10. Приговор – обман по-крупному

«Почти 80 % британцев полагают, будто их страна слишком мягко обходится с преступностью, как показало новое шокирующее исследование. Опрос, проведенный для издания «Mirror», показал, что повсеместно распространяется мнение, будто уголовники отделываются слишком легко, а выносимые им приговоры недостаточно жесткие. Более трех четвертей всех опрошенных сказали, что наказания не соответствуют преступлениям. И четверо из пяти недовольны имеющейся у нас системой правосудия и полагают, что к преступникам относятся куда более снисходительно, чем в прошлом. И все это на фоне обещаний правительства принять жесткие меры против преступников».

«Mirror», 21 июня 2014 (1)

Как только слово «виновен» слетает с уст старшины присяжных, вводя в безмолвное оцепенение подсудимого, вопрос, терзающий всех присутствующих в зале суда, немедленно исчезает, но ему на смену тут же приходит новый. «Сделал ли он это?» сменяется «Сколько ему дадут?». Двенадцать присяжных, призванных решать вопросы факта, слушают, как обвинитель зачитывает им все предыдущие судимости ответчика, после чего их благодарят за исполненный гражданский долг, так как на этом их функция исчерпывается, и судьба подсудимого официально перекладывается в руки судьи, который решает вопросы права.

Новоиспеченному осужденному его адвокат уже объяснял, какой приговор ему грозит в случае, если его признают виновным, но мы всегда говорим расплывчатые формулировки и делаем оговорки, стараясь (во всяком случае так делаю я) не называть каких-то конкретных цифр, которые озлобленный заключенный мог бы потом нам припомнить, сопроводив смачным плевком в лицо. Прецедентное право Апелляционного суда в отношении вынесения приговоров, теперь практически полностью вытесненное официальными директивами по вынесению приговоров, позволяет адвокатам защиты и обвинения высказывать в Королевском суде свое мнение относительно того, каким должен быть правильный приговор. Но гарантий никаких нет.

Любопытно, что, независимо от приговора, реакция в зале суда всегда одна и та же. Если судья сообщит хорошие новости – как правило, под это определение подходит все, что не является немедленным заключением под стражу, – то подсудимый стоически примет это с каменным лицом. Порой от родственников подсудимого со скамей для публики можно услышать радостные или подбадривающие возгласы, или же сам обвиняемый может ненароком выпалить «Спасибо, Ваша честь», вставая со скамьи осужденных, однако чаще всего это происходит без каких-либо проявлений эмоций.

Точно так же если судья огласит плохие новости – а юридическая ремарка «Ваш барристер сказал все, что только мог сказать» является предвестником надвигающейся тюрьмы, – то они, как правило, мужественно воспринимаются осужденным. Всплеск эмоций, даже для человека без прежних судимостей, которому предстоит длительное тюремное заключение, – большая редкость. В этом плане особого упоминания заслуживает один обвиняемый в Челмсфордском королевском суде в августе 2016 года, который, получив полтора года тюрьмы за насилие на почве расовой ненависти, сказал судье Патриции Линч, что она «еще та манда». Ответ, которым удостоила его Ее честь – «Да ты и сам та еще манда», – был, конечно, малость непристойным, однако, с другой стороны, больше и сказать было нечего (2).

За пределами зала суда – в холле или уже в камерах – эмоции уже сдерживаются не так сильно, и слезы радости или горя текут куда более охотно. Спускаясь в подвальные камеры, я всегда инстинктивно стараюсь найти хоть какой-то плюс, чтобы сгладить шок; хотя – если только приговор не настолько высокий, что почти несправедливый, – мои слова утешения зачастую ограничиваются лишь беспомощным замечанием о том, что приговор мог бы быть куда более серьезным. Зачастую мало что можно сказать конструктивного, помимо той небольшой информации о тюрьме, которой я, будучи никогда не сидевшим, обладаю, а также попытки убедить осужденного – опять-таки, ничего об этом толком не зная, – что срок в тюрьме пройдет куда быстрее, чем ему может показаться. Он отправится, пристегнутый наручниками к охранникам в белых рубашках, ожидать автобуса, который отвезет его в тюрьму, где для него найдется место, в то время как я поднимусь по лестнице обратно к нормальной жизни.

Конечно же, эффект от вынесенного приговора этим не ограничивается. Его отголоски будут ощущаться и за пределами зала суда. То, как отнесутся к подсудимому, какой приговор он получит, также важно и для потерпевшего, нервно сидящего среди публики, пока над его обидчиком вершится правосудие. Это важно и для общественности, которая, несмотря ни на что, верит в будущее судебной системы. Впрочем, именно тут у нас и имеется проблема. Потому что, если судить по общественному недовольству приговорами, выносимыми нарушившим закон людям, мы делаем все в корне неверно.

Классический образ, к которому регулярно возвращаются таблоиды, – это оторванный от реальности судья, «отпускающий» некоего бесчестного и жестокого преступника в капюшоне с рытвинами от угрей на лице, ограничившись лишь «нагоняем» за караемое смертной казнью преступление. Ощущение, будто СМИ для подобных историй пользуются каким-то шаблоном, так как формат их представления всегда один и тот же: фото этого жлоба с сигаретой во рту, покидающего зал суда (в идеале приветствуя окружившие его камеры средним пальцем), сопровождаемое портретом мрачного вида судьи. Судья на фотографии, как правило, непременно будет в своем длинном церемониальном аллонжевом парике до плеч, который на самом деле никогда не надевается в суде, – судьи на заседания с 1840-х надевают короткие курчавые парики из конского волоса вроде тех, которые у барристеров, только менее пышные по бокам, – тем самым успешно делая перед читателем упор на то, насколько отставшим от жизни и оторванным от реальности является этот закостенелый враг народа.

Вынесение приговора преступникам зачастую можно приравнять к огромному надувательству общественности.

Причем подается все неизменно под одним углом. И всегда одно и то же гневное негодование: «Мы катимся прямиком в ад». Опасные, безжалостные люди, живущие беззаконием, будут вырезать нас в наших кроватях, потакая своим преступным позывам с позволения леволиберальных чванливых судей, идущих наперекор воле народа и нарушающих все мыслимые правила, лишь бы сберечь своих друзей от тюрьмы. Тех, кого все-таки сажают, отправляют в никак не контролируемые лагеря отдыха, где они бесплатно смотрят кабельное и предаются сексуальным утехам на деньги налогоплательщиков – на ВАШИ деньги, – да и в любом случае они отправляются туда на недостаточно долгий срок. Вывод из этого предлагается сделать следующий: приговоры для преступников – это большой обман.

И я, раз уж на то пошло, с этим согласен. Если не со всем вышесказанным, то хотя бы с выводом.

Вынесение приговора преступникам зачастую можно приравнять к огромному надувательству общественности. Закон – десятилетия поспешного популистского законотворчества – понять невозможно. Вынесенные приговоры нередко кардинально расходятся с ожиданиями общественности, и одно и то же преступное поведение может рассматриваться совершенно по-разному даже в очень похожих между собой делах. Хуже всего то, что процесс представления уголовных приговоров сам по себе изначально недобросовестный, что связано с отсутствием какой-либо ясности относительно того, чего именно пытаются добиться те, кто устанавливает правила. Правительство никак не может определиться, какие цели преследуют приговоры, снова и снова меняя свою позицию в зависимости от направления политического ветра. На глазах общественности у государства прогрессирует шизофрения – обещая сократить количество тюрем (за счет программ реабилитации преступников, вложения денег в тюрьмы и более широкого применения альтернативных наказаний, не связанных с лишением свободы), оно параллельно дает увеличить сроки по приговорам, ужесточить условия тюремного заключения (3) и запретить заключенным читать книги (4). Тем временем единственным, на что общественность может продолжать рассчитывать, являются утвержденные в качестве отчаянной меры в 1990-х годах тюремные работы, которые продолжают существовать лишь благодаря редакторам таблоидов, на чьи дурацкие комментарии трусливые политики не смеют возразить.

Мне кажется очевидным, что с помощью существующей на данный момент системы вынесения приговоров не удается добиваться тех целей, которые, как это было внушено общественности, они должны преследовать. И она будет оставаться обманом, пока мы не заведем откровенный разговор о том, для чего нужны приговоры, чего мы хотим добиться с помощью нашей политики их вынесения, а также как этого добиться проще всего.