Исключение доказательств

Конечно, можно и вовсе избежать необходимости ставить под сомнение способные доставить неприятности показания защиты или пытаться выставить их в выгодном для себя свете, если они попросту не будут представлены перед присяжными. Одной из уникальных особенностей, отличающих состязательную модель судопроизводства в рамках общего права от следственной модели континентального права, является то, сколько усилий мы прилагаем, чтобы люди, перед которыми ставится задача установления фактов, не были в курсе всех известных фактов по делу.

Правила доказывания в уголовном процессе крайне запутанные. Как и в случае с самим по себе состязательным форматом, они формировались постепенно, начиная с восемнадцатого века, когда барристеры, чье участие в процессе ограничивалось «вопросами права», расширяли свою роль, находя все новые и более изощренные способы перейти границы дозволенного. По своей сути правила доказывания стремятся ограничить представляемую на рассмотрение присяжных (или магистратов) информацию только той, что имеет прямое отношение к рассматриваемому вопросу. Нет никакого толка в том, чтобы тратить время суда, заваливая присяжных лишней информацией. Кроме того, закон в ходе эволюции взял на себя роль «фильтра качества», дающую ему право исключать доказательства, которые, может, и имеют отношение к делу, однако которые в соответствии с принятыми правилами нельзя доверить присяжным.

Некоторые из таких правил призваны исключить доказательства низкого качества – например, правило против использования слухов. Проще говоря, сделанные вне суда утверждения не допускаются в качестве доказательства их правдивости, за исключением строго определенных обстоятельств. Таким образом, если Джо скажет полицейскому, что видела, как Джим ударил ножом Фреда, то Джо придется явиться в суд и дать эти показания под присягой. Ни его письменные показания, ни показания полицейского о том, что сказал ему Джо, не могут быть использованы вместо этого. Логика подобного принципа в том, что источник слуха нельзя призвать к ответу напрямую, так что показания «из вторых рук» более ненадежны. Но не всегда. Таким образом, из-за подобных утвержденных законом исключений доказательства, потенциально достоверные и важные для принятия решения по делу, могут быть не представлены присяжным по решению суда.

Другие правила исключений якобы предназначены для того, чтобы избежать чрезмерно предвзятого отношения к сторонам. Ярким примером является правило о плохой репутации. По умолчанию не принимаются судом любые доказательства «плохой репутации» подсудимого в прошлом, которые включают в себя не только судимости, но и любое другое «заслуживающее порицания» поведение. Присяжные, как правило, ни о чем подобном услышать не должны. Самая забавная часть заседания начинается, когда сразу же вслед за обвинительным приговором обвинитель встает и, словно представляя пьесу под названием «А вот о чем мы вам не сказали», зачитывает ошалевшим присяжным весьма впечатляющий список предыдущих судимостей подсудимого. Опять-таки, объяснение вполне логичное: существует риск, что присяжные придадут излишнее значение чьим-то выходкам в прошлом, что помешает им должным образом проанализировать доказательства рассматриваемых в данном случае обвинений. То же самое касается и плохой репутации остальных участников процесса. Собранный мной перечень проступков Миши и Тамары по умолчанию не подлежал представлению в суде: большая часть моих стараний оказалась безрезультатной, так как судья использовал строгие правовые критерии, когда потерпевшие подвергались перекрестному допросу о своей дурной репутации, и многие незначительные или не поддающиеся проверке случаи их дурного поведения в прошлом были исключены из рассмотрения в суде.

По умолчанию любые доказательства «плохой репутации» подсудимого в прошлом не принимаются судом. Присяжные, как правило, ни о чем подобном услышать не должны.

Другие доказательства, не относящиеся к слухам или плохой репутации, также могут быть исключены по усмотрению судьи, если тот постановит, что они «настолько отрицательно сказываются на справедливости судебного процесса», что суд не может их принять для рассмотрения (2). Подобные ходатайства зачастую делаются, например, в случае нарушения полицией установленных протоколов в ходе расследования. Если процедура опознания была проведена не по протоколу, то факт опознания обвиняемого свидетелем происшествия может быть не принят судом. С одной стороны, это нужно, чтобы доказательства сомнительной надежности не ввели присяжных в заблуждение, в то время как с другой – интересы общественности требуют, чтобы нарушение органом уголовного преследования существующих законов или протоколов несло за собой ощутимые последствия.

Таким образом, вместо того чтобы предоставить присяжным все имеющиеся доказательства, предварительно предупредив о том, что к некоторым из них следует отнестись с особой осторожностью, мы в установленном законом порядке проводим «чистку», что может быть расценено как неверие в способность присяжных воспринять их должным образом. Такой вот парадокс лежит в самом сердце системы присяжных заседателей. Не этой дюжине людей решать, имеют ли те или иные доказательства прямое отношение к делу или нет, а также справедливо ли принимать их во внимание. Мы боимся человеческой слабости присяжных, одновременно с этим восхваляя присущее им неоспоримое чувство справедливости. Есть ли в этом логика? Или же все это приводит нас к заключению, что неполная информация предоставляется на рассмотрение людей, изначально не способных мыслить рационально?

Фильтрация доказательств в состязательном процессе между тем не ограничивается их исключением. Перед ходатайством об исключении тех или иных доказательств сначала они должны быть получены. Чего зачастую не происходит. Предоставлять доказательства – забота сторон, а не суда, и все, что не было представлено, не может быть рассмотрено присяжными. Присяжные дают клятву вынести вердикт на основании представленных в суде доказательств. Они не могут проводить дополнительные исследования онлайн или же строить догадки по поводу существования дополнительных доказательств. Весь их анализ должен быть проведен исключительно с помощью предоставленных им в зале суда инструментов. Если обвинение что-то упустило или забыло, то эта информация остается навеки погребенной. Прочесывая неиспользованный материал, я заметил запись социального работника за 1993 год о том, что Миша говорила, будто бы ее папа заставлял делать ее дома какие-то неприятные вещи. Обвинение упустило это потенциально полезное доказательство о поданной в прошлом жалобе. Они не заметили ее, не стали проводить в отношении нее расследование, не поговорили с социальным работником, чтобы уточнить детали. А так как нашей позиции это уж точно никак помочь не могло, это важное замечание, явно давно позабытое Мишей, так и не было представлено к сведению присяжным.

Вместо того чтобы предоставить присяжным все имеющиеся доказательства, мы в установленном законом порядке проводим «чистку».

Тактические маневры сторон еще больше ограничивают доступ присяжных к важной информации. Матерый профессионал может специально не задать свидетелю противоположной стороны ключевой вопрос, понимая, что его позиция будет выглядеть убедительнее, если не открывать коробку с котом Шредингера. Показания, которые получает каждая из сторон, являются выборочными и частичными. Ни одна из сторон не станет намеренно вызывать свидетеля, способного пустить ко дну их версию. Порой, когда выступаешь на стороне защиты, это приводит к тому, что ты не вызываешь в качестве свидетеля человека, послушать которого присяжные были бы весьма не против. Например, жену Джея Фару. Она, горой стоя за своего мужчину, была готова дать показания в его защиту, сказать, что не видела ни одного признака насилия у них дома, а также каких кошмарных, лживых детей она вырастила. Только ни я, ни Джордж ни за что на свете не вызвали бы ее к свидетельской трибуне, предоставив обвинению возможность продемонстрировать присяжным, насколько неэффективным защитником была для этих девочек их мама. Как легко она могла поддаться манипуляциям со стороны Джея. Как много у него было возможностей сделать с этими детьми все, что ему только в голову взбредет.

А иногда выбранная тактика требует, чтобы обвиняемый сам воспользовался своим правом хранить молчание и не давать показаний. Как бы нелогично это ни звучало, бывают судебные заседания (особенно когда велик риск, что подсудимый так напортачит за свидетельской трибуной, что сам подпишет себе приговор), когда мы советуем подзащитному хранить молчание в надежде, что в ходе перекрестного допроса позиция обвинения будет подорвана в достаточной степени, чтобы присяжные не были уверены в вине подсудимого. Конечно же, они подумают, что он, возможно или наверняка, виновен. Однако если у обвинения плохо со свидетелями, всегда можно обвинить присяжных, что даже без показаний обвиняемого под присягой они не могут быть уверены в его вине наверняка, без малейших сомнений. Остается, однако, риск, что присяжные – а они на это имеют право – сделают вывод не в пользу обвиняемого именно из-за его молчания и вынесут обвинительный вердикт. В подобных случаях, как я убедился на собственном опыте, бывает сложно отделаться от ощущения, что ты своими советами в каком-то смысле разделяешь вину за случившееся. Что, даже если ты дал абсолютно правильный совет, твой подзащитный был наказан за твой рискованный ход. Ты боишься, что невиновный человек – а если это так и есть, то он будет помнить об этом до конца жизни – мог быть несправедливо лишен свободы, так как барристер убедил его сыграть в игру и кинуть кубик, вместо того чтобы просто сказать все как есть.