5. Большая дьявольская уловка: поставим жертву на первое место

«Потерпевшие должны получать дополнительную помощь для ориентации в запутанных и зачастую пугающих лабиринтах системы уголовного правосудия. Слишком часто уж они говорят нам, что им кажется, будто к ним относятся как к людям второго сорта, или что «система» только еще больше усугубила их и без того ужасную ситуацию… Полный пересмотр кодекса практических мер в интересах потерпевших был одним из приоритетных направлений моей деятельности, и я наслышана от самих потерпевших, насколько важно все изменить… Это только одно из множества предлагаемых мной изменений, необходимых для того, чтобы «система» начала ставить потерпевших на первое место».

Хелен Грант, советник по делам потерпевших, 29 марта 2013 (1).

Свидетельская трибуна – это средоточие человеческой безысходности. Именно на этом замкнутом квадратном метре, обитом дубом, свидетель за свидетелем, потерпевший за потерпевшим столетиями рассказывали незнакомцам-присяжным напротив них историю своей жизни, наполненную невообразимыми страданиями и невзгодами. Именно эта свидетельская трибуна играет центральную роль в судебном театре, что наглядно демонстрируется нам в кино и телевидении. Предполагаемая жертва дает под присягой показания о совершенных в отношении нее противоправных действиях, и выясняется вся правда, раскрывается ложь, льются слезы, порождается и тает надежда и трещит по швам доверие.

Порядок для каждого потерпевшего, как правило, один и тот же. Дав показания полиции, они ждут месяцами, если не годами, чтобы избавить себя наконец от обиды, которая омрачает каждую секунду их существования. Их будет держать в курсе – или же на почтительном расстоянии – отдел помощи свидетелям, который станет постепенно их оповещать по мере подготовки дела за закрытыми дверями прокуратуры. Счастливчики попадут на «день открытых дверей», и им устроят предварительную экскурсию, однако для большинства первое посещение суда состоится в день слушаний. Потерпевшие попадают в суд через боковой вход, оказываясь в руках волонтеров, которые формируют судебную службу помощи свидетелям. Их угощают горячим напитком, пока их представляет обвинение и выдает для изучения копию их показаний. И тут шоу начинается. Пострадавший, щурясь от яркого света, заходит под лучи софитов зала суда и нерешительно встает за свидетельскую трибуну, чтобы принести присягу. Иногда от стресса они начинают запинаться – хотя далеко не так часто, как приносящие присягу присяжные – и поглядывают на окружающих: судью в фиолетовых одеяниях слева, присяжных прямо перед ними, облаченных в парики барристеров справа.

Свидетельская трибуна – это средоточие человеческой безысходности.

Если это мой свидетель, то я неизменно начинаю с одного и того же заученного напоминания:

– Я понимаю, что это может показаться странным, однако попрошу вас, отвечая на мои вопросы, обращаться к присяжным, – и демонстративно показываю на них рукой. – Очень важно, чтобы присяжные и Его честь услышали все, что вы скажете, так что, пожалуйста, говорите разборчиво и громко, – после чего слово предоставляется свидетелю.

Но не сегодня. Сегодня свидетельская трибуна пустует. Да и в самом зале суда, на самом деле, пусто. Он уже закрыт. Потерпевший по имени Мэтью сидит в помещении для свидетелей, что глубоко в подвалах суда, попивая свой пятнадцатый за день напиток и вежливо кивая, пока я, обвинитель, сняв парик, виновато объясняю ему, что его сегодняшние шесть часов ожидания прошли впустую: ни одного зала суда не освободилось, чтобы мы провели там наши слушания, так что их отложили.

Присяжным – а их целых двенадцать, также изнывающих от скуки в специально отведенных для этого помещениях, ожидая, когда освободится какой-нибудь зал суда, – придется подождать еще, прежде чем будут представлены доказательства его ограбления; прежде чем они услышат, как Мэтью схватили сзади в переулке рядом со спортзалом, куда он ходит, как он почувствовал у себя на лице ледяной холод лезвия ножа, а также опустошающее чувство беспомощности и – по совершенно необъяснимой причине – стыда, пока грабитель в капюшоне шарил у него по карманам, а потом убежал, скрывшись в осенней дымке с его айфоном в руках. Никто из присяжных сегодня этого не услышит. Мэтью вернется в суд восемь месяцев спустя на перенесенные слушания, и день повторится. С его ограбления прошло уже два с лишним года, и Мэтью не терпится дать показания против подсудимого, который, будучи пойманным с поличным с его телефоном на руках, в качестве защиты выбрал смехотворную и легко опровержимую версию, согласно которой Мэтью добровольно отдал свой телефон ему, абсолютному незнакомцу. Но делу, как я уже сказал, снова будет не суждено в этот день добраться до суда. Его снова отложат из-за нехватки у суда времени, а в третий раз, когда Мэтью попросят явиться в суд, он опустит руки, исчезнет, и я буду вынужден информировать суд, что обвинение сдается. В случае с Мэтью нет ничего необычного.

Другая неделя, другой суд, я выступаю на стороне защиты, представляя своего коллегу-обвинителя в помещении для свидетелей. Ей приходится объяснять пострадавшей от сексуального насилия под угрозой ножа, что обвинению не удалось добиться явки в суд других свидетелей, которые, в отличие от мало что успевшей разглядеть потерпевшей, могли в точности опознать в подсудимом нападавшего. Без их показаний основания для предъявления обвинений этому подсудимому отсутствуют, и в одиннадцатом часу дело закрывается. Это случается настолько часто, что адвокаты по уголовным делам все как один язвительно фыркают в ответ на лозунги политиков: «Поставим жертву на первое место». Не потому, что потерпевшие в уголовных делах не важны или не заслуживают внимания, напротив, они занимают в нашей системе чрезвычайно важное и завидное положение. Когда человек становится жертвой уголовного преступления, государство вероломно присваивает себе право заниматься возмещением ущерба, а также решать, должно ли – и если должно, то как, – осуществиться правосудие из-за причиненных человеку страданий, однако от потерпевшего по-прежнему ждут, что тот выйдет на баррикады, будет жертвовать своим временем и эмоциональной устойчивостью, чтобы помочь государственному обвинению. Когда же наше государство не обеспечивает жертвам преступлений должную защиту – когда оно оказывается не в состоянии обеспечить уважение и правосудие для тех, кто на это рассчитывает, тем самым теряя доверие этих людей, а вслед за ним и доверие всей общественности – то тем самым оно предает свои фундаментальные принципы. Без готового помогать потерпевшего редко когда можно привлечь преступника к ответственности. Защита интересов жертвы является вопросом как практичности, так и морального долга.

Бывает, что потерпевший ждет по 6 часов в помещении для свидетелей, когда освободится какой-нибудь зал суда, чтобы провести там слушания. А затем их просто откладывают.

Пожалуй, мой скептицизм относительно лозунга «Поставим жертву на первое место» является следствием того безразличного отношения к потерпевшим со стороны государства, которое мы наблюдаем на практике. Несмотря на то что у нас сейчас имеется кодекс практических мер в интересах потерпевших, советник по делам потерпевших, комиссар по делам потерпевших, целевая рабочая группа по делам потерпевших (рекомендующая реализацию законопроекта в защиту интересов потерпевших в дополнение к кодексу практических мер по делам потерпевших, что было обещано всеми тремя основными партиями на выборах 2015 года), информационный сервис для жертв преступлений, программа установления контакта с жертвами преступлений, устав по взаимодействию со свидетелями, служба поддержки жертв преступлений, обязательство министерства юстиции перед жертвами преступлений, предусмотренное полицией и Королевской уголовной прокуратурой право потерпевшего потребовать пересмотреть некоторые принятые ими решения, программа предоставления услуг жертвам преступлений, группа по связи с потерпевшими, личное заявление потерпевшего и взыскание штрафов в пользу потерпевших, имеющаяся статистика говорит сама за себя: лишь 55 % людей, выступавших в качестве свидетелей или потерпевших по уголовному делу, готовы пройти через все это снова (2).

Вот это заслуживает повышенного внимания. Почти половина опрошенных свидетелей сказала, что в будущем больше никогда добровольно не станет участвовать в уголовном процессе. Если они увидят, как на улице ограбили вашу дочь, они не станут помогать в привлечении нападавшего к ответственности. Если вам выдвинут ложные обвинения в нападении, они не станут заявлять, что видели, как вы действовали в порядке самообороны. Если же они сами станут жертвой преступления, то не доверят государству осуществление правосудия, предпочтя, чтобы злоумышленник остался безнаказанным либо же был подвержен незамедлительному наказанию, возможно даже Божьей каре.

Это полная несостоятельность на самом фундаментальном уровне. И это ни для кого не секрет. Политики, по крайней мере, прекрасно осведомлены о несчастной доле свидетелей – их почтовые ящики наверняка ломятся от гневных писем электората, потрясенного своим столкновением с уголовным судом. В качестве решения по всему политическому спектру неизменно предлагается один и тот же избитый слоган: «Поставим жертву на первое место». Я вовсе не хочу сказать, что программы в поддержку прав потерпевших того не стоят – они чрезвычайно важны. Большая часть страданий, которые мне доводилось наблюдать, встречаясь со свидетелями в суде, были следствием недостатка значимой информации, предоставляемой органами прокуратуры, а также отсутствия помощи в практических вопросах – таких, как организация ухода за детьми на время слушаний, – и обещания улучшить подобные основные службы должны быть исполнены.

Почти половина опрошенных свидетелей сказала, что в будущем больше никогда добровольно не станет участвовать в уголовном процессе. Если они увидят, как на улице ограбили вашу дочь, они не станут помогать в привлечении нападавшего к ответственности.

Вместе с тем многие причины, скрывающиеся за этой удручающей статистикой – 55 %, — невозможно устранить преследующими благие намерения уставами. Скорее, страдания потерпевших – их повторное принесение в жертву системой – имеют многогранную природу и глубоко запрятанные корни, зачастую видимые только тем, кто непосредственно вовлечен в этот процесс. Слишком часто главной причиной становится банальная нехватка финансирования и персонала судебной системы – однако государство и медиа словно этого не замечают. Как по мне, так эти глубочайшие проблемы почти никогда не затрагиваются; вместо этого мы слышим очередное скандирование: «Поставим жертву на первое место». Столь же часто истина оказывается настолько горькой, настолько безобразной с политической точки зрения, что только презренные адвокаты защиты подают свой голос: только они осмеливаются сказать, что во многих аспектах уголовного процесса неизбежное столкновение прав потерпевшего и подсудимого, требующее поиска компромисса, а также руководящий принцип презумпции невиновности приводят к тому, что жертва попросту не может – да и не должна — быть поставлена на первое место.

Думаю, нам всем нужно наконец признать суровую правду. Жертва, несмотря на все разговоры, не ставится на первое место. Ее права, как мне кажется, в настоящий момент ущемляются трижды: интересами суда; интересами обвинения; а также интересами подсудимого. Давайте разберемся, что все это значит для потерпевших на практике.