6. Беззащитные защитники

«Чтобы быть эффективным адвокатом защиты, юрист должен быть готов стать требовательным, эпатажным, дерзким, пренебрежительным, необузданным, мятежным, а также замкнутым и одиноким человеком, которого все ненавидят, – никто не любит выступающих от лица презренных и обреченных».

Клэренс Дэрроу (1857–1938) (1)

Коллегия адвокатов в целом и по уголовным делам в частности наделяет своих членов блаженной иллюзией собственной важности и решительным, бесстрашным обаянием. Роль судебного адвоката пробуждает романтический образ тех истинных борцов за правосудие прошлого, чья удалая отвага пленяет воображение во всех пересказах уголовных дел в поп-культуре. Работа барристером защиты удовлетворяет это жгучее желание занять центральное место, сыграть голливудского героя в истории чужой жизни. Работать барристером защиты – это позволять вкусу маловероятной победы дразнить рецепторы, чтобы в конечном счете повернуться к своему благодарному, невиновному клиенту на скамье подсудимых и хитро подмигнуть, как бы говоря: «Говорил же тебе, что все будет

в порядке». Чтобы потом, уже за порогом суда, тебя встречали радостные возгласы добившихся справедливости родственников, усердно хлопающих тебя по плечу и рассказывающих, как твой голос, твой гений сами по себе сыграли решающую роль, без единой судебной ошибки. Чтобы стянуть свой парик и с ухмылкой ответить под пронзительный беззаботный смех: «В самом хорошем смысле этого слова, я надеюсь, что мы ни с кем из вас больше не встретимся». А потом скрыться в лучах заходящего солнца под саундтрек в исполнении Джона Уильямса.

Работать на стороне защиты – это позволять вкусу маловероятной победы дразнить рецепторы, чтобы в конечном счете повернуться к своему клиенту и хитро подмигнуть, как бы говоря: «Говорил же тебе, что все будет в порядке».

Повседневные реалии, разумеется, не имеют с этим описанием ничего общего. С куда большей вероятностью вы будете сидеть в пропитанной мочой камере с домушником-рецидивистом, требующим объяснить, какого хрена его соучастник отделался общественными работами, в то время как он получил «трешку», а затем вежливо слушать, что он придумал, чтобы соскочить. Или: «Что, на хрен, значит, нет никаких гребаных шансов на апелляцию?» Но такую историю мы раскручиваем у себя в головах. Пытаемся как-то оправдать нехватку времени на родных и свою разрушенную социальную жизнь подобными попытками утешить свое эго, представляя себя эдакими сошедшими с экранов популярных телешоу юристов, в работе которых – судебной адвокатуре – и заключается вся суть правосудия. Только, к сожалению, это не так. Совсем не так. Потому что основную массу работы в большинстве уголовных дел выполняют не адвокаты, снимающие сливки по окончании судебных разбирательств, а солиситоры. Если вам предъявят обвинения в уголовном преступлении, то ваш солиситор станет для вас путеводной звездой на всем протяжении уголовного процесса. Их существование является критически важным фактором правильной работы состязательной системы правосудия. Их слишком часто недооценивают, причем как общественность, так и коллегия адвокатов. Я не могу заниматься тем, что делают солиситоры по уголовным делам. Мне посчастливилось работать в некотором отдалении от своих подзащитных. К тому времени как дело доходит до барристера защиты, первоначальный ужас предъявленных обвинений перерабатывается в аккуратные, безликие наборы типовых заявлений и невыразительных фотографий. У клиента до встречи со мной есть пара недель на то, чтобы полностью осознать и прочувствовать свою ситуацию – хотя ему по-прежнему и может быть не по себе, у раскаленных эмоций его неприкрытой реакции на полученные обвинения, зачастую отчетливо отслеживающихся в протоколе его первого допроса полицией, было достаточно времени, чтобы поутихнуть. В этом отношении, как бы мне ни хотелось на это претендовать, нельзя сказать, что я работаю на передовой нашего правосудия. В то время как солиситоры, равно как и полиция, именно этим и занимаются. Именно им приходится копаться в самых прогнивших уголках человеческих жизней. Именно солиситору приходится подскакивать в полчетвертого ночи, чтобы второпях добраться до полицейского участка к своему новому клиенту – брызжущему слюной и пеной наркоману, заляпанному кровью своей девушки, – чтобы, вдыхая ароматы человеческих выделений, выслушать его первые душераздирающие показания по поводу того, на какой именно ее проступок он так бурно отреагировал, а также как именно нанес ей смертельный удар. Именно солиситор припаркует свою машину в самом опасном районе города, чтобы найти потенциальных свидетелей защиты среди соседей, а вернувшись к ней, обнаружит выбитые окна. Именно он будет отвечать на ежечасные звонки шокированных родных своего подзащитного, агрессивно требующих ответы, которые он просто не в состоянии предоставить. Он, а не я. Я же просто прочитаю о его стараниях в предоставленных мне материалах.

Когда солиситоры защиты в состоянии выполнять должным образом свою зачастую грязную и неблагодарную работу, мы все надежно защищены. Шансы осуждения невиновного, в то время как истинный мерзавец останется безнаказанным, значительно уменьшаются. Хорошие солиситоры защиты следят за тем, чтобы обвинение оставалось честным. И обеспечивают честную работу всей системы в целом. Хороший наглядный пример связан с одним из центральных элементов реформ по повышению эффективности судебной системы, предложенных в 2016 году: призыв увеличить уровень ранних признаний вины.

Именно солиситору приходится подскакивать в полчетвертого ночи, чтобы добраться до полицейского участка к своему новому клиенту – наркоману, заляпанному кровью своей девушки, – чтобы выслушать его первые душераздирающие показания.

Как мы уже видели ранее, одна из причин отмены запланированных судебных слушаний заключается в том, что подсудимый меняет свое заявление с «невиновен» на «виновен» в самый последний момент, зачастую после того, как узнает, что все свидетели обвинения явились на суд, и понимая, что его песенка спета. Подкорректировать систему так, чтобы такие подсудимые более охотно признавали свою вину на ранней стадии судебного процесса, тем самым избавив прокуратуру, суды и свидетелей от всех хлопот, связанных с доведением дела до суда, кажется вполне разумным решением подобных проблем. Чтобы этого добиться, суд призывает обвиняемого к ответу – то есть требует сказать, признает ли тот себя виновным – на самом раннем этапе разбирательств, когда тот предстает перед магистратами, и наказывает тех, кто решает признать свою вину, только потом. Опять-таки, с первого взгляда в подобной практике нет ничего предосудительного: «скидка» при вынесении приговора вплоть до одной трети срока уже давно предоставляется преступникам, признавшимся в совершенных преступлениях, а если мотивировать их совершать признание на ранних этапах уголовного процесса, то это позволит сэкономить государству огромные деньги. Но. Всегда есть «но». Когда мы с вами обсуждали освобождение под залог, то уже видели, как мало информации предоставляется защите на предварительных слушаниях. Они зачастую проводятся через несколько дней после совершения инкриминируемого преступления, пока обвинение только строит свою доказательную базу. Доказательства против подсудимого – показания свидетелей, фотографии, медицинские заключения и т. д. – к этому времени зачастую не успевают попасть в прокуратуру. Все, что требуется от обвинения на первом слушании, так это обычно дать неточную полицейскую сводку MG5: именно прокуратуре предоставлено право решать, важны ли какие-либо другие доказательства для того, чтобы призвать подсудимого к ответу, и нужно ли их предоставлять на предварительном слушании. И все умозаключения, сделанные нами при обсуждении освобождения под залог, применимы и в данном случае, только вопрос стоит уже не о возможном временном лишении свободы – от солиситора просят дать свои рекомендации по поводу того, какое заявление обвиняемому нужно сделать в суде, что может кардинально поменять его жизнь.

Оправдывается подобный подход уже давно приевшейся мантрой магистратов (и все чаще, как результат этих «реформ повышения эффективности», обычных судей), которую раз за разом слышат адвокаты защиты:

– Ну, ваш подзащитный же знает, сделал он это или нет.

Что в однозначных делах может быть и справедливо («Ты это яблоко украл, Дугал?» – «Да, мадам, украл»), однако в других случаях будет совершенно неуместно. Иногда попросту невозможно сказать своему подзащитному, достаточно ли у обвинения доказательств, пока их не увидишь. Говорить «обвиняемый знает, что он сделал», – это все равно что сказать пришедшему на прием к терапевту: «Ну вы же знаете, что с вами не так». Он, может, и знает, что у него болит колено, однако как он может судить, синяк ли это, отек, растяжение связок, повреждение сухожилия или и вовсе перелом, без помощи специалиста? Теперь представьте, что от доктора требуют поставить диагноз без осмотра колена, только на основании услышанных жалоб. А затем с уверенностью рекомендовать лечебные мероприятия, кардинально меняющие жизнь человека. Именно этого и требуют ежедневно суды от солиситоров.

Давайте рассмотрим конкретный пример. Пьяный в стельку мужлан на соседнем стуле за барной стойкой выкрикивает в ваш адрес какие-то угрозы и поворачивается, словно собирается вам врезать. Вы инстинктивно наносите ему одиночный предупредительный удар. Он падает и ударяется головой об пол. Позже он рассказывает полиции, что из-за вас сломал челюсть, и вам предъявляют обвинения в причинении тяжких телесных повреждений, за что вам грозит до пяти лет лишения свободы. К первым слушаниям у солиситора имеется лишь предоставленная вами информация, которая ограничивается: «Все было так быстро, мне показалось, что он хочет меня ударить, и я среагировал», – а полицейская сводка MG5 полностью основывается на свидетельских показаниях истца. Вопрос в том, действовали ли вы в рамках допустимой самообороны. Ключевое слово здесь «допустимая». Если суд установит, что вы действительно действовали из самообороны, однако превысили ее допустимые меры, то вас признают виновным. Что приводит к вопросу: что считается допустимым? Анализ «допустимости» – это одно из тех неосязаемых оценочных суждений, которые требуют помощи квалифицированного юриста. Можно подумать, что закаленный опытом в таких делах ветеран суда может дать бесценный совет по поводу того, признавать или не признавать свою вину во вменяемом вам серьезном уголовном преступлении. Если бы дать рекомендацию попросили меня, то мне было бы крайне некомфортно что-либо советовать, руководствуясь только сводкой MG5 и вашими неразборчивыми, спутанными воспоминаниями. Мне бы хотелось полностью изучить показания истца. Мне бы хотелось ознакомиться с показаниями других свидетелей из бара. Мне бы хотелось узнать, что говорят ваши друзья и родные, видевшие случившееся своими глазами. Я бы хотел получить записи камер видеонаблюдения из бара. Мне бы хотелось побольше разузнать о потерпевшем – является ли он, к примеру, внушающим страх шкафом, или же это какой-то щупленький полутораметровый дохляк. Мне бы хотелось узнать мнение каждого о том, что произошло за эту долю секунды, прежде чем я буду готов рекомендовать вам, исходя из своих профессиональных знаний и опыта, есть ли у вас шансы быть оправданным на основании применения самообороны или же вам лучше всего признать свою вину, чтобы получить минимальный срок. Также я бы хотел для верности ознакомиться с медицинским заключением, подтверждающим заявление мужлана о своей переломанной нижней челюсти, так как если тот соврал и получил лишь сильный ушиб, то это уже, дорогой, не тяжкие телесные повреждения. Но в этом-то и состоит вся загвоздка – чтобы мне заполучить все эти материалы, слушание придется отложить. А новая политика, как мы уже с вами видели, обсуждая магистратские суды, заключается в том, чтобы не допускать переноса слушаний. Мы уже показали, как это может навредить обвинению, однако точно так же это идет во вред и обвиняемому. Если в прошлом принятие в суде решений на основе здравого смысла всячески приветствовалось и судей можно было убедить, не делая заявления о виновности, отложить слушание для получения ключевых доказательств, то теперь защита вынуждена идти ва-банк. Признать вину немедленно и получить самое мягкое наказание. Или же отрицать вину и в случае ее признания впоследствии, когда будут предоставлены все доказательства, принять наказание в полной мере (2).

Раннее признание вины – это дешевый судебный процесс. Подсудимые вынуждены принимать решения на ранних стадиях судопроизводства, и многие люди, не виновные в конкретных предъявленных им обвинениях – а то и вовсе ни в чем не виновные, – могут быть принуждены к признанию вины.

Из-за того что подсудимые вынуждены принимать решения на ранней стадии судопроизводства, многие люди, не виновные в конкретных предъявленных им обвинениях – а то и вовсе ни в чем не виновные, – могут быть принуждены к признанию вины. Причем данный риск не просто существует в теории: Апелляционному суду доводилось отменять обвинительный приговор вследствие «раннего признания вины» (может, лучше заменить раннее признание на преждевременное признание, хотя по смыслу и то, и то правильно), когда впоследствии в деле появлялись доказательства, противоречащие версии обвинения (3). И единственное существующее объяснение, подобное жесткой политике, заключается в стремлении сократить расходы суда и прокуратуры на предоставление доказательств. Раннее признание вины – это дешевый судебный процесс. Отсюда не следует, разумеется, что раннее признание равнозначно справедливому приговору. Жертвовать последним ради первого, по моему мнению, просто отвратительно. Суды, а также руководители органов юстиции, перед которыми поставлена задача реформирования судебной системы, наперебой расхваливают рост уровня признаний вины как нечто очевидно хорошее. Интересно, задавались ли они вопросом, какое количество признаний вины будет перебором. Все это еще больше подчеркивает важнейшую роль хороших солиситоров. Потому что солиситоры занимают центральные позиции в противоборстве такой политике, как на самом высоком уровне, так и на передовой, выступая перед бескомпромиссными магистратами, несмотря на всяческое давление со стороны судов, всеми правдами и неправдами добивающихся от солиситоров, чтобы они призывали своих подзащитных признавать вину на самых ранних стадиях уголовного процесса. Так, в одном из магистратских судов Лондона в 2016 году действовало правило, согласно которому все солиситоры, желающие ходатайствовать о переносе слушания, были вынуждены ждать целый день до завершения всех назначенных слушаний. Хорошие солиситоры продолжали твердо стоять на своем и дали ясно понять, как лично, так и через свои профессиональные органы, что они не станут содействовать этой пародии на правосудие (4). Они безустанно противостояли попыткам государства сократить свои расходы, которые подрывали основополагающие принципы нашей системы правосудия. Они бросали вызов преобладающему в мире юриспруденции убеждению, будто давать оценку нашей системе следует не по качеству осуществляемого ею правосудия, а по количеству обвинительных приговоров и признаний вины подсудимыми. Потихоньку им уже удается одерживать маленькие победы, приводящие к постепенным изменениям существующих процессуальных норм, приведших к существованию подобного дисбаланса.

Важность роли хорошего, отважного солиситора защиты продолжает подтверждаться на всех стадиях уголовного процесса. Они выслушивают ваши поручения, подают заявление на предоставление государственного адвоката, объясняют имеющиеся доказательства, поручают дело нужному барристеру, общаются с экспертами, берут свидетельские показания, посещают вас в заключении, если вам было отказано в освобождении под залог, без конца преследуют прокуратуру, добиваясь предоставления ключевых доказательств, а также разбираются с постоянно растущими горами бумаг, касающихся вашего дела. И они делают самое невероятное, чтобы собрать доказательства, призванные убедить прокуратуру закрыть дело. Так, один из моих солиситоров как-то раз обошел 14 домов, чтобы получить 14 свидетельских показаний завсегдатаев паба, согласно которым, вопреки заявлениям полицейских, мой подзащитный по имени Натан, владелец паба «Старый козел», на самом деле находился совершенно в другой комнате, когда завязалась драка, и не то чтобы не был ее зачинщиком, а вообще просто пытался увести подальше оттуда свою пожилую маму. Прокуратура постановила, что полиция допустила ошибку в ходе проведенного опознания, и закрыла дело, не доводя его до суда. Не постарайся так солиситор, исход мог бы быть кардинально другим. Попади подозреваемый к магистратам, те запросто могли бы признать его виновным, за чем последовала бы потеря лицензии, а вместе с ней дома и средств к существованию. Подобные «если бы» частенько дают мне повод хорошенько призадуматься.

Некоторые слушания было бы хорошо отложить, чтобы заполучить все необходимые материалы. Но новая политика не допускает переносов.

Как бы то ни было. Вдали маячит огромный айсберг. Возможность выполнять государственными солиситорами защиты свою работу находится под нарастающей угрозой. Стремясь исправить неэффективность работы прокуратуры и всей системы в целом, государство начинает перекладывать ресурсозатратные задачи на плечи средних и мелких юридических фирм. Тем временем неумолимое урезание ставок государственным адвокатам приводит к тому, что многие солиситоры с трудом держатся на плаву. Вместе с тем их клиентской базе угрожает особая разновидность беспринципных солиситоров-стервятников, просачивающихся в нашу систему. Эти аферисты ни капли не беспокоятся о своей профессиональной репутации, равно как и об интересах обвиняемого, – они паразиты системы. Это то меньшинство, чье пренебрежение этическими и социальными нормами, как бы то ни было прискорбно, зачастую определяет отношение общества к адвокатам защиты по уголовным делам в целом. Эти фирмы заманивают не ведающих клиентов пустыми обещаниями гарантированной победы в суде, денежных выплат и подарков. Как только клиент ставит подпись, они умывают руки и просто ждут, когда можно будет обналичить чек за свои услуги, не выполняя никакой работы по делу, вынуждая подсудимого либо признать свою вину, либо отдаться в суде на волю случая. Их бизнес-модель простая: «бери больше, продавай дешевле». Они стремятся взять как можно больше дел, сводя к минимуму выполняемую по каждому работу – такое вот омерзительно-практичное решение проблемы никчемных фиксированных ставок государственных защитников.

Хотя на данный момент подобного отребья и меньшинство, когда добросовестные юридические фирмы, оказавшись меж двух огней – безразличия системы и никак не контролируемых мошенников, – будут не в состоянии оставаться на плаву, образовавшуюся дыру поспешат заполнить как раз такого рода ребята. Ничего не подозревающий подсудимый, впервые столкнувшийся с судебным преследованием и целиком полагающийся на помощь государственного защитника, окажется в очень щекотливой ситуации.

Давайте посмотрим, к чему это невыносимое давление на солиситоров защиты приводит на практике.