабель? – вслух размышляла Эмма. – Через портал они прошли вместе.

– Она может быть где угодно в Туле́, – сказал Джулиан. – Даже знай она, как вернуться в наш мир, она вряд ли бы бросила тут Пепла одного.

– Ну, раз уж об этом зашла речь, – вздохнула Эмма, – полагаю, нам стоило бы обсудить способы возвращения домой. Вряд ли это невозможно. Если бы мы смогли снова проникнуть отсюда в страну фэйри… Должен же быть кто-то способный на нужную магию.

– Ливви же сказала, что все ходы в страну фэйри отсюда запечатаны.

– А мы что, в первый раз входим там, где заперто? – спокойно сказала Эмма, и оба подумали про стену терний у подножья Неблагой башни.

– Да, я знаю.

Он не мог отвести от нее глаз. Они были оба грязные, в крови, голодные и измученные, но на фоне тьмы и хаоса этого мира Эмма сияла ярче прежнего.

– Что ты на меня так смотришь? – они бросила пустой пакетик из-под чипсов в металлическую корзину для мусора. – Ешь батончик, Джулиан.

Он развернул обертку, кашлянул.

– Мне, наверное, стоит спать на полу.

– Как хочешь, – она перестала расхаживать по комнате. – Полагаю, в этом мире мы всегда были парой. Не парабатаями. Я хочу сказать, в этом есть смысл. Если Темная война закончилась по-другому, нам незачем было…

– Интересно, сколько мы были вместе, прежде чем помрачились?

– Возможно, Ливви сможет нам рассказать. Ну, то есть… Я знаю, что она не настоящая Ливви. Не наша Ливви. А та, которая… просто могла быть.

– Она здесь живая, – сказал Джулиан, неотрывно глядя на свой энергетический батончик. – И прошла через ад. И меня не было рядом, чтобы защитить ее.

– Тебе есть до этого дело? – Эмма посмотрела на него в упор.

Он встретился с ней взглядом и в первый раз за целую вечность почувствовал, что чувствовала она, – как мог раньше, так долго, что успел привыкнуть.

Он ощутил ее настороженность, ее глубокую, до самых костей, обиду и знал, что обидел – он. Он отверг ее, потом еще раз и еще, оттолкнул, сказал, что ничего к ней не чувствует…

– Эмма, – голос вышел совсем хриплый. – Заклятие снято.

– Что?

– Когда Ливви и Кэмерон сказали, что магия тут не работает… – это была правда. Заклинание, которое наложил на меня Магнус, – оно здесь бессильно. Я снова все чувствую.

– Ты имеешь в виду, ко мне? – Эмма глядела на него широко распахнутыми глазами.

– Да.

Когда она не двинулась с места, он сам подошел и обвил ее руками. Эмма стояла, твердая, как деревянное изваяние, руки по швам – это было как обнимать статую.

– Я чувствую все, – с отчаянием сказал он. – Все, как раньше.

Она вырвалась.

– Зато я, возможно, нет.

– Эмма…

Он не стал придвигаться – она имела право на свободу. Она имела право на все, чего бы ни пожелала. Она наверняка задушила на корню столько слов, пока он был под чарами, – слов, которые совершенно бесполезно говорить человеку без эмоций. Только представить, какой самоконтроль для этого требуется…

– Эмма, о чем ты?

– Ты причинил мне боль, – сказала она. – Много боли, – она судорожно вздохнула. – Я знаю, что причиной тому были чары, но ты сам захотел этих чар, ты согласился на них, не думая о том, как это отразится на мне… на твоих родных… на твоей роли Охотника. И мне противно говорить тебе все это теперь, потому что мы в этом ужасном месте, и ты только что обнаружил свою сестру живой, и она выглядит почти как Безумный Макс – что на самом деле реально круто, – но только здесь я и могу обо всем этом сказать, потому что когда мы вернемся домой – если мы вообще когда-нибудь вернемся домой… – тебе снова будет все равно.

Она помолчала, дыша как после кросса.

– О’кей. Я все сказала. Пойду в душ. И если ты только подумаешь пойти туда за мной и продолжить разговор, я тебя пристрелю.

– У тебя пистолета нет, – подсказал Джулиан, но это все равно не помогло.

Эмма удалилась в ванную и как следует хлопнула дверью. Через мгновение раздался звук бегущей воды.

Джулиан рухнул на кровать. После того, как твоя душа столько времени провела завернутой в вату, все эти сырые эмоции чувствуешь так, словно бритва врезается тебе в грудь с каждым вздохом.

Но дело было не только в боли. Параллельно тек поток счастья видеть Ливви, слышать ее голос. Гордиться Эммой, блистательной, как этот арктический огонь… – как северное сияние.

Голос прозвенел у него в голове, хрустальный как колокольчик – голос Благой Королевы.

«Ты когда-нибудь интересовался, как мы заманиваем смертных жить среди фэйри и служить нам, сын шипов? Мы выбираем тех, кто что-нибудь потерял и обещаем им то, чего люди желают больше всего на свете: прекращение горя и страданий. Мало кто догадывается, что, оказавшись в нашей стране, они попадут в клетку и никогда больше не узнают счастья…

Ты сейчас в этой клетке, мальчик».

Королева, конечно, обманщица, но подчас говорит удивительно правдивые вещи. Горе может волком терзать тебя изнутри, и тогда ты будешь готов на что угодно, лишь бы его унять. Джулиан помнил свое отчаяние тогда, в Аликанте, когда, глядя в зеркало, он думал, что уже потерял Ливви и вот-вот потеряет Эмму. И к Магнусу он бросился, как утопающий, хватающийся за одинокую скалу, – зная, что на следующий день может погибнуть от солнца или жажды, но все равно желая спастись от шторма.

А потом шторм кончился. Он оказался в оке урагана: вокруг бушуют волны, а он в самом центре – невредимый, живой. Это действительно было похоже на прекращение страданий, но только сейчас он увидел то, чего не видел прежде: в груди у него черная дыра, и в ней ничего нет, как в том пустом пространстве между порталами.

Даже когда эмоции были так сильны, что грозили прорвать завесу, они все равно оставались тусклыми, словно за стеклом… – Тай на костре Ливви, Эмма в живой изгороди вокруг башни. Он видел ее сейчас как живую: белую и черную, и только там, где шипы ранили ее – пятна цвета крови.

В дверь постучали. У Джулиана перехватило горло, и он не смог ответить, но Кэмерон Эшдаун и так вошел – с целой кучей одежды. Свалив ее в гардероб, он снова вышел и вернулся с коробкой консервов, зубной пасты, мыла и прочих вещей первой необходимости. Он поставил коробку на стол и выпрямился с преувеличенно громким вздохом облегчения.

– Джинсы, водолазки, перчатки, ботинки. Если будете выходить на улицу, прикрывайтесь максимально, чтобы спрятать руны. Там и консилер есть, если пожелаете прихорошиться. Еще что-нибудь нужно?

Джулиан посмотрел на него долгим взглядом.

– Да, нужно, – сказал он наконец.

Кэмерон едва успел, бормоча, выйти за дверь, как в ванной выключили воду. Появилась Эмма, завернутая в полотенце, порозовевшая и сияющая. Неужели она всегда так выглядела? Эти яркие краски, золото волос, черные знаки на светлой коже, темный мед глаз.

– Прости… – сказал он; она как раз тянулась за одеждой, но замерла. – Я только сейчас начинаю понимать, что натворил.

Она ушла в ванную и вернулась в черных брюках с карманами и зеленой майке. Постоянные парные руны на руках выделялись резко и необычно – ну да, здесь ведь ни у кого таких не было.

– Тот, кто прикидывал наши размеры, мой точно переоценил, – заметила она. – Лифчик просто гигантский, хоть на голову надевай. А что, отличная шляпка выйдет.

Без стука ввалился Кэмерон.

– Добыл то, что ты хотел, – он бросил Джулиану на колени кучу карандашей и альбом для рисования. – Первый раз такой заказ получаю. Большинство новичков шоколада просит.

– А у вас есть шоколад? – встрепенулась Эмма.

– Нет, – отрезал Кэмерон и ушел.

Эмма проводила его заинтересованным взглядом.

– Этот новый Кэмерон мне определенно нравится, – сообщила она. – Кто бы мог подумать, что из него такой крутыш выйдет? Милый был мальчик, спору нет, но…

– У него всегда была тайная сторона.

Внезапно вернувшиеся эмоции, судя по всему, прихватили с собой нежелание ничего скрывать.

– Некоторое время назад он подвалил к Диане: был совершенно уверен, что Ансельм Найтшейд убивает вервольфских детишек. Доказать ничего не мог, но основания думать так имел серьезные. Родные ему говорили, чтобы он бросил это дело, что у Найтшейда есть могущественные друзья… И он явился с этим в Институт.

– Так вот зачем ты арестовал Найтшейда, – кивнула Эмма. – Хотел, чтобы Конклав обыскал жилище.

– Диана, сказала, подвал был битком набит костями. Костями детей вервольфов, как Кэмерон и говорил. Они проверили продукцию ресторана: там везде была смертная магия. Кэмерон был прав и осмелился пойти против семьи – по-своему, конечно. И сделал это ради Нижнемирских, с которыми даже знаком не был.

– Ты никогда об этом не рассказывал, – сказала Эмма. – Ни про Кэмерона, ни про себя – почему ты на самом деле арестовал Ансельма. Некоторые до сих пор винят тебя.

Он печально улыбнулся.

– Иногда проще, чтобы люди винили тебя. Если единственный другой вариант – позволить злу свершиться, плевать, что подумают люди.

Она не ответила. Он поднял глаза. Кажется, Эмма забыла и про Кэмерона, и про Найтшейда: широко раскрытыми сияющими глазами она смотрела на рассыпанные по кровати карандаши.

– Ты снова захотел рисовать? – прошептала она.

– Все это время, после заклинания, я скучал по какой-то оси, центру внутри… который был, а потом пропал. Но на самом деле я этого не замечал. Сознательно – не замечал. Зато чувствовал. Я жил в черно-белом мире, а теперь краски вернулись… – он выдохнул. – Я все не то говорю.

– Нет. Я тебя поняла. Та часть тебя, что чувствует, – она еще и за творчество отвечает.

– Говорят, что фэйри воруют человеческих детей, потому что не могут сами создавать ни музыку, ни произведения искусства. Колдуны и вампиры тоже этого не могут. Для искусства нужно быть смертным, осознавать, что все конечно. Внутри нас горит огонь, Эмма, он нас сжигает, нам больно – но этот огонь дает свет, и без него я не могу рисовать.

– Тогда рисуй сейчас, – хрипло сказала она.

Она сунула ему в руку несколько карандашей и отвернулась.

– Прости, – снова сказал он. – Я не должен был грузить тебя этим.

– Ты меня не грузишь, – сказала она, все еще глядя в сторону. – Ты лишь напоминаешь, почему я тебя люблю.

Слова вонзились в его сердце стрелами счастья.

– Но имей в виду, ты все еще на крючке.

Она нырнула в гардероб и принялась рыться среди носков и ботинок, подбирая подходящие. Джулиан отчаянно хотел поговорить – и говорить вечно, обо всем на свете, но это… Это должно было быть ее решение, не его.

Вместо этого он поставил карандаш на бумагу и отпустил мысли на свободу, дав образам, что вскипали внутри и когтили разум, хлынуть наружу в аликантском серебряном, благом зеленом, неблагом черном и кроваво-красном. Он рисовал Короля на троне – бледного, могущественного и несчастливого. Рисовал Эмму с Кортаной среди терний… Рисовал Друзиллу, всю в черном, с кружащей над ней стаей ворон.

Он заметил, что Эмма вернулась и легла рядом, и смотрит на него с любопытством, подперев голову рукой. Она уже почти заснула, когда дверь снова с грохотом распахнулась. Джулиан бросил альбом на пол.

– Слушай, Камерон, это уже…

Но это был не Кэмерон.

На пороге стояла Ливви.

Портупею она сняла, но в остальном выглядела точно так же. Света в комнате было больше, и Джулиан увидел круги у нее под глазами.

– Кэмерон сказал, ты просил альбом с карандашами, – почти прошептала она.

Джулиан не шелохнулся: любое движение могло ее спугнуть. Это было все равно, что подманивать пугливое лесное создание.

– Хочешь посмотреть?

Джулиан протянул ей альбом, она взяла и стала листать – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Эмма села и, обхватив подушку, смотрела на нее во все глаза.

Ливви сунула альбом обратно Джулиану. Он не видел ее лица – она стояла, опустив голову, – только полукружья ресниц. Он невольно почувствовал разочарование. «Она мне не поверила. Картинки ничего для нее не значат. Я ничего для нее не значу».

– Никто не рисует, как мой брат, – она глубоко вдохнула и очень медленно выдохнула, потом подняла голову и посмотрела на Джулиана в упор, с изумлением, в котором были боль и надежда. – Но ты – рисуешь.

– Помнишь, как я учил тебя? Тебе было девять лет. Ты еще переломала все мои карандаши.

Ее губы почти дрогнули от улыбки. На мгновение она стала привычной, знакомой Ливви, несмотря на все свои шрамы и черную кожу, – а потом маска вернулась на место, и она снова превратилась в другую Ливию, в лидера повстанцев, воина, покрытого шрамами.

– Можешь больше не пытаться меня убедить, – сказала она и отвернулась; движения были точными, по-военному четкими. – Приводите себя в порядок. Встретимся в штаб-квартире через час.

– Мы в этом мире хоть немного встречались? Ну, знаешь… ты и я.

Кэмерон едва не полетел вниз по ступенькам – они как раз были где-то посередине лабиринта из лесенок и мостиков, занимавшего внутри все здание Брэдбери-билдинг.

– Конечно, нет!

Эмма почувствовала себя немного уязвленной. Не то чтобы это было так важно, особенно по сравнению со всем остальным, но иногда так хочется отвлечься от апокалипсиса и подумать о чем-нибудь… обычном.

В другом мире – в ее мире – Кэмерон был навязчиво предан ей, снова и снова возвращался после каждого разрыва, присылал цветы, записки и картинки с печальной ламой.

– Ты всегда была с Джулианом, – добавил Кэмерон. – А в вашем мире вы разве не вместе?

– Я все слышу, – бросил Джулиан обманчиво дружелюбным тоном, который означал, что он очень недоволен.

– Ну, в целом да, – сказала Эмма. – То вместе, то нет. Иногда очень даже вместе. Но бывает, что совсем нет. Мы с тобой встречались некоторое время, очень недолго.

– У нас тут нет времени на личные драмы, – сказал Кэмерон. – Трудно думать о личной жизни, когда за тобой гоняются гигантские пауки.

А он забавный, этот местный Кэмерон, решила Эмма. Если бы дома он был таким же милым, их отношения могли бы продлиться дольше.

– Когда ты говоришь «гигантские пауки»… насколько гигантских ты имеешь в виду? – поинтересовалась она. – Больше, чем мусорный бак?

– Да уж, немаленькие, – сказал Кэмерон и жутко улыбнулся. – Мы пришли. Входите… и не говорите Ливви, что в твоем мире мы встречались. Это как-то странно.

Они нашли сестру Джулиана в еще одном переоборудованном офисе. Этот напоминал бывший лофт: он был большой, просторный и, вероятно, светлый, пока окна не забили досками. Нештукатуренный кирпич чередовался с полированным деревом, местами стены были обклеены винтажными фруктовыми этикетками – калифорнийские яблоки, груши, апельсины. Четыре изящных современных кушетки стояли вокруг стеклянного кофейного столика, на одной из них сидела Ливви со стаканом чего-то темно-коричневого.

– Надеюсь, это не алкоголь? – с отвращением сказал Джулиан. – Не надо бы тебе пить.

– Завтра сам начнешь, – Ливви ткнула пальцем в бутылку «Джека Дэниэлса» на столе. – Шучу. Садитесь.

Они сели напротив нее. Камин тут тоже был, но решетку уже давно забили металлическим листом, и кто-то остроумный даже нарисовал на нем языки пламени. Плохо. Живой огонь сейчас бы не помешал. Хоть что-то естественное…

Ливви повертела стакан в исполосованных шрамами руках.

– В целом, я вам верю, – заявила она. – Вы те, за кого себя выдаете. А, стало быть, я знаю, что вы хотите у меня спросить.

– Да, – Джулиан мучительно кашлянул. – Марк? Тай? Хелен и Дрю…

– А еще вы захотите отсюда выбраться, – продолжила Ливви. – Раз уж вы оказались у нас случайно, и ваш мир… лучше нашего.

– Мы должны уйти, – кивнула Эмма. – Если мы не вернемся, там, дома, кого-то могут ранить или даже убить.

– Но мы хотим, чтобы ты ушла с нами, – быстро вставил Джулиан.

Эмма знала, что он так скажет; они это не обсуждали, но… это просто не подлежало обсуждению. Разумеется, Джулиан позовет Ливви с ними.

Та медленно кивнула.

– Так, – сказала она. – С чего вы вообще взяли, что сможете вернуться в свой мир? Межпространственные переходы – не самое простое дело.

– Мы только начали прикидывать, – призналась Эмма. – Но непременно что-нибудь придумаем.

Говорила она куда увереннее, чем себя ощущала.

– Если есть хоть какой-то шанс вам отсюда убраться, вы уверены, что хотите знать… про остальных? Я каждый день жалею… что знаю.

– А я жалею, что меня не было тут, с тобой, – сказал Джулиан, не сводя с нее глаз.

– Ну, вы как бы были, – взгляд Ливви был далеким. – Вы оба.

Она поджала ноги.

– Вы спасли нам жизнь и пожертвовали собой, когда пал Манхэттен.

Эмма поежилась.

– Нью-Йорк? Что мы делали в Нью-Йорке?

– Во время битвы при Баррене все пошло не так. Там были Клэри, Алек и Изабель Лайтвуд, Магнус Бейн… и Хелен с Алиной, конечно. Они побеждали. Джейс был одержим Себастьяном, но у Клэри был Славный – меч, которым владел Ангел рая. Она уже почти освободила Джейса, когда явилась Лилит. Она зарубила Клэри и бросила меч в Геенну. Хелен и остальным еще повезло, что они остались в живых.

Это была великая победа для Себастьяна. После этого он объединил силы с фэйри. Они штурмом взяли Аликанте, а мы спрятались в Зале Соглашений. Сумеречные охотники дали отпор – наш отец дал отпор, – но Себастьян был слишком силен. Когда Аликанте пал, группа колдунов открыла портал для детей – только для тех, кому меньше пятнадцати. Нам пришлось бросить Хелен и Марка. Дрю вопила как резаная, когда ее отрывали от Хелен и через портал вышвырнули на Манхэттен.

Катарина Лосс и Магнус Бейн организовали там временное убежище. В Идрисе продолжала бушевать война. Мы получили послание от Хелен: Марка забрал Дивный народ, и она не знала, что они станут с ним делать. Я до сих пор не в курсе, где он и что с ним. Надеюсь, что в стране фэйри, и там солнце светит сквозь листву, и он давно о нас забыл.

– Не надейся, – тихо сказал Джулиан. – Марк ничего не забывает.

Ливви быстро заморгала, словно у нее щипало глаза.

– Хелен и Алина продолжили бороться. Время от времени мы получали от них огненное послание. Мы узнали, что в Броселиандском лесу начали появляться странные серые участки. Говорят, что это гниль. Оказалось, что через них в мир проникают демоны.

– Демоны? – Эмма резко выпрямилась, но Ливви была по уши в рассказе и крутила стакан в руках так быстро, что он едва не искрил.

– В Идрис хлынули демоны. Дивный народ и помраченные выбили Сумеречных охотников из Аликанте, а демоны – прикончили. Мы были в Нью-Йорке, когда узнали, что Идрис пал. Все хотели узнать о судьбе близких, но никакой информации не было. И о Хелен с Алиной тоже. Живы они или стали помраченными, было неизвестно.

Зато мы знали, что недолго будем в безопасности. Себастьян не старался хранить свои планы в тайне от человеческого мира – он просто хотел его сжечь. Повсюду стали появляться демоны: носились по улицам, дебоширили, убивали обычных людей. Гниль появилась и здесь, и распространилась на весь мир. Она отравляла все, чего касалась, и маги начали болеть.

Наше убежище продержалось два месяца. Города были полны чудовищ; магам становилось все хуже. Чем сильнее они были, чем шире пользовались магией, тем быстрее деградировали и превращались в демонов сами. Катарина бежала, чтобы никому не причинить вреда. Что случилось с Алеком и Магнусом, вы уже знаете. Короче, убежище рухнуло, и дети оказались на улице.

Она поглядела на Джулиана.

– Стояла зима. Идти было некуда. Но ты велел держаться вместе. Любой ценой, во что бы то ни стало, держаться вместе. Мы живы, только потому что вместе, сказал ты. И мы никогда не бросаем своих.

Джулиан прочистил горло.

– Звучит разумно.

– Перед тем, как уйти, Катарина Лосс организовала несколько поездов, чтобы развезти детей Охотников и Нижнего Мира по стране. Демоны продвигались с востока на запад, и ходили слухи, что в Калифорнии до сих пор чисто. Мы отправились со станции «Белые равнины». Шли всю ночь, ты нес Тавви. Он был очень голоден, как и все мы. Ты подсовывал нам свою еду, особенно Таю. Когда мы пришли на станцию, как раз отходил последний поезд. Там-то мы и увидели помраченных. Они пришли за нами, в своей алой форме, словно кровавый дождь прошел. Они собирались убить нас, прежде чем мы сядем на поезд.

– Ты даже не поцеловал нас на прощание, – голос Ливви звучал словно издалека. – Просто подтолкнул к поезду. Крикнул, чтобы мы садились, и чтобы я присматривала за малышами. А сам пошел на помраченных с мечами наголо. Когда поезд тронулся, мы видели, как вы с ними бьетесь – вы двое, против пятидесяти помраченных, на снегу…

Ну, по крайней мере, мы пали, защищая их, подумала Эмма. Неважное утешение, но все-таки…

– Нас осталось четверо, – Ливви потянулась за бутылкой виски. – Я, Тай, Дрю и Тавви. Я сделала, как ты сказал. Присматривала за ними. Кэмерона мы встретили где-то в районе Чикаго: мы все к тому времени стали ходить по поездам, выменивать еду на спички, типа того… Кэмерон сказал, что нужно ехать в Лос-Анджелес, там его сестра, и она говорит, что дела в общем-то неплохи.

Естественно, когда мы добрались до Юнион-стейшн, оказалось, что Пейдж Эшдаун вступила в Легион Звезды. Это они так себя называли – мы-то звали их предателями. Она стояла на платформе, с десятком других помраченных и улыбалась, глядя на нас. Кэмерон отпихнул меня, и мы побежали, таща за собой Тая и Дрю. Малыши плакали и кричали – они-то думали, что мы едем домой.

Вряд ли мы понимали, насколько все стало плохо. Демоны гонялись за людьми по улицам, идти было некуда. Знаки на нас выцветали, мы слабели день ото дня. Руны и ангельские клинки больше не работали. Нам было нечем сражаться с демонами, и поэтому мы спрятались. Как последние трусы.

– Ради Ангела, Ливви! Никто от тебя и не ждал ничего другого, тебе же было десять лет! – возмутилась Эмма.

– Никто здесь больше не говорит «ради Ангела», – Ливви плеснула себе виски и закупорила бутылку. – Ну, мы хотя бы не мерзли. Я помнила, что ты мне велел, Джулс: беречь маленьких. Тай вообще-то не младше меня – был не младше, но он сломался. У него сердце разбилось, когда мы потеряли тебя. Он так тебя любил, Джулс…

Джулиан сидел молча, бледный как снег. Эмма скользнула рукой по кушетке, коснулась его пальцев: они были холодны как лед. Весь этот мир – квинтэссенция его кошмаров, подумала Эмма. Место, где у него забрали братьев и сестер, где он не мог их защитить, а кругом были только тьма и огонь, тьма и огонь…

– Мы ночевали на улицах или, если повезет, в брошенных домах, хозяева которых были убиты, – продолжала Ливви. – Мы крали еду в супермаркетах. Никогда не оставались на одном месте дольше двух ночей. Тавви каждый вечер орал и засыпал у меня на руках, выбившись из сил от крика, но мы были осторожны. Спали только в круге из соли и железа. Я пыталась… – она сделала глоток виски (Эмма задохнулась бы от такой дозы, но Ливви, кажется, привыкла). – В общем, как-то раз мы ночевали на улице, в развалинах. В магазинах еще можно было найти еду и одежду. Я сделала отличный круг из соли, но демон-шинагами напал сверху… Крылья и когти, ничего не разобрать на такой скорости… Он вырвал у меня Тавви. Мы оба так кричали…

Она хрипло вздохнула.

– Там был дурацкий декоративный фонтан. Тай вскочил на него и напал на демона с обычным метательным ножом. Уверена, он попал… Но без рун ты почти не можешь причинить им вреда. Шинагами все еще держал Тавви. А потом он развернулся и вспорол Тай-Таю горло, – она даже не заметила, что назвала брата его детским именем… Или ей было все равно.

Ливви крепко сжимала стакан, глаза у нее были пустые, измученные.

– Мой Тай… Он упал в фонтан, и вода окрасилась кровью. Шинагами исчез, и Тавви вместе с ним. Я вытащила Тая из воды, но он умер у меня на руках.

«У меня на руках…» Эмма вцепилась в Джулиана: перед глазами у нее снова встала та картина: Джулс на помосте в Зале Соглашений, Ливви у него на руках, и жизнь вытекает из нее вместе с потоками крови.

– Я его целовала, говорила, что люблю его… потом я пошла, нашла канистру керосина и сожгла тело, чтобы демоны не добрались до него, – ее губы искривились. – И остались только мы с Дрю.

– Ливия… – Джулиан подался вперед, но она подняла руку, словно не желая слышать то, что он хотел сказать.

– Дай мне закончить, – отрезала она. – Раз уж я так далеко зашла…

Она закрыла глаза и хлебнула из стакана.

– После этого Дрю перестала разговаривать. Я сказала ей, что мы доберемся до Института, там помогут. Она ничего не ответила. Я, разумеется, знала, что никакой помощи мы нигде не получим. Думала, может, мы вступим в Легион Звезды… – мне уже было на все наплевать. Мы тащились с ней по шоссе, когда рядом затормозила машина. Это был Кэмерон.

Он видел, что мы голодные и в крови. И что нас только двое. Вопросов он не задавал. Просто рассказал, что есть такое место, Брэдбери-билдинг. Он уже состоял в Сопротивлении. Оно тогда было совсем маленькое. Два бывших Охотника как-то загнали сюда демона. Они сказали, что дом старый, но прочный, полный железа и соли – в нем можно надежно окопаться. И еще тут была куча оружия, что немаловажно.

Мы вместе с другими ребятами вломились сюда. Даже Дрю помогала, хотя разговаривать отказывалась. Мы начали укреплять здание и пустили слух, что ждем здесь всех, кому не по вкусу Себастьян. К нам стали приходить люди из Нью-Йорка, из Канады, из Мексики – отовсюду. Так мы постепенно создали место для беженцев.

– Так Дрю еще… – Эмма не договорила.

– Два года назад она ушла с разведчиками и не вернулась. Такое постоянно происходит.

– Ты ее искала? – спросил Джулиан.

– Мы здесь не ищем людей, – Ливви обратила на него пустой, мертвый взгляд. – И спасательных экспедиций не организуем. От этого только гибнет больше народу. Если бы исчезла я, меня тоже никто не пошел бы искать. Надеюсь, никому бы не пришла в голову такая глупость.

Она поставила стакан на стол.

– Ну, вот, теперь вы все знаете. Такая история.

Некоторое время они глядели друг на друга – просто глядели, не отрывая глаз. Потом Джулиан встал, обошел стол, поднял Ливви и обнял ее так крепко, что она ахнула.

Только не отталкивай его, подумала Эмма, только не отталкивай.

Ливви не оттолкнула. Она зажмурилась и изо всех сил вцепилась в Джулиана. Так они и стояли, держась друг за друга, словно утопающие за крошечный плотик. Ливви уткнулась в плечо Джулиану, послышался сухой, сдавленный всхлип.

Эмма подошла и вместо того, чтобы ввинтиться в их объятия, погладила Ливви по голове. Та посмотрела на нее и слабо улыбнулась.

– Мы вернемся обратно, в наш мир, – сказал Джулиан. – Там живой Тай… и все остальные. Мы заберем тебя с собой. Твое место там, а не здесь.

Эмма ждала, что Ливви спросит, что стало с ней в том, благополучном мире, но она не спросила. Она просто отодвинулась от Джулиана и покачала головой – не сердито, а с бесконечной печалью.

– Мне многое нужно сделать здесь, – сказала она. – Мы ведь не просто заперлись тут и ждем смерти. Мы сражаемся, Джулс.

– Ливс… – у него перехватило горло. – Это же так опасно…

– Знаю, – тихо сказала она и похлопала его по щеке, как делала, когда была совсем маленькой.

Она шагнула назад, разорвала объятия, пригладила волосы.

– Я вам еще не сказала про Безмолвных Братьев.

– Про Братьев? – Эмма так и села.

– Когда Идрис пал, их всех перебили, но прежде чем погибнуть, они запечатали Безмолвный город, а в нем – Чашу Смерти и Меч Смерти. Никто не может проникнуть внутрь, даже Себастьян. Хотя он отчаянно пытался.

– Зачем ему Орудия Смерти? – спросил Джулиан.

– У него есть своя версия Чаши, которая держит под контролем помраченных. Но он хочет контролировать нас. Он уверен, что заполучив оба Орудия Смерти, сможет властвовать над тем, что осталось от нефилимов. И превратить нас из повстанцев в рабов.

– Он что-то такое говорил на пляже, – вспомнила Эмма. – Как раз про Орудия.

– У нас есть инсайдеры, вроде Кэмерона, – сказала Ливви. – Ходят слухи, что Себастьян вот-вот найдет способ проникнуть в Город, – она помолчала. – Если так, тут нам и настанет конец. Остается только надеяться, что слухи неверны, или что его успехи не так велики. Остановить его мы все равно не можем.

Эмма и Джулиан переглянулись.

– А что если нам удастся найти чародея, который помог бы вам прорваться туда первыми?

– Мне нравится ваш энтузиазм, – кивнула Ливви. – Но все наши чародеи либо мертвы, либо уже демоны.

– Тогда слушай, – у Эммы перед глазами встали Кристина и Неблагой Двор: «это не силовые линии, это гниль». – Помнишь, ты говорила, что демоны просочились в Идрис через пораженные гнилью участки? У нас в мире такие тоже есть, хотя демоны пока через них не лезут. Наши чародеи тоже болеют – началось это с самых старых и могущественных. В демонов они не превращаются – пока, по крайней мере, – но недуг в точности тот же самый.

– И что с того? – Джулиан глядел на нее с задумчивым уважением.

Эмму всегда уважали за боевые навыки, но, кажется, только Джулиан всегда был готов уверить ее, что она еще проницательна и умна. Как же ей все-таки этого недоставало…

– В нашем мире есть чародей, неуязвимый для этой болезни. Тесса Грей. Если здесь она в таком же положении, она, возможно, сумеет нам помочь.

– У нас ходили слухи про последнего чародея, да, но я никогда не встречала Тессу – как минимум, здесь в Лос-Анджелесе. Не знаю даже, жива ли она…

– У меня есть способ связаться с ней, – сказала Эмма. – Вот это кольцо. Возможно, оно сработает и в этом мире. Попытка не пытка, в конце концов.

– Я помню это кольцо, – Ливви медленно перевела взгляд с него на Эмму. – Ты его носила – раньше. Брат Захария дал его тебе еще на Манхэттене, но оно пропало вместе с то… вместе со здешней Эммой.

– Он и в том мире мне его подарил. Если у Тессы до сих пор есть второе, это может сработать.

Ливви промолчала. Кажется, она уже давно отучилась надеяться на такие чудеса.

– Короче, давайте просто попробуем.

Эмма размахнулась и крепко ударила рукой по ближайшему бетонному столбу. Стеклянный кабошон разбился, металл потемнел и пошел пятнами, похожими на кровь или ржу. Шипы, державшие камень, исчезли – теперь кольцо стало просто гладкой металлической ленточкой.

– Ух ты, – выдохнула Ливви. – Настоящая магия. Давненько я такого не видала.

– Это может быть хороший знак, – заметил Джулиан. – Если Тесса все еще здесь, ее силы могут быть все еще при ней.

Надежда толщиной с паутинку, подумала Эмма. Но лучше так, чем никак.

Ливви отошла и вернулась с телефоном Эммы.

– Вот, возьми.

– Оставь себе, если хочешь.

Джулиан глядел на нее, задрав брови от удивления.

– Батарейка все равно почти сдохла, – однако интонации в голосе Ливви говорили о другом… о том, что смотреть на картинки жизни, которую у нее забрали и уже не вернут, было слишком больно. – Тай вырос таким красивым. Девчонки должны на него просто вешаться. Или мальчишки, – добавила она, улыбаясь краем губ. Впрочем, ее улыбка тут же погасла. – В общем, нет, забирай.

Эмма сунула телефон в карман и, когда Ливви отворачивалась, вдруг заметила черный знак под воротником ее футболки. Но здесь же не должно быть знаков, разве нет?

Этот походил на дугу траурной руны.

Ливви снова села на кушетку.

– Короче, ждать тут смысла нет, – сказала она. – Только зря силы тратить. Идите, поспите немного. Если до завтрашнего вечера ничего не случится, подумаем, что делать дальше.

Эмма и Джулиан пошли к выходу. В дверях Джулиан обернулся.

– Интересно, при дневном свете этот мир выглядит хоть немного лучше?

Ливви посмотрела на свои покрытые шрамами руки. Подняла голову, и в ее глазах на мгновение вспыхнула знакомая блэкторновская синева.

– Подожди и увидишь.

Пижамами в Туле́ явно не пользовались. После душа Джулиан упал на кровать в спортивных штанах и футболке и стал разглядывать расписное окно с фальшивыми серебряными звездочками.

Когда Марк был пленником Дикой Охоты, он каждую ночь перебирал имена братьев и сестер, глядя на точечки света, кружащиеся над головой. В Туле́ звезд не было. Как Ливви всех помнила? Как ей это удалось? Или проще было забыть? Уж точно не так больно. Марк думал, что братья и сестры живы и счастливы… где-то там, без него. Ливви знала, что они мертвы или в рабстве. Интересно, что хуже?

– Она ничего не спросила, – сказал он, когда Эмма вышла из душа в майке и шортах. – Ливви… не задала ни единого вопроса о нашем мире.

Эмма села рядом. Ее волосы были заплетены в косу, теплая кожа пахла мылом.

– Разве можно ее за это винить? Наш мир, конечно, не идеален… но он все равно не такой. Настоящая жизнь с днями рождения, нормальным взрослением… и утешением, которого ей никто не дал.

– Зато здесь она жива, – заметил он.

– Джулиан, – Эмма легко коснулась его лица. Он отчаянно хотел откликнуться на это прикосновение, но удержался усилием, от которого заныло все тело. – Она тут выживает.

– А есть разница?

Она посмотрела на него долгим взглядом, потом уронила руку и откинулась на подушки.

– Сам знаешь, что есть.

Из ее косы выбилось несколько прядей, отливавших золотом на фоне белой наволочки. Глаза цвета полированного дерева, изгиб тела, напоминающий скрипку. Джулиан чуть не схватился за альбом – нарисовать ее, как делал всегда, когда чувства оказывались слишком сильными. Сердце в груди взрывалось красками, потому что губы не смели вымолвить слов.

– Хочешь, я лягу на полу? – его голос был хриплым, и с этим он ничего не смог поделать.

Она медленно покачала головой, глядя на него своими невозможными глазами.

– Я как раз подумала… Если Охотничья магия здесь иссякла, ангельские клинки и руна не работают…

– То и парабатайский обет, скорее всего, тоже, – закончил он за нее. – Я тоже об этом думал.

– Но наверняка мы не знаем. Мы могли бы что-нибудь… сделать, чтобы проверить. Ну как с той церковью, например.

– Вряд ли это хорошая идея – экспериментировать с поджогами.

Его сердце тяжело колотилось. Эмма была так близко. Линия ключицы… То место, где загорелая кожа становилась светлее… Он сделал над собой усилие и отвел взгляд.

– Ну, тогда можно попробовать что-нибудь другое, – сказала она. – Скажем, поцеловаться.

– Эмма…

– Я чувствую ее, когда мы целуемся, – ее зрачки были размером с планеты. – Ну, знаешь… Связь.

Его словно накачали гелием. Тело вдруг стало легким, как воздух.

– Ты уверена? Ты точно этого хочешь?

– Да.

Она отодвинулась дальше в подушки, опираясь локтями на постель, смотрела на него снизу вверх, упрямо вздернув подбородок… Ноги, длинные и прекрасные, вытянуты во всю длину. На шее билась вена. Губы приоткрыты, низкий голос…

– Да, я этого хочу.

Он придвинулся, еще не касаясь ее: два тела на расстоянии шепота друг от друга. Ее глаза потемнели. Она изогнулась под ним, ноги скользнули вдоль его ног.

– А что стало с тем лифчиком? С тем, огромным…

– Я обошлась без него.

В комнате вдруг стало очень жарко. Джулиан старался дышать как обычно, невзирая на мысль, что если запустить руки под ее майку, он коснется гладкой кожи и ничем не защищенных округлостей.

Но об этом она его не просила. Она хотела поцелуя. Он оперся на локти, медленно опустился – томительно медленно, пока между их губами не остался примерно дюйм. Ее теплое дыхание… Их тела едва касались друг друга. Она нетерпеливо задвигалась; пальцы впились в покрывало.

– Давай, – сказала она, и его губы нежно коснулись ее.

Она поймала их своими, он передвинулся и поцеловал ее в щеку – так же легко, едва-едва. Вернулся, поймал ее вздох, увидел полузакрытые глаза. Вобрал своими губами ее такую мягкую нижнюю губу, провел языком по всей ее восхитительной дуге, по чувствительным уголкам.

Она снова ахнула, вжалась бедрами в постель, выгнула спину ему навстречу. Ее грудь прижалась к его груди; огненная стрела поразила его прямо в пах. Он уперся пальцами в матрас, изо всех сил пытаясь сохранить контроль, давая ей только то, чего она желала, и ничего больше.

Поцелуй.

Он лизал и посасывал ее нижнюю губу, следовал по верхней, изогнутой, как лук, проводил языком по границе между обеими, пока они не раздвинулись, и тогда он запечатал ее губы своими губами. Жар и влага, и ее вкус – мята и чай. Она вцепилась в его бицепсы, прильнула, и они целовались и целовались, еще и еще. Она стонала в его губы, и ее ноги уже двигались вверх по его икрам, а руки проникали под рубашку, и пальцы…

Она вырвалась, дыша, как после марафона. Влажные темно-красные губы, щеки алеют…

– Черт возьми, – она кашлянула и покраснела. – Ты что, специально тренировался?

– Нет, – Джулиан был горд, что сумел осилить односложное слово, и рискнул произнести целое предложение: – Нет, не тренировался.

– Ладно, – сказала она. – Ничего не загорелось, никаких парабатайских штучек. Но экспериментов на сегодня хватит.

Джулиан осторожно перевернулся на бок.

– Но я же все равно могу спать на кровати?

– Да, думаю, это ты заслужил, – улыбнулась она.

– Я могу отодвинуться на самый край.

– Вот только не перегибай палку.

И она придвинулась к нему и заняла все его изгибы, как у себя дома. Джулиан нерешительно обнял ее, она уткнулась в его руку, закрыла глаза.

– Эмма?

Она не ответила.

Он не мог поверить своим глазам, но она заснула. Дышала тихо и ровно, прижавшись холодным носом к его ключице. Она спала, а все его тело пылало. Океанские волны наслаждения и желания накатывали на него от одного только поцелуя – и это ошеломляло. Это было здорово. Почти эйфорически здорово – и не только от того, что расцветало в нем самом. Дело было в Эмме, в ее тихих звуках, в ее прикосновениях. Это не узы парабатаев – это их узы, их собственные. Наслаждение, полученное ею, тысячекратно отразилось в нем. Все, чего он не чувствовал из-за чар, вернулось и нахлынуло разом.

И вдруг он услышал голос Королевы – нежданный, серебряный, как колокольчик, сочащийся ядом.

«Ты в клетке, мальчик».

Он поежился и крепче прижал к себе Эмму.